Kitabı oxu: «Так и будет?», səhifə 8

Глава 26. Горный барс

У Пьера не было с собой навигатора и каких-то координат Савы, но он шел в гору с такой уверенностью, будто там был указатель «Дом Савелия Гофмана». Перед ним открывался вид безграничного Охотского моря, приливы с отливами ровно держали ритм. Пьер чувствовал себя канатоходцем, который после многих попыток наконец-то близок к балансу. Полотно гор тянулось вдоль моря и скрывалось из поля зрения среди тумана.

Вдалеке, на отступе горы, похожей на туфлю, на самом мыске Пьер разглядел какую-то постройку. Он быстро спустился вниз и пошел вдоль берега, не выпуская ее из виду. Через двадцать с лишним минут, он стремительно приближался к мыску туфли, впившись в него глазами, как капитан корабля ночью в маяк. Мысок нависал над морем, Пьеру удалось максимально близко подойти к нему, и он вздернул голову, чтобы лучше разглядеть загадочную постройку. Она была похожа на древнюю хижину, размером приблизительно три на три метра и высотой два.

Поднявшись на мысок, он встал недалеко от каменной хижины, построенной из больших валунов, стоящих друг на друге. Накрывала постройку большая тяжелая бетонная плита, поверх нее было постелено толстое покрывало, наподобие ковра, которое свисало до самого низа, закрывая «вход» между двух стен. Пьер подошел ближе, аккуратно отодвинул полотно и заглянул внутрь.

Постройка снаружи выглядела меньше, чем была внутри. Стены были облеплены полотнами с изображениями людей, зданий и какой-то символики. Над потолком висела большая лампада с ярко горящей свечой. На полу, что странно для такой постройки, лежал белоснежный паркет. Справа от входа стояла уменьшенная (раз в десять) копия оранжевого кабриолета, а слева ровно сложенный большой куб из обналиченных Родуенов. Чуть дальше от входа стоял длинный белый стол, на котором были выложены знакомые золотые часы, несколько цепочек и другие украшения и побрякушки.

Посередине помещения стоял белый постамент, возвышаясь надо всем. На постаменте, в позе лотоса, сидел Савелий, медленно открывая и закрывая глаза. Не выражая ничего, они «обходили» стол, кабриолет, куб Родуенов, проплывали по стенам и закрывались.

Пьер обомлел от шока одновременно с радостью. У него было столько вопросов в голове, что ему казалось, если он заговорит, то произнесет несуразицу из десятка вопросов одновременно. Он стоял молча, смотря на Савелия, боясь побеспокоить его в том состоянии, в котором он пребывал.

В этот момент глаза Савелия доплыли по кабриолету, остановились на Пьере и полностью раскрылись с четко выраженной мыслью.

– Пьер? Ты? – тихим голосом спросил Сава.

– Я, Сава. Здравствуй! – тихо, но эмоционально ответил Пьер.

– Привет, Пьер.

Сава глубоко вздохнул и закрыл глаза. Пьеру показалось, что Саве то ли нехорошо, то ли он находится в довольно необычном состоянии. Он точно не понимал, что ему сделать, поэтому стоял, как истукан.

Сава резко открыл глаза и спросил своим обычным голосом:

– А что ты здесь делаешь? Какими судьбами? Заходи, на пороге не стой!

Он спрыгнул с постамента, и они крепко пожали руки. Пьер смотрел на Саву, как на явившуюся миру тайну вселенной.

– Я нашел тебя, Сава! Нашел! – эмоционально говорил Пьер.

– А я и не сомневался, Пьер, – заулыбался Сава, – ты вообще единственный человек, в ком я никогда не сомневался. Я знал, что ты будешь меня искать и найдешь… Вид необыкновенный, правда? – спросил Сава, убрав полотно и вдохнув воздух полной грудью. – Пьер, давай я тебе сам все расскажу.

– Ты даже не представляешь сколько у меня вопросов. Я и сам не представляю.

Сава глубоко вдохнул и продолжил:

– В начале было слово… – он, улыбнувшись, бросил взгляд на Пьера.

Оба громко заржали так, что их слышно было даже на подступах горы…

Глава 27. С пятнадцатого

После победоносной атаки на антигосударственную ячейку, войска двинулись к главному штабу, откуда их должны расформировать по местам пребывания.

Савелий сутуло шел в толпе, постоянно озираясь в поисках Тафьева. Руки, держащие автомат Ригерта, дрожали как у немощного старика. Ему уже не было страшно от войны или радостно от победы, ему было никак.

Дойдя до расположения в генштабе, он зашел привести себя в порядок перед посещением «высоких кабинетов». В душном сортире, совершенно непохожем на клозеты Центрального округа, он открыл проржавевший кран, откуда полилась тепло-горячая коричневатая вода.

Отмыв кое-как лицо и руки от слоев песка и пыли, он посмотрел на себя в зеркало – это стало последней каплей для его психики и мировоззрения – Он увидел не себя, а худого запыленного сутулого старика. Он пытался представить себя в пиджаке, лакированных туфлях и с золотыми часами на руке. Это бы выглядело так смешно и нелепо, что он тотчас отбросил эти мысли.

– Юго-восточный округ. Следующий! – громко скомандовал военрук, протягивая Савелию военный билет и счетчик.

– Господин военрук, так я с Центрального. – ответил Сава.

– Сам как-нибудь. Только смежные округа. – отрывисто ответил военрук.

С момента выдачи ему билета до момента высадки на приграничной территории Юго-восточного округа прошло не больше пяти часов. В неопрятной затасканной форме, пыльных сапогах и с растерянным взглядом он стоял на вокзале, пытаясь увидеть хоть одно знакомое лицо. Его братьев по окопу встречали семьи, дети и родители. Радовались и плакали. А Саву на вокзале встречала только его родная Великая Экономика…

15 июня, такси, вокзал, льготный билет, поезд по Центрального округа, опять такси… Сава стоял на пороге своей просторной, хорошо обставленной квартиры и не знал, куда себя деть. Он так надеялся, что почувствует облегчение или что-то вроде того, когда приедет домой, но этого не произошло. Он чувствовал себя чужим, промокшим котом, который пытается урвать кусок колбасы со стола. Спустя неделю скитаний в четырех стенах он даже хотел позвонить Пьеру, которому он бы доверил свое состояние без раздумий, но почему-то не осмелился.

На улицах Сава наивно заглядывал прохожим в глаза, как будто спрашивая совета «Что ему делать?». Юридически, на бумаге, он был не просто своим, а одним из лучших частичек огромного Экономического общества – он обладал ценными знаниями, накоплениями, вещами, украшениями, поклонялся Субботам и многое-многое другое, что делало его одним из лучших. Но по факту, он сам перестал осознавать ценность этих накоплений. Единственное мерило – это его силы, которые он потратил на квартиру-машину. Эти вещи показывали всем остальным и ему самому, сколько он в номинале всего сделал для Великой Экономики.

Сейчас же, ему нужна хоть одна рука, которая втянет его обратно в густой поток Родуена. Почему бы ему просто не пойти на работу – сложно. Он, ведь, статусом своим дорожил больше, чем кабриолетом, и осознавал, что был ударником и передовиком, а сейчас он, потасканный и голодный, придет таким в офис, повключается в процесс неделю-две, а потом его заменит более активный и адаптированный к нынешним реалиям сотрудник. Если еще не заменил…

В итоге, через пару недель он последний раз закрыл свою квартиру ключом и пошел в отделение Мохэк номер 329ЦО, чтобы заложить квартиру на счет Государства за Родуены. Он бы мог ее выкупить позже с наценкой, но был уверен, что это не понадобится.

Бросить все – значит обесценить свои же труды, поэтому квартиру он превратил в Родуены, любимые вещи собрал в чемодан, счетчик нацепил на руку. Осталось понять, что делать с его любимым оранжевым кабриолетом? Не поедет же он на нем через весь округ и границу. Да и какой кабриолет в горах? Так, еще спустя несколько дней, ему за круглую сумму дали в руки точную копию его кабриолета, даже работающего на таком же, только уменьшенном, электромоторе.

На границе с Восточным округом ему не задали вопросов вообще, только строго осмотрели на предмет ввозимых товаров и отсутствие оружия. Поржали над его машинкой и пропустили. С этим кабриолетом он смотрелся так мило и смешно одновременно, что без слез не взглянешь. Без слез от смеха, разумеется.

Вообще в социуме Единого Государства милосердие и жалость к кому-то не очень приветствовались – считалось, что все беды от бедности (как бы это не попахивало тавтологией), а бедность в экономически развитом государстве победить проще простого, соответственно и бедных во всех смыслах в государстве не должно быть, а жалость к человеку – это клевета чистой воды. Так и получалось, что если даже люди и хотели обратить внимание на Саву, то боялись его этим оскорбить – круг замкнут. Поэтому различного рода жалости и слезы воспринимались как шутка и встречали в ответ только смех.

В Отделении документооборота 1185ВО он показал свои документы и военный билет, доказывающий, что у него еще есть почти полгода на поиск работы.

Выйдя из Отделения, он не обнаружил на пустом перекрестке ни одного автомобиля и такси, поэтому решил поехать на автобусе.

Он стоял на зеленом пригорке, обдуваемый морским холодным ветром, и вспоминал детство. Хоть эмоции и были Саве чужды (он считал, что самые большие ошибки в жизни совершают из-за них), сейчас он дал им вольную. Многое накопилось под маской взрослой жизни, в которой он жил Экономикой и Родуеном. Маска силы, независимости, самодостаточности и позитива отрывалась от него, как облицовка от сильного ветра.

Он был сейчас маленьким добрым Савкой, который искренне радуется мелочам жизни и бежит навстречу только лучшему. На такой волне он, чуть ли не вприпрыжку, двинулся вдоль береговой линии к лучшей жизни.

Глава 28. В неизвестном поселении

24 июня 79-го.

– Ян, а сколько твой манипулятор может поднять?

– Тонн пять-семь вывезет. – ответил новый знакомый Савы.

– А ты можешь мне привезти вот те камни – вот оттуда на тот выступ? – Сава сопроводил пальцами свою просьбу.

– Давай, а сколько предложишь?

– Сколько попросишь.

– За двадцатку я еще и на стреле их попробую туда поднять с берега.

– Хорошо. За двадцать, так за двадцать. Поехали, тогда?

– Вот это разговор! Садись в кабину! – радовался Ян.

– И еще плиту вон ту давай еще захватим. – попросил Сава.

– Это камень такой плоский.

– Тоже пойдет. Стой, а есть у вас в поселении кто-нибудь поздоровее?

– Конечно, мы с ними и возим обычно все и везде. Но с ними ты сам договаривайся. Подъехать к ним?

– Да, очень нужно.

Манипулятор Яна двинулся к небольшому дому, огороженному забором. Во дворе стояла каменная кузница, из которой летели искры и раздавались удары наковальни.

– Киря! Ки-иря! – прокричал Ян и несколько раз нажал на гудок.

– Оу! Че? – раздался крик из кузницы.

– Тут гражданину хорошему помочь нужно. За рудики!

– За рудики? – вышел крупный вспотевший от жара парень, почесывая бороду.

– Конечно! Супруге как раз в Большом городе сережки купишь, как поедем! – крикнул в окно Ян, подмигнув Саве.

– А скока? И что нужно?

– Да километрах в двадцати хижинку сваять из камней. Человек пять точно нужно.

– Хм… а большую? – спросил Киря.

– Правда, а большую хижину-то? – переспросил Ян у Савы.

– Да нет, там большая и не получится. Меньше кузницы этой.

– Да махонькую надо, Кирь!

– Скока платишь? – посмотрел на Саву Киря.

– Сколько попросите.

– Хорошее дельце. Давай по десятке на брата.

– Да ты что, Кирь? Сдурел что-ли? – Ян удивился наглости и вступился.

– Спины то не казенные!

– По семерке!

Киря почесал бороду, уставившись в землю.

– Давай по семерке! Ща парней позову…

К позднему вечеру Сава сидел в пустой построенной хижине, накрытой большим ковром, который ему подарил Ян «в честь новоселья, как говорится».

Глава 29. Продукты

– А откуда у тебя стол, картины и твой постамент? – спросил Пьер, дослушав историю Савы.

– Стол и постамент сделали те же парни на заказ. Рукастые. А картины я из квартиры еще забрал, свернул их в тубу.

– А зачем тебе здесь это все? – Пьер провел рукой по хижине, – Если ты хотел покоя.

– Так жизнь моя это…

– И как тебе в созерцании?

– Удивительно, Пьер! Тебе стоит попробовать!

– Сава, зачем ты поехал на войну-то?

– Честно говоря, по той же причине, по которой я был менеджером и стал бы старшим.

– По какой?

– Я не мог оставаться в стороне. Если Экономика, то зарабатывать, если покупать, то лучшее, если есть система, то я – ярый поклонник, а если уж война…, то автомат Ригерта.

– Ты, по-своему, прав…

– Прав – не прав. Неважно. К чему пришел? Вот это вопрос. Но теперь все лучше.

– Я рад за тебя, Сава. Искренне рад, что ты встал на этот путь и оказался здесь. Ты поступил очень смело! Ты здесь останешься?

– Да. Это то, что мне нужно.

– На работу сообщить?

– Да, конечно. Ты, ведь, за мной поехал… Дружище! – Сава еще раз приобнял Пьера за плечо. – Если хочешь, оставайся! В моей если места не хватит, мы еще одну хижинку сваяем.

– Спасибо, Сава, но мне нужно возвращаться. Другая судьба. – щелкнул языком Пьер.

– Да, конечно. Я понимаю. Но ты ко мне можешь приезжать, когда захочешь.

– Спасибо, Сава! Мы обязательно еще встретимся.

– Не сомневаюсь.

***

Пьер вернулся переночевать в поселение к Иванычу поздним вечером. Иваныч был рад возращению, ведь ему «старику тут толком и поговорить не с кем». Как староста поселения, он пользовался уважением, но делиться опытом и историями по десятому кругу не хотелось ни ему, ни жителям. Как он сказал, «человеку нужон человек», поэтому любое новое знакомство приносит неподдельную радость. Пьер рассказал Иванычу про удачные поиски и Саву, на что он ответил:

– Тебе тоже нужна своя хижина – свой уголок. На самом-то деле, к людям ты открыт, но они, в большинстве своем, закрылись от тебя за этим вашим маркетингом.

– Да, скорее. Но у меня есть своя квартира и книги.

– Это не то всё, Пьер. Езжай туда, куда тебя зовет душа уже так долго, поверь старику.

– А если там не будет того, чего я жду?

– А если бы здесь не оказалось твоего друга, ты бы расстроился. Но ты бы пожалел о том, что приехал сюда?

– Нет конечно!

– Дорога под ногами идущего. Не топчись только на буквах книг. Пора идти. Пока у тебя есть возможность переместиться в Восточный округ, у тебя есть выбор. Заехать стоило бы, даже если ты там не найдешь то, что нужно.

Глава 30. Черный, серый, белый

После долгого пути c поселения, Пьер неспешно подходил к центру площади около Кайласа, осматриваясь по сторонам и выискивая дом Рахулы.

Вокруг в основном стояли серые хижинки, а у Рахулы был выделяющийся небольшой белый домик. В доме никого не было, горело много свечей, висела тхангка с изображением монаха. Пьер пригляделся к ней и узнал в нем Рахулу.

– На себя любуется что-ли? – подумал Пьер. – где же он?

Он вышел на улицу, и у первого встречного монаха спросил: «Здравствуйте. Я ищу друга Рахулу. Он живет в этом доме. Вы не знаете, где он?». Монах молча взял Пьера под руку, завел обратно в дом и показал на тхангку.

«Спасибо. А в жизни где он сейчас? На площади?» – спросил громче Пьер.

Монах усмехнулся, показал на Кайлас, поклонился и ушел. Пьер почувствовал, что спросил что-то не то. Он встал на пороге дома и смотрел на Кайлас.

Прозвучал голос Рахулы: «Сейчас можно. Можешь подойти, но тебе нужно будет переговорить кое с кем».

– Рахула! Это ты! – Пьер развернулся, но никого не увидел – Где ты?

– Я там, куда ты и шел.

– Так ты не существуешь?

– Почему это? Ты же меня слышишь? Значит существую.

– Рахула, мне так много стоит тебе рассказать!

В ответ была тишина.

Он подошел к центру площади и снова спросил у случайного прохожего:

– Вы знаете Рахулу?

– Конечно. Это был его дом.

– А где он сейчас?

– Там, куда все мы стремимся.

– Это куда?

– В просвещение, мой друг. Архат Рахула оберегает нашу общину. На закате он выходит к нам с Великим Пробудившимся отцом и настраивает ход времени, чтобы мы следующий день провели в гармонии.

– Спасибо большое. – ответил Пьер.

– Пожалуйста, мой друг. Найти ты его можешь здесь. До свидания.

Пьер сложил свой рюкзак, снял куртку и пошел на Кайлас.

«И есть, и нет… Кот, блин, Шредингера» – подумал он.

«Ты на верном пути Пьер. Заходи на Кайлас.» – прозвучал голос Рахулы.

Восхождение на Кайлас было легче, чем на горы Сахалина, как будто Пьеру что-то помогало извне. Он буквально парил вверх, а ноги с каждым шагом все меньше чувствовали напряжение. Через минуты он уже был у вершины горы.

– Рахула, а с кем мне нужно будет встретиться? Ты говорил… – начал спрашивать Пьер.

Из воздуха прямо перед Пьером появился жуткий на вид человек с глазом на лбу, ожерельем из змей и тигровым поясом. Вокруг человека или… существа… пылал огонь.

Он громко спросил рычащим булькающим голосом:

«Путник! Зачем ты вошел на священную гору. Куда ты следуешь?»

Пьер очень испугался, но решил, что бежать обратно смысла нет – видимо, не успеет. К тому же, его пригласил Рахула. Пьер ответил:

– Я следую к Рахуле.

– Зачем ты следуешь к Рахуле?

– Он мой друг. Мой путь к нему был очень долгим. Сегодня он меня позвал на вершину Кайласа.

– Знаешь ли ты, кто я, что осмеливаешься мне так отвечать?

– Не знаю!

– С какими намерениями ты идешь туда?

– С самыми благими!

Раздался голос Рахулы: «Ваджарапани, это действительно мой друг, проделавший долгий путь во имя добра».

«Хорошо. Ваджарапани пускает тебя, путник.» – обратился трехглазый к Пьеру.

Пьер двинулся дальше вверх, и уже на подходе к вершине увидел знакомое очертание Рахулы, стоящего рядом с Монахом. Пьер крикнул, ускорив шаг:

– Рахула! Здравствуй!

– Здравствуй, мой друг Пьер!

– Я нашел тебя! Как я рад!

– Я тоже рад, Пьер! Ты не испугался Ваджарапани?

– Испугался, но подумал, что убегать не буду.

– Правильно. Убежит лишь тот, кто несет в своем сердце зло и неверие.

Монах стоял рядом с Рахулой, молчал и улыбался, смотря на Пьера.

– Ты так и не нашел ответ на свой вопрос? – спросил Рахула.

– Конкретного ответа я, конечно, не услышал. Но понял, что одна из истин, что человеку нужен человек.

– Главная истина и смысл жизни состоит в том, чтобы делать мир добрее и уравновешеннее. Главное – это нести в сердце добро. Пронося добро, ты ощутишь истинный вкус жизни и забудешь о скитаниях. – произнес Монах, смотря в глаза Пьеру.

– Ты искал его, Пьер. Это мой отец – Сиддхартха. Я – сын Просветленного – Рахула. Если бы ты получил этот ответ с первой нашей встречи, то не осознал бы его смысл. Не так ли?

– Да, верно, Рахула.

– Посмотри назад, Пьер.

Пьер развернулся и увидел совершенно не то, что ожидал. Поселения и склона горы уже не было. Он увидел Мир, но будто на большой карте в режиме online.

– Это Мир, в котором мы живем сейчас. Ты живешь. Видишь людей? Приглядись. – сказал тихо Рахула.

– Вижу. Как их много!

– Много. А видишь, некоторые светятся белым, некоторые серым, а некоторые черным?

– Да, вижу.

– Белый цвет у людей со светлым сердцем, как у тебя сейчас. Черный цвет у людей со злым сердцем, которые не ведают пока, что творят. Но они обязательно дойдут до просветления. Я верю в людей. А серый цвет у людей, которые потерялись. У них ни доброе, ни злое сердце, а пока пустое. Эти люди – скитальцы, они ищут, но пока не понимая зачем. Такой цвет был у тебя. Ты вышел из скитаний и поисков и поехал искать друга ради чего? Ради истины?

– Нет. Я просто переживал за него.

– Милосердие спасет наш Мир. Милосердие. Когда ты искал своего друга, ты начал светится все белее и белее. Когда же ты нашел его, сердце твое обрело покой от того, что ты сделал так, как должен был и достиг благородной цели.

– Рахула, а какой цвет сердца у Савелия – моего друга?

– Сейчас посмотрим… Видишь? Вот он. Пока он светится серым. Он думает, что нашел покой, но это неверно. Ты был прав, что не искал покой в материальном, но тебе нужно было это доказать самому себе.

– А ты можешь влиять на людей?

– Нет, к счастью. Это люди, а не марионетки. Они должны сами обретать милосердие и покой.

– А когда все станут милосердны и обретут покой. Что тогда?

– Тогда все мы перейдем в паринирвану и откажемся от необходимости насущного, став одним большим белым шаром, состояние в котором я описать не смогу, но это – единственная верная великая цель бытия человека. Нам откроется то чувство, которое мы не испытаем ни при жизни, ни в нирване. Тебе сейчас лучше?

– Да, дорогой Рахула. Намного лучше.

Пьер сидел в позе лотоса и наблюдал за белыми, серыми и черными людьми. Каждый раз, когда человек начинал задумываться о смысле действий и поступать осознанно, а не под действием жажды наживы, – его цвет менялся с черного на серый. Когда он прекращал поиски, и сердце его наполнялось любовью к ближнему, то цвет менялся с серого на белый. С каждой переменой цвета на более светлый, Пьер ощущал прилив тех сил добра, которыми обладал сейчас.

Добрые мои друзья, будьте милосерднее. – произнес Пьер и погрузился в нирвану.