дикость мира преодолев!
Время лечит, время лечит,
время правду говорит,
время душу искалечит,
но душа его простит.
И прощёнными умами
мы идём куда-то вдаль,
обелёнными сердцами
ничего уже не жаль.
– По-другому быть не может! —
Шепчем, идучи себе.
Все свои сомненья сложим.
Что ещё носить в душе?
Время тикает устало,
ему тикать же не лень!
Если б время злое знало,
какой в мире длинный день:
день без ночи, день сплошной.
Что за мир такой смешной?
День без края, без конца
и всего одна звезда
слепит ночью, как бельмо,
а вокруг темно, темно.
Тихо тикают часы.
Вам сюда и нет пути.
Время лечит, время лечит,
время тело искалечит.
Время знает: впереди
лишь часы, часы, часы…
Небо со звёздами спорило:
«Что-то да я проспорило,
то ли рай человечиков,
толь ответ перед вечностью?»
Но небо никто не слушал,
звёздам вообще было скучно,
они зевали, моргали:
– Нет, рая мы не видали.
А вечность, ей дела нету
до какой-то планеты
и даже до всей Вселенной.
Она, моргая нетленным
глазом своим, смеялась:
– В своём раю я купаюсь,
в таком безмятежном и долгом,
дела мне нет до Волги
и даже до Енисея,
до людей дела нет, алеет
лишь моё длинное жерло.
– И то, несомненно, верно! —
небо тихонько вздохнуло,
ангелам улыбнулось
и уснуло навечно.
А ты лети, человечек,
к своим маленьким звёздам,
живой лети или мёртвый,
науку делай, пиши
и в алое жерло спеши,
что-нибудь там да откроешь!
– Какое оно, какое?
Нет на свете круче звёздной вышины.
Разгоняю тучи, поди-ка собери!
Разгоняю лето, разгоняю в прах,
я сама летяга, видели размах?
Крылья не обрежешь, не облупишь мох,
я лечу не к свету, а лечу на зов:
не сирена плачет, не дитя кричит,
стонет мать-природа. Что у ней болит?
Что болит – не знаю, но лечу, лечу.
А сама в полёте, плачу и кричу:
«Я тебя спасаю! (знаю, не спасу)
Я тебя кохаю! (кохая, загублю)».
Лаская, загубила, спасая, не спасла.
Умерла Природа. Я одна жива.
И рассыпались альфа, омега,
расплескалось чёрное небо.
Я видела природы начало.
А конец? Пока не встречала.
«Поздно, – сказала ворона. —
Поздно о звёздах мечтать,
у нас уже всё готово
для того, чтобы мир ваш взорвать!»
– Ну да, наверное, поздно, —
пожала плечами и я. —
Так отпразднуем пиром почёстным
ещё один день бытия!
Какая миленькая страна
и милые в ней командиры!
Я думала, что спала.
Нет, это свет отключили.
А плохо в раю или сладко —
не в этом, не в этом суть.
Главное, все на свете
не дают мне уснуть!
В очень лёгком, светлом мире
мы друг другу говорили:
– Не нужны нам автоматы,
бомбы есть и хватит нам!
Как же весело, однако,
посидеть с пивком у речки,
зная, есть на свете счастье —
хата с краю и «лапша».
– Всё хорошо! – сказали пророки.
– Всё хорошо! – ответили мы
и то ли у чёрта, то ли у бога
перепутали пути.
Пути перепутали? Ну и ладно,
есть новых путей громадьё.
Я цветом раскрашу смелым
будущего полотно!
Мы – это души.
О звёздных войнах всех душ послушай:
та печаль,
которую не опишешь словами,
она пережита лишь нами,
и на Земле никого не волнует,
потому что по людям дрейфует
лишь горе родной их планеты.
Но Мы думаем не об этом,
а о горе, которое больше Вселенной!
Рубил бы я дома полено
или был на войне,
я помнил о вечном огне,
о том огне, который не видно,
за жар которого вам не обидно,
а мне он всю душу расплавил.
Я умру – никто не узнает,
что бьюсь я вовсе не тут,
а где-то там воюю. И врут
все ваши легенды о рае.
Мы светлых миров не видали,
Мы зло везде убивали:
тут или там.
Я Мир ему не отдам!
Мы – это души.
Рассказ о душах наших послушай:
Мы не считали потери,
Мы стучались в разные двери,
Нам не открывали.
Мы так и знали,
что нам не откроют,
вот поэтому то на воле
Мы всё время гуляли.
Нас не провожали,
когда Мы уходили.
Кого-то из Нас не забыли:
пестрят киноленты их именами.
Стихами
пути наши святы.
И пусть простыни ваши помяты,
вы иногда повторяете
наши фамилии.
Мечтал ли кто об идиллии
больше, чем Мы?
Смятые, смятые, простыни.
Да пропади они пропадом!
Зачем Нас тут убивают?
И каждый раз, конечно же, знают:
убили очередного героя.
На волю, на волю, на волю
летим Мы своими душами!
Путями выстланы лучшими
наши новые жизни.
Ан нет, показалось. По-прежнему
грозные числа
в календарях
лишь напомнят о светлых мечтах.
Звёзды – это Мы, наши души.
Ты о душах наших послушай:
если звёздочки загораются,
то им ничего не прощается:
не разрешается гореть и взрываться.
Но Мы будем, будем стараться!
Ведь Звёзды назло загораются
и вопреки взрываются,
а от бурь их становятся ярче,
ярче, ярче и жарче!
Горите, Звёзды, пока кому-то не спится.
Вы видели звёздные наши лица?
Они не стираемы!
И несгораемым
светом просверлены звёздные души:
– Мы сияем и нам не скучно!
Пока ты умирал,
на твою судьбу играл
Чёрт со Смертью в дурака:
карта к карте – вот игра!
«Помрёт, не помрёт,
на тот свет отойдёт», —
картам было всё равно.
Повезло не повезло,
когда дух ты испустил?
Бог на небо пригласил.
Раз и два, и раз, и два…
На небе тоже есть игра:
в «кто из нас тут красивее»
играют Ангелы милые,
а вокруг скукотища безбрежная —
ни дел, ни забот. Неспешные
души летают пузатые,
и их Демоны едят волосатые.
Что же ты, дружок, пригорюнился,
работёнка есть тебе, призадумайся,
со злом воевать! Али трусишь?
Ночь не ночь, день не день. Замучил
страшный выбор разум Рудокопа:
«Войной, стороной, в землю?» Хлопай
крыльями и не думай долго.
ЕСЛИ ЕСТЬ БУРЛАКИ, БУДЕТ ВОЛГА
на земле ль, на небе – неважно.
Если в бой, то иди, хоть в бумажный!
Я пишу, я автор Зубкова,
а жива я иль мертва – неважно, право слово.
Если бы всё было просто,
мы б не строили остров
из кораблей погибших,
чувств и желаний лишних.
Громоздкие трубопроводы,
лишние электроводы,
красные числа в календарях.
Нет, мой рассказ не про нас.
Где-то там, на каком-то там свете
жили гордые, чистые дети.
Их наивные, светлые души
по воздуху шли и по суше,
шли просто так, гуляя,
внешних врагов не зная,
не ведая внутренних ран.
Они удивлялись нам.
Их наши войны пугали,
зла нашего не понимали,
они росли и взрослели
в праздности и … отупели.
Бедные, гордые дети,
не хотевшие знать всё на свете,
им хорошо и покойно,
спокойно, спокойно, спокойно.
Нет в голове спящей места
для жениха иль невесты.
Спокойно. Нет ревности, браков,
за самцов и самок нет драки.
Плесень в душе прорастает,
и каждый подросток знает:
жизнь – это вечная скука.
Вот так, без творческой муки
их мир превратился в ад.
Сосед соседу не рад,
сосед плюёт на соседа —
такая забава это.
Такая работа просто —
строить чудовищный остров
из кораблей погибших
чувств и желаний лишних,
лишней любви ненужной,
лишней забытой дружбы,
ненужных научных знаний,
о которых они не знали.
«И что же, что было дальше?»
А дальше огромным маршем
массы простого народа
превратились в больших уродов.
Потом они все погибли.
Всмотрись-ка в небо, увидишь
как мёртвые тихие души
стонут и плачут: «Нам скучно!»
Тяжко им мёртвым в пустыне.
А ты строй свой корабль. Не отнимут!
Рай на планете Марципилан
обозначен был чётко:
ядерная зима и пулемётов чечётка!
Кто тут живой в церковях великих?
За вами отряд безликих:
– По одному выходить не положено! —
трупы горкою сложены.
Вот и века исчерпаны.
И где б люди веру ни черпали,
планета переживёт и это.
А к следующему рассвету
(через сто лет вперёд)
зверь дикий пройдёт
по молодому полесью.
И от прогресса
ничего не останется.
Так зачем было жизнью маяться
последним из марципилан,
так похожих на наших землян?
Наверное, нет ответа.
И история эта
повторится ещё три тысячи раз!
Вот и Земля на подходе как раз.
Не людьми дирижабль построенный,
пролетает над территорией,
нелюдимой какой-то.
Чей ты, пилот тот?
Пилот – последний из марципилан.
Его ветхий аэроплан
лет десять назад как разбился.
А пилот тот не сдался – бился
и выстроил дирижабль.
Плывя на нём: «Увидать бы
кого-нибудь из марципилан!»
Хороший у него план.
Так он летал очень долго —
лет тридцать и всё без толку.
Толку нет, сплошные потери:
недавно крыло отлетело.
Чинил, конечно, неспешно,
потому как летает успешно
то, что старательно сделано.
Воздухо-летателю смелому
покорялись озёра и горы
и даже над мёртвым морем
пилот всё вглядывался в синеву:
«Может, лодку какую найду?»
Но ни плота, ни лодки —
ходка за ходкой.
«Ну где ты ходишь, марципиланка —
тёмных лесов партизанка?
Разожги хоть костёр, я замечу!»
Он трогает вечность за плечи.
Летит дирижабль в небе.
Чей тот пилот,
что плыл в нём
десятилетья подряд?
Марципиланин, но этому он не рад.
Уходим, уходим, уходим!
Всё решено – мы уходим,
мы больше терпеть не будем.
Мы ждём, прилетит за нами
пилот совсем необычный,
Пилот самый смелый, отважный.
Он должен быть где-то рядом,
он знает про нас, он верит!
– Неважно выглядишь, дочка.
– Мама, я год не ела.
– Зато не поседела.
Там в облаках, ты слышишь,
звук дребезжащий.
– Где же?
– Вон там, где чернеет точка,
в ней пилот, его мысли слышу,
а он слышит, наверное, наши.
Видишь? Рукой нам машет!
– Нет, мама, я не вижу,
уже я год не ела,
у меня отупение мозга.
– Осталось совсем немного.
Ни немного осталось, а мало!
Права была дочкина мама:
пилот летит к ним отважный
и с дирижабля машет
своею рукой усталой.
Мать с дочкою тень накроет.
Подберёт, подберет их парень —
последний Марципиланин
для жизни совместной дальше.
А пока он летит, им машет
да шепчет: «Тридцать лет подряд
я летал. Вернись время назад!»
В те далёкие времена,
когда ты был богом,
а меня и не было вовсе,
тебе казалось, что в мире
ни осень, ни зима и ни лето,
а эпидемия тьмы! И это
только начало.
Тебе на пути встречались
лишь первобытные твари:
демоны и химеры. Их хари
тебе даже снились.
И с кем бы ни бились
первобытные наши предки,
ты устал хоронить их. А детки
от наших предков
на тебя совсем не похожи —
хорошенькие, но их рожи
обречённая усталость сковала.
– Где такие, как я? – страдала
душа молодого бога.
И молний ни мало, ни много,
выпустил ты из глаз,
пока я родилась
у матери обречённой.
С именем наречённым,
крылья расправив,
я с тобой рядом встала.
Мы стали
почти одним целым —
ты мой муж, и я смелым
продолжением нашего рода.
– Ну где вы, уроды?
Я с мужчиной своим воюю!
Я ему наколдую
кучу маленьких деток.
И вот сегодня одна я. А ты где?
– В антифашистском марше.
Со злом не будет реванша
сегодня.
– Мой разум тоже голодный!
Ледяная планета
целый год стояла без света,
целый год без солнечного тепла!
Она бы так умерла.
Она и неслась, умирая,
никого не встречая
на своём Млечном пути:
– Природа моя, не усни! —
планета шептала.
Однако же, твёрдо знала:
если сама уснёт,
то навсегда умрёт.
– Ну где же моё светило
с теплом своим, своей силой? —
она пытала метеориты.
– Ты слетела с орбиты! —
смеялись кометы. —
Не видать тебе больше лета!
– Не видать мне и мягкой зимы,
если не долечу до звезды! —
упорно планетка твердила.
Но льдины, покрывая материки:
– Хотим, хотим, вечной зимы!
А звезде, от которой она оторвалась,
совсем уже слабо моргалось.
Ну где, звездные твои руки?
Притяни планетку, не мучай!
Но самой себе отвечала звезда:
«Я скоро умру сама!»
Планета же не сдавалась,
она по галактике мчалась
от своего светила подальше,
не зная, что будет дальше.
А дальше – там звёзды светили
с такой невиданной силой!
Издалека моргали
и звали, и звали, и звали.
Я перепробовала веру и неверие,
а теперь всё равно, и верю я
лишь в науку да в природу могучую.
Даже помню, как там, за тучею
лишь наукой и занималась:
с химерами билась и дралась.
И муж у меня такой же:
наукой болен. Он сложит
трупы демонов в ряд.
– Стройся, жена, в отряд! —
устало скажет
и на меня приляжет.
Я ему не перечу,
его тело своим искалечу
и снова сложу из осколков.
– Сколько времени, сколько?
– Я уже не считаю, – он скажет
и удавочку свяжет
для Природы самой.
Мой муж, да он такой.
Я б сама его сильно боялась,
да зачем-то с ним повстречалась
в этой вечности зыбкой.
Я всё помню, кроме имени своего.
Но пусть буду Инкой.
Тёплая Вселенная, тёплая.
Хлопали Сверхновые, хлопали,
не рождаясь, а умирая.
– Почему ты такая пустая,
Вселенная бесчеловечная?
– Пролетая пути бесконечные,
я никого не встречала.
Сама средь звёзд умирала,
а после снова рождалась,
страстям Сверхновых не поддавалась.
Я души засыпала метеоритами,
а тела хоронила под плитами
каменных глыб на планетах.
Где вы, все человеки?
Нет людей в мрачной Вселенной.
Она казалась нетленной
карликам с планеты Земля.
– Вечная только я! —
кричала она человечкам.
Они пожимали плечиками
и на работу ходили,
землю свою любили,
отважно оружие делали.
Что же они наделали?
А впрочем, уже неважно.
Ей карлик с планеты машет,
машет и машет рукой:
«Как жаль, что ты не со мной!
Но лети, лети себе с богом,
твой разум никто не трогал».
Тёплая Вселенная, тёплая.
Вон, сверхновая хлопнула.
Наверное, это к дождю.
Ладно, ещё подожду
доброты миллиард-другой лет.
Жри, Вселенная, тело моё на обед!
Все люди на этом свете —
это чьи-нибудь дети.
Мои иль твои – неважно.
Мы проснёмся однажды
совсем на другой планете:
на ней живут чьи-то дети,
воюют и пьют вино.
В общем и там дерьмо!
Жить в далёких мирах
мечтают люди, хотят.
А тот, кто там был, тот не хочет,
поэтому и хлопочет