Божок

– Добрый вечер, Олег Павлович! – Ирина поправила очки и запнулась.

Волнуясь, она выступила вперёд. Олега женщины жалели, потому что ему изменила супруга. Да ещё пришлось воспитывать чужого, такого отвратительного ребёнка. Величко в какой-то степени был любим ими. Его считали несчастным и проигравшим, хоть на личном фронте.

– Добрый вечер.

Олегу хотелось поскорее пройти к себе. За дверь, услышав голос хозяина, заскулил Глен. Странно – так он плакал, когда хотел гулять. Неужели Руслан собаку не вывел? Пёс точно сейчас один дома. В других случаях он кидался на хозяев в прихожей, но не царапал дверь.

– Чем могу служить?

– Вы понимаете, нам очень неловко… Но сегодня с Русланом опять произошёл инцидент, – запинаясь, сообщила Ирина.

Остальные соседки усиленно кивали, доверив учёную беседу женщине с высшим образованием.

– Какой именно?

Олегу не впервые доводилось выслушивать жалобы. Сейчас, конечно, придётся опять журить Руслана – хотя бы для виду. Ребёнок, конечно, в одно ухо впустит, а в другое выпустит, но соседи успокоятся до новой выходки.

– Он кричал на лестнице, что пожар. Разумеется, всех перепугал. Некоторым пожилым людям плохо стало. Поймите, мы не склочники, но такие развлечения выбивают людей из колеи. Ведь никакого пожара не было – мы всё проверили.

Ирина кусала губы, замечая, как противны Олегу её сбивчивые излияния.

– Мы звонили в дверь, хотели сами поговорить с вашим сыном. Но он не открывает, и даже не подходит. Поэтому мы решили дождаться вас…

Боксёр снова принялся скулить за дверью – тоскливо, безнадёжно. Таня замерла, как каменная, не в силах произнести ни слова. Теперь она была точно уверена, что сына в квартире нет.

– Кричал, что пожар? А на самом деле всё было в порядке? Точно он? Когда это было?

Олег заметил, что огромные голубые глаза жены наполняются слезами.

– Часа полтора назад, – припомнила Ирина. – Сейчас-то люди разошлись по квартирам, а тогда все выбежали. Точно он кричал – я голос знаю.

– Руслан так глупо не шутит. – Величко достал ключи на серебряном брелоке. – Значит, была причина. Если только вы не ошиблись. Всё-таки я не стал бы утверждать категорически. На лестнице кричит мальчишка, вы его не видите. Всё происходит неожиданно… Вот так, слёту, узнать голос Руслана могли только мы с женой. Ну, может, Борис…

Олег покосился на друга. Взгляд Добина выражал нечеловеческий, запредельный ужас. В зрачках Бориса снова вспыхнул, только теперь беззвучно, тот взрыв, убивший его девочку. Кажется, Борис догадался первым, но не имел сил сказать об этом Олегу.

– Давайте, зайдём сейчас в квартиру и всё выясним, – предложил хозяин. Глен, не переставая, выл.

Соседи с готовностью согласились. Они были рады попасть в гости к Величко даже в результате настоящего пожара. Татьяна дрожащими руками уже открывала замки – она взяла ключи у мужа. Когда ворвалась в тёмную прихожую, на неё бросился Глен, визжа и лая. Дыхание собаки было ещё более шумным, чем обычно.

Олег включил свет, и соседи увидели элегантную прихожую – моющиеся обои под кирпичи, закрытую вешалку с зеркалами, матовую сферу с позолоченными листочками под потолком.

– Сыночка! Русик! – позвала Таня, сбрасывая пальто и шляпу. Никто не отозвался.

– Наверное, под кроватью сидит, – хихикнула пьянчужка с перманентом. – Боится, что попадёт.

– Он вообще ничего не боится. А уж тем более – нас с вами. – Олег открыл дверь в большую комнату и крикнул: – Руслан, ты дома?

Глен скакал вокруг них, а потом залился лаем. Олегу почудилось, что из глаз собаки текут слёзы.

– Русик!!! – Таня закричала уже во всё горло.

Она бросилась по всей квартире, зажигая свет. И плакала с каждым мгновением всё горше, жалобней.

– Русик, сынок, где ты?! Где ты, мой маленький?!

Перед её мутным взором всё кружилось. Диван и кресла «Рокки», румынская спальня с широченной кроватью, тумбочками и столиками, комната сына. Его подростковая кроватка, прикреплённая около двери, откидывающаяся перекладина для ежедневных тренировок. Таня с безумной надеждой искала записку – может быть, пошёл к кому-то в гости или задержался в секции. А про пожар кричал вовсе не он – мало ли мальчишек во дворе…

– Вы всё готовы на него свалить! За что ребёнка так ненавидите?…

Всегда нежная и кроткая Таня вдруг озверела. Страшными, сумасшедшими глазами она смотрела на соседей. В груди у неё жгло, колени подгибались. Потом ноги вообще отказали, и Таня едва не рухнула на пол. Борис подхватил её, прижал к себе, но сам тоже не мог ничего сказать.

– Понимаю – завидуете. Готовы нам любую мерзость приписать! Видите, что его нет дома?… Где он?! Где мой сын?…

Таня освободилась из рук Бориса и подошла к Ирине, облизывая с губ морковную помаду. Соседка в ужасе попятилась.

– Все следите за нами? Языки так чешете, что нам с Олегом целыми днями икается. Кости все дочиста перемыли… Может, вы просто придумали про этот пожар, чтобы в квартиру попасть? Глядите! А потом – вон отсюда!

Таня распахнула двери в ванную комнату, продемонстрировав её великолепное убранство. Плитка нескольких видов, зеркальный потолок, очаровательный светильник, розовая ванна произвели на соседей неизгладимое впечатление. В туалете на стенах играла мелкая цветная мозаика, а свет лился из огромного ландыша. Под кухонным потолком качался светильник-колокол на подвижном шнуре. На каждой из кафельных плиток были изображены какие-то фрукты или овощи. Гарнитур оказался красный, с серебристой мойкой. Рядом с газовой плитой стояла японская хлебопечка. И нигде никакой записки…

Татьяна раскрыла дверцы сушилки, зачем-то заглянула во все шкафчики. Потом, тяжело дыша, повернулась к Олегу.

– Нет Русика. Нигде нет. Куда он пропал, Олежа? Нет его…

– Я вижу. – Величко метнул взгляд на Добина.

Тот, в свою очередь, посмотрел мёртвыми глазами на соседок. Было похоже, что посреди кухни стоит скелет с бородкой, одетый в чёрное. Хорошо, что кончился трёхнедельный траур, когда Борис вообще не брился и не стриг волосы.

– Вы говорите, что Руслан кричал про пожар полтора часа назад?…

Борис снял шляпу, рывком расстегнул пальто. Потом, покачнувшись, прикрыл глаза. Опять – лестница дома на Пресне, странные люди на ступенях. Потом – удар по голове, облака известковой пыли. Бесцветные языки пламени, и яркое солнце. А после – белый гробик, усыпанный цветами – тоже белыми. Кто-то сказал, что невинных девочек надо хоронить именно так. Но мёртвого лица дочери Борис не видел, иначе умер бы сам. Да, ещё на Юльке был белый саван. И на матери, и на жене…

– Вы сразу же выбежали на улицу?

– Что мне, делать нечего? – вспылила Ирина. Борис раздражал её всё больше. – У меня стирка большая была. Я как раз белье в центрифуге выжимала. Открыла дверь минуты через две…

– Вы на каком этаже живёте? – продолжал Борис.

– На первом.

– Через две минуты Руслана там уже не было?

Борис не решался взглянуть Олегу в глаза. Неужели у друга случилось то же, что и у него? Олегу придётся хоронить ребёнка?… Пусть не своего… Но отчим любит мальчика. А Татьяна вообще жить не будет – точно. Сама скончается или руки наложит…

У неё синие губы – это заметно даже близорукому Борису. И выглядят они под помадой просто ужасно. Лицо у Тани перекошено, щека дрожит.

– Нет, его не было уже, – ответила Ирина. – Убежал, конечно. Там топот какой-то на лестнице был.

– И туда он мог так быстро убежать?

Олег прижимал к себе жену, гладил по волосам, по спине. Таню корёжили судороги, словно она опять мучилась в родах. Олег прекрасно помнил, как это было тогда.

– И его забрали… И сына… – бормотала Татьяна в забытьи. Она вся горела. – Одна радость была, одно утешение… В глазки смотреть, волосы гладить… И на папу моего Русик похож – не лицом, а характером. Суровый и одновременно добрый!

Таня крепко прижималась к Олегу. Он целовал лоб, щеки, губы жены. Только сейчас пришло понимание, что кровное родство действительно ничего не значит в этой жизни. Оказывается, он очень любил пропавшего пасынка, и сердце ныло от страха, от тревоги. Словно его, Олега, кровь текла в жилах ребёнка, которого, возможно, сейчас уже не было в живых.

– Топот был на лестнице? – переспросил Борис. – А куда они бежали? Вверх или вниз?

– Я ещё и это должна определять? – Лицо Ирины покрылось красными пятнами. – Ну, хорошо… По-моему, бежали вниз. Потом входная дверь хлопнула, и машина уехала со двора.

– Машина? – вздрогнул Олег. – Вы не видели, какая именно машина?

– Может, я и номер должна была запомнить? Со зрением минус восемь, в темноте? – насмешливо спросила Ирина.

Все остальные соседи только кивали и толкали друг друга локтями.

– Только слышала, что работал мотор. Разве ваш сын мог уехать на машине?

– А почему не мог?!

Таня рванулась из рук мужа, зацепилась ногой за табуретку. Борис едва успел убрать с дороги сумку с продуктами.

– Сейчас столько детей похищают! Разве вы не знаете? Маньяков развелось невероятно много. А вы-то и рады – вон, глаза смеются…

– Да, да! – Пухлая бабушка наконец-то подала голос. – Всякие люди есть. А он такой хорошенький, чистенький. Одежда вся заграничная. Самостоятельный только очень. Много один ходит. Надо было провожать его из секции-то. Какой бы ни был, а дитя всё же. Доверчивый, глупенький… Вот горе-то!

– Не каркай! – заорала Татьяна так, что колокол под потолком кухни качнулся.

Олег сам себе не мог признаться в том, что увидел – изо рта жены пошла пена. Нет больше рядом голубоглазой милой Таньки, которая могла погасить любой скандал одним только звуком своего мелодичного голоса.

– Это вы всё! Вы навели… Шептались за нашими спинами, желали несчастья. Без наводки они не пойдут… Вы подсказали, со свету сжить хотели. Какое вам дело, что у нас в квартире стоит?…

И Татьяна размахнувшись, неловко ударила бабулю по круглой щеке. Далее она хотела то же проделать и с Ириной, но помешали Борис с Олегом. Соседки остолбенели с открытыми ртами. Такого уж точно никто не ожидал.

– Уходите! – бросил им Олег.

Он представлял, какая пресс-конференция состоится завтра во дворе.

– Я всё понял. А вы немедленно покиньте квартиру. Руслана тут нет.

– Таня… Танечка! – Борис с трудом удерживал сползающую по стенке женщину.

Танины глаза закатились, открыв дрожащие белки. Пена на губах из белой стала розовой – Татьяна прикусила язык. Тонкая рука с золотыми часиками непроизвольно поползла к сердцу. Борис быстро расстегнул на шее и груди пуговицы чёрного ангорского жакета с красно-жёлтым геометрическим рисунком.

– Боб, давай её на кровать, и вызывай «скорую»! – скомандовал Олег. Потом он посмотрел на неподвижных соседок. – Вы русский язык понимаете или нет? Я что сказал? Может, вам ещё на пяти языках продублировать?

– Олег Палыч, да Господь с вами! – Кривоногая старуха с сальными волосами уже жалела, что переступила этот порог. – Мы всё понимаем. Только сказать хотели, что с сыночком вашим неладно. Вы бы так и ждали его домой, а сейчас в милицию обратитесь. Пропал, мол, мальчик…

– Я знаю, чего вы хотели. – Величко скрипнул зубами.

Глен, чувствуя настроение хозяина, буквально кидался на женщин с заполошным лаем. В спальне Борис что-то кричал по телефону.

– Ещё раз повторяю – оставьте нас!

– Понимаю состояние Татьяны Васильевны, – поджала губы Ирина. Очки её от возмущения запотели. – Только потому и прощаю её выходки. – Но, учтите, с этого дня мы не знакомы. Думаю, многие соседи меня поддержат.

– Да, пожалуйста! – махнул рукой Олег. – Благодетели вы наши…

Он почти силком выпихнул женщин на лестничную площадку и вытер мокрый лоб ладонью. А потом вдруг вспомнил, что надо прогулять Глена. Скорее всего, надо отправить с собакой Боба, потому что его место – около Тани. Но кому мог потребоваться Руслан? Неужели действительно маньяку? Но с маньяком ведь надо куда-то пойти – в подъезд, в подвал, на чердак. Сын кричал про пожар в своём подъезде. Наверное, рядом с дверью этой очкастой дуры. Ну, может, чуть выше, раз она слышала топот. А ведь один маленький мальчишка так громко топать не может.

Руслан никогда с чужим дядькой никуда не пойдёт – по крайней мере, добровольно. А глаза-то у соседок, действительно, радостные были. Танька права. Как им было приятно наблюдать за горем тех, кому они девятый год завидуют! Слова доброго про парня никогда не говорили. А теперь думают, что он мёртвый. Поэтому – либо хорошо, либо ничего…

– Олег, Тане чуть полегче, – сообщил Добин, выходя из спальни. – Но она язык прикусила. Шепелявит немного из-за этого. «Скорая» сейчас приедет. Но я думаю, что это – не маньяк.

– Почему?

Олег плакал. Мокрые усы его топорщились, лицо обмякло и постарело.

– Ты сам знаешь, что Руслан никакому маньяку не доверится. Обычно, они заманивают детей к себе под каким-нибудь наивным предлогом. Лифта здесь нет, подвал закрыт. Да и чердак – одно название…

Глен крутился у них под ногами. Олег понимал, как мучается собака.

– Сейчас, сейчас пойдём… Боб, прогуляешь его?

– Естественно. – Добин так и не снимал пальто. Шляпу он держал в руке, чуть на отлёте. – Нет, не пойдёт Руслан за конфеткой. Или смотреть, как в парке прыгает белочка…

– Не смеши меня!

Величко дрогнул усами. Они с Борисом закурили, что хоть немного успокоиться. На кухне открыли форточку.

– Так вот! – Добин теребил свою многострадальную бороду. – Скорее всего, Руслана украли. Спёрли, попросту. Из секции он вернулся, на лестнице был, но до квартиры не дошёл…

Борис вдруг широко раскрыл глаза. Они стали ещё более выпуклыми, тревожными.

– Помнишь, Андрей Озирский нам рассказывал?… Ну, когда мы на Новом Арбате, у твоей матери, сидели?… Такой приём есть. Если появляется опасность нападения на лестнице, надо кричать не «Спасите!», а «Пожар!». Тогда все сразу выбегут. И ещё, если это на улице случилось, надо бросать на стекло машины – чтобы сигнализация сработала…

С сигареты Добина на пол сыпались огненные крошки.

– Боб, эврика! – Олег обеими руками схватил друга за плечи, потряс. – Точно! Я же Руське рассказывал. Так, между прочим. А он принял к сведению. Выходит…

– Выходит, он увидел того, кто собрался похитить. Или тех…

Борис говорил скандировано, задыхаясь. Он то и дело совал в рот сигарету, тянул из неё горький дым.

– Вот и закричал «Пожар!». Думал, что хоть с первого этажа выскочат. Это не маньяк, – окончательно решил Борис. – Тот так быстро не смылся бы. Или раньше, от крика удрал. Они ведь очень трусливы…

– Да, похоже на профессионалов. Но зачем им Руслан?

Олег всё гладил боксёра. Глен готов был задрать ногу прямо на кухонную дверь. Но он не скулил и не лаял. Только шумно дышал, словно раздувая мехи.

– Это уже лучше. – Добин пристегнул поводок к ошейнику пса. – Сейчас пойдём, потерпи ещё минутку… Они его не убьют. Будут, наверное, требовать деньги. Обязательно позвонят…

– Какие деньги? Неужели уже на доцентов начали наезжать? – Величко недоверчиво хмурил лоб. – Такую сумму могут заломить, что всю жизнь отдавать придётся. Конечно, можно с трудом наскрести…

– Я понимаю. Думают – ВУЗ престижный, и вы там деньги лопатой гребёте. – Добин надел шляпу. – Не бойся, выскочим! Ты сейчас или к Тане, а я пока с собакой… И «скорую» заодно встречу.

– Боб, спасибо! – Олег яростно щипал усы. – Я всегда знал, что могу на тебя положиться. Ты сейчас меня не оставишь. – Величко умоляюще поднял брови домиком.

– Ты же меня не оставил полтора месяца назад! А то в тюрьме бы сидел, или уже числился на том свете, – твёрдо сказал Борис. – Ты сиди тут и жди звонка. От тех, кто сына украл. А я приведу собаку и поеду в Сокольники.

– Зачем? К тёте?

Олег снял пальто, повесил его на плечики и задвинул дверцу шкафа. Он остался в двубортном итальянском костюме и сорочке в тонкую полоску.

– Да. Понимаешь, какое дело? Андрей же заплатил Кораблёву из своих. А у меня баксы остались от «Гюрзы». Мне же аванс давали. Я их у тёти храню, но боюсь прикоснуться. Они как будто тоже ядовитые…

– Сколько?

– Тебе не всё равно? Я принесу их сюда. Может, часть выкупа покроют. Было больше, но ведь пришлось троих похоронить. Никаких денег правительство Москвы нам не дало. Стёкла я за свой счёт вставлял – зима ведь скоро. Квартиру, правда, обещали отделать, но потом. Ладно, сейчас с Гленом схожу, встречу «Скорую» и поеду.

Когда Борис спускался по лестнице, во дворе послышался шум мотора. Он выглянул в окно и увидел «рафик», заворачивающий во двор с Ленинградки. Обезумевший от радости пёс тащил Добина за собой на поводке. Олег смотрел вниз, в лестничный пролёт.

– Ты пока никуда не сообщай – крикнул ему Борис. – Жди того звонка. Может, договоритесь!

Сменив уличные ботинки на домашние туфли. Олег прошёл к жене. Татьяна лежала по диагонали широкой кровати и спала, со свистом дыша. На её искусанных губах запеклась кровь. Рядом, на тумбочке, стоял кнопочный телефон, по которому обязательно должны были позвонить похитители. Теперь Величко признал доводы друга наиболее верными.

* * *

– Не просыпается. Ты, наверное, до перебахал дозу.

Геворкян осветил фонариком лицо мальчика. Потом оттянул вниз веко, помассировал пальцами щёки, лоб, подбородок. Сосредоточил внимание на ресницах – они не дрожали. Дыхание оставалось ровным и глубоким, и только это утешало Самвела. Саня Кутьин покорно дожидался «разбора полётов».

Самвел склонился к ребёнку, не отводя от его лица луч фонаря:

– Руслан!

Спящий не шевельнулся. Кутьин грыз костяшки пальцев, понимая, что оправдания ему нет. Но проколоться в подъезде на Ленинградке было тоже очень глупо.

– Самвел, там такая ситуация сложилась. Я ведь говорил… Надо дверцу приоткрыть. Может, подышит?

– Не мешало бы.

Геворкян щёлкнул замком и пихнул дверцу «Мицубиси». Вместе с влажным пронизывающим ветром в салон влетела снежная крупка. Пахнуло землёй, водой и смолой. Рядом трепыхалась ива, то вздымая плети ветвей кверху, то роняя их к кромке раскрошенного льда.

Самвел взял расслабленную ручку ребёнка, нащупал пульс, включил таймер на своих часах. Шестьдесят пять ударов. Неплохо.

– Подождём. Потолочный люк открывать не станем, а дверца пусть побудет так.

Самвел ощупал локти и колени мальчика. Потом опять оттянул веко.

– Он, считай, под наркозом.

– Сейчас проверим. – Кутьин достал длинную иголку и несколько раз кольнул спящего. – Да, здорово я его. Реакции нет, а ведь должна… Может, к шефу его так повезём?

– Время ещё терпит. Сейчас дам на пейджер сообщение, что дело с мёртвой точки сдвинулось…

Геворкяну очень хотелось, чтобы так оно и было. Не успел Самвел снять трубку, как его текстовый пейджер «Моторолла» завибрировал под курткой. Геворкян отцепил его и увидел на табло только знак вопроса. Первый раз Темир не дождался сигнала, и первый поинтересовался результатом. Самвел подал желанный сигнал. Он представил, как обрадуется шеф. Номер пятый. Пятёрка! Невероятно тяжкая работа выполнена на «отлично». Случилось то, что должно – им улыбнулась удача.

Денис и Саня курили, переговариваясь тихим шёпотом. Отправив шефу радостную весть. К ним присоединился и Самвел. Вдруг языком пламени его зажигалки повело в сторону. От зимнего злого ветра стало зябко. Геворкян, закурив, обернулся, чтобы прикрыть дверцу. Он взглянул на заднее сидение и оторопел – мальчика там не было.

Самвел протяжно свистнул, едва не подавившись сигаретой. Саня сначала раскрыл рот, а потом привстал на цыпочки. Он моментально всё понял. В руке Дениса блеснул отчаянным лучом фонарик. Свет проехался полукругом. Все трое в диком ужасе осматривали рытвины, коряги, спутанную, вмёрзшую в комья земли траву, серый ледок и воду. Но мальчишки и след простыл.

Геворкян враз постарел лет на десять. Он точно знал, что ребёнок спал. Был буквально под наркозом. У него отсутствовали рефлексы, которые невозможно скрыть. Тем более, не может этого сделать ребёнок. Изобразить столь глубокое забытье мог лишь настоящий, долго тренировавшийся профессионал.

– Сколько я на него не смотрел? – хрипло спросил Геворкян, врубая свой фонарик.

Зубы его стучали, рука ослабела. Нет, не гнева Темира боялся начальник службы безопасности. Самвел оказался посрамлён лично. Он, выдающийся теоретик, практик и шахматист, тонкий психолог и аналитик, проиграл ребёнку, только недавно сосавшему соску. Может быть, парня выкрали? Нет, кроме них, тут никого не было. Подойти к машине и не зашуршать ветками, не пнуть камень, не провалиться в яму вряд ли кто сможет. Тем более что они стояли совсем рядом.

Сама Александра Сергеевна Антропова вряд ли выполнила бы такой трюк. Ползти было опасно – даже если знать, что дверь открыта. Тот, предполагаемый похититель, мог подобраться к джипу и начать осторожно вытаскивать мальчика. Но иметь дело с детьми, спящими или бодрствующими, всегда было очень трудно. Ребёнок мог застонать, захныкать, просто дёрнуться, и Самвел обернулся бы. Кстати, взрослый, будь он в таком состоянии, тоже вряд ли удержал бы себя в руках.

– Сколько не смотрел? Да минуты три, не больше.

Кутьин всё время глотал комок. Пот градом катился по его широкой плоской физиономии.

– А чтобы никто из нас туда не смотрел, так вообще меньше минуты…

– Далеко уйти он не мог. – Самвел вытащил «кольт» из наплечной кобуры. Кутьин поступил так же. – Денис, проверяй пространство до шоссе. Мы разойдёмся ещё в две стороны. С четвёртой – вода. Туда ему ходу нет.

Зубы Геворкяна сверкали в непроизвольном оскале. Ноздри ловили запах загородного ветра, далёкого ночного дымка, несгоревшего бензина с шоссе, оттаявшей ивовой коры.

– Не обидно там проиграть мальчишке? Будя я на месте шефа, дал бы нам всем пинка под зад. Мы не выпускали ещё никого. Нет такого человека, который ушёл бы от нас. Неужели восьмилетний ребёнок будет первым? Тогда, ребята, мы – дерьмо. И пулю в лоб нам – как раз. Ищите!

Матерясь, спотыкаясь, царапая руки и лица, они прочёсывали каждый сантиметр в заброшенном, заваленном мусором углу. Это место было укрыто от обзора с шоссе. Перетягин вылезал наверх, проверял, не пытается ли клоп остановить машину. Раньше он этого сделать не мог – ни грузовик, ни легковушка над берегом не тормозили. Денис бы точно это услышал. И потом, неужели у ребёнка голова работает по-взрослому? Наверное, он спрятался неподалёку. Например, под джипом. Надо поискать там.

Перетягин спрыгнул вниз, подвернул ногу, охнул. Потом сам же дёрнул её, вправляя. От волнения он почти не ощущал боли. Блин, не таких брали! Конечно, и этого найдут. Но позор навечно останется с каждым. Ни один из взрослых мужиков не ставил эту группу в такое дурацкое положение, как этот чёрненький крохотуля. Конечно, будь он постарше, глаз бы не спустили…

– Нет? – Денис переводил дыхание, разглядывая Саню.

У того видок был не лучше – глаза бегали, и веки дрожали.

– Нет. Но уйти он никак не мог. Здесь, около машины, нужно поискать. – Кутьин вытащил пачку «Данхилла» – ту, что купил у «Войковской».

Геворкян подошёл последним.

– Когда найдём, я шею ему сверну. А шеф потом пусть делает, что угодно. Скажем, что не было иного выхода…

Геворкян смотрел по сторонам, затягиваясь сигаретой. Он смотрел на снежинки, на светящееся сквозь облака небо. Лицо его блестело, как лакированное. Промокла, казалось, даже клетчатая итальянская куртка.

– Нам Бог его послал, а мы упустили… Нет, подумайте! Имитация беспамятства на уровне служб ГРУ или КГБ! Ведь он же спал, спал! Дрожащие веки не скрыть, и пульс не замедлить. А как мышцы были расслаблены! Это же сказка! А мы…

– Он нас всех видел, мог номер запомнить. – Денис зажёг новую от окурка предыдущей. – Сбежит теперь, и всё. Пришьют нам захват заложника…

– Мы ещё никому не звонили с требованием выкупа. А как он оказался у нас? Мало ли, покататься сел. Его показания ничего не значат. Ребёнок может просто сочинять. Плохо другое… – Самвел смотрел, как воздухе над водохранилищем танцует снежок. – Конец-то нашли того, кого искали. И упустили! Наверное, в Москве такой парень один. Пропал, как фантом. Мы же с вами профи. Догоняли, брали, ликвидировали. Погодите, помолчим…

Все трое замерли, как спасатели на развалинах домов во время часа тишины. Но, кроме шума шоссе, не уловили ни одного звука. Даже вода не журчала, и не шуршала трава. Стояла особая, предзимняя тишина, когда природа надолго умирает.

Самвел снова полез за «Данхиллом» и зажигалкой. Руки одеревенели, пальцы не повиновались – не столько от холода, сколько от волнения. Фирменная карденовская зажигалка выскользнула из руки и пропала в траве, в мусоре. Геворкян опять зажёг фонарик, нагнулся и оцепенел, не в силах произнести ни слова. Он только дышал открытым ртом, увидев только зажигалку, но и мальчика.

Тяжёлый шнурованный ботинок Сани Кутьина стоял на левой руке мальчика. А в мужчине было не менее ста двадцати килограммов живого веса. Ребёнок, видимо, не успел убрать руку. И сейчас терпел адскую боль, дожидаясь, пока бандиты плюнут и уедут. Ребёнок распластался среди листвы, как дикий зверёныш. Он слился с колдобинами, сучьями, мотками ржавой проволоки. За такой вот сук и принял Кутьин детскую ручонку, поэтому и стоял на ней спокойно. Потом он всё же бросил непотушенный окурок. Искра, подхваченная ветром, прочертила параболу и пропала в волосах ребёнка. Тот опять не шелохнулся. А ведь мог бы вскрикнуть, хотя бы вздрогнуть.

Самвел поднял спасительницу-зажигалку, сунул её в карман. Потом пихнул кулаком Кутьина в бок.

– Смотри, где стоишь!

– Чего? Где? – Саня испуганно посмотрел вниз и охнул: – Ах ты, чертёнок поганый! Это ж надо – улёгся так здорово… Самвел, ты гляди! Задний ход не дашь – кругом вода. Он тут и устроился. Грамотный в таких делах, щусёнок…

– А ты своим копытом и не чувствуешь ничего! – Денис подхватил Руслана на руки.

Тот молчал, размышляя о превратностях судьбы-злодейки, но плакать не собирался.

Самвел понял, что пришло время раскрыть карты.

– Зачем же ты бежал, малыш? Мы ведь тебе добра желаем…

– Ваша взяла. – Мальчик попробовал вывернуться из рук Перетягина. – Кокнете теперь? Или бить будете?

– Не для того мы тебя сюда везли. Отпусти его, не держи за руку, – распорядился Геворкян. – Руслан, ты давно не спал? Только честно.

– Давно. – Мальчик ничего не собирался скрывать.

– Как давно? – Самвел сгорал от интереса.

– Ещё ехали. – Руслан не выглядел испуганным. – А чего вы меня спёрли-то?

– Чего спёрли? – Самвел достал пистолет и навернул на дуло глушитель. Руслан наблюдал за ним внимательно, но без дрожи. – Скажу.

– Боишься? – спросил Саня, кивая на пистолет.

– Чего-о?

С голосе мальчишки было столько презрения, отвращения даже, что Самвелу захотелось как следует его напугать.

– Ты ведь опять попытаешься удрать, а? Хочешь смыться?

– Хочу. На фиг вы мне сдались. Бегали тут, как придурки! – Руслан рассмеялся. – Здорово я вас? Плохо, что зажигалка упала. А то нипочём бы не нашли!

– Больно было, когда я на твоей руке стоял?

Кутьин не понимал, зачем Самвел вынул оружие, да ещё навинтил глушитель. Почему-то шеф перезарядил «кольт», хотя обойма была уже вставлена. И не стреляли они сегодня. Неужели холостым хочет лупануть?

– А мне смешно было, – честно признался Руслан. – Прыгают вокруг, а у меня в носу щекотно. Чихнуть хотелось…

«Высочайший болевой порог! – восхищённо подумал Геворкян. – Что нам и нужно. Может, не надо стрелять? Нет, пистолет уже на виду. Как говаривал имам Шамиль: «Без нужды не вынимай, без крови – не вкладывай…» Правда, речь там шла о кинжале. И кровь мне сейчас не нужна…»

– Мы взяли тебя по ошибке, – с сожалением вздохнул Самвел. – Приняли за другого, понятно? Ты похож на сына известного торговца фруктами. А теперь оказалось, что твой отец – научный работник, преподаватель. С него много не возьмёшь…

Все разговоры во время поисков они вели шёпотом. Мальчик вряд ли что-то разобрал. И уж точно не до конца понял смысл слов.

– Но ты стал опасным свидетелем. Отпустить тебя мы не можем – выдашь. Отцу столь денег не собрать, и он обратиться в ментовку. Нам это не улыбается. А вот если тебя сейчас пристрелить, проблем не будет. Камень к ногам – и в воду. Никто ничего не заметит. Мертвяков по весне уйма всплывает. Так что придётся мочкануть^[19] тебя, малыш. Ты очень глазастый и активный. Такие нам ни к чему.

Геворкян наблюдал за реакцией мальчика. Тот выглядел озадаченным, но не испуганным.

– Если только ты сейчас дашь слово, что ничего никому не скажешь, ты тебя отпустим. Но учти… Станешь много болтать – достанем. И мать твою тоже, и отца. Понял? Мы сразу же узнаем, если ты нарушишь слово. Будешь молчать – будешь жить. Идёт?

– Я не дам… Такого слова не дам. – Русик неотрывно смотрел на пистолет.

– Мы не шутим, малыш. У нас не детский сад. Профессиональным ликвидаторам лишний труп – семечки. Мы тебя упустили потому, что дали поблажку. Ты ведь маленький. Не связали руки, отвлеклись, и всё такое прочее. Но убийства – наша работа. Если нужно, мы кончаем и детей. Когда они могут нас выдать. Ты можешь…

– Тогда убивайте скорее.

Руслан смотрел исподлобья. Личико его в тени казалось совсем тёмным.

Денис Перетягин вздрогнул:

– А куда ты торопишься? Жить не хочется? Или в Бога веришь?

– Я знаю, что душа много раз живёт. Может, рожусь снова не здесь…

Русик размечтался. Он воспринимал всё происходящее как игру.

– Я про тибетских лам читал. Они умирают, а потом их души в маленьких мальчишках находят. А сами перед смертью говорят, где именно надо душу-то искать! Ничего себе, правда?

– А где бы ты хотел родиться? – опешил Кутьин.

– В горах. В Афганистане, например…

– Да ты что! – Геворкян забыл, зачем взял в руку пистолет. – Дикая, отсталая страна – вшивая, грязная. Если бы ты в Штатах родиться хотел или в Германии, в Швеции… – Самвел улыбался глазами, но Русик не смотрел ему в лицо.

– Я люблю горы. И хочу воевать. Мне скучно. – Руслан чуть не плакал. – Мне всё время скучно, представляете? Надоело. Бабки во дворе ругаются. В школе замечания пишут. Я ушёл бы из дома, да мать жалко…

– Уйдёшь. Я помогу. – Самвел решил довести тестирование до конца. – Сейчас Саня тебя наручником вон к той берёзе пристегнёт, чтобы опять не удрал. И я тебя расстреляю. Не думай, что шучу. Поверх головы бить не буду. Хочешь, глаза завяжем?

– Нет, я буду смотреть!

Русик закусил губу. Всё-таки ему не хотелось умирать, и Самвел это видел. Но надо было держать марку.

У Кутьина язык присох к гортани. Он понимал, чего хочет Самвел. И в то же время боялся, что ребёнок рехнётся или умрёт со страху. Геворкян наступил Сане на ногу, давая понять, что всё это понарошку. Но нужно держать напряжение до конца, иначе проверка не будет закончена.

Кутьин прицепил наручник к запястью мальчишка, отвёл его в берёзке и так оставил, ещё раз щёлкнув замком. Водохранилище было в нескольких шагах. И с образовавшимся трупом действительно не пришлось бы долго возиться. Денису и Сане хотелось зажмуриться или отвернуться. Но они должны были наблюдать за экспериментом. Самвел поднял пистолет и начал целиться, словно выбирая, куда удобнее стрелять. Мальчик смотрел на него широко открытыми глазами и что-то шептал. Неужели молитву? Или какие-нибудь детские заклинания?