Kitabı oxu: «Я ловлю домового, или Мой последний Йоль в кругу семьи», səhifə 5
Запахи апельсина, ели, корицы и молока щекотали мне нос. Было так славно и хорошо – вокруг тихо, а родные с тобой, рядом, в твоем доме, пусть и не родном. Я сегодня чувствовал себя невероятно горделиво и важничал, ведь мама налила мне клюквенный пунш, который она звала «зимний», сделанный по старинному семейному рецепту. Он был безалкогольный, но из-за его внешней схожести с глинтвейном, я ощущал себя взрослым. Теперь я мог наравне со всеми поднимать бокалы и участвовать в тостах, что поднимало мою значимость в собственных глазах.
Мы вкусно ужинали, смеялись и обсуждали веселые истории и небылицы, что происходили в прошлом с нашей семьей. Тетя Рита и дядя Михаэль рассказывали невероятные случаи, которые приключались с нашей уже почившей родней. Я слушал, внимая каждому слову, и не мог поверить, что наш клан был некогда настолько велик.
После чая с пирогом настало долгожданное время дарить подарки – моя самая любимая часть Йоля. Мне подарили плюшевую летучую мышь, которой я несказанно обрадовался. Тете Рите подарили духи, дяде Михаэлю набор новеньких современных патронов, дяде Ару колбочки и различные принадлежности, что обязательно пригодятся ему в его химических экспериментах. Дядя Ян был одарен боевым ножиком, а мама получила в подарок шаль связанную вручную из тончайших нитей пряжи альпаки.
Все остались невероятно довольными.
В завершении вечера мы решились сделать памятную фотографию. Для этого мама выписала из ближайшего города настоящего фотографа, который приехал с огромным фотоаппаратом на трех ножках и различными к нему инструментами. Он рассаживал нас и расставлял с такой скрупулезностью, что я даже порядком устал, но наконец, фото было сделано.
Я был счастлив. Меня все обнимали и целовали, окружая невероятным теплом и защитой, которые так отчаянно хочется ощутить уже будучи взрослым. Я был так умиротворен и весел, что не заметил ни легкую тень грусти на всегда светлом лице тети Риты, ни подступающие слезы на глазах дяди Ара, которые он смахивал украдкой. Я не видел, как дядя Михаэль в тревоге переглядывается с дядей Яном. Не заметил я и болезненную слабость и бледность мамы, что по-прежнему шептала нежные слова, прижимая меня к груди, словно не хотела со мною расставаться ни на секунду.
Постепенно меня стало клонить в сон, хотя я и выразил желание дождаться рассвета и не ложиться спать, пока не погаснет последняя свеча. И, несмотря на мои яростные протесты, мама все же уложила меня в мягкую, словно облако, постель. Одеяло снежным пушистым покрывалом окутало меня, а чарующий голос мамы совсем убаюкал.
Я провалился в сладкий сон, спокойный и светлый, какой только бывает у ребенка, который не нуждается ни в чем. Но сон мой был короток – я проснулся глубокой ночью от резкого шепота, который доносился с кухни. Мой чуткий слух уловил голоса родных, в них танцевали нотки настойчивости и обиды.
«Они ссорятся! – понял я сразу же, и ледяная волна страха в мгновении смыла всю мою дрему».
В одно движение я влез в тапочки и быстрым шагом спустился по лестнице, стараясь ступать как можно бесшумнее.
Двери кухни были полуоткрыты – здесь в гостиной в полумраке, блестела обертка от недавно распакованных подарков. В камине одиноко догорали поленья.
– Ты не можешь, не посмеешь так поступить с нами! – послышался взволнованный шепот тети Риты – глаза ее были полны жгучих слез, ее лихорадило и трясло от переполняющих эмоций, – он наша последняя надежда на счастье, наш светлый лучик! Не смей его отбирать у нас лишь в угоду своим эгоистичным помыслам!
– Прекратите! – сдавленным голосом прохрипела мама, словно горло ее село от простуды, – мне и лишь только мне решать! Он мой сын и я хочу для него лучшего, я хочу, чтобы он жил!
– Что это за жизнь без семьи? – сдвинув брови, с болью в голосе проговорил дядя Ян, – пойми, Синтия, ты обрекаешь и его и нас на страдания, на невыносимые муки разлуки, которую никогда не сможет излечить время! Нет, мы всегда будем помнить об этой утрате. Но одно, когда теряешь родную душу по велению смерти, а другое – ребенка по замыслу его же родителей!
– Прошу, дорогая! Умоляю тебя, – взмолился дядя Михаэль, чуть ли не плача, – не отнимай его у нас! Не отнимай, прошу, что нам останется? Дай нам шанс быть ему хорошей семьей!
– О боги! – взмолилась в слезах мама, – вы не сможете, не сможете защитить его, вам самим грозит смертельная опасность! Он тут, всегда рядом, поджидает, чтобы отомстить нашей семье!
Мама схватилась за сердце и поглядела в окно, словно кого-то высматривая. Она категорически не желала уступать, стойко стоя на своем. Ее глаза были полны горя и боли, но она не поддавалась на столь душераздирающие уговоры.
– Это как раз и повод, чтобы быть вместе, а не отдельно друг от друга! – взревел, горячась дядя Ян.
– Синтия, ведь от нас ничегошеньки не осталось, сама погляди, – жалобно всхлипнула тетя Рита, – мы без него совсем исчезнем. Подумай о нас, мы любим тебя! Мы любим его и каждый из нас готов отдать за него свои никчемные жизни!
– Я знаю! – не выдержала мама и, облокотившись на стол, медленно опустилась на пол, словно более была не в силах держаться на ногах.
Дядя Ян мигом подхватил ее, все остальные бросились на помощь.
– Сестренка! – прошептал дядя Ян, в страхе глядя на нее.
– Я все еще жива, – ответила она. Слезы ручьем лились по ее щекам.
Дядя Ар, что все это время сидел на полу в самом дальнем углу кухни привстал и самым несчастным видом пощупал маме пульс. Он и слова не произнес за время ссоры, но его лицо, бледное и истерзанное душевными переживаниями, говорили сами за себя.
Дядя Ян с ужасом поглядел в глаза дяди Ара и тот медленно кивнул.
– Прошу исполните мою волю, пожалуйста, поймите меня, – взмолилась мама, когда все в испуге окружили ее, опустившись на пол. – Я лишь хочу спасти его. Я хочу, чтобы наш род продолжал жить. Я, как всякая мать, хочу для своего сына лучшего. Пожалуйста, не терзайте меня, – голос ее надорвался, и она разразилась горшими рыданиями.
Дядя Ян прижал ее к себе, сам еле сдерживая блестящие слезы, что так и замерли в его глазах. Дядя Михаэль молча сжал руку тети Риты, а дядя Ар схватившись за голову, в неком помутнении рассудка глядел в одну точку.
Они поняли друг друга, и на смену душераздирающему отчаянию пришло глубокое смирение.
Вдруг внезапно раздался стук в дверь.
– Это ко мне, – прошептала мама, вытирая слезы и поднимаясь на ноги, – нам пора.
Я в испуге и растерянности от разыгравшейся на моих глазах сцены, поспешил подняться на второй этаж лестничного пролета. С него я, задержав дыхание, продолжал наблюдать.
Дверь открылась, и на пороге появился незнакомец – страшный демон, что возвышался грубой тенью среди скрипучего блестящего снега. У него был один глаз налитый кровью, второй скрывала небрежного вида повязка. Он был укутан в теплый плащ и шарф потрепанного вида. На голове его красовалась шляпа, припорошенная налетевшим снегом.
Я до смерти испугался, что это нечисть бродит в Йольскую ночь, которую ни в коем случае нельзя пускать в дом, и что мама по ошибке открыла ему двери и теперь он уж точно войдет!
– Пора, дорогая, – произнес демон спокойно, – скажи, ты уверена?
– Да, – тихо и отрешенно проговорила мама.
– Твое право, – повинуясь, ответил демон, но по его лицу было видно, что он в корне не согласен.
– Береги его, – проговорила мама и поспешила на второй этаж.
Я пулей ринулся в свою комнату, сбросил тапочки и в один прыжок забрался под одеяло. Сердце мое бешено колотилось – страх, непонимание, растерянность сдавливали мне грудь и не давали сделать вдох.
– Пора вставать, сынок, – нежно позвала мама.
– Куда? – тихо прошептал я.
– Нам нужно прогуляться.
Я послушно поднялся и оделся, как мне велели. Мама достала припрятанный чемоданчик с моими вещами из-под кровати. Я с тревогой поглядел на него.
– Разве мы опять переезжаем? – спросил я, чувствуя неладное. В горле моем стоял ком.
– Да, милый, – лишь ответила мама.
На ней не было лица.
Мы спустились в холл – все остальные были готовы к выходу на улицу. Только вот чемоданов и вещей ни у кого из них, кроме меня, не было видно. Мы вышли на свежий воздух – тихо шел снег, стояла робкая тишина, словно мир замер в эту долгую и темную ночь.
Закутанный демон следовал за нами, мы шли по припорошенной снегом дорожке, я изредка оглядывался назад, поглядывая на наш домик, пока он не скрылся из виду. Я не мог понять, куда меня ведут.
Мама держала меня за руку, а я крепко держал ее в ответ, отчего-то опасаясь выпустить ее ладонь из своей. Словно, если выпущу сейчас, уже более никогда не смогу ощутить это родное тепло.
На станции никого не было, и мы молча сели в поезд. Пока мы ехали, тетя Рита плакала, глядя в окно, а дядя Михаэль продолжал сжимать ее руку. Дядя Ян погрузился в себя, а дядя Ар был до того растерян, что на него было больно смотреть. Никто не глядел на меня, хотя я искал ответа в их лицах. От этого сердце мое еще сильнее колотилось от нарастающей тревоги.
Все еще была глубокая ночь, когда мы сошли с поезда в городе. Мы вновь молча шли по дорожке, пробираясь сквозь неспешно падающий снег. Вскоре перед нами возвысилось скромное здание одинокого и сиротливого вида, что было огорожено хилым забором чахлыми деревьями.