Kitabı oxu: «Кровь не водица. Часть 3. Семья», səhifə 2

Глава 4. Черт

Алиса стояла спиной к дверям, шустро двигала упругими локтями – месила тесто. В доме пахло нежно и сладко, сдобным тестом, молоком, запаренным маком и клубничным вареньем, дочка задумала пироги, а она на них оказалась мастерица. Уже несколько последних лет Марфа часто просила свою Алечку напечь ей сладких булочек, и дочка поднаторела в этом искусстве – лучше ее никто не пек в скиту. Лиза постояла немножко, улыбаясь про себя, потом окликнула

– Лисочка, детка. Все трудишься? Я тебя ненадолго отвлеку, у самой дела.

Алиса резко обернулась, как будто испугалась, ее упругие, молочно – розовые щеки лоснились от жара печки, глаза, которые теперь стали абсолютно ярко-изумрудно зелеными щурились

– Мааам? Я сейчас, только руки оботру. Погоди

Алиса тщательно обтерла белоснежным полотенцем красивые белые руки, на цыпочках подскочила к полуоткрытой двери в спальню, прижала палец в розовым губам

– Тссс. Спит. Только угомонила, буянил все. Марфа сказала, что будет с ним работать, не все хорошо у сына моего, мам. Только что тебе объяснять… Ты знаешь…

Лиза поежилась, снова этот колючий, будоражащий холодок пробрал ее от затылка до пяток, это бывало всегда, когда она хотела побыть с внуком. Ефим рос странным, как будто не от мира сего, смотрел на мир, вроде, как со стороны, то ли сверху, то ли из преисподней. Его небольшие пронзительные, совершенно не понятно от кого взятые темно-карие глаза всегда были прищурены, как будто он усмехался, только усмехался недобро, без любви. Бабку он не отталкивал, но и не радовался ей, как будто разрешал – подойти, поцеловать, взять за ручку. А ручки у него всегда были ледяными, твердые пальцы не согревались даже в жару, и от этого холода и зарождался озноб в теле Лизы.

– Как она работать будет, Лисочка? Она больна, не встает, у нее и сил уже нет таких. Ты уверена, что ей можно это доверить?

Алиса устало села на табурет, выпрямила спину, подняла на мать глаза и сказала так горько, что у Лизы защемило сердце

– А кто, мам? Кто поможет? Я прямо сердцем чувствую, как он уходит от меня, то ли к Богу, то ли к дьяволу, никто и сказать не может. Но он не здесь! Он не с нами, мама! Я уже извелась, все глаза выплакала. Он, смотри, в нашем доме общем живет, а не с нами. Да и Лешка еще…

Лиза подошла к Алисе, убрала шелковистую рыжую прядь, упавшую на ее лоб, приобняла, чуть прижав к себе. Алиса, как маленькая, уткнулась лицом в мамин живот, замерла, всхлипывая. Так постояли, потом Лиса присела рядом, положила руку на дочкину ладонь, погладила

– А что Лешка? Случилось что?

Алиса отняла руку, отошла к столу, с силой стукнула ладонью по пухлому кому маслянистого теста, выдохнула

– А ты не замечаешь? Ты не видишь, что он все реже и реже в скиту бывает? Все там, в миру, все у мамы своей, Хоть бы она померла скорее, змея. Мужа у меня отнимает.

Лиза махнула рукой на дочь, как будто отгоняя от нее что-то незнакомое, страшное, черное, выдохнула в крик

– Ты что! Окстись, какие слова говоришь, дурочка. Нельзя смерти никому желать, с ума ты сошла! Вернется Лешка твой, куда он денется. А Ефим? Может и правда, давай его к Марфе поселим. Там Нина, Никодим, они многое могут, чудеса творят. А то – давай со мной поедем, на пасеку. Сына возьмешь, там, на просторе он другим станет. А?

Алиса подняла плечи, зябко поежившись, помотала головой

– Нет, мам. Я уж дома. А Ефима, действительно, к Марфе поселю на пару недель. Посмотрим, что будет.

Дочь снова взялась за тесто, тонкие солнечные завитки, спереди туго забранные под косынку, выбрались на свободу на затылке, подпрыгивали в такт ее движениям, и от этого Алиса казалась девочкой, той что была когда-то – отчаянно несчастной, нездоровой, горькой. У Лизы от этого стало так тесно в груди, что она задохнулась, сдержала слезы и вышла, встала у высокой березы, чудом сохранившейся при стройке, прижалась к ней спиной, переводя дыхание. И когда муть от сдерживаемых слез перед глазами немного рассеялась, она увидела длинную костлявую фигуру, приближающуюся к дому по тропинке.

– Здравствуйте, Елизавета, уж простите, по батюшке не помню как. Я к Але, небольшое дело у меня. Она дома?

Иван Михайлович смотрел чуть вбок, скользил взглядом, и Лизе почему-то не понравился этот его взгляд, но она кивнула – дома, мол. Учитель просочился в дверь, а Лиза тихонько побрела к столовой – хоть пару слов с Ниной перекинуться, никто кроме нее не мог здесь развеять темный морок, вдруг, невесть почему сгустившийся над головой. А в голове метались и теснились мысли – тяжелые, непонятные, темные… Она уйдет на пасеку, Симу к Марфе заберут, туда же и Ефима поселят, там и Нина, и Никодим будут жить. И еще учитель этот… Да учительница… Черт те что, почему -то от этого всего у нее внутри появилась какая-то тошнотная, неприятная тяжесть, увеличивалась потихоньку, давила. Глупость, конечно, но никуда от этой тяжести не деться, она поселилась, как жаба под камнем, как не гони, не уходит.

– Мам! А мам! Что скажу, погоди!

Лиза обернулась, и тяжесть вдруг отступила, как будто ненадолго сдала позиции – за матерью вприпрыжку, стремительно, как стриж, несся Назар. Он подскочил к матери, толкнул ее головой, как теленок рожками, затрещал быстро и радостно

– Сейчас у Марфы был, позвали. Велела с тобой на пасеку ехать, а в помощь Катьку дает, ну, знаешь, ту – беленькую. А еще баба Майма поедет, да дядька этот ее, тоже будет все возить туда-сюда. Весело будет! А ты чего такая грустная? Мам?

Лиза теребила парнишку, перебирая вихры, постепенно оттаивала сердцем. Ну, может все и обойдется. Димка приезжать будет, Майма с ней, сын тоже… Ничего. Все будет хорошо.

…

Нина понуро сидела в столовой, бесцельно двигала туда-сюда ложки, брошенные на большое полосатое полотенце, ее стриженные волосы кто-то как-то враз припорошил инеем, превратив вороную копну в чудную шапочку. Она теперь все чаще прятала волосы под туго повязанную назад косынку, и от этого ее голова казалась большой и немного несуразной. Почувствовав входящего, она медленно повернулась – чуть бледноватое, мягкое лицо было безвольным и печальным.

– Пришла? Садись. Видишь, как все катится куда-то, черт его знает куда. Марфу жалею, прям вот ком в груди горит, хоть кричи. А Симку твою боюсь! Мала еще, а не проста, Марфа на ее прямо, как коршун смотрит, вцепилась. На ее место станет девчонка, да думаю быстрее, чем мы думаем. Ладно! Чего хотела?

Лиза подошла к подруге, села напротив, положила подбородок на скрещенные руки. Помолчала, потом выпрямилась, сказала тихонько

–Нин… Про Ефима что? Знаешь чего-нибудь?

Нина дрогнула бровями, подобрала губы, как старушка, протянула

– Парень Лиски твоей – черт! Вот, как на духу, глаза дьявольские. Хорошо, мал пока.

Глава 5. На пасеку

Последний тючок, в который Лиза плотно упаковала простыни, пододеяльники, наволочки и пару подушек дядька Петяй уволок к телеге, Майма, хромая, ушла за ним, и Лиза, наконец, села на кровать, осмотрела осиротевшую без любимых вещей комнату, утерла нечаянную слезу

– Зачем она меня отправляет? Нашла бы кого, кто в пчелах понимает, а я бы здесь, со своими. Все у нее не так, все хитро. Похоже, хочет меня от Симочки отделить, мешаю я ей.

Это, давно забытое чувство “лишнести” снова засосало у Лизы под ложечкой, дернуло неприятно, как будто током по позвоночнику, но быстро прошло, отпустило, растаяло в беспокойных мыслях – как они там будут и что. Назар сновал от дома к телеге, его радовал переезд, а Серафима сидела на лавке у входа, молчала, просто переводила темный, все замечающий взгляд с матери на брата, потом на дядьку, слегка подрагивала красиво очерченными ноздрями изящного носика, как будто втягивала воздух. Увидев, что мать, наконец, присела, пересекла комнату, прижалась худеньким бочком

– А меня что? Оставляете? Почему?

Лиза справилась со спазмом в горле, улыбнулась, погладила девочку по голове

– Маааленькая… Ты же все понимаешь! Марфа просила побыть с ней, ее же нельзя ослушаться… Время быстро пролетит, к осени мы все соберемся опять, а ты многому научишься, повзрослеешь, в школу пойдешь умницей-разумницей. Ну, не грусти!

Сима прижала прохладной щечкой мамину руку к своему хрупкому плечу, потерлась, потом отошла на шаг, глянула странно, кивнула

– Не грусти, мам. Ты с Назариком, да и тетя Майма с тобой будет. А я с папой приезжать к вам будем, часто, честно-честно. Вон, смотри – тебя зовут.

Лиза глянула в окно – Майма стояла у телеги и напряженно вглядывалась в сторону дома. А улица вся от начала до конца просвечивалась ясным предмайским солнцем, уже начали набухать почки на небольших, недавно посаженных Никодимом вишнях, ярким и светлым изумрудом переливалась новорожденная травка в палисаднике, и в ней, как желтые монетки искрились маленькие цветочки только что вылупившейся мать-и-мачехи, и пахло весной. Пахло будоражаще, терпко и нежно – тающим в темных прибрежных кустах последним льдом, желтыми первыми цветами, смолистыми почками и нагретой на косогорах землей.

Когда Лиза подошла к телеге, уже все вещи были загружены, сверху, среди узлов, устроившись на них, как на кресле восседала веселая свекровь, на ее искрящемся улыбкой лице почти не было заметно уродливых шрамов, но только в глазах, в самой их темной глубине таилась грусть – болезненная и неизбывная. Майма покачала головой, погрозила Назару, который норовил вскарабкаться к ней, крикнула

– Я тебе, постреленок! Следующей ездкой поедешь, завтра! Мама на твоих руках, Катюша. Куда ты лезешь поперед батьки, смотри мне!

Лиза заразилась этой ее улыбкой, ухватила сына за руку, оттянула на себя. Назар выкрутился, с сожалением присвистнул, видя, как тронулась огромная тяжелая куча, и побежал следом, подпрыгивая на одной ножке.

– Ишь ты. Хороший парень растет у тебя, подруга. Солнечный, сильный, добрый. Ты уж береги сына, не проворонь. Слышишь?

Лиза обернулась – позади стояла Нина, а рядом с ней переминалась с ноги на ногу, как стоялая лошадь, Руслана. Лиза снова поежилась, когда назвала про себя ее по имени – это неприятное совпадение имени учительницы с именем ее покойного сына царапало ее тяжело и болезненно, и, хотя она понимала, что это совпадение, но все же. Руслана внимательно слушала Нинины слова и чудно кивала головой, как черная птица, а потом вдруг шагнула вперед, каркнула звонко.

– Елизавета Андреевна! Я ваших детей прямо вот учеными вижу, они такие необычные, редко такие встречаются. А вы меня почему-то избегаете? Смотрите так неласково…

Лиза пожала плечами, обошла учительницу по кругу, подошла к Нине

– Не говори, Нинуш. Солнышко настоящее. Что там Сима, как у нее, получается? Смотрю – вон убежала, как будто птицу вспугнули. Боится, что ли?

Нина отвела полной, сильной рукой настырную учительницу в сторону, подняла бровь

– Занята она постоянно, Марфа все время с ней. Вопросы задает всякие, прямо экзамен устроила. Ничего, все образуется. Ты, кстати, знаешь, что с вами Антон поедет? Он помощником был раньше Никодимовым, а потом Марфа его в столярню забрала. Вот – отрядила его на пасеку, на весь май. Он мужик серьезный, непростой, но все умеет, за все берется. Катька его дочка, жена померла уж давно. Федора!

Это имя Нина крикнула громко и сварливо, совершенно не похожим на собственный голосом, Руслана вздрогнула и вжала голову в плечи

– Иди к школе! Не шатайся, у тебя дел полно!

Учительница, так и не расслабив напряженную, сгорбленную спину, пошла прочь, а Нина усмехнулась

– Гоняет ее сейчас Марфа, как жучку. Видишь, имя ей дала другое, как в насмешку. Ну, ничего, пусть привыкает. Она темная какая-то лошадка, вся в себе. Хотя и не такие приживались здесь, Марфа любую стреножит. Да и сынок ее тоже… Любую скрутит!

Нина шутливо щелкнула Лизу по носу, шепнула

– Ты давай, собирайся к утру, Антона встретишь на рассвете у двора. Никодим не придет, он уехал в город, а на неделе к вам на пасеку заявится дня на три. И хвост держи пистолетом, помни, что ты уж не одна! Снова…

…

Рассвет был мутноватым, преддождливым, плотный туман окутал двор, да так, что не видны были сараи – настоящее молоко. Назар жался к матери, кутался в легкую курточку, зябко сунув ладошки в карманы, но нетерпеливо всматривался в сторону калитки – ждал. Лиза, утолкав последние манатки в корзину, уселась на нее, как курица на насест, дядька Петяй запаздывал, да и не мудрено, мутно, как в аду. Наконец, калитка приоткрылась, в нее просунулась небольшая головенка, туго повязанная белым платком, и Назар радостно подпрыгнул

– Катька! Давай, заходи! Ну что ты там телишься?

Калитка распахнулась полностью, в нее влетела крошечная, как гномик, девчонка, а за ней пролез высокий худой мужик с рюкзаком за плечами. Он был широкоплеч, сутуловат и небрит, внимательно и въедливо рассматривал Лизу ярко-голубыми глазами и молчал. Потом подтолкнул девчонку вперед, улыбнулся

– Ну, здравствуй, Лиза! Я про тебя много слышал. Ты готова? Ехать бы пора. Марфа ругается, что застряли.

Крошечная Катька хотела было утащить Лизину корзину, даже потянула за плетеную ручку , высунув от старания язык, но корзина не послушалась, и девочка растерянно глянула на отца. Антон, как пушинку, подхватил корзину и широкими шагами в секунду отмерил расстояние до подъезжающей телеги, закинул туда Катьку, Назара, прыгнул сам и протянул руку Лизе.

– Сама? Или подсадить?

Лиза помотала неопределенно головой, еще раз глянула в сторону дороги, но Серафима так и не появилась, протянула руку Антону и позволила ему затянуть себя наверх. Он кинул на доску, лежавшую поперек телеги свой ватник, тихонько сказал

– Не придет Серафима. Марфа их с Никодимом к нам через неделю отправит, обещала. Будем все прибирать, готовиться и ждать гостей.

Глава 6. Тетрадь

Домик казался брошенным и необитаемым, хотя травка уже была примята вокруг, а небольшие окошки смотрели на прибывших ясно и прозрачно. Видно было, что женщина уже позаботилась о доме, хозяйка появилась – у Маймы хотя и неловкие теперь были руки, но старательные и не ленивые, управляться она ими, израненными, научилась не хуже, чем раньше. Она распахнула дверь, улыбаясь смотрела на приближающихся, и, дождавшись, когда Лиза поднимется на крылечко, чмокнула ее в щеку.

– Смотри, один денек, а я уж и соскучилась. Родные мы с тобой стали, видишь как случилось. А каких помощников ты привезла – чудо! Петр! Давай, помоги им втащить вещи в дом, что замер? А тот, второй, ты открыл?

Антон учтиво поклонился Майме, поправил свой рюкзак, пробасил смущенно

– Вы не волнуйтесь, я тут, как дома. Я больше на пасеке буду, Никодим ульи уж давно расконсервировал, им теперь пригляд нужен. Только Катьку мою к себе пустите, она девка бедовая у меня. так и гляди – учинит что.

Катька глянула на отца, как рублем подарила, подпрыгнула аж на месте от возмущения, но Майма поймала ее за локоток, чуть прижала к себе.

– Наговаривает, папка, правда? Такая куколка, просто ангелок, разве она может быть бедовой? Она здесь, в доме будет жить с Лизой и Назаркой, за хозяйку встанет. А мы с Петром в том домике, что у речки. Он, как будочка, как раз на двоих. Да и воду я люблю, прямо вот жизнь мечтала у реки жить. Разместимся, не волнуйтесь!

Ребята вприпрыжку побежали за Антоном, а Майма веером плеснула воду из помойного ведра, потом охнула, покачала головой.

– Вот привычка дурная. Исправляться надо. Ну что, Лизуша, как ты? Что за мужик?

– Марфа послала его с нами, мам. Он раньше с Димкой работал здесь, вроде все знает. Понять только вот не могу, почему она Димку в скиту оставила. Все у нее затеи.

Майма ловко разобрала очередной мешок, пошуровала половником в здоровенной кастрюле, из которой вырывался такой ароматный и аппетитный пар, что у Лизы засосало под ложечкой и чуть не потекла слюна, потом села у стола, притянула Лизу к себе

– Не знаю, девочка. Она всегда была такой, вся в себе, людьми управляла, как шахматными фигурами. И вроде не во вред, а все равно – насильно. Только ведь знаешь – она здесь никого не держит против воли, каждый может уйти тогда, когда захочет. А уходят лишь изредка. Да и те – кто возвращается. кто хочет вернуться, да не успевает. Здесь, в скиту, почти не бывает горьких смертей, все уходят, как положено, в свой срок. А вот те, кто вырвался, ушел – гибнут. Причем по своей воле или своей вине. Вот и думай – как лучше. Свобода или такая жизнь. Я выбираю жизнь, смерть я уже искала. А ты думай. А насчет Антона… Так ведь его зовут?

Майма подошла к окну, отодвинула занавеску, глянула в сторону пасеки – дорожка была пустынной, все скрылись из виду и возвращаться, похоже, не собирались.

– Не знаю, Лиза. Вот даже и близко к этой загадке подступиться боюсь, зачем она эту фигуру на сцену вывела… Знаешь, она считает, что любовь любит испытания, без потрясений вянет, как цветок. Слабеет и тает, как снег в апреле. Говорила она мне это как-то. Давно…

Майма потрясла головой, как будто отгоняя воспоминания, потом встряхнулась, сказала уже совсем другим тоном – ясным и деловым.

– Но, думаю, все проще. Кроме Никодима никто управлять скитом вместо Марфы не сможет, пускать его жизнь на самотек опасно. Нина, конечно, сильна, но до Марфы ей, как до луны. А муж твой близко. Он почти, как мать, только в штанах. Не пойму, как ты этого не замечала. Ладно. Доставай хлеб из печи, похлебка готова – она у меня густая, и как первое и как второе пойдет. А потом молоко с хлебом и медом – медок прошлогодний, а пахнет, как райский нектар. Ну, а завтра уж с тобой как следует сготовим, на то нас Марфа сюда и отрядила. Во! Удался!

Майма с удовлетворением рассмотрела пышный, румяный каравай, тыкнула в его пухлый бочок пальцем, крякнула

– Могу, не забыла. Давай, беги за народом, обедать будем. А потом пахать – работы хоть отбавляй.

Лиза легко побежала по знакомой тропинке – как будто и не прошло полгода, как вчера здесь была. На секундочку время повернулось вспять, звуки, запахи почти обманули ее – еще мгновение и там, за первыми ульями она увидит мощную фигуру мужа, а потом его улыбчивые глаза. Он протянет руки, шепнет ласково – “Лизонька, солнце мое ясное. За мной прибежала? Иду, иду!”.

Но муж Лизу не встречал, у первых ульев никого не было, и Лиза опасливо пошла по дорожке дальше – пчел она не любила. Ульи стояли на широкой лесной поляне ровными рядами, но они не были похожи на привычные пчелиные домики с летками и крышами – каждый улей представлял собой выдолбленный внутри пень со смешными нахлобучками – стожками из сена. И от этого пасека казалась не настоящей, игрушечной, сказочной, как будто Лиза шагнула на страничку старинной книжки сказок, и навстречу ей вот-вот должен был выйти гном в красном колпаке.

Правда, гном не появился, а из совсем маленькой сараюшки вышел Антон – голый по пояс, в широкополой шляпе с откинутой назад сеткой.

– Иди, иди, Лиза. Пчелы сонные, они тебя и не видят сейчас толком. Не бойся. Ты помогать пришла? Спасибо.

Лиза почему-то очень смутилась, отвела глаза от мускулистого, непонятно от чего в это раннее весеннее время загорелого тела, буркнула

– Я обедать вас пришла звать. Где дети?

Антон тронул ее лицо своим ярко-синим взглядом, усмехнулся

– Дети мне вощину катают. Вот там – под навесом. Катька!

В момент, как будто малышка ждала этого окрика, девочка показалась на склоне, горошиной скатилась вниз, а следом за ней скакал жеребенком Назар. И у Лизы горячо и ласково торкнулось сердце.

…

– Иди, Сима, покажу тебе тетрадь свою. Ты ведь читать умеешь, мама говорила…

Марфа сидела в высоко подоткнутых под ее слабую спину подушках, поперек кровати Никодим установил столик, установил так, что мать могла писать и читать, не вставая, она так и принимала всех – в постели. Сегодня, правда, старуха чувствовала себя почти хорошо, улыбалась и бодро листала тяжелые страницы толстой старой тетради. Тетрадь была такой огромной – не тетрадь, настоящая книга в тканевой, пропитанной временем обложке. Серафима с ногами забралась на кровать, юлой прокрутилась поближе, села рядом с бабкой, просунув ноги под столик.

– Да, Марфа. Я хорошо читаю, правда только книжные буквы.

Марфа кивнула, перелистала тетрадь в начало, поводила пальцами по строчкам

– Учись разбирать мой почерк. Смотри. Здесь каждому нашему жителю полагается четыре страницы. Два листа. Жизнь каждого ты должна уместить на этих страницах. И не просто расписать что он и как. Ты должна всю его жизнь понять, влиться в нее, а потом исправить. Отнять зло и дать добро. В этом твоя цель. Читай!

Марфа начала медленно водить кривым пальцем по первой строчке, и Сима медленно, по слогам повторять за ней, разбирая завитки ее красивого, затейливого почерка.