Kitabı oxu: «Невыносимые. Дорога до чужих миров»

Книга 1
До порога чужих миров

Путь долга редко бывает простым, но только он может дать человеку понятную, ощутимую цель, а вместе с целью он дарует уверенность, твердую почву под ногами и смысл всего существования.

Предания, следоуказательный текст

Да нам просто страшно идти по дороге мечты!

Приписка на полях в одном из экземпляров

Пролог

Ташуя обхватила ладонями чашку и скучно протянула:

– Я умру.

Орим, ее отец, поморщился. Вот же заладила: «умру» да «умру», говорит одним и тем же тусклым голосом, смотрит в стенку – и не понять: всерьез ли она помирать собралась, чует ли что-то по-своему, по-магически, или же просто треплется, тетешкая свою грусть и страшную вину.

– Прекрати мне это, – велел Орим и подвинул к дочери кувшин с отваром. – Мелешь дурное дурным языком, да еще на ночь глядя!

Кувшин Ташуя взяла, налила отвара в чашку, чуть расплескав на стол.

– Да что ты косорукая такая, Ташка! – тут же взвился на стенной полке хатник. – А еще магичка!

Хатник Ташую невзлюбил три года назад: тогда она никак не могла вырваться из своей Магической Школы к заболевшей матери, а когда наконец справилась со всеми очень важными маговскими делами и доплюхала до родного поселка – хозяйку дома уже похоронили.

– Я умру, – повторила Ташуя, и не услышав, верно, хатника. – Это правильно, это честно. Я убила всех своих друзей. Пусть я теперь умру тоже.

– Убила, убила, – едко подтвердил со своей полки хатник и громыхнул мисками. – Потому как косорукая, и еще магичка!

Ташуя поднялась из-за стола, придерживая живот. Малорослая, хрупкая, она носила его с изрядным трудом, спина у нее часто болела, лодыжки были налитые, страшные.

– Вы дитя берегите. Оно важно.

– Всяко поважней тебя, – пробурчал хатник.

Орим на это рявкнул, и хатник понял, что хватил лишку, спешно скрылся среди мисок. Ташуя медленно, как спящая, подошла к печке, взяла тряпицу, вернулась и протерла стол.

– Очень важно, – повторила глухим, сонным голосом. – Не только для вас. Для всех. Я не знаю, почему.

Орим покачал головой. Не знал он, что можно ответить на такое. Дочь после возвращения как подменили, он это и понимал, и не понимал одновременно, ему казалось, что стоит за этим изменением что-то посложнее чувств вины и утраты, что рассудок покинул Ташую и лишь его тень пока позволяет ей двигаться, говорить, дышать. Дочь пугала его, он не знал, как подступиться к ней, как утешить и ободрить – да и не был уверен, что за ликом дочери, единственным родным ликом во всем мире и Мирах, осталось еще хоть что-то, способное откликнуться на слова утешения и ободрения. На любые слова.

Через десять дней, в середине месяца завязня, Ташуя умерла в родах, и Орим остался на свете почти совсем один. Если, конечно, не считать ворчуна хатника и внучки.

Младенец, вопреки опасениям Орима, не попытался помереть следом за матерью и вообще причинял довольно мало хлопот – всяко меньше, чем Ташуя в свое время. Ребенок много спал, сосредоточенно ел, мало плакал, пытливо смотрел на мир вокруг себя не по-детски тревожными и совершенно черными глазами.

Для девочки долго не находилось имени – месяца полтора, и хатник очень тревожился, что из-за этого не может развесить вокруг колыбели самолично навязанных обережных куколок. Но как-то утром, когда не по-младенчески черные глаза, в которых не было видно зрачков, уставились на Орима неожиданно осмысленным и немного пугающим взглядом, он хлопнул себя по лбу:

– Алера! Тебя зовут Алера! Отчего ж я сразу не понял, а?

– Боевая девка будет, – радостно приговаривал хатник, развешивая у колыбели обережных куколок. – Бедовая и толковая! Только б не магичка, а, старик? Скажи! Только б не магичка! Одни беды этому дому от них!

Орим по привычке ворчал и огрызался в ответ, но не прогонял суетливого хатника и заткнуться не велел, потому как было в его словах много правды, и Ориму самому бы не хотелось, чтобы у внучки оказались магические задатки. Но выяснится это лет через десять, а то и через все пятнадцать.

Можно было бы сказать, что волновались они совершенно напрасно: у Алеры не было ни малейших способностей к магии. Но для волнений оказалось предостаточно и других причин, причем чем дальше – тем больше. И если младенцем она приносила деду одну лишь радость, то от взрослой внучки голова у него болела так, что никакими словами передать невозможно.

Глава 1

Верен и его друзья караулили Алеру сразу за порталом, в зарослях неведомых Ортаю разлапистых растений.

Далеко от тропинки Алера не убегала, если уходила в сторону, то ненадолго. То и дело присаживалась, окончательно пропадая из виду, один раз чем-то поскрежетала. Схованка там у нее, что ли? Хорошо бы так! Очень хорошо бы!

Трое парней недовольно ворчали всякий раз, когда черноволосая макушка пропадала из вида. И чего девку понесло именно в этот Мир, сплошь заросший зеленью, с гудящим от насекомых воздухом, влажным и тяжелым! Тут целый отряд упустить из поля зрения немудрено, не то что одну Алеру! И что эти чокнутые потеряли в Мирах, кто бы знал!

Клейкой сладостью несло от больших светло-желтых цветов, летали туда-сюда пчелы, солнце висело прямо напротив кустов, заставляя щуриться.

– Вот была бы она рыжей, а не черной, – шипел Ту-рак, отирая слезящиеся глаза. – Или повыше хотя бы. Глаза ж поломаешь. Тьфу.

– И еще не помешало б ей поварешкой о кастрюлю колотить на ходу, – усмехнулся Веррен.

Самим отходить от портала было боязно: Мир нехоженый, непривычный, наполненный ползуче-летучей дрянью. В таких Мирах никогда не знаешь, что за мерзость прячется в высокой траве, какая пакость упадет с ветки тебе за шиворот, кто ужалит тебя так, что два дня от боли спать не сможешь.

Алера, видно, тоже раньше тут не была, хотя, кажется, не существовало в этой части Ортая Миров, которые она и ее друзья не исходили бы вдоль и поперек. Но, если место ей знакомое, зачем крутиться рядом с порталом? Однако клинки она не доставала и по сторонам не оглядывалась, как будто вовсе ничего не остерегалась, и даже на пчел не оборачивалась, хотя от их гула аж воздух поплотнел.

С оберегом от летучей пакости пришла, что ли? Так ведь знать надо, в каком Мире от чего опасности больше, с собою ж только один оберег можно взять…

– По-моему, она не впервой тут, – подал голос Кийяк.

– Тогда бы вперед пошла, – буркнул Веррен, – только пятки бы сверкали. Какой толк у портала топтаться, если место знаешь? Чем дальше в Мир – тем толще кошель.

Кийяк поморщился, услышав поговорку, известную каждому новичку. Сами они были не любители изучать Миры: опасно, долго, трудно, а на целебные припарки потом потратишь больше, чем выручишь с первых заходов. Каждая обитающая здесь тварь, от тупых ящеров до почти разумных магонов, норовила попортить настроение и самочувствие незваным гостям, и, хотя по-настоящему умереть в Мирах было невозможно, неосторожные путешественники доставляли потом лекарям изрядно хлопот.

Но Веррен и его друзья считали, что только слабоголовые люди будут класть на изучение каждого Мира месяцы времени и ковшики крови. Куда проще и безопасней отлавливать одиночек прямо у порталов да отбирать найденное. И быстрее, конечно.

– А вы слыхали про призрачного пса, что охраняет границу Эллора? – спросил вдруг Кийяк. Никто не ответил, но он все равно пояснил: – Говорят, кто его увидит, скоро умрет, и душа его не полетит к Божине, а будет вместе с псом охранять граничный предел.

Веррен фыркнул.

– Да что ж она мелкая такая, – снова принялся ворчать Турак, опять потеряв Алеру из виду. – Ныряет в те заросли, словно змея. Быть бы ей повыше, вот ну хоть чуток бы!

– Цыц, – сердито велел Веррен.

Болтовня приятелей сердила его, и без нее было не по себе, тревожно и чуточку стыдно, хотя виду он и старался не подавать.

Они ведь никогда прежде не совались к Алере и, быть может, правильно делали. Кийяк, к примеру, прямо говорил, что последовать за ней было глупостью, которая еще вылезет им боком, а потом другим боком, а потом еще и ухом: Алера-то в Мирах не первый год, а мечей у нее целых два, и машет ими она получше любого из них.

Да и вообще у сельчан было настороженное отношение к Алере. Слишком она другая, не похожая на нормальную девку. Была бы нормальной – не носилась бы по Мирам с парнями в друзьях да при мечах на поясе. А еще наглая она сверх всего, что можно придумать, и никто ей за эту наглость не может настучать по мордасам, потому как… Ну, потому как боязно! И клинки у нее, и уверенность какая-то запредельная, и глазища жуткие, временами как зыркнет – не смотрит, а наизнанку тебя выворачивает! Иди знай, что Ташуя углядела в не рожденной еще дочери, если даже не попыталась спасти себя, лишь бы выжила эта девка. А получилась-то она и впрямь непростая!

До сих пор Алера никаких значительных вещей не совершила и, если так подумать, не выделялась из прочих жителей Лирмы ничем сверх того, о чем уже было сказано, но кто ее, заразу, знает – вдруг прямо сей вздох и начнет?

И еще – умению обращаться с мечами всех мужчин поселка учил именно Орим, и теперь вот переть с этими самыми мечами на его же внучку было как-то неудобно.

– А вы знаете, что эллорцы не хоронят померших? – нарушил молчание Кийяк. – Их жгут, а пепел жрут. А если эллорского мертвяка не сжечь, он через три дня обернется мертвягой.

– Цыц, – буркнул Веррен.

Ну вот почему его потащило за Алерой, когда в поселке – целые стаи молодняка, зеленого и непуганого?

Он не объяснял друзьям, почему, да и себе, пожалуй, не объяснял тоже. Быть может, ему просто хотелось посмотреть, что будет, и увериться, что не будет ничего. Как змею потыкать палочкой и убедиться, что она предпочтет уползти, а бросаться на тебя вовсе даже не станет, хотя до этого шипела изо всех своих змеиных сил.

А вообще-то, не успел он ничего хорошенько обдумать. Просто случился вдруг такой подарок – она прошла к порталу одна, а не окруженная толпой своих друзей, как обычно бывает. Ну разве можно бьио устоять, не проследить за ней?

– Возвращается, – сказал Веррен, хотя все и так это увидели.

Алера шла к порталу быстро, бросая полные досады взгляды на солнце: задержалась все-таки. Да еще в голове от пчелиного гудения что-то начинало стучать и ухать, как будто улей промеж ушей застрял. И что тем пчелам не сидится где-нибудь в дуплах по такой жаре?

Выползшие на тропу побеги растений мягко пружинили под ногами и тут же распрямлялись вновь. Да и не тропа это, а название одно – просто трава на ней не до колена достает, а чуть пониже. Хорошо, в этом Мире нет змей! Им бы в самый раз было прятаться в густой траве и хватать незадачливых путешественников за пятки!

Алера была в каких-нибудь пяти шагах от портала и уже перехватила котомку поудобнее, приготовившись прыгнуть, когда из раскидистых кустов выбралась троица парней и решительно перегородила подход к бледно-зеленому свечению на земле.

Парни были как на подбор: высокие, широкоплечие, коротко стриженые – словно братья-близнецы. У всех упрямо выдвинуты челюсти, у всех – глубоко сидящие глаза, темные и беспокойные, носы-картошки и щетина на щеках. Знакомая компания! Но не сказать, чтобы приятная, да и мечи в руках оставляли мало надежды считать, что парни просто мимо проходили.

Да и не торчали бы они у портала, если б не проследили прыжка.

Веррен поморщился, когда два клинка словно сами собой прыгнули в руки Алеры. Хорошие были клинки: не то длинные ножи, не то короткие мечи, неширокие, обоюдоострые и слегка изогнутые. Лезвия с виду остры до неправдоподобия. Дол почти во всю длину клинков, гарда необычная, широкая и полукружная. Легкие клинки, наверное, и в руках удобно лежат. Возникли неуловимо – словно кошка когти выпустила да смотрит теперь: махнуть тебе размашисто по глазам или сделать вид, что просто размяться решила, потянуться да спрятать когти?

Смотрела Алера именно так. Глаза у девчонки были большие, черные, но похожие на кошачьи – ленивой наглостью, насмешливостью. И усмехалась она недобро, уголком рта, совсем как дед ее усмехался, бывало. Так-то Алера, конечно, красивая: глазища черные, круглые, кожа светлая и темные веснушки на лице – необычные, крупные, как будто их нарисовали на носу и щеках, а вот только рот у нее – дедовский, большой, тонкогубый и бледный, ну чисто лягушачий. Таким ртом усмехаться можно только недобро и мерзостно, а больше никак.

– Ну и? – спросила Алера вкрадчиво.

– Выворачивай котомку! – неожиданно громко рявкнул Веррен и покрепче сжал рукоять собственного меча.

Воспользоваться им вряд ли хватило б решимости, но оружие придавало уверенности и весомости какой-то, что ли. На Алеру Веррен глядел сверху вниз, шире был гораздо, а то, что он стоит тут не один, а с приятелями, придавало всем троим решительной наглости.

Ну а как иначе? Что там этой девчонки, тьфу, одной рукой подхватить можно и под мышкой в поселок унести!.. Если перед тем оглушить и связать, конечно, а то она, пожалуй, вывернется, как змеюка подколодная, выдаст хорошего леща и сама тебя пинками в Лирму погонит, чтоб сельскому голове сдать для воспитательной порки. Или на месте шею свернет да прикопает в овражке, чтоб неповадно было.

Потому как наглая она сверх всяческой меры, вот что.

Алера легонько качнула мечом в сторону Веррена, он отшатнулся, но тут же шагнул вперед, выругался. Девушка усмехнулась:

– Вы что, головами вперед в портал попрыгали и разума лишились?

– Не твоя о том печаль, – буркнул Турак. – Сама-то зачем сюда пришлепала?

Алера дернула плечом:

– Ну, скажем, за Кристаллами – не сложилось, правда. Зато повезло с топазами. Но их я вам тоже не отдам, вот такая неудача. Топать бы вам отсюда, право слово.

Турак фыркнул:

– У вас же Рань Кристаллами занимается. Да и он только-только начал, ничего у него еще не срастается… – Покосился на друзей и пояснил: – Я слыхал, как он Суджаму про шестигранники говорил. Да, так Рань-то камни отдал нам при случае, не стал кочевряжиться. А тебе они на кой сдались-то?

Алера широко улыбалась бледным лягушачьим ртом, а Веррен все больше подозревал, что где-то они с друзьями сваляли большого дурня.

– Рань обереги делает, Кристаллами просто балуется. А сращиваю их я. Лет пять уже сращиваю. Ты бы спросил у Суджама, прежде чем смелостью своей трясти, тут ведь нет тайны. Турак, Веррен… вы почему тупые-то такие, а?

Турак медленно покрывался холодным потом под ржавой кольчужной, которую упорно таскал в Миры несмотря на усмешки приятелей. Ему совсем не хотелось на собственной шкуре узнать, какие сюрпризы могут преподнести клинки Алеры и что на самом деле представляет собой ее простецкая потертая жилетка из телячьей кожи.

Кийяк попятился и пробормотал про бдыщевую матерь, к которой вся затея может проваливать, но опустить клинок под тяжелым взглядом Веррена все же не решился.

– Ну и что? – спросила Алера, наблюдавшая за парнями, чуть склонив голову. – Мечи в ножны – и по домам? Или вам копытами побить охота?

Веррен снова зыркнул на друзей и опять обернулся к Алере:

– По домам, только сперва ты котомку вывернешь. А то Кристаллы Кристаллами, но нас трое, а ты одна.

Девушка пару вздохов стояла, глядя на него невозможно черными глазами, под взглядом которых мысли сбивались, костенели и словно оказывались, ну, выброшены наружу и разложены в рядочек на траве. Потом опустила клинки. Друзья выдохнули и подобрались, Турак и Кийяк выглядели удивленными и едва сдержали облегченные вздохи. Веррен мотнул головой, разгоняя дурное наваждение.

Что там этой девчонки, ну в самом-то деле!

– Да, – согласилась Алера и мягко ступила между ними. Парни мимовольно сделали по шагу назад. – Вас трое. А меня дед к ужину ждет. Не гоняться же за каждым по поляне, коза вас забодай?

Два клинка вскинулись и очертили по полкруга. Веррен схватился за горло и попытался что-то крикнуть, но не сумел, и удивился тому, какими мокрыми стали его пальцы, и как сильно земля ударила его в ухо, и как удачно, что его друзья тоже рухнули и не могут смеяться над ним и над тем, какой все-таки идиотской оказалась его затея.

– А на что вы рассчитывали? – хмыкнула Алера, переступила через ближайшее тело и шагнула в портал.

* * *

Запах жареного мяса заполнил оба этажа дома, а через открытое окно трапезной еще доносился вязкий и сладкий аромат агератума из палисадника. На улице пока держалась дневная летняя жара, а в доме было хорошо, прохладно.

О возвращении внучки возвестила хлопнувшая внизу дверь и топот ног по ступеням.

Постройку этого дома Орим закончил в тот год, когда Ташуе сравнялось пять лет; ступени ладились с тем умыслом, чтоб по ним удобно было ходить ребенку. Низкие, широкие, они со временем стали поскрипывать и покряхтывать, но держались крепко, и заменить лестницу рука не поднималась.

К ужину Алера безнадежно опоздала. Когда она наконец появилась в трапезной, на ходу стряхивая с рук последние капли воды, Орим покачал головой, указал взглядом на стул и подвинул к ней большую миску.

Крупный, крепкий, невысокий, с виду он напоминал тяглового быка, но двигался с неуловимой легкостью человека, с мечом в руках проводящего больше времени, чем безоружным. Если бы не сивая голова и глубокие морщины на лице – можно было бы подумать, что ему не семь десятков лет, а в два раза меньше.

– Я тебе не трактирщик, ясочка.

Хатник на стенной полке свирепо застучал ложкой о тарелку, но дед и внучка знали, что он тоже не в силах рассердиться на Алеру всерьез.

– Извините, – неубедительно покаялась она, усаживаясь на высокий стул с низкой спинкой.

Орим усмехнулся, притянул к себе казанок с кашей.

– Там что-то новое произошло в Мирах, а?

Спросил в шутку, но Алера, сосредоточенно таскающая мясо в тарелку, подняла голову и картинно вытаращила глаза:

– Произошло. Вообще-то, там теперь творится целый разбой с грабежами. Представляешь?

Орим удивленно вскинул косматую бровь.

– Веррен с дружками, – пояснила внучка, оглядела стол в поисках новой добычи и потянулась к рубленой капусте: – Проследили на входе, поймали на выходе. Котомку им. Трутни трусливые.

На стенной полке грюкнуло, хатник затопотал по полу, вскарабкался на стол: комок шерсти размером с крысу, с человеческим лицом, голыми ступнями, длинными гибкими пальцами.

– Нападение? – выдохнул он и побежал прямо по столу к Ал ере.

Она, смеясь, отстранилась.

– Не полошись, Петри! Ничего мне не сделалось, да и сами идиоты живы.

– Живы? – переспросил дед. Пальцы у него чуточку дрожали. – Отчего бы им не быть живыми-то?

– Не отчего, – проворчала внучка, скривилась. – Что им сделается в Мире? Очухаются – вернутся. Ну, горлышки поболят немного.

Орим помолчал, чуть покачивая в ладонях кружку с отваром. Переглянулся с хатником. Надо же, надо же! Веррен и его дружки, вот же хвосты конские, а! Он разве для того обучал их мечному бою, чтобы они на Алеру с мечами поперли? Добра, значит, не помнят, науки не ценят! И еще – просто балбесы никчемные, потому как даже не подумали, что свою внучку-то он, Орим, выучил лучше, чем кого угодно другого – потому как времени ей уделял больше!

А она? На людей с мечами! Когда такое видано было, а? И оно-то понятно, что не первая полезла, а на свою защиту встала, и понятно, что не убила насмерть, коли за порталом было дело, но ведь она не встревожена, не смущена, аппетит не потеряла! Как будто перерезать горло человеку – все одно, что курице!

Это он, Орим, старый наемник, может так считать, а она, девчонка, – нет!

– Ясочка, ты почему была одна? – вдруг спросил он.

Алера пожала плечами:

– От скуки забежала, ненадолго, ну я думала, что ненадолго. Тоска меня разобрала что-то. Делать нечего. Элай и Рань уже сколько дней как в Эллор уехали, а Тахар с утра занят, варит какое-то жуткое зелье. Вчера мы с ним на болото таскались, ему жабьи спинки нужны были. Жабьи спинки, представляешь? Можно подумать, он не маг из приличной семьи, а какая-то колдунья из жутенькой сказки. И он еще обещал, что если буду над спинками шутить – в другой раз попросит ему помочь добыть чего похуже. Я вот и думаю теперь: чем он вообще занимается, когда мы его не видим, а? Из чего он эти зелья варит на самом-то деле? Может, зря мы их пьем, как думаешь? Если жабьи спинки – не самое страшное…

– А эти двое, значит, в Эллоре, – повторил Орим, покачивая в ладонях кружку. – Снова. Третий раз, с весны считая, да?

– Да, дед. Если ты вдруг раньше не приметил – они эльфы.

Орим вздохнул.

– Ты, ясочка, знаешь что? Не удивляйся, если придет такой день, когда они не вернутся.

Алера вскинула брови, ожидая продолжения неудачной шутки. Орим насупился и решительно рубанул:

– Не в этом, так в будущем году – не вернутся. Или приедут, но не к вам, не к тебе, не к Тахару. Другими делами-заботами будут заняты. Понимаешь?

Алера покачала головой, во все глаза глядя на деда. Шутит Орим или нет, но говорит он нечто странное. Колючее.

Они четверо были неразлучны с десяти лет, с тех пор, как Орим начал учить их биться на мечах и топорах. Уметь это должны были все мужчины Ортая: никогда не знаешь, от какой напасти придется обороняться завтра – места-то северные, до границы в Гижуком не так далеко. И хоть с единственной войны между Ортаем и орками минуло шестьдесят лет, а ухо востро держать лишним не будет. А уж в Мирах-то умение обращаться с мечом всегда пригодится, так пригодится, что без него и лезть за порталы нечего.

Внучку же Орим воспитывал как умел. Это означало, что от мальчишек она отличалась разве что с виду.

В том же возрасте, в десять лет, дети начинали учиться другим премудростям: письму, чтению, травоведению и прочим необходимым вещам. Некоторые семьи, где едоков было больше, чем рабочих рук, отказывались освобождать детей на целое утро ради какого-то там обучения, а некоторые люди и вовсе говорили, что их детям незачем учиться чему-либо сверх того, что требуется для ведения собственного небольшого хозяйства. Но в общем безграмотность считалась стыдной, почти как безудержное пьянство, потому большинство детей с десяти лет до пятнадцати все-таки ходили на занятия в божемольни. Учили их жрецы, самые грамотные и умные люди, несущие просвещение и успокоение: обучением детей, проведением обрядов, донесением слова Божини.

Алера, Тахар, Элай и Рань вместе учились, вместе росли, вместе совершили свой первый прыжок в Мир пять лет назад. Орим тогда обкусал себе ногти до крови, вытоптал травы на полперехода вокруг портала и проклял всех магонов разведанных и неразведанных Миров вместе с предками, потомками, жильем и утварью.

Из своего первого Мира друзья вышли полдня спустя. И еще полдня потом проспали. С тех пор Миры стали самой важной частью их жизни.

Убедить Алеру, будто ее друзья могут всерьез заниматься чем-то, не связывающим их друг с другом, едва ли было возможно. Орим это понимал, пожалуй. Внучке легче будет поверить, что родной дом, знакомый до последней скрипучей ступени, завтра рухнет, и теперь нужно вить гнездо в лесу. Или что воздух отменяется и следует немедля разучиться дышать.

Но пусть хотя бы мысль допустит, что не приколочены они четверо друг к дружке. Для нее это осознать будет непросто, наверное. Не потому, что Алера глупая, а потому что слишком близки они. Слишком привычны друг другу.

Растерянность, испуг в ее глазах хлестнули Орима плетью, и он на вздох смешался.

– Чего ты ребенка пугаешь-то? Злой ты стал нешто в старости? – забубнил хатник. – Она ж ничего такого, она ж дите еще малое…

Орим отвел взгляд, махнул рукой, отпил большой глоток из кружки. Хорошенькое дите, в Лирме такие «дети» уже, бывает, своих малышей нянчат! Эх, и что бы ей не найти себе мужа, не нарожать Ориму правнуков, то-то он бы обрадовался! И снова ощутил себя при деле, а то…

Выросла внучка, давно уже выросла, как бы ни хотелось Ориму и хатнику дальше считать ее дитем… Ну да, она выросла, и трудности выросли тоже! Мечами вот махать дед ее научил, а всякие там переживания… не понимает он в этом ничего. Может только гадать, насколько ей дороги друзья детства и… во что могла перерасти эта дружба за последние годы.

Взрослые они уже совсем, хоть и носятся по Мирам до сих пор.

Совсем. Уже. Взрослые.

– Ясочка, – заговорил наконец Орим, глядя в свою кружку, – если тебе, к примеру, по сердцу Рань…

Алера поперхнулась и закашлялась.

– Или Элай, – безнадежно продолжал дед, про себя подумав: «Не приведи ж Божиня!», – так ты даже не думай. Эльфы на людях не женятся, ясно? И, я так мыслю, не зря они в Эллор зачастили, прежде-то раза два в год выбирались? А теперь вот – видишь, как.

Алера потерла лоб, хлебнула воды из глиняного кувшина и совершенно спокойным, ровным голосом спросила.

– Ты думаешь, их к эльфийкам на смотрины зазывают?

– И давно пора, – брякнул Орим и одним глотком допил отвар. Поставил кружку на стол, поглядел на внучку сердито, подумал. – Выросли вы, Алера. Погодки ваши уже сколько времени в Миры не ходят, а? Вам-то самим, может, и дела нет, а только вокруг вас жизнь идет, и участие в ней принимать нужда есть, и чем дальше – тем полнее.

Алера рассеянно смотрела сквозь деда, сжимая в ладонях кружку.

– Не может быть правильным какое-то там участие, если мы будем не все вместе, понятно? Как это может быть правильно? Так не пойдет, дед. Не могут какие-то там эльфийки порушить все… все, что столько лет нарастало, ясно?!

– Вообще-то, могут, дите, – неожиданно влез хатник, и Орим посмотрел на него с благодарностью.

Право слово, он чувствовал себя так, словно не ужинал вместе с любимой внучкой, а рубил железные деревья на дровишки. И еще, кажется, похожий взгляд он видел когда-то у Ташуи, но дочь смотрела более растерянно и жалобно, в ее глазах лишь проскальзывало жесткое: не допустить, избежать, отсечь! А уж в черных глазах Алеры эта решимость плескалась и выхлестывала за край.

– Тогда, возможно, мне придется просто убить всех эльфиек, – сказала она наконец и снова принялась жевать мясо.

Орим брякнул кружкой по столу и припечатал:

– Вы не будете вместе всегда. День вам остался, месяц или год – а придется разойтись, пойти каждому по своим дорогам. Так должно быть! Так всегда бывает! Понимаешь меня?

Алера подняла голову, и взгляд ее снова будто хлестнул Орима.

– Нет.

* * *

Тахар никогда не понимал страсти Алеры к Кристаллам. Ему, магу-самоучке, ближе были Карты. Над ними Тахар готов был просиживать днями, разбирая рисунки, вникая в смысл, пытаясь воссоздать заклинания.

Особо нового Карты не несли ничего – но даже один измененный слог мог дать дополнительные свойства или усилить заклинание. И самой увлекательной историей для Тахара была тайна новой Карты – словно открывались пути к нехоженым местам, играли новыми гранями знакомые предметы.

Наверное, Алера чувствует нечто подобное, работая с Кристаллами.

Для Тахара и Элая Кристаллы были лишь маленькими полезными вещицами, они не испытывали трепета ни перед чем, связанным с Мирами, и не видели в них каких-то особенных тайн. Элай ходил туда только для развлечения, ну и потренироваться лишний раз в стрельбе из лука. Рань пытался мудрить с Кристаллами, но без всякого успеха, что его жутко злило, да еще ему не раз довелось получать от Алеры по рукам за попытки утаить крупные и редкие камни.

Она поначалу объясняла, потом ворчала, затем начала сердиться всерьез – в общем, в последний год все чаще в Миры выбирались втроем, пока Рань был занят в кузнице. И тогда стало удобнее и спокойней – всем, кроме Раня, конечно, хотя тот виду не подавал. А может, тоже предпочитал бегать по Мирам один: тогда ведь никто не скажет, что он утаил Кристаллы: один пошел, один нашел – кто-то против?

Тахар бросил в котелок щепоть порошка и довольно хмыкнул. Зелье удалось на славу, травнику в Киларе его можно будет продать не меньше, чем по серебрушке за пузырек.

Маг потянулся, ощущая, как ноет тело, – вот ведь ерунда, вроде не скакал и не прыгал, а вымотался – словно день за плугом шел, а не варево в котелке мешал.

В ставень стукнула ветка. Тахар зевнул и рассеянно запустил пальцы в светлые волосы. Подергал отросшие пряди, недовольно поморщился: укоротить пора бы. Это эльфы волосья до плеч отращивают, а ему неуютно, если они начинают лезть в глаза и касаться ушей… Эх, вот разлить бы зелье по пузырькам, да отправляться спать – день-то был не из легких, голова гудит, а мыслей в ней не осталось вот совсем ни одной!

Но ночью бегунчик вылезает – а как не предпринять еще одну бесплодную попытку поймать вредные побеги? Да и завтра в постели до полудня не проваляешься: деревенский голова с утра созывает общее сборище.

Добро бы, что хорошее сообщил. Например…

На этот раз в ставень, похоже, ударило яблоко, только не было под окном ни яблонь, ни других деревьев, а были только кусты сирени.

Маг вскочил и кубарем ссыпался по лестнице.

* * *

Алера ждала у входа, и как только Тахар выскочил за порог, повисла у него на шее с невнятными всхлипами. Прыжок для этого понадобилось совершить немалый: маг изрядно превосходил ее ростом. От наскока Алеры Тахара шатнуло к двери и болезненно приложило спиной о доски.

Ничего не поняв, он обалдело обнял девушку, в сумерках попытался заглянуть ей в лицо:

– Аль, ты что? Что случилось? Дедушка заболел? Э-э, война началась? Аль, что?

Она уперлась ладонями в плечи Тахара, отодвинулась, уставилась на него странно блестящими глазами:

– Ты хочешь жениться?

Маг опешил, несколько раз открыл и закрыл рот. Затравленно оглядел темный сад.

– Аль, я тебя люблю, конечно, но не так, чтобы жениться!

Алера вывернулась, зачем-то тоже оглядела сад. Не менее затравленно.

– Ты что, жабьих спинок объелся?

Тахар несколько вздохов смотрел на Алеру, потом на небо, потом потер лоб, подхватил подругу под руку и открыл дверь.

– Заходи в дом. Я тебе отвара налью, а ты расскажешь, что тебя покусало.

В доме еще держался стойкий запах сегодняшних бдений над котелком. После вечернего двора, где пахло летними сумерками и петунией, дух жабьих спинок был невыносимо гадок.

Тахар поморщился, настежь отворил окно, завозился в поисках кружек – как будто Алера сможет что-то пить, когда голова чуть не лопается!

Искал он во всех местах сразу, и девушке казалось, что длиннющие конечности мага сей вздох завяжутся причудливым узлом, и друг поскачет дальше по комнате пауком, хлопая ореховыми глазами и продолжая заглядывать на все полки одновременно.

Алера принялась сбивчиво озвучивать дедовские соображения, перемежая их собственными мыслями и честно стараясь не сбиваться на панические всхлипы.

Тахару пришлось довольно долго успокаивать подругу, убеждая, что никто силой эльфов в Эллор не заберет, а не силой они сами с места не тронутся. И что Миры у них никто не отнимает, и что не вьются вокруг друзей никакие хищные девицы. На самом-то деле Тахар вовсе не был уверен в равнодушии Элая и Раня к очарованию эллорских эльфиек, но Алере этого говорить, понятное дело, не стал. Разнесет еще чего-нибудь от расстройства, она это может. На самом-то деле, думал Тахар, ну какая разница – женатым в Миры ходить или нет?