Kitabı oxu: «Егорьевские тайны. Проклятая шкатулка»
ПРОЛОГ
Аннушка, размазывая по грязному лицу злые слезы, быстро-быстро копала ямку.
– Ничего, ничего, никуда не денешься, – шептала она, озираясь по сторонам, то всхлипывая, то посмеиваясь. – Ничего, ничего, я подожду.
Сдернув с головы простой домотканый платок и поправив перепачканными в земле руками свалявшиеся космы, Аннушка бережно развернула небольшой узелок.
– Ты пока тут полежи, – ласково шепнула она очаровательной резной шкатулочке, – полежи, да меня, смотри, дождись. Или хозяина.
Аннушка хихикнула и, поцеловав шкатулочку, завернула ее в платок и положила в глубокую ямку. Наспех засыпав ее землей, Аннушка что-то прошептала и удовлетворенно улыбнулась:
– Вот так-то!
Вдали послышался лай собак, беглянка встревожено оглянулась и, подхватив юбки, бросилась бежать.
– Я еще вернусь, обязательно вернусь! – отчаянно приговаривала она, задыхаясь и все еще надеясь улизнуть от кары. Свора собак, поравнявшись с местом, где совсем недавно сидела Аннушка, приостановилась и обнюхав землю, еще яростней залилась лаем и помчалась по следу…
– Ату, ату! – кричали вслед собакам преследователи, задохнувшиеся от бега, с потными красными лицами и горящими злобой глазами. Особенно выделялся из толпы молодой мужчина. Всклокоченные волосы, мертвые глаза на посеревшем, искаженном болью лице. Вскоре собаки замедлили бег и, сбившись в кучу, заскулили. Подоспевшие следом мужчины торжествующе заулюлюкали.
– Помогите! – просипела Аннушка, протягивая к ним руки. Ее медленно засасывало в болото. – Васенька! Помоги же! – Аннушка с мольбой глядела на мужчину, вышедшего вперед. – Я же не виновата! Ты не понимаешь!
– Сгинь, окаянная! – мертвым голосом, дрожа от ненависти, прохрипел Василий. – Сгинь к своему проклятому отцу, сгори в преисподней! Пусть и на том свете тебе не будет покоя! Ненавижу!
Захлебываясь густой болотной жижей, Аннушка яростно выкрикнула:
– Я не виновата! Я еще вернусь, Васенька!
Еще минута – и жадное болото, довольно чавкнув, поглотило свою жертву. Собаки, коротко взвыв, поджали хвосты и медленно попятились назад. Мужчины переглянулись, и как-то враз остыв, молча, побрели прочь. Правосудие свершилось…
ГЛАВА 1
Старенький синий автобус, пыхтя и поскрипывая, остановился на обочине. Из него выпрыгнул черноволосый парень с большущим походным рюкзаком в руках. Бросив ношу на асфальт, парень снова нырнул в автобус и через минуту показался с дорожной сумкой. Следом за ним выскочила стройная девушка со смешливым взглядом. Потягиваясь, она весело сказала:
– Ну и потряслись! Я уж думала, на запчасти рассыплюсь!
Ее спутник со смешком ответил:
– А я предлагал вызвать такси! Надо было соглашаться! Потопали, что ли?
Молодой человек подхватил рюкзак, закинул его за спину, легко поднял сумку и, взяв спутницу за руку, потянул ее к проселочной дороге. С интересом поглядывая по сторонам, молодые люди шагали по поселку, вспоминая о том, как пару лет назад они столкнулись здесь с далеким и удивительным прошлым.
***
– Дина! Миха! – засуетилась Варвара Дмитриевна, выскакивая на крыльцо. – А я все глаза проглядела! С утра вас жду-жду! А ну, дайте на вас посмотреть! Господи, похудели-то!
– Ба! – хохотала в ответ Динка, обнимая Варвару Дмитриевну. – Ну, ты чего? Что ты придумываешь? С чего это мы похудели? Ты же нас не видела всего-то пару месяцев! Лучше расскажи, как ты тут справляешься? Не тяжело одной было? Не скучно?
– Что ты! Мы с Никитишной вон – то у нее по хозяйству, то у меня.… Где уж тут скучать? А вы-то что же? Сдали свои зачеты-отчеты?
– Сдали, бабуль, сдали! Ты кормить нас сегодня будешь? А то Миха всю дорогу животом бурчал!
Миха смутился и, покраснев, пробормотал:
– И ничего не бурчал! Я позавтракать просто не успел, потому что кое-кому приспичило на автобусе покататься!
Варвара Дмитриевна всплеснула руками и укоризненно покачала головой:
– Дина! Что же ты? То-то, я гляжу, долго вы добирались! У вас деньги закончились, да?
– Да нет, бабуль, ответила Динка, показывая Михе кулак. – Есть у нас деньги. Просто мне так захотелось.
В доме ребят ждал накрытый стол, уставленный пирогами, свежими овощами и фруктами, а из кухни доносился вызывающий дикое урчание в Михином животе пряный аромат борща.
– А ну, ребятки, к столу! – пригласила Варвара Дмитриевна и в который раз повторила, – Я уж жду-жду…
На какое-то время за столом воцарилась тишина, нарушаемая лишь позвякиванием ложек и Михиным сопением. Наевшись до отвала и убрав со стола, ребята стали расспрашивать Варвару Дмитриевну о старых знакомых.
– Бабуль, а Марьяну ты видела? – поинтересовалась Динка, наливая чай.
– А Ивана? – тут же встрял Миха.
– Видела, видела, – улыбнулась Варвара Дмитриевна, – заходили они ко мне на днях. Про вас расспрашивали. Марьяна работает в магазине, учится на заочном – кулинаром будет! А Иван – там же, на драге. На свадьбу вот пригласили.
– Как?! Когда?! – ахнула Динка.
– Когда, когда… Осенью, конечно. В сентябре и сыграют, – ответила Варвара Дмитриевна и добавила с одобрением в голосе, – красивая пара, хорошие оба, работящие и добрые, да… А вы, давайте-ка, ребятки, дуйте отдыхать с дороги. Это ж надо – столько часов в автобусе трястись! Ну, Динка, учудила!
***
– Эх, жалко, что Насти нет, – сокрушалась Динка. – Помните, как мы вечерами собирались здесь?
– Еще бы не помнить, – засмеялся Иван, – вы тут такого шуму наделали! Еще год после вашего отъезда поселок гудел!
Ребята сидели в беседке за домом, наслаждаясь летним вечером и вспоминая события позапрошлого лета.
– А что в тайге? – спросил Миха, – Никто не шалит больше? Туристов не пугает?
– А то! – ухмыльнулся Иван. – Как отрезало! Ребятишки каждый день бегают по ягоды да грибы. Городских, правда, меньше стало – так это заслуга Ильича. Егеря нашего помните? Он такие страсти рассказывал! Взрослые боялись в лес ходить!
Варвара Дмитриевна только головой покачивала, глядя на молодежь и подливая им чаю. Потом спохватилась:
– Чего это я тут с вами? Пойду до Никитишны, с ней побалакаю. А вы пироги-то ешьте, ешьте. Диночка, хозяйничай тут.
Проводив бабушку, Динка вернулась к столу. Немного помолчав, она задумчиво сказала:
– А я, ребята, до сих пор и верю, и не верю. Иногда кажется, что и не было ничего, а иногда вспомню – и так тоскливо, так обидно за Глашу становится! За что такая судьба страшная людям выпадает?
– Кто ж знает? – вздохнула Марьяна с грустью. – Я вот думаю, как там, на той стороне? Как вы думаете, встретилась Глаша со своим женихом? Вот бы узнать!
– Нет, так не пойдет, – замахал Миха руками на девчат, – какие-то разговоры у вас невеселые пошли! Все прошло давным-давно, чего вспоминать? Вы лучше поселковые новости расскажите! Варвара Дмитриевна говорила, свадьба у вас намечается?
Марьяна смущенно улыбнулась, а Иван, гордо расправив плечи, ответил:
– А чего тянуть-то? Я на ногах крепко стою, хозяйство свое, дом отремонтировал, кухню такую для Марьяшки забабахал – закачаешься! Окончит свой техникум, глядишь – и кондитерскую небольшую откроем.
– Ну, ты уж скажешь, – отмахнулась Марьяна, – кондитерскую!
– А чего? – вскинулся Иван. – К тебе все равно вся деревня бежит с заказами – кому тортик к рождению, кому пирожных испечь к праздникам. Эх, заживем, Марьяшка!
– Счастливые вы! – улыбнулась Динка, ласково поглядывая на друзей.
– А вы что же, не собираетесь еще жениться? – спросила вдруг Марьяна, вгоняя Динку в краску.
– И правда, – поддакнул Иван, подмигнув Михе. – Все Егорьевское уже решило, что быть вам вместе.
– Да кто ж против? – нерешительно улыбнулся Миха. – Только сначала универ окончить надо, – и пояснил:
– Это Динка так решила.
– А Настя когда приедет? – сменила тему Динка.
– Так скоро и приедет, – с пониманием переглядываясь с Иваном ответила Марьяна. – У нее практика сейчас. Недельки через две обещала наведаться.
До самой полночи ребята сидели в саду, то вспоминая прошлое, то строя планы на будущее. Сговорившись встретиться на выходных, Марьяна с Иваном распрощались с друзьями. Ночью Динка долго не могла заснуть, перебирая в памяти прошлое. Ей теперь не было страшно, как когда-то. Сейчас Динка даже хотела, чтобы приснилась ей Глаша и рассказала бы, нашла ли покой и счастье там, на той стороне, как выразилась Марьяна.
***
– Ну что, молодежь, какие у вас планы? – спросила Варвара Дмитриевна за завтраком.
Динка пожала плечами, вяло помешивая ложечкой чай. Миха, хитро поблескивая глазами, поинтересовался:
– А из дому-то можно выходить? В лесу, случаем, никто не завелся?
– Тьфу на тебя! – махнула полотенцем Варвара Дмитриевна. – Шутник выискался! Забыл, как с Диной на руках из лесу бежал?
– Не забыл, – сник Миха, и вздохнул, – да, это я неудачно пошутил. Но, если честно, мы с Диной всю дорогу спорили, позволите ли вы нам по окрестностям гулять или нет. Мы же в то лето толком ничего тут и не видели, только в музей разок зашли да в библиотеку.
– Да гуляйте на здоровье! – воскликнула Варвара Дмитриевна. – Кто вам запрещает? Не заблудитесь только. А то будет Ильичу забота – по тайге вас с собаками искать.
– Нет, бабуль, в тайгу мы не пойдем, – успокоила Динка. – А вот на нашу полянку в рощу я бы прогулялась.
– А что? – обрадовался Миха. – Давай, сходим! И к водопадам тоже!
– К водопадам я сегодня точно не дойду, – отказалась Динка, зевая. – Я на новом месте никак уснуть не могла. Давай просто до рощи прогуляемся, а к водопадам в другой день.
– Вот и ладненько, а я вам корзинку соберу с собой, – засуетилась Варвара Дмитриевна.
– А сама, небось, опять к Никитишне на совещание? – засмеялась Динка.
– Ох, и язва ты! – улыбнулась в ответ бабушка. – Чего нам совещаться? У меня вон – и дома дел хватает! Ну, идите уже, полдень скоро! – И, ворча что-то под нос, отправилась собирать корзинку.
Шагая по тропинке к полю с жарками, ребята и узнавали, и не узнавали местность. Деревья разрослись, величаво кивая густыми кронами, жарки буйно цвели, полыхая пламенем, а тропинка стала почти незаметной.
– Неужели сюда никто не ходит? – удивился Миха. – Смотри, даже трава не притоптана!
– Наверное, ребята больше в лес да на речку бегают, – предположила Динка. – А взрослым не до прогулок. Интересно, наша полянка тоже заросла? А вдруг мы ее не найдем?
От этой мысли Динке стало грустно.
– Обязательно найдем, – пообещал Миха. – Я хорошо запомнил дорогу, и без тропинки найду.
И правда, полянку они нашли довольно быстро. Она почти не изменилась: так же ярко и густо цвели цветы, а березы тянулись к облакам, неохотно пропуская солнечные лучи.
Раскинув на мягкой траве плед, Динка устало присела.
– Эй, ты чего? – затормошил Миха подругу. – Пошли к обрыву, на прииск посмотрим!
– Ты иди, а я немного полежу здесь, – пробормотала Динка в ответ, чувствуя, что больше не в силах бороться со сном.
Миха немного постоял в раздумьях, а потом вынул из рюкзака фотоаппарат и защелкал, быстро-быстро снимая и стройные березки, и солнце, пробивающееся сквозь кроны деревьев, и тихонько качающие головами цветы.
Воздух, наполненный ароматом березового сока и сладкого разнотравья, наполнял легкие, заставляя сердце стучать быстрее. Звонкие голоса пичуг, словно маленькие волшебные колокольчики, звучали со всех сторон. Они будто узнали ребят и теперь сообщали друг другу:
– Вернулись! Вернулись!
Особо недоверчивые певуньи переспрашивали:
– Правда? Правда?
И от всего этого чуда на душе у Михи стало так легко и спокойно, будто он после долгого вынужденного отсутствия вернулся домой.
***
Динке снился удивительный сон: перед ней стоял маленький, ростом с восьмилетнего ребенка, старичок в смешной шапке набекрень, мохнатом зеленом, будто сплетенном из свежей травы кафтанчике и таких же штанах, в соломенных лаптях, с корявой палкой-посохом в руках. Старичок, покачивая головой, смотрел Динке в глаза и ласково говорил:
– Ты, девонька, забегай ко мне-то, о-хо-хонюшки, горе-горькое. Да, ты, говорю, забегай ко мне, вместе покумекаем, как быть, что делать.
– А где мне тебя искать, дедушка? – спросила Динка. – И как тебя звать?
Старичок кхекнул, удивляясь Динкиному вопросу, и ответил:
– Дак, в лесу и ищи! Либо тута… Где с Глашенькой встречалась, помнишь?
– Помню!
– Ну, вот туды и приходи! – старичок лихо развернулся и засеменил было в рощу, но тут же приостановился и бросил, усмехнувшись, через плечо:
– А кличут меня дедушкой Лесовиком…
Будто услыхав знакомое имя, где-то в чаще отозвалась кукушка. Динка обернулась на ее голос и… проснулась. С минуту она с недоумением озиралась по сторонам, не в силах полностью освободиться ото сна. Из-за дерева вынырнул Миха с фотоаппаратом в одной руке и небольшим серым свертком в другой.
– Ну что, соня, выспалась? – весело крикнул парень. – Скоро уж солнышко сядет, пора домой собираться. Эх ты! Все проспала!
– Зато я такой сон удивительный видела! – отозвалась Динка, задумчиво вглядываясь вдаль, за деревья. – И так все было… как-то по-настоящему, будто наяву! Я даже не сразу поняла, что это сон.
– Расскажешь? – с интересом спросил Миха, собирая вещи.
Динка молча, кивнула в ответ и медленно побрела по тропинке.
Лишь ближе к ночи Дина вырвалась из сонного плена и немного оживилась.
– Ну, слава богу! – с облегчением вздохнула Варвара Дмитриевна, глядя на снующую по двору внучку. – А то пришла – сама не своя! – я уж думала, что ты приболела, или поссорились!
– Нет, ба, все хорошо! – подбежала Динка к Варваре Дмитриевне и, ласково приобняв ее за плечи, со смешком добавила:
– Ты знаешь, я там, в роще, заснула и мне такой удивительный сон приснился! Только я после ужина расскажу, уж больно есть охота!
– А у меня тоже кое-что есть! – таинственно заявил Миха. – Между прочим, поинтереснее, чем твой, Динка, сон. По крайней мере, то, что я нашел – оно настоящее!
– Фи! Подумаешь! – вздернула носик Динка, делая вид, что ей совсем не интересно.
Варвара Дмитриевна посмеивалась, с любовью глядя на ребят, и думала:
– Ну, чисто дети малые!
ГЛАВА 2
1799 год
Усадьба купца Ельского
– Папенька! Прикажите Василию отменить свадьбу! – Аннушка, топая ногами, то плакала навзрыд, то ласково умоляла отца.
Тот в ответ сердито хмурил косматые брови и с досадой отмахивался:
– Ну тебя, дуреха! Не бывать тому, чтобы дочь купца Ельского путалась с челядью!
– А я все равно не дам ему на Настасье жениться! Изведу! – дурным голосом причитала Аннушка.
Такие сцены происходили теперь в усадьбе с завидным постоянством с того самого дня, как среди дворовых прошел слух о предстоящем венчании конюха Василия и поварихиной дочки Настасьи. О том, что Василий с Настасьей вскоре заживут одной семьей, не знали разве только в соседнем селе. И все бы хорошо, но придумалось вдруг своевольной избалованной купеческой дочке, что Василий не может, не должен жениться на Настасье. Не помогали ни уговоры маменьки, Ольги Архиповны, ни обещания и угрозы папеньки, Осипа Егорыча.
– Я тебе уже присмотрел жениха, – увещевал он дочь. – Знаешь, каков он? И богат, и щедр, и умен! А дворовых у него – раза, почитай, в два, а то и в три поболе, чем моих! Как за каменной стеной будешь – и сыта, и в достатке-роскоши!
– Не нужен мне твой жених! – дула губы Аннушка. – Прикажи Василию отменить венчание!
– Вот заладила: прикажи, да прикажи! – кричал в ответ Ельский, выходя из себя. – Как я прикажу, когда у Настасьи пузо уж на лоб лезет?! Не дело это – дите отца лишать!
Тут, конечно, купец кривил душой. Вовсе не за дите чужое он беспокоился, не за поварихину дочь, рискующую остаться без мужа, а за честь свою купеческую. Приказать он мог бы, и никто – ни конюх Василий, ни Настасья, ни ее отец, служащий писарем при местной церквушке – не посмели бы возразить или ослушаться. Ельский вовсе не был лют по отношению к своим людям, как некоторые, но и спуску не давал: за каждую провинность – тут же и наказание суровое. Потому и слушались его, старались не задевать, не сердить. В нынешней же ситуации послушание лишь вредило Ельскому. Где это видано, чтоб купеческая дочь за конюхом бегала?! Да весь свет на смех поднимет! Да ни в один дом приличный не позовут! Отвернутся, осудят, презирать станут – пиши пропало… И пока в людской только и разговоров было, что о предстоящей свадьбе, в купеческом доме играла буря. Аннушка металась по двору, как загнанный зверь, то и дело дергая бедную Настасью и задавая ей нелепые поручения.
– Настька! – кричала, высунувшись в окно Аннушка. – А ну, принеси-ка мне воды таз, да побольше!
Бедная Настасья, тяжело переваливаясь и краснея от натуги, тащила медный таз, наполненный теплой водой в покои хозяйки.
– Дура!!! – орала Аннушка, выбивая таз из рук Настасьи. – Мне нужна холодная вода! Что ты мне принесла?!
Настасья, придерживая живот и глотая слезы, ковыляла к колодцу за студеной водой, которая, конечно же, уже была не нужна взбешенной Аннушке.
Челядь все видела, все понимала, но помочь Настасье ничем не могла: разве же пойдешь против хозяина? Одного не могли понять дворовые – зачем Аннушке понадобился конюх.
– Блажит девка, с жиру бесится! – говорили крестьяне, жалея Василия с Настасьей.
***
Настасья ходила смурная, потерянная, будто не невеста вовсе, а вдова, потерявшая мужа любимого.
– Васенька, давай сбежим! – просила она слезно жениха. – Не даст нам подлая житья!
– Да куда бежать-то? – вздыхал Василий, жалея невесту. – Тебе уж и ходить-то тяжело! Барин поймает, тогда уж точно житья не будет. Куда уж тут бежать?
– Да хоть к лешему в лес! – горячилась Настасья. – Чай, примет, не обидит!
– Так-то оно так! – улыбался Василий. – Только прошу тебя, давай обождем, пока маленький на свет появится, да окрепнет. А потом уйдем. Я обещаю!
– Ох, боюсь я! Неспокойно мне, тревожно! Будто беда подступает.
– Не тревожься! – утешал любимую конюх, не меньше нее огорченный сложившейся ситуацией. – Вот обвенчаемся, хозяйка и отстанет от нас. Что она нам сделает?
Пока Василий с Настасьей готовились к венчанию, пока купец Ельский сговаривал жениха для дочери, Аннушка кружилась по деревне, придумывая, как извести ненавистную Настасью и призывая на бедняжку все небесные кары, рассыпая грязные сплетни и настраивая против поварихи маменьку. Возможно, все на этом бы и закончилось, если бы в своем безумии Аннушка не вспомнила про Агафью – старуху-отшельницу, живущую за лесом, у самых болот, в покосившейся от времени и сырости избушке.
Про Агафью знали многие, но говорить о ней не любили – кто-то из-за страха, кто-то из-за неприязни. Обращались к Агафье только самые отчаянные: желающие отомстить обидчику, или приворожить, либо наоборот – отвадить, или извести врага. Магия Агафьи была черной, пропитанной ненавистью и злобой, а потому привлекала далеко не всех. Какую плату брала старуха, никто не знал, а те, кто знали – молчали, видно, нечем было хвастать.
Поняв, что отец предпринимать против венчания конюха ничего не собирается, Аннушка решила бежать за помощью к отшельнице.
– Ох, Анка, грех это великий! – боязливо крестясь, шептала Аннушке подружка Лизонька. – Зачем тебе этот конюх? От него навозом воняет!
Лизонька смешно морщила курносый нос и испуганно таращила блекло-голубые глаза под такими же блеклыми бровями. Пожалуй, именно за бесцветность Лизоньки шумная и яркая как ярмарка Аннушка выбрала себе такую подругу. На фоне белобрысой невзрачной Лизоньки статная рыжеволосая красавца Анна со жгучими карими глазами, обрамленными черными густыми ресницами, заметно выигрывала. И на любом званом ужине, на каждом балу из двух подруг кавалеры неизменно выбирали Аннушку, оставляя тихую скромницу Лизоньку скучать в обществе престарелых дам.
– Зачем он тебе? – твердила Лизонька. – Тебе папенька в женихи самого Волоцкого сватает! Он, знаешь, какой богатый!
– Фу! Да он же старый! – возмущалась Аннушка. – Пузо – во! А усы? Ну, точно у таракана! А табаком как воняет! А вот Василий…
– Да что же, свет клином на нем сошелся? – всплескивала руками Лизонька. – Да и Настасья на сносях. Неужто ты против дитяти безвинного пойдешь?!
– Что мне до них? – надменно вскинулась Аннушка, услышав о ненавистной сопернице. – Одним голодранцем больше, одним меньше… А Настасья вон за кучера пусть идет, коль хочет, иль за горшечника. А я все равно к бабке Агафье проберусь!
– Беда будет, Аннушка, одумайся! – уже не надеясь образумить подругу, проговорила напоследок Лизонька.
Своевольная Аннушка лишь руками на нее замахала, да прочь бросилась.
***
Василий, горестно вздыхая, присел на крыльцо и задумался. Ему, как и Настасье, было неспокойно на душе. Парень чувствовал, что невеста права – беда уже расправила свои черные крылья над деревней. «А все подлая Анка, будь она неладна! – с досадой подумал Василий. – И чего прицепилась, будто репей?»
Цепляться к Василию, надо заметить, было отчего. Высокий, статный голубоглазый парень с добрым нравом и чистой душой тревожил не одно девичье сердце. Но одно дело – простые деревенские девчата, и совсем другое – купеческая дочка, тем более, что повода Василий не давал, внимания не привлекал, был тихим и, самое главное, кроме Настасьи никого вокруг не замечал. Именно это и задело Аннушку, с малолетства привыкшую получать все, что пожелает.
А пока Василий размышлял, как уберечь невесту от злобной хозяйской дочери, та готовилась к ночной вылазке…
***
Аннушка едва дождалась, когда все в доме разойдутся по комнатам. За окном было темно. Бледная луна безразлично смотрела вниз: на спящие деревья, на уставшие за день от бесконечных дорог телеги, на собак, развалившихся на пушистой траве…
Аннушка воровато пробралась в кладовую, сунула в припасенный заранее мешок несколько вареных яиц, кусок сала, немного подумав, добавила три крупные картофелины и кусок пирога, и выбежала в ночь. Собаки сонно подняли головы, но, увидав хозяйку, тотчас же задремали вновь.
Добежав до леса, Аннушка остановилась и оглянулась назад. Ей было страшно входить в темный лес одной. Как назло, и луна спряталась за тучку, отказываясь помогать злодейке. Она поежилась, еще раз оглянувшись на дом, упрямо поджала губы и решительно ступила на лесную тропинку.
Пробираться по ночному лесу было еще страшнее: то волки вдали взвоют, то филин неожиданно ухнет над головой, а то и вовсе кажется, что кто-то из-за деревьев глядит сердито, вот-вот выскочит. Да и трава хватает за ноги, впивается, будто задержать, остановить хочет. «Это лес тебя не пускает, – будто шепнул кто-то на ухо Аннушке, – не хочет, чтобы через него свои черные замыслы вела, против добрых людей зло творила!» Анна дернулась, вскрикнула, озираясь по сторонам. Еще темнее в лесу ночном стало, еще страшнее. Несколько раз Аннушка чуть было не повернула назад, но перед глазами ее тут же вставал образ счастливой Настасьи. Тогда Аннушка крепче сжимала мешок с гостинцем и припускалась бегом по едва заметной петляющей тропинке.
Из лесу Аннушка выбралась лишь к полудню. Осмотрелась – вон, вдалеке, темнеют домишки Березовского. «А мне, значит, вон в ту сторону, – подумала злоумышленница, поворачиваясь спиной к деревушке. – Говорят, старуха в прилеске ютится в четырех верстах от Березова. Лишь бы найти!» Немного отдохнув, Аннушка быстро зашагала вдоль леса. Когда солнце скатилось за верхушки деревьев, уступая место сумеркам, она, наконец, набрела на избушку.
Домишко, скособочась, стоял на полянке в окружении старых сосен. Он был такой ветхий, что казалось, дунет шальной ветерок, толкнет избушку, та и рассыплется, опадет трухой. Единственное окно, занавешенное какой-то грязноватой тряпицей, смотрело слепым глазом на растерявшуюся Аннушку. Вдруг сбоку, со стороны болота, показалась старуха.
Это была невысокого роста сгорбленная и сухая старушонка с длинным прямым носом и морщинистым лицом, похожим на скомканный кусок пергамента. Пронзительный взгляд черных глаз ощупал оробевшую Аннушку.
– Ну, чего пришла? – скрипучим голосом равнодушно спросила старуха.
– Вы Агафья? Мне Агафья нужна, – дрожа, ответила Аннушка.
Старуха рассмеялась, показав беззубые десны:
– А то я не знаю! Всем вам, злыдням, Агафья нужна! Была б не нужна – не шли бы сюда! Ну, говори, чего тебе? Со свету сжить кого, али приворожить?
– Приворожить, бабушка! Да так, чтобы на всю жизнь, чтобы больше никого, кроме меня не видел.
Аннушка осмелела и, подступив к старухе поближе, жарко добавила:
– Хочу, чтобы только мой был, чтобы Настасью забыл навсегда!
– Да ты, девка, гляжу – решительно настроена! – усмехнулась Агафья. – А на что ты готова ради того, чтобы получить желаемое?
– На все! На все готова! – выкрикнула Аннушка. – Пусть хоть в огне все сгорят, а Василий чтобы моим был навеки!
Агафья внимательно посмотрела на искаженное злобой лицо просительницы и, снова усмехнувшись, качнула головой в сторону избы:
– Айда, посмотрим, что у тебя…
Аннушка шагнула через порог и с интересом завертела головой. В избушке остро пахло травами, дымом и сыростью. По углам висели холщовые мешочки, от которых, видимо, и пахло разнотравьем. У окна стоял большой стол, по бокам от него – грубо сколоченные лавки. От стоящей в левом углу печи веяло теплом и гречневой кашей. Только сейчас Аннушка спохватилась, что почти сутки не ела. «Сейчас домой бы! – тоскливо потянуло сердце, но она тотчас же одернула себя, – не отступлюсь! По-моему, будет!»
– Ну, садись, – старуха указала костлявой рукой на скамью. – Теперь все говори по порядку: что на душе, что в голове.
Аннушка говорила долго и путано. Говорила о том, как подло Настасья воспользовалась своим интересным положением, чтоб заставить Василия венчаться, о том, что она, Аннушка, не заслуживает того, чтоб ее отвергали, и о том, что на все пойдет, чтобы добиться Василия.
– Я, бабушка, хоть к самому черту пойду, если вы не поможете! – горячо пообещала подлая.
– Э, милая, – засмеялась-закаркала старуха, – не торопись! Черти сами за тобой придут! Вижу, вижу, что на все пойдешь! А не жалко тебе людей-то, которые пострадать могут?
– А чего мне их жалеть? – разозлилась Аннушка. – Меня кто пожалеет?
– А вот это ты, девка, правильно заметила, – свела брови Агафья, зло сверкнув глазами. – Никто тебя не пожалеет, придет час – и руки никто не протянет! – И, немного помолчав, будто давая время Аннушке одуматься, спросила еще раз, – Так что? Не передумаешь?
– Нет, – твердо ответила Анна.
– Тогда слушай и запоминай. Придешь ко мне в ту субботу, когда полная луна взойдет на небо. Принеси платок свой, да рубаху зазнобы, али другую какую вещь, что он в руках держал, на себе носил. Да смотри, не перепутай!
– А что взамен возьмете? – нерешительно спросила Аннушка.
Агафья хитро скосила на нее глаза:
– А тебе не все ль равно? Вроде, говорила, что на все согласная?
– На все, на все, – закивала Аннушка, испугавшись, что вот сейчас рассердится старуха и прогонит ни солоно хлебавши.
– А раз на все, так и ступай себе. Ступай, ступай, говорю. Ну!? – прикрикнула Агафья, указывая на дверь. – Да не забудь: в субботнюю ночь полной луны!
Аннушка, не чуя под собой ног, выскочила из избушки и припустилась бежать.
ГЛАВА 3
За вечерним чаем Динка взялась рассказывать свой сон. Описывая старичка, она сама удивлялась, как хорошо, как точно запомнила и одежду, и сморщенное лицо с добрыми глазами, и скрипучий его голос. Миха слушал Динку с улыбкой, временами приговаривая:
– Ну, сказочница, ну соня!
А Варвара Дмитриевна с возрастающим удивлением всматривалась в Динкино лицо, будто пытаясь заглянуть в самую душу.
– Вот такой чудесный сон мне сегодня показали! – со смехом закончила Динка свой рассказ.
Варвара Дмитриевна, теребя в руках салфетку, с тревогой в голосе спросила:
– Ох, внуча, во что же ты снова вляпалась?
– Ты чего, ба? – удивилась Динка. – Это же просто сон!
– Может просто, а может, и нет. Самого лешака увидела! Ох, чует мое сердце – не к добру это! Говоришь, он и про Глашу поминал? Вот тебе и просто!
– Варвара Дмитриевна, – улыбнулся Миха, переглядываясь с Динкой. – Ну, какой лешак? Это же сказки! Как у Пушкина: там чудеса, там леший бродит…
– Так-то оно так, – отмахнулась Варвара Дмитриевна, – да только …
– Бабуль, – обиженно перебила Динка, – ты только под арест нас снова не сажай, ладно? Вот знала бы, так ничего бы и не рассказывала! Ну, чего ты взялась, в самом деле? Мало ли, что человеку приснится! Там на полянке, знаешь, какая красотища! А воздух – м-м-м! Вот меня и разморило, вот и приснилось чудо-чудесное! А ты сразу – не к добру да не к добру!
– Да я чего? – опешила Варвара Дмитриевна от Динкиной отповеди. – Я ж так, тревожно мне вдруг стало! В прошлый раз-то вон как вышло! А ведь ты тогда говорила, что и духов не существует!
– Ну, ты сравнила! – не согласилась Динка с бабушкиными доводами. – Глаша – она ведь на самом деле была, то есть жила здесь, на этой земле когда-то. Ее с братьями загубили, оклеветали, земле не предали, как положено, вот дух и бродил неприкаянный, правды искал. А леший – что? Миха правильно сказал – сказки все это детские, такими только ребятишек пугать!
– Зато теперь у Варвары Дмитриевны будет повод снова штаб организовать у Никитишны в доме! – захохотал Миха и тут же осекся под строгим взглядом старушки.
– Типун тебе, Миха, – пригрозила пальцем Варвара Дмитриевна, – и не только на язык. Смотрите у меня! Приехали отдыхать вот и отдыхайте, нечего лезть, куда не следует.
Динка с Михой не удержавшись, переглянулись, прыснули. Варвара Дмитриевна, неодобрительно качая головой, поднялась из-за стола:
– Ну вас, шуты гороховые! Сидите уж сами! Умаялась я с вами совсем!
Подождав, когда Варвара Дмитриевна уйдет в дом, Миха придвинулся к Динке и тихонько сказал:
– А я ведь, пока ты там спала, клад нашел! Только при бабушке побоялся говорить, видишь, как она тебя… А меня так и вовсе за уши бы оттаскала!
– Погоди, не тараторь! Какой клад? Настоящий?! Где нашел? – встрепенулась Динка, блеснув глазами и потирая руки в предвкушении чуда.
Миха, пулей слетав в сарай, вернулся с небольшим свертком. Положив его на стол, он медленно и осторожно начал разворачивать грязную полуистлевшую тряпицу.
– Миха, ты чего в дом притащил? – разочарованно сморщила носик Динка. – А вдруг там какой-нибудь дохлый хомяк, которого местные ребятишки похоронили?
– Сама ты, Динка, дохлый хомяк, – беззлобно огрызнулся Миха. – Ты только глянь, как эта тряпка рассыпается! Наверняка, лет сто, а то и больше в земле пролежала! Ты представляешь, иду я такой, фотиком щелкаю по сторонам, и ка-ак споткнулся, как полетел, да прямо физиономией в небольшую нору уткнулся. Думал, там ежи живут, хотел и их сфоткать. Раздвинул траву, землю немного подкопал, пошебуршал, чтобы выманить их, и рукой на этот сверток наткнулся.
