Kitabı oxu: «Проект «Цербер»», səhifə 3
– А я слышал, курящим в армии проще.
– Это с чего? – повернулся к нему Жора.
Новобранец продолжил:
– Табачок отвлекает, да и с дедами сигаретами договариваться можно. А на работах для курящих перерывы устраивают!
Олег, выдав в ответ лишь улыбку, беззвучно посмеялся: «Вот дурость! Где он такого понахватался?»
Машина плавно сбавила ход, а затем остановилась, но уже спустя пару мгновений грузовик продолжил движение. Перед глазами новобранцев проплыл опускавшийся шлагбаум и створка открытых деревянных ворот, опутанных колючей проволокой. Конструкция больше напоминала въезд со старых снимков фашистских концлагерей, которые Олег видел в городском музее, но присутствие на КПП двух солдат в полевой форме с автоматическими винтовками на плечах развеяло в памяти сцены из кинохроник о Великой Отечественной Войне. Грузовик проехал ещё немного, повернул и остановился. Теперь в поле зрения оказались утоптанная песчаная площадка и стоявшая за ней длинная деревянная изба, конец которой из кузова виден не был. За избой вдоль полосы из скошенной травы до ворот шёл забор из досок с «колючкой» поверху на всей его длине. Середину между воротами и избой отмечала деревянная вышка, в данный момент пустая.
– Что сидим? Выпрыгивай! – донеслось издалека, откуда-то справа. Голос был громким, интонация подходила больше для ругани.
Довгаль оглянулся, привстал, выглянул за тент, потом повернулся к остальным и сказал:
– Это нам, что ли?
Справа опять крикнули:
– Чё ты сиськи мнёшь, солдат? Прыгай давай!
«Синий» принялся суматошно выспрашивать:
– А чё там? Кто? Много их?
Молчун тихо, себе под нос, пробормотал:
– Всё, приехали, началось.
Двигатель заглох, открылись обе двери кабины. Водитель подошёл к заднему борту и начал его опускать. Чуть дальше встал Петренко. После того, как борт повис на петлях, капитан сделал ещё пару шагов назад и, показав на песок перед собой, приказал:
– Из грузовика высаживаемся и вот здесь строимся!
Очутившись на земле, Олег смог рассмотреть, куда они приехали. Это была поляна, окружённая зарослями. Вдоль забора из колючей проволоки стояло несколько смотровых вышек, но они все были пустыми. Между проволокой и первыми зарослями тянулась линия из мелких кустов – около пятнадцати метров. В центре этого огороженного пространства ждала полоса препятствий: деревянные стенки, брёвна, натянутая над землёй колючая проволока, турники, брусья, столбы из покрышек и тому подобное. Изба, которую он видел из кузова, выглядела действительно длинной – метров двадцать. Около её дальнего торца стояла ещё одна, намного меньше, но с широкой дверью. У одной из стен того дальнего дома с маленькими окнами была сложена поленница, далее шёл длинный сарай с пятью открытыми входами, а ближе к песчаной площадке – одноэтажное здание из кирпича с тремя широкими воротами. От брусьев и турников, попутно застёгивая кители, в его сторону шли трое солдат.
Петренко посмотрел на невнятное построение новобранцев и произнёс:
– Етить твою налево, кого сейчас в армию берут?! Товарищи солдаты, строиться надо по росту: начиная справа, с самого высокого. И носки по одной линии выставите! – Его голос с каждым словом становился всё более грозным.
После нехитрых манипуляций нижними конечностями, новоявленные военнослужащие выстроились правильно. После этого Петренко встал напротив подчинённых и громко сказал:
– Товарищи солдаты, здесь – в корпусах учебного сбора – будет проходить ваша начальная подготовка. Тут до вас доведут правила и уставы воинской службы, обучат азам дисциплины и распорядку армейского дня. Помогать вам в этом деле будут сержанты. – Он показал на трёх подошедших парней с поперечными жёлтыми полосками на красных погонах. – Они теперь – ваши старшие братья. Надеюсь на взаимное понимание. Парни, – обратился он к строю более мягким голосом, – просто исполняйте то, что от вас требуется, и всё у вас будет нормально. Вопросы есть?
Никто из новобранцев не проронил ни звука.
– Вопросов нет, отлично! – заключил капитан. – Добро пожаловать в «лесную дивизию»!
Один из сержантов, стоявших за спиной Петренко, гаркнул:
– Инылён кулэз!
Капитан улыбнулся. Путилов почувствовал, как душа уходит в пятки.
Глава 2. Призраки
2011 год.
За пять лет до сигнала «Лавина»
Солнечные зайчики красиво прыгали по ленивым волнам на поверхности воды. Река текла так приятно, так медленно. Тёплое солнце ласково грело сквозь белую рубашку. «Я на выпускном?» – сама собой возникла мысль в голове мужчины. Он – школьник, на нём красивые чёрные брюки и ослепительной белизны рубашка, на ногах лакированные ботинки, прилежно начищенные кем-то. Ботинки так заманчиво блестят, неестественно искрятся отражённым светом. Родная школа на берегу реки озарена солнечными лучами. Там играет музыка – очень приятная музыка, и играет очень громко, даже скорее гремит, но не раздражает. Песня похожа на какую-то старую советскую, которую включали на линейках и других школьных собраниях, но при этом кажется современной, под неё хочется танцевать. Он слышит звуки праздника, доносящиеся с территории школы. Что-то мелькнуло перед глазами. Небо, солнце, стена школы. Асфальт шепчет что-то. Тишина. Вокруг деревья. Сейчас он впервые разглядел всю красоту берёзовой аллеи, мимо которой ходил на уроки. Выросшая на самом краю крутого берега, она всегда манила, почти уговаривала его сбежать с уроков все девять классов подряд. Он подходит к ближайшему дереву. Кора такая тёплая, такая приятная на ощупь. Нос улавливает приятный запах деревянной стружки. Игла. Иглы нигде нет. Сзади кто-то громко смеется. Он видит двух младшеклассников в костюмах, которые бегают друг за другом перед воротами школы. Тут же стоит грузовик, кузов которого набит надутыми воздушными шариками, и ребята играют вокруг него в пятнашки. Шары никуда не летят, послушно лежат друг на друге. Мимо на велосипеде проезжает улыбающаяся молодая учительница. Она красивая. Он чувствует, что теперь может встретить её на улице и предложить прогуляться вместе, не стыдясь того, что он всего лишь ученик. По его телу разлилась нега – в ярком мире, что он видит и слышит, ему очень хорошо. Со стороны реки вдруг раздается громкий гудок: большой пароход медленно проплывает вдоль берега. Люди на палубе двигаются в такт какой-то безумно прекрасной музыке. Он видит среди них своих друзей, таких смешных: лысых, одетых в чёрные костюмы-двойки, с лентами «Выпускник» на груди. Они танцуют с девушками. Он раньше не видел их рядом с такими красотками. Кто-то захохотал внизу на обрыве. На зелёной траве крутого склона дурачатся несколько его одноклассников. Они все так нарядно одеты! Падают набок и скатываются в воду, затем встают, хохочут и снова лезут вверх по склону. Девчонки держат туфли в руках, а у парней ботинки быстро высыхают после воды. Но главное, что к нему поднимается Соня. «Она самая лучшая!» —он изучает её красивое тело в полупрозрачном платье. Она широко улыбается и идёт к нему, поднимая ткань юбки выше, чем это необходимо. Её стройные ноги покрывает приятный загар, упругая грудь желает показаться из очень откровенного декольте. Глаза Сони, подчёркнутые искусным макияжем, смотрят вверх, только на него.
– Чего ты ждёшь? Давай с нами! – произносит Соня тонким, хрустальным голоском.
– Да я пока не хочу. Давай лучше здесь посидим.
– Ну ты шутник!
Она садится рядом с ним на траву, у берёзы. Он приобнимает её за талию, пододвигает ближе к себе и смотрит в голубые глаза своей школьной любви. Она его целует. Во рту возникает вкус таблеток. В нос резко бьёт запах ядовитого варева из полузабытой сгоревшей квартиры. «Что?..» Он отскакивает от Сони. Миловидная девушка за долю секунды становится невообразимо страшной. Такой, какой он видел её в последний раз: голое тело с дряблой кожей, измазанное грязью, жирные секущиеся слипшиеся волосы. Лицо всё усыпано гнойниками. Потухшие безжизненные глаза с чёрными мешками под ними будто хотят высосать из него душу. Злобный взгляд мёртвой подруги таит в себе укор и презрение. Ужасные худые бледные руки с язвами на предплечьях тянутся к нему, грязные пальцы с обломанными слоящимися ногтями пытаются вцепиться в локоть. «Останься со мной!» – выдыхает Соня почерневшим ртом и захлёбывается дьявольским смехом.
– А-а-а!
Бука проснулся от собственного крика. Реальность оказалась хуже увиденного кошмара: его заждалось собственное тело, наполненное болью. Кости крутило, мышцы сводило, желудок изнывал от спазмов, кожа вся покрылась липким потом. Бледному тридцатилетнему наркоману казалось, что его сейчас вырвет нутром, собственными потрохами. И потом всё, что ещё не погубила наркотическая зависимость, сбежит, поползёт куда подальше от ненавистного владельца. Он даже хотел, чтобы это произошло – смерть. Может быть, тогда бы исчезла мерзкая тошнота и остальные муки. Бука был закован в темнице собственного тела, переживающего худший абстинентный синдром из всех. Он крутился на старом ламинате, как уж на сковородке, – и в каждой клетке тела были только страдания без надежды на избавление. Бука открыл глаза, чтобы попытаться найти помощь, выход из этого ада.
В пустой квартире, у холодной металлической батареи сидел его товарищ по несчастью – Штырь. Штыря колотил озноб, он вцепился пальцами обеих рук в подоконник, как будто боялся куда-то свалиться. Он глубоко дышал и постоянно вытирал со лба густой холодный пот майкой-алкашкой, которую давно снял и использовал как платок. Бука зарыдал. Он не мог остановить поток слёз: они лились сами собой. Сквозь них он увидел пустые бутылки из-под водки, смятые пивные банки и разорванные пачки таблеток, валявшиеся на полу. Ни в одном из блистеров не осталось ни единого спасительного «колеса». Он думал, что самое сложное – перетерпеть первые сутки, но настоящие пытки пришли на третьи, когда закончился алкоголь и лекарства, закупленные по советам «друзей» – тех, кто якобы сам спрыгивал с зависимости, чтобы потом к ней вернуться, с разбегу нырнув в выгребную яму наркоманских притонов. Бука плохо соображал: «Какое сейчас время суток? Чья эта квартира? Почему я никак не могу перестать плакать? Я плачу? Это я плачу? Почему никак не закончится эта раздирающую боль, вашу мать!? Почему я не могу просто умереть?» В таком состоянии он, валяющийся на полу, полуголый, бритый, бледный, исхудавший, зависимый от наркотика, сделал то единственное, что ещё мог – взвыл хрипло и неожиданно громко!
Приглушённый рёв заставил ухо собаки повернуться в сторону окон. Пёс лежал в кустах сирени, давным-давно посаженных на придомовом газоне, у стены панельной семиэтажки. Чтобы июньское солнце не досаждало, Шарик, он же Мухтар, он же Диг, как его только не называли местные, вырыл между корнями небольшую ямку, в которой блаженно и пребывал уже несколько часов. Пёс из благородных пород, разбавленных генами дворняг, был в представлении местных жителей общественным питомцем дома № 37 на улице Гончарской. Полюбился он людям своим добродушным характером и вполне аккуратными, ласковыми играми со всеми, кто его не отгонял и не шипел на него. При этом пёс не давал спуску пришлым собакам, тем самым исключая всякие неприятности, которые могли бы доставить жителям дома бродячие стаи. Гонял он и «залётных» котов, но больше для острастки, чем ради расправы, ведь среди этих мяукающих созданий у него водился друг. Пушок был единственным в мире котом, которого Шарик – Мухтар – Диг к себе подпускал. Жару они могли вполне мирно пережидать вместе в тени кустов – возможно, потому что Пушок тоже бы ничьим. Территория двора безоговорочно принадлежала этим двум хвостатым оборванцам, и те прекрасно себя чувствовали, находясь на довольствии сразу у нескольких подъездов.
С Гончарской улицы во двор завернул двадцатилетний парень, коротко стриженый, в чёрных спортивных штанах и кроссовках. Через плечо у него была перекинута спортивная сумка, лямка которой натирала кожу сквозь мокрую от пота серую майку. Электронная музыка в его накладных наушниках задавала темп ходьбе. Пролетев мимо четвероногой парочки, он вызвал лишь толику интереса у пса – тот приоткрыл было глаза, но, узнав силуэт и запах, дал тревоге отбой. Парень спешил к шестому подъезду – спрыгнул с тротуара, пересёк проезд и оказался на детской площадке. Она была ограждена декоративным заборчиком из досок, окрашенных в яркий жёлтый цвет, а вокруг садоводы-любители разбили несколько клумб с цветами, дав вторую жизнь протёртым автомобильным шинам. Покрышки, до жути пёстро раскрашенные в разные цвета, нравились пенсионерам, остальные же жители дома просто привыкли к этим арт-объектам, тем более, что краски понемногу выцветали на солнце и со временем переставали бросаться в глаза. А вот что выходцам из советского прошлого не нравилось, так это повышенная активность детворы и их игры возле цветов. Как раз сейчас несколько мальчишек и девчонок бегали вокруг клумб, прыгая через вкопанные покрышки с криками: «Ты вампир! – Нет, ты вампир!». На самой площадке, в песочнице, трое малышей с интересом рыли ямки и лепили куличики. Рядом с ними, на скамейке, сидели две молодые мамочки в очень свободных лёгких платьях и что-то неторопливо обсуждали. Проходя мимо, парень узнал в одной из них соседку сверху и кивнул ей. В шестом подъезде медленно открылась дверь. Парень пошёл ещё быстрее, надеясь успеть до того, как сработает доводчик. Соскочив с бордюра на асфальт, он в два прыжка преодолел узкий проезд и оказался у железобетонного козырька. Перехватив тяжёлую дверь и потянув на себя, парень тем самым помог открыть её хрупкой на вид девушке. Это оказалась малознакомая школьница невысокого роста с приятными, тонкими чертами лица, каштановым каре, пирсингом в левой брови, в белой майке, покрывающей её небольшую грудь, и коротких джинсовых шортиках. Он видел её здесь всего пару раз.
– Ой, – смущённо сказала девчонка, за долю секунды опустив взгляд с его лица на свои сланцы. Парень улыбнулся. Девчонка сделала шаг в сторону и быстро пошла куда-то по своим делам, не думая оборачиваться. Случайное столкновение закончилось, не успев начаться.
Пока дверь медленно закрывалась, парень уже вовсю бежал по ступеням вверх. На родном третьем этаже он нажал на чёрную кнопку звонка и отступил. Спустя несколько секунд щёлкнул замок, и дверь открылась. На пороге квартиры стояла женщина лет пятидесяти в халате и домашних тапочках, парень был очень похож на неё. Женщина всплеснула руками и подалась вперёд:
– Никита, сынок, как я рада!
Он улыбнулся, обнял мать. Валентина Ивановна увидела спортивную сумку, опомнилась:
– Ой-ой, что мы тут-то? Заходи, солнце моё! А что ты так рано-то? Что не позвонил? – Вопросы один за другим посыпались на Никиту, пока он заходил в квартиру. скидывал сумку с плеча на пол и стягивал пропитанную потом обувь.
– Я последний экзамен досрочно сдал, в конце семестра ещё. Хотел тебе сюрприз сделать. – Он понёс сумку в свою комнату. Улыбка не сходила с довольного лица.
– А что не позвонил? – Мать побежала на кухню и принялась что-то искать в морозилке. – Я же не сготовила ничего! Сейчас тебе пельменей отварю, будешь? – спросила она громко.
– Да, давай, – ответил из комнаты Никита. Он сел на свою кровать, застеленную покрывалом, и осмотрел комнату, в которой давно не был. На стенах висели плакаты с портретами боксёров, сценами из компьютерных «стрелялок» и разных фильмов. На столе стопочкой лежали книги про джедаев и одна тетрадь на сорок восемь листов, из пластмассового органайзера торчали ручки. Как будто Никита и не уезжал на учёбу в другой город: тут всё было так же, как и всегда. Он пододвинул к себе сумку, открыл и начал доставать оттуда одежду.
– Мам, я тут пару вещей грязных с собой привёз, постираешь?
– Конечно! В корзину бросай! – Валентина Ивановна заглянула в комнату сына. – А ты чего не сказал-то? Тебя бы дядь Витя с собой взял на машине – он вчера со смены вернулся.
– Говорю же, сюрприз хотел сделать.
– Ну, тебе-то я всегда рада буду! – сказала Валентина Ивановна и снова побежала на кухню.
***
Бука сидел на полу у стены и заливал в себя крепкое тёплое пиво, которое Штырь вчера забыл убрать в холодильник, когда притащил несколько банок из магазина. Это было вчера, но казалось, что с того момента прошло несколько недель. Тело Буки, насквозь пропитанное одурманивающими веществами, устроило сознанию такую пытку, что секунды растягивались до часов. Бука не помнил, чтобы «кумара» проходили у него настолько плохо. Даже в тюремном заключении он испытывал меньше страданий, временно «спрыгивая» с серого порошка. А сейчас было очень тяжело. Но клин клином вышибался: мерзкая хмельная жидкость, которую Бука пил через силу, ненадолго приносила облегчение, и к нему возвращался рассудок. «Скололся, окончательно скололся! Впереди теперь только могила!» – такие неприятные мысли всплывали в его блестящей от мокрого липкого пота голове. Суставы снова закрутило. Бука смял опустевшую банку и кинул в противоположную стену. На белых обоях остались жёлтые капли. «А-а-а!» – от боли, поселившейся в каждой клеточке тела, Бука сжал зубы, из закрытых глаз снова полились слёзы. Кости будто раздувались, расщеплялись, и их осколки резали нутро, как зубья двуручной пилы – и так во всём теле. Бука заскулил и начал глубоко дышать – стало чуть легче.
Шлёпая мокрыми ногами по полу, в комнату вошёл Штырь. Он, голый и мокрый, схватил Буку за плечо и потянул на себя.
– Братан, пошли, пошли в ванную. Пошли, там полегче будет. – Штырь вёл скрюченного плачущего Буку в санузел. – Вот, вот так. – Штырь усадил его на край ванны и начал аккуратно опускать Буку в налитую воду, несмотря на свои трясущиеся от судорог руки. – Сейчас легче станет, сейчас…
Он открыл холодную воду и добрал объём до верха бортика. Пол сразу залило. Штырь и не думал вытирать натёкшее: так было проще стоять, дышать, жить в эти тяжёлые часы. Холодная лужа остужала горячие стопы. Бука понемногу успокоился. Он всё ещё сжимал кулаки и зубы, но по лицу было видно, что его муки ослабли. Штырь развернул длинный кран к раковине и подставил голову под струю воды. Приятная прохлада полилась на раскалывающийся от боли затылок. Её потоки проходили по вискам и заглушали пульс – Штырь перестал слышать, как его сердце качает кровь, как она течёт по венам.
Буке начало казаться, что вода постепенно превращается в кислоту: кожа стала гореть, будто её что-то жгло. А ещё всё чесалось, особенно предплечья, кисти и пах. Безумно захотелось найти одноразовую иглу для шприца, самую большую и острую, и воткнуть её в себя. Он чувствовал, что если проткнуть какую-нибудь артерию – станет хорошо. Тело требовало укола, в животе даже что-то заурчало от предвкушения. Бука принялся в нетерпении царапать плитку стены в ванной, хоть не было шприцов, не было и спасительного жгута, за который можно было бы потянуть, как за спасительный трос, и прекратить мучения, выбраться из беды. Бука вдруг понял, что сейчас умрёт. Он застонал:
– Штырь! Штырь!
– А? – раздражённо ответил ему тот сквозь шум воды.
– Штырь, я помру! Нужно лекарство! Лекарство, Штырь! Не слезем так!
– Заткнись! Два дня терпели!
– Штырь! Не слезем: дозняк был большой! Мы с ума сойдём! – Из глаз Буки снова полились слёзы. – Я тя прошу! Давай подлечимся!
– Так а на хрена всё это тогда было нужно? – Штырь ударил кулаком по борту раковины, но из-под струи воды голову не убрал.
– Давай лесенкой, лесенкой слезем! Так вернее!
Штырь молчал какое-то время, потом закрыл кран и пошёл искать полотенце.
– У Махи было? – крикнул он из комнаты, одевая штаны на небрежно вытертое дрожавшее тело.
Бука проскулил из ванной:
– Должно быть. Скажи, что отработаем.
– Как ты ей отработаешь-то? – Трясущийся Штырь вернулся в ванную в мокрой футболке.
– Скажи, что Бука придёт к ней и договорится за лекарство – иначе я буду гадом. Она поймёт, уже было такое. Давай, Штырь, беги к ней!
– А-ага.
Входная дверь хлопнула, и Бука остался один в холодной ванне. Ад внутри него ослабил хватку – тело ныло, но это можно было теперь как-то терпеть. До избавления осталось не больше часа: страдания от абстинентного синдрома сменились муками ожидания.
***
Никита и Валентина Ивановна ужинали за небольшим квадратным столиком на крохотной кухне и смотрели телевизор. Вот реклама сменилась кадрами из студии, а в нижнем углу экрана мелькнула стилизованная табличка: «Грани истины». Камера сделала облёт над головами массовки и приблизилась к столу причудливой формы, похожем на букву «С». На изгибе сидел ведущий, а по краям, напротив друг друга, – участники дебатов. В этом выпуске ими были какие-то незнакомые Никите люди из Академии наук, мужчина и женщина. В качестве оппонентов присутствовали Савинов – известный бизнесмен, ударившийся в политику, и учёный Шемушев. О первом несколько лет назад трубили все газеты: его выставляли то детищем мафии, то единственным честным отечественным предпринимателем. Но рядом с ним в кресле расположилась личность крайне одиозная. Никита помнил, как все вокруг обсуждали проект Августа Валериевича Шемушева «Овощи – людям». Около пяти лет назад Шемушев вдруг взялся из ниоткуда и пообещал решить проблему голода в бедных странах окончательно и бесповоротно. Новостные статьи и телепередачи транслировали его идею по созданию «суперкорнеплода». Этот корешок, по заверениям Шемушева, был бы источником всех необходимых витаминов и микроэлементов, при этом оставался бы неприхотливым сорняком, способным прорасти в самых экстремальных условиях. Спустя несколько недель информационного шума всё больше и больше академиков начали выступать с обличительными докладами против идей Шемушева. Научное сообщество довольно подробно прошлось по его проекту, указав в разгромных статьях и докладах на все нестыковки и ошибки в технологии «суперкорнеплода». После этого опальный учёный исчез из медийного пространства, и о нём ничего не было слышно. Про «Овощи – людям» тоже никто не вспоминал, кроме интернет-троллей и авторов анекдотов.
Ведущий телепередачи в очках с чёрной оправой и красивом серебристом костюме объявил:
– Итак, мы вернулись с рекламной паузы! Прямой эфир «Граней истины»! Наша сегодняшняя тема: «Человек – венец творения или материал для опытов»? Допустимо ли принимать к рассмотрению в Думе законопроект от партии «Правый взгляд», который позволит проводить испытания на людях? Останемся ли мы, собственно, людьми после такого? Август Валерьевич, вам слово!
Ведущий поправил упавшую на лоб белую прядь пышных волос и перевёл взгляд на Шемушева.
– Я считаю, да! – бодро начал пожилой учёный с большими залысинами на седой кудрявой голове. – Это та самая ступень развития общества, которую мы должны преодолеть следующей, чтобы наука наконец перестала заниматься построением корреляций и занялась работой непосредственно с объектом. Вакцины, препараты, трансплантации, различные технологии борьбы со злокачественными новообразованиями – тут поле непаханое! Вообще, задаваться самим вопросом мне кажется пустым, ошибочным времяпрепровождением. Безоговорочное: «Да»! Вы только представьте – сколько всего нового, полезного будет открыто и опробовано! Вспомните, как далеко шагнула медицина, когда был преодолён запрет на вскрытие тел! Нас ждёт светлое будущее!
Его оппонент с чёрной бородкой и редкими волосами на темени усмехнулся.
– Август Валерьевич, никто и не спорит, что научные открытия двигают нашу цивилизацию вперёд. Вопрос лишь в методах! То, о чём вы говорите, негуманно! Мы всё же живём в двадцать первом веке, и поэтому говорить всерьёз об использовании людей в качестве расходного материала, в лучшем случае, глупо. Вы всерьёз обсуждаете возврат к социальным отношениям времён Римской империи, когда на рабов смотрели как на говорящие орудия труда?! Август Валерьевич, последние попытки шагнуть в дикость и видеть в человеке только подопытного предпринимались в прошлом столетии в одном всем известном государстве, которое тоже двигалось к светлому будущему по телам замученных в концлагерях людей.
Шемушев укоризненно погрозил ему пальцем.
– Анатолий Павлович, вы сейчас хотите запутать зрителей и подменить понятия. Я ни в коем разе не упоминал страдальца истории – раба. Какие концлагеря? О чём вы? Я говорил, что опыты на человеке дадут нам лучшие результаты по сравнению с килограммами дохлых крыс, которых нужно ещё правильно обсчитать.
К полемике подключилась высокая темноволосая женщина средних лет, второй оппонент:
– Август Валерьевич, вы говорите о математических методах обработки данных как о чём-то крайне ненадёжном и вульгарном…
Учёный округлил глаза и удивлённо спросил:
– Это когда я так говорил?
Женщина, сделав вид, что не заметила, как её только что перебили, спокойно продолжила:
– Да вот секунд двадцать назад. Если вы забыли, то я вам напомню: математика – наука точная. Её инструментарий почти безграничен. Многие достижения современности были бы невозможны без математического моделирования. Так почему же вы подвергаете сомнению многолетний опыт обработки результатов: транспонирование на человека без вреда для него?
– Алла Николаевна, – почесав бровь, ответил Шемушев, – вы лучше меня знаете, что есть случаи, когда эта методика приводила к непредсказуемым, никем не предугадываемым последствиям при клинических испытаниях. Вы предлагаете упереться взглядом в формулы, чтобы не замечать погибших больных, которые надеялись на излечение. Это ведь последняя надежда всех этих несчастных людей, вступающих добровольцами в экспериментальные группы! Их всех заверяли, знаете ли, что препараты прошли лабораторную проверку и являются безвредными! Хватит смотреть на цифры – оглянитесь вокруг! Ваш подход давно устарел! Нужно двигаться вперёд, а не выбирать порядок констант!
По залу прошла волна аплодисментов.
Алла Николаевна пристально посмотрела на него и, когда шум стих, парировала:
– Возможно, ваши представления о математике и статистике гораздо ниже вашего же уровня хамства по отношению к науке и качества игры на публику, но научное сообщество не имеет к современным методикам серьёзных претензий. Опять же, наука развивается: появляются более совершенные методы, дающие более точные результаты. Но вам это неинтересно, мы это уже поняли по вашим чудным изысканиям в биоинженерии.
Шемушев, изобразив крайнюю степень утомлённости, вздохнул:
– Алла Николаевна, мы здесь собрались обсудить препятствия для прогресса в виде архаичных убеждений и примитивного страха перед новым, а вы сводите разговор к моей скромной персоне!
Анатолий Павлович удивился:
– А вы разве готовы обсуждать?
Но его перебила возмущённая Алла Николаевна:
– Да при чём тут?.. – Она на мгновение остановилась, а затем продолжила более сдержанно: – Я понимаю, что для вас может остаться загадкой язык математики, но он не является чем-то таинственным для тысяч лабораторий по всему миру, в которых исследователи каждый сезон…
И тут Никиту отвлекла мать:
– А вот у нас знаешь, что произошло на той неделе? – Никита принялся торопливо жевать, чтобы как можно скорее вернуть себе дар речи, а мать с энтузиазмом продолжала: – Лидия Михайловна шла с магазина и увидела вот что – электрики во двор въехали…
– Маааам, – протянул он, – там очень интересно! – Он показал ложкой на телевизор.
– А, всё-всё, – затихла Валентина Ивановна. – Ещё что-нибудь будешь? Может, хлеба? В холодильнике колбаска есть…
Никита помотал головой, отправляя в рот последний пельмень, и переключил всё своё внимание обратно на телепередачу.
– … я так считаю, – закончил свою очередную реплику Шемушев, чем вызвал в зале новую волну аплодисментов.
Его оппонентка удручённо покачала головой и опустила взгляд, чтобы скрыть свою взволнованность. Инициативу перехватил Анатолий Павлович:
– А что же вы скажете о самом «материале»? Кем, по-вашему, должны быть эти люди? Добровольцы? Но где вы найдёте столько добровольцев? Вы ведь отдаёте себе отчёт в том, сколько исследований проводится? Какой должна быть релевантная выборка?
– Ну, можно ограничиться только действительно важными… – начал было Шемушев.
В этот момент в дискуссию уверенно вступил Савинов, всё это время державшийся немного в стороне:
– Этот вопрос достаточно подробно изложен в предложенном правым блоком законопроекте: ими станут опасные асоциальные элементы.
Анатолий Павлович слегка улыбнулся.
– Позвольте спросить, а кого вы в них записали? Вы ведь тоже член одной из этих партий?
Савинов кивнул и продолжил:
– Да, я состою в «Правом взгляде» и участвовал в разработке этого проекта. К группе социальных маргиналов мы традиционно относим наркозависимых, – он начал показательно загибать пальцы на своей крепкой руке, – криминальных рецидивистов, лиц с тяжёлыми психическими расстройствами. Всех, кто не способен нормально и гармонично существовать в обществе.
Алла Николаевна оживилась:
– Подождите, но разве наркозависимые не способны жить в обществе? Когда эти люди обращаются за помощью в реабилитационные центры, желания вернуться к нормальной жизни у них хоть отбавляй. Почему вы решили поставить на них крест? А ранее судимые? В странах, где ими занимаются социальные службы, бывшие заключённые в меньшей степени склонны к возврату в криминал!
Савинов ответил:
– Записываю не я, а статистика. Вы, кстати, нам всем напоминали, что это наука, методикам которой следует доверять! И она нам уверенно говорит: более половины преступников становятся рецидивистами, даже после исправительных колоний! Что касается наркоманов, то советую на досуге подумать: где берёт деньги неработающий человек на ежедневную дозу, ради которой он готов на всё? Наркоманы, в среднем, успевают прожить по пять лет. Пять лет гарантированной преступной деятельности! Это болезнь нашего общества! Мы же за то, чтобы заставить служить таких существ на благо нашей страны хотя бы в качестве биологического материала!
Сидевший рядом с ним Шемушев не смог сдержать ехидной улыбки. По залу прокатилась волна оваций. Алла Николаевна не смогла себя сдержать и что-то неразборчиво крикнула своему оппоненту, но Савинов её не слышал – он смотрел в камеру, чтобы получился хороший кадр. На его пиджаке, ближе к воротнику, сиял металлический значок партии «Правый взгляд» – глаз с солярным символом вместо зрачка. Ведущий поднёс палец к гарнитуре, закреплённой у него на ухе, затем встал и замахал руками, требуя у зала тишины.
– Дорогие зрители, прошу вас успокоиться! У нас звонок в студию! Да, говорите, пожалуйста! Мы вас слышим! Здравствуйте!
Из динамиков, аккуратно спрятанных за декорациями студии, донёсся голос пожилого мужчины:
