Басни

Мирская сходка

 
          Какой порядок ни затей,
Но если он в руках бессовестных людей,
          Они всегда найдут уловку,
Чтоб сделать там, где им захочется,
                           сноровку.
 
 
В овечьи старосты у Льва просился Волк.
          Стараньем кумушки Лисицы,
     Словцо о нём замолвлено у Львицы.
Но так как о Волках худой на свете толк,
И не сказали бы, что смотрит Лев на лицы,
     То велено звериный весь народ
               Созвать на общий сход,
          И расспросить того, другого,
Что́ в Волке доброго он знает иль худого.
Исполнен и приказ: все звери созваны.
На сходке голоса чин-чином собраны:
          Но против Волка нет ни слова,
     И Волка велено в овчарню посадить.
          Да что же Овцы говорили?
     На сходке ведь они уж, верно, были? –
     Вот то́-то нет! Овец-то и забыли!
     А их-то бы всего нужней спросить.
 

Демьянова уха

 
          «Соседушка, мой свет!
          Пожалуйста, покушай». —
«Соседушка, я сыт по горло». – «Ну́жды нет,
     Ещё тарелочку; послушай:
     Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!» –
«Я три тарелки съел». – «И, полно, что за счёты:
          Лишь стало бы охоты, —
     А то во здравье: ешь до дна!
     Что́ за уха! Да как жирна:
Как будто янтарём подёрнулась она.
     Потешь же, миленький дружочек!
Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек!
Ещё хоть ложечку! Да кланяйся, жене!»
Так потчевал сосед-Демьян соседа-Фоку
И не давал ему ни отдыху, ни сроку;
А с Фоки уж давно катился градом пот.
     Однако же ещё тарелку он берёт:
          Сбирается с последней силой
И – очищает всю. «Вот друга я люблю!»
Вскричал Демьян: «зато уж чванных не терплю.
Ну, скушай же ещё тарелочку, мой милой!»
          Тут бедный Фока мой,
Как ни любил уху, но от беды такой,
          Схватя в охапку
          Кушак и шапку,
     Скорей без памяти домой –
И с той поры к Демьяну ни ногой.
 
 
Писатель, счастлив ты, коль дар прямой имеешь:
Но если помолчать во время не умеешь
     И ближнего ушей ты не жалеешь:
То ведай, что твои и проза и стихи
Тошнее будут всем Демьяновой ухи.
 

Мышь и Крыса

 
«Соседка, слышала ль ты добрую молву?»
     Вбежавши, Крысе Мышь сказала: –
«Ведь кошка, говорят, попалась в когти льву?
Вот отдохнуть и нам пора настала!» –
          «Не радуйся, мой свет»,
     Ей Крыса говорит в ответ:
     «И не надейся попустому!
     Коль до когтей у них дойдёт,
     То, верно, льву не быть живому:
     Сильнее кошки зверя нет!»
 
 
Я сколько раз видал, приметьте это сами:
     Когда боится трус кого,
     То думает, что на того
     Весь свет глядит его глазами.
 

Чиж и Голубь

 
     Чижа захлопнула злодейка-западня:
     Бедняжка в ней и рвался, и метался,
А Голубь молодой над ним же издевался.
«Не стыдно ль», говорит: «средь бела дня
               Попался!
          Не провели бы так меня:
          За это я ручаюсь смело».
Ан смотришь, тут же сам запутался в силок.
               И дело!
Вперёд чужой беде не смейся, Голубок.
 

Медведь у пчёл

 
          Когда-то, о весне, зверями
В надсмотрщики Медведь был выбран
                                над ульями,
Хоть можно б выбрать тут другого поверней
          Затем, что к мёду Мишка падок,
               Так не было б оглядок;
     Да, спрашивай ты толку у зверей!
          Кто к ульям ни просился,
          С отказом отпустили всех,
               И, как на-смех,
          Тут Мишка очутился.
               Ан вышел грех:
Мой Мишка потаскал весь мёд в свою берлогу.
          Узнали, подняли тревогу,
          По форме нарядили суд,
               Отставку Мишке дали^[71]
               И приказали,
Чтоб зиму пролежал в берлоге старый плут.
          Решили, справили, скрепили;
          Но мёду всё не воротили.
А Мишенька и ухом не ведёт:
     Со светом Мишка распрощался,
     В берлогу тёплую забрался
     И лапу с мёдом там сосёт,
     Да у моря погоды ждёт.
 

Зеркало и Обезьяна

 
Мартышка, в Зеркале увидя образ свой,
     Тихохонько Медведя толк ногой:
     «Смотри-ка», говорит: «кум милый мой!
               Что́ это там за рожа?
     Какие у неё ужимки и прыжки!
          Я удавилась бы с тоски,
Когда бы на неё хоть чуть была похожа.
               А, ведь, признайся, есть
Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:
Я даже их могу по пальцам перечесть». —
     «Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?»
               Ей Мишка отвечал.
Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.
 
 
               Таких примеров много в мире:
Не любит узнавать никто себя в сатире.
               Я даже видел то вчера:
Что Климыч на-руку не чист^[72], все это знают;
               Про взятки Климычу читают,
          А он украдкою кивает на Петра.
 

Комар и Пастух

 
Пастух под тенью спал, надеяся на псов,
          Приметя то, змея из-под кустов
          Ползёт к нему, вон высунувши жало;
          И Пастуха на свете бы не стало:
Но сжаляся над ним, Комар, что было сил,
               Сонливца укусил.
          Проснувшися, Пастух змею убил;
Но прежде Комара спросонья так хватил,
          Что бедного его как не бывало.
 
 
          Таких примеров есть немало:
Коль слабый сильному, хоть движимый добром,
     Открыть глаза на правду покусится,
     Того и жди, что то же с ним случится,
               Что с Комаром.
 

Рыцарь

 
          Какой-то Рыцарь встарину,
Задумавши искать великих приключений, —
          Собрался на войну
Противу колдунов и против привидений;
Вздел латы и велел к крыльцу подвесть коня.
     Но прежде, нежели в седло садиться,
Он долгом счёл к коню с сей речью обратиться:
«Послушай, ретивой и верный конь, меня:
Ступай через поля, чрез горы, чрез дубравы,
          Куда глаза твои глядят,
     Как рыцарски законы нам велят,
          И путь отыскивай в храм славы!
Когда ж Карачуно́в я злобных усмирю^[73],
В супружество княжну китайскую добуду
          И царства два, три покорю:
Тогда трудов твоих, мой друг, я не забуду;
          С тобой всю славу разделю:
          Конюшню, как дворец огромный,
          Построить для тебя велю,
А летом отведу луга тебе поёмны;
     Теперь знаком ты мало и с овсом,
Тогда ж пойдёт у нас обилие во всём:
Ячмень твой будет корм, сыта медова – пойло».
Тут Рыцарь прыг в седло и бросил повода,
А лошадь молодца, не ездя никуда,
     Прямёхонько примчала в стойло.
 

Тень и человек

 
Шалун какой-то тень свою хотел поймать:
Он к ней, она вперёд; он шагу прибавлять,
     Она туда ж; он, наконец, бежать:
Но чем он прытче, тем и тень скорей бежала,
          Всё не даваясь, будто клад.
     Вот мой чудак пустился вдруг назад;
Оглянется: а тень за ним уж гнаться стала.
 
 
     Красавицы! слыхал я много раз:
Вы думаете что? Нет, право, не про вас;
А что бывает то ж с фортуною у нас;
          Иной лишь труд и время губит,
     Стараяся настичь её из силы всей;
Другой как кажется, бежит совсем от ней:
Так нет, за тем она сама гоняться любит.
 

Крестьянин и Топор

 
Мужик, избу рубя, на свой Топор озлился;
     Пошёл топор в-худых; Мужик взбесился:
          Он сам нарубит вздор,
     А виноват во всём Топор:
Бранить его, хоть как, Мужик найдёт причину.
«Негодный!» он кричит однажды: «с этих пор
Ты будешь у меня обтёсывать тычину^[74],
     А я, с моим уменьем и трудом,
          Притом с досужестью^[75] моею,
     Знай, без тебя пробавиться^[76] умею
          И сделаю простым ножом, —
     Чего другой не срубит топором». —
«Рубить, что мне велишь, моя такая доля»,
Смиренно отвечал Топор на окрик злой:
          «И так, хозяин мой,
          Твоя святая воля,
     Готов тебе я всячески служить;
Да только ты смотри, чтоб после не тужить:
          Меня ты попусту иступишь,
          А всё ножом избы не срубишь».
 

Лев и Волк

 
     Лев убирал за завтраком ягнёнка^[77];
               А собачонка,
          Вертясь вкруг царского стола,
У Льва из-под когтей кусочек урвала;
И Царь зверей то снёс, не огорчась нимало:
     Она глупа ещё и молода была.
     Увидя то, на мысли Волку вспало^[78],
          Что Лев, конечно, не силён,
               Коль так смирён:
И лапу протянул к ягнёнку также он.
          Ан вышло с Волком худо:
     Он сам ко Льву попал на блюдо.
Лев растерзал его, примолвя так: «Дружок,
     Напрасно, смо́тря на собачку,
Ты вздумал, что тебе я также дам потачку:
Она ещё глупа, а ты уж не щенок!»
 

Ворона

 
Когда не хочешь быть смешон,
Держися звания, в котором ты рождён.
Простолюдин со знатью не роднися:
          И если карлой сотворён,
          То в великаны не тянися,
          А помни свой ты чаще рост.
 
 
Утыкавши себе павлиным перьем хвост,
Ворона с Павами пошла гулять спесиво –
     И думает, что на неё
     Родня и прежние приятели её
     Все заглядятся, как на диво;
     Что Павам всем она сестра,
     И что пришла её пора
Быть украшением Юнонина двора^[79].
Какой же вышел плод её высокомерья?
Что Павами она ощипана кругом,
И что, бежав от них, едва не кувырком,
     Не говоря уж о чужом,
На ней и своего осталось мало перья.
Она-было назад к своим; но те совсем
     Заклёванной Вороны не узнали,
          Ворону вдосталь ощипали,
     И кончились её затеи тем,
     Что от Ворон она отстала,
          А к Павам не пристала.
 
 
Я эту басенку вам былью поясню.
Матрёне, дочери купецкой, мысль припала,
          Чтоб в знатную войти родню.
          Приданого за ней полмиллиона.
          Вот выдали Матрёну за Барона.
Что ж вышло? Новая родня ей колет глаз
Попрёком, что она мещанкой родилась,
А старая за то, что к знатным приплелась:
          И сделалась моя Матрёна
               Ни Пава, ни Ворона.
 

Лиса-строитель

 
Какой-то Лев большой охотник был до кур;
     Однако ж у него они водились худо:
          Да это и не чудо!
     К ним доступ был свободен чересчур.
               Так их то крали,
          То сами куры пропадали.
Чтоб этому помочь убытку и печали,
Построить вздумал Лев большой курятный двор,
     И так его ухитить и уладить,
     Чтобы воров совсем отвадить,
А курам было б в нём довольство и простор.
          Вот Льву доносят, что Лисица
          Большая строить мастерица –
          И дело ей поручено,
С успехом начато и кончено оно:
          Лисой к нему приложено
          Всё, и старанье и уменье.
Смотрели, видели: строенье – загляденье!
А сверх того всё есть, чего ни спросишь тут:
Корм под носом, везде натыкано насесток,
     От холоду и жару есть приют,
И укромонные местечки для наседок.
          Вся слава Лисаньке и честь!
     Богатое дано ей награжденье,
          И тотчас повеленье:
На новоселье кур немедля перевестъ.
          Но есть ли польза в перемене?
          Нет: кажется, и крепок двор,
          И плотен и высок забор –
          А кур час от часу всё мене.
     Отколь беда, придумать не могли.
Но Лев велел стеречь. Кого ж подстерегли?
          Тое ж Лису-злодейку.
Хоть правда, что она свела строенье так,
Чтобы не ворвался в него никто, никак,
Да только для себя оставила лазейку.
 

Волк и Кот

 
Волк из лесу в деревню забежал,
     Не в гости, но живот^[80] спасая;
     За шкуру он свою дрожал:
Охотники за ним гнались и гончих стая.
Он рад бы в первые тут шмыгнуть ворота,
               Да то лишь горе,
          Что все ворота на запоре.
          Вот видит Волк мой на заборе
                    Кота
И молвит: «Васенька, мой друг! Скажи скорее,
          Кто здесь из мужичков добрее,
Чтобы укрыть меня от злых моих врагов?
Ты слышишь лай собак и звук рогов!^[81]
Всё это ведь за мной». – «Проси скорей Степана;
Мужик предобрый он», Кот-Васька говорит.
«То так; да у него я ободрал барана». —
          «Ну, попытайся ж у Демьяна». —
          «Боюсь, что на меня и он сердит:
          Я у него унёс козлёнка».
          «Беги ж, вон там живёт Трофим». —
«К Трофиму? Нет, боюсь и встретиться я с ним:
На меня с весны грозится за ягнёнка!» –
«Ну, плохо ж! – Но авось тебя укроет Клим!» –
«Ох, Вася, у него зарезал я телёнка!» –
«Что вижу, кум! Ты всем в деревне насолил»,
          Сказал тут Васька Волку:
Какую ж ты себе защиту здесь сулил?^[82]
Нет, в наших мужиках не столько мало толку,
Чтоб на свою беду тебя спасли они.
     И правы, – сам себя вини:
     Что ты посеял – то и жни».
 

Волк и Пастухи

 
Волк, близко обходя пастуший двор
     И видя, сквозь забор,
Что́, выбрав лучшего себе барана в стаде,
Спокойно Пастухи барашка потрошат,
     А псы смирнёхонько лежат,
Сам молвил про себя, прочь уходя в досаде:
«Какой бы шум вы все здесь подняли, друзья,
Когда бы это сделал я!»
 

Кукушка и Горлинка

 
Кукушка на суку печально куковала.
     «Что, кумушка, ты так грустна?»
Ей с ветки ласково Голубка ворковала:
     «Или о том, что миновала
          У нас весна
И с ней любовь, спустилось солнце ниже,
     И что к зиме мы стали ближе?» –
     «Как, бедной, мне не горевать?»
Кукушка говорит: «Будь ты сама судьёю:
Любила счастливо я нынешней весною,
     И, наконец, я стала мать;
Но дети не хотят совсем меня и знать:
     Такой ли чаяла от них я платы!
И не завидно ли, когда я погляжу,
Как увиваются вкруг матери утяты,
Как сыплют к курице дождём по зву цыпляты:
А я, как сирота, одним-одна сижу,
И что́ есть детская приветливость – не знаю». —
«Бедняжка! о тебе сердечно я страдаю;
Меня бы нелюбовь детей могла убить,
     Хотя пример такой не редок;
Скажи ж – так-стало, ты уж вывела и деток?
     Когда же ты гнездо успела свить?
          Я этого и не видала:
          Ты всё порхала, да летала». —
     «Вот вздор, чтоб столько красных дней
     В гнезде я, сидя, растеряла:
     Уж это было бы всего глупей!
Я яйца всегда в чужие гнёзды клала». —
«Какой же хочешь ты и ласки от детей?»
     Ей Горлинка на то сказала.
 
 
Отцы и матери! вам басни сей урок.
Я рассказал её не детям в извиненье:
     К родителям в них непочтенье
     И нелюбовь – всегда порок;
Но если выросли они в разлуке с вами,
И вы их вверили наёмничьим рукам:
     Не вы ли виноваты сами,
Что в старости от них утехи мало вам?
 

Гребень

 
Дитяти маменька расчёсывать головку
     Купила частый Гребешок.
Не выпускает вон дитя из рук обновку:
Играет иль твердит из азбуки урок;
          Свои всё кудри золотые,
     Волнистые, барашком завитые
          И мягкие, как тонкий лён,
Любуясь, Гребешком расчесывает он.
И что́ за Гребешок? Не только не теребит,
          Нигде он даже не зацепит:
          Так плавен, гладок в волосах.
Нет Гребню и цены у мальчика в глазах.
Случись, однако же, что Гребень затерялся.
          Зарезвился мой мальчик, заигрался,
          Всклокотил волосы копной.
Лишь няня к волосам, дитя подымет вой:
               «Где Гребень мой?»
               И Гребень отыскался,
Да только в голове ни взад он, ни вперёд:
          Лишь волосы до слёз дерёт.
          «Какой ты злой, Гребнишка!»
               Кричит мальчишка.
А Гребень говорит: «Мой друг, всё тот же я;
          Да голова всклокочена твоя».
Однако ж мальчик мой, от злости и досады,
     Закинул Гребень свой в реку:
     Теперь им чешутся Наяды^[83].
 
 
     Видал я на своём веку,
     Что так же с правдой поступают.
     Поколе совесть в нас чиста,
То правда нам мила и правда нам свята,
     Её и слушают, и принимают:
     Но только стал кривить душей,
     То правду дале от ушей.
И всякий, как дитя, чесать волос не хочет,
          Когда их склочет.
 

Скупой и Курица

 
Скупой теряет всё, желая всё достать.
     Чтоб долго мне примеров не искать,
     Хоть есть и много их, я в том уверен;
     Да рыться лень: так я намерен
     Вам басню старую сказать.
 
 
Вот что́ в ребячестве читал я про Скупого.
     Был человек, который никакого
     Не знал ни промысла, ни ремесла,
Но сундуки его полнели очевидно.
Он Курицу имел (как это не завидно!),
          Котора яица несла,
               Но не простые,
               А золотые.
          Иной бы и тому был рад,
Что понемногу он становится богат;
     Но этого Скупому мало,
          Ему на мысли вспало,
Что, взрезав Курицу, он в ней достанет клад.
И так, забыв её к себе благодеянье,
Неблагодарности не побоясь греха,
Её зарезал он. И что же? В воздаянье
Он вынул из неё простые потроха.