Kitabı oxu: «По ту сторону бесконечности»

Şrift:

THE OTHER SIDE OF INFINITY by Joan F. Smith

This edition published by arrangement with Curtis Brown Ltd. and Synopsis Literary Agency

Все права защищены. Любое воспроизведение, полное или частичное, в том числе на интернет-ресурсах, а также запись в электронной форме для частного или публичного использования возможны только с разрешения правообладателя.

ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Popcorn Books®

Cover Art © Max Reed

* * *

Для Люси и Тедди, которые еще достаточно молоды, чтобы поверить, что эта книга – о спасателе и всезнайке. Как же мне повезло, что я могу любить вас по эту сторону бесконечности!
И для тех, кто жалеет, что не может познать непознанное: я с вами.

Задумайтесь: как часто в нашей жизни нам просто везло, сколько всего было удачным стечением обстоятельств, а сколько – настоящим выбором? Как так выходит, что незначительные случайности могут изменить все? И если удачные обстоятельства могут все поменять, могут ли мелкие неудачи обладать такой же силой?
Адити Хорана. «Зеркало в небе»

Что люди могут выбирать, то они могут и изменить.
Мадлен Олбрайт

Глава первая

Ник

Люди всегда тонут тихо. Мне вбивали это в голову с первого дня занятий в клубе спасателей. И хотя в это трудно было поверить, я был готов. Каждый раз, когда я садился на раскаленный солнцем бетон напротив кресла спасателя, вдыхая запах хлорки, кокосового солнцезащитного крема, изредка – запах скошенной новым озеленителем травы, я говорил себе: «Ну-ка соберись, Ник». Некоторые ребята, занимавшиеся со мной в группе, рассказывали, что во время дежурства слушают подкасты – затыкают одно ухо наушником, – но не я. Я занимал свое место спасателя согласно расписанию и всегда смотрел на бассейн.

Красная спасательная трубка с четкими белыми буквами – я всегда обводил пальцем букву «С» в слове «СПАСАТЕЛЬ» – болталась у меня на талии, точно пенопластовая нашлепка на поручне американских горок в парке аттракционов. Я сканировал бассейн, как меня учили: вот три длинные дорожки, разделители мирно покачиваются на воде. Вот мистер Фрэнсис, учитель биологии в моей старшей школе, наматывает круги, как делает каждый день в десять часов утра. Обычное смешанное плавание. Баттерфляй, на спине, брасс и кроль. Каждый из шестнадцати кругов мистер Фрэнсис заканчивал изящным переворотом, а после возвращался к кофе и судоку.

Там, в воде, мистер Фрэнсис не вскрикнул. Он не заорал: «Ник, помоги мне!» Не ударился о борт во время переворота и не зацепился за разделитель. Нет, мое внимание привлекло небольшое движение – или, скорее, отсутствие всякого движения – второго посетителя бассейна в то утро, девушки, загоравшей рядом с креслом спасателя.

До этого я лишь пару раз видел ее в окрестностях нашего комплекса. Она пряталась от солнца под шляпой – бабушкиной, похожей на те, что носили девушки в 1950-х годах. Девушка не надела ее на голову, а надвинула на лицо. Черно-белая, с шестиугольниками, шляпа выглядела так, будто кто-то взял футбольный мяч, разрезал его пополам и натянул на гигантскую фрисби. С бортика я видел только шляпу и длинные загорелые ноги, на которые я решительно отказывался смотреть, хотя они были такими, что моя бабушка назвала бы их великолепными. Я, в отличие от бабушки, не занимаюсь объективацией людей. Ее босые ступни покачивались в ритме песни, которой я не слышал.

Говорят, подобные вещи происходят «в мгновение ока» или «за долю секунды». Думаю, люди пользуются такими избитыми выражениями, потому что те правдивы. Все произошло за долю секунды: вот мистер Фрэнсис закончил восьмой круг – он плыл на спине; «Шевроле-Люмина» миссис О’Мэлли подъехала к зоне разгрузки, битком набитая всяким снаряжением для бассейна; нога девушки, отстукивавшая ритмичную мелодию, внезапно замерла.

Что-то было не так, и это ощущалось в воздухе. Что-то не то. Меня окатило тревогой – как мама обливает глазурью булочки с корицей. Всеобъемлющее, это чувство мгновенно проникло туда, где ему совсем не место. И примерно за три секунды я понял: я слышу только ветер. Не плеск волн от плавных энергичных гребков мистера Фрэнсиса, плывущего брассом.

Я вгляделся в бассейн. Мистер Фрэнсис покачивался на воде лицом вниз, хотя всего несколько секунд назад он плавал. Слева от его головы воду пачкало что-то похожее на клубничный сок – кровь, конечно, это была кровь.

Я мгновенно вскочил на ноги, сжав онемевшими пальцами красную спасательную трубку. Сердце колотилось где угодно, только не в груди: в ушах, в мокрых от пота подколенных ямках, в животе. Я приготовился нырнуть, а мой мозг вопил: «Давай же, Николас, плыви к мистеру Фрэнсису! Ему нужно сделать искусственное дыхание, это сердечный приступ, нет, нет, там кровь, я должен сделать искусственное дыхание, тридцать нажатий в минуту, затем вдох, что за песня, там нужна песня для поддержания ритма, ее еще пели в “Офисе”, это Bee Gees “Stayin’ Ali-i-i-i-ive”…»

Только мои ноги не двигались. Я взглянул на них: белый солнцезащитный крем блестел на белых ступнях. Подошвы словно приклеились к раскаленному бетону с примесью щебенки; казалось, я стою на горящих углях. Я чуть согнул колени, готовясь нырнуть, но… ничего. Казалось, что из пяток проросли корни, пробили бетон и зарылись глубоко в землю.

Еще раз. Я пытался заставить себя сдвинуться с места.

И еще раз.

Давай Ник пошел пошел пошел

Все это лишь доли секунды, миг, крупица времени. Но этого хватило, чтобы девушка, больше-не-притоптывавшая-ногой, сорвала с лица шляпу, вскочила с шезлонга и в три грациозных быстрых шага добежала до бассейна. На полпути она обернулась и посмотрела мне прямо в глаза.

– Чего застыл? Давай! – крикнула она. – Сделай же что-нибудь!

Ее слова будто освободили меня от оков, я упал в воду с отвратительным – и болезненным – шлепком. Это мне наказание за бездействие. Под водой мысли прояснились. Я стиснул зубы. Почему я застрял там?

Когда я всплыл, девушка была уже в полуметре от мистера Фрэнсиса, который все еще странно, очень странно покачивался в воде.

– Поддержи его за шею и переверни! – крикнул я, мысленно прокручивая в голове все, что знал об оказании первой помощи.

Девушка нырнула, но не глубоко – она скользила по воде легко, словно в наших «Солнечных Акрах» завелась русалка. Я рванул к ним самым быстрым кролем в своей жизни, ужасно злясь на себя – ну почему тело меня не слушалось? – и в то же время умирая от страха.

Если мистер Фрэнсис… Горло мое сжалось. Я не мог заставить себя закончить эту фразу. Но если бы он умер, смог бы я простить себе эту задержку? Насколько важна секунда?

Памятка спасателя: «Каждая секунда на счету».

Девушка подплыла к мистеру Фрэнсису и перевернула его, обхватив рукой за шею:

– Он не дышит.

Мои внутренности завязались узлом от паники. Мистер Фрэнсис. В следующем году он вроде должен был вести у меня факультатив. Я зарычал – спасательная трубка мешала мне плыть быстро.

Наконец, наконец, наконец-то я добрался до мистера Фрэнсиса и девушки – она осторожно подталкивала его к краю бассейна.

– Можешь взять его за ноги? – спросил я.

– Да.

– Мистер Фрэнсис, – позвал я. Его рот приоткрылся, щеки побледнели. – Мистер Фрэнсис, это я, Ник. Вы меня слышите?

Тишина. Я выдохнул:

– Хорошо, меняемся. Я возьму его за шею на счет «три».

Как ни странно, пока я считал до трех, то слышал мамин голос. В своей школе она проводила лотерею в качестве рекламы «Программы погружения во французский язык». Родители хотели, чтобы я тоже в ней поучаствовал, но потом поняли, что из-за дислексии учеба и на родном языке для меня стресс.

Un, deux, trois.

На счет «три» я просунул руку под ладонь девушки, сменив ее на шее моего учителя. Его волосы были мокрыми и колючими. И все, о чем я мог думать, – как грубо и неправильно вот так вторгаться в его личное пространство.

– Дело не в позвоночнике. – Девушка подвинулась и взялась за ноги мистера Фрэнсиса.

– Мы пока не знаем. – Я закашлялся, вода попала в горло. – Хорошо. Снова на счет «три» – поднимаем его на бортик.

Вместе мы вытащили мистера Фрэнсиса из бассейна. Я обхватил его шею, как меня учили на занятиях для спасателей, – нужно следить за тем, чтобы она оставалась на одной линии с позвоночником. Кожа мистера Фрэнсиса была серой и прохладной на ощупь. Под носом – розоватые разводы.

– Я звоню 911. – Девушка встала.

– Воспользуйся телефоном на стене у бассейна. – Я сложил вместе указательный и средний пальцы и прижал их к артерии под челюстью мистера Фрэнсиса. – Это стационарный телефон, номер привязан к адресу.

Голосовые связки не слушались от ужаса. Я забыл, как дышать. Мои глаза выхватывали отдельные кусочки, все расплывалось. Я уставился на капельки воды в седеющих волосах мистера Фрэнсиса, и с губ сорвался тоненький всхлип.

Девушка вернулась и встала рядом с мистером Фрэнсисом. Я пересел, оказавшись напротив нее, и опустился на колени у его груди:

– Пульса нет.

Ее темно-карие глаза внимательно смотрели на меня.

– Ему нужна сердечно-легочная реанимация.

Какая-то нервная энергия, буйная, яркая, быстро наполнила меня. И я тут же понял, что это.

Сомнение.

Я уделил внимание – такое «это реально важно» внимание – этой теме во время обучения. Какой-то парень на занятиях в шутку танцевал с манекеном для отработки навыков СЛР, и меня это взбесило.

В бассейне жилого комплекса в моих руках были жизни. Человеческие жизни. Я-то надеялся, что если буду уделять внимание тренировкам, то мне никогда не придется применять эти навыки на практике.

Но теперь пришлось. И этот трескучий вой ужаса в моей голове был так же знаком мне, как и мое собственное лицо, – и даже лучше. Как будто меня попросили что-то прочесть вслух, пока я стою голый и жонглирую. Я прочистил горло.

– Знаю.

– Ты уже делал искусственное дыхание?

Я покачал головой.

– А ты умеешь?

Ее челюсть двинулась вперед и назад.

– Да.

Я наклонил голову мистера Фрэнсиса и прижался ртом к его губам, сделав два быстрых неумелых вдоха. К счастью, я не забыл, что не нужно выдыхать слишком сильно и чересчур надувать его легкие.

– Хорошо, – пробормотал я, а мой мозг вновь и вновь прокручивал каждый следующий шаг. Stayin’ Alive. – Теперь нужно надавить на грудную клетку.

– Подожди. – Голос девушки звучал громче, чем раньше. Жестче. Она подняла ладонь. – Я этим займусь. А ты делай вдохи.

Мое облегчение было похоже на наворачивающего круги щенка лабрадора – такое явственное, что я мог бы взять его на руки и прижать к себе.

– Ты уверена?

Она встала на колени и положила ладони на грудь мистера Фрэнсиса. В ровном темпе девушка давила весом своего тела на его. С каждым толчком тело мистера Фрэнсиса содрогалось.

– Давай же, – бормотала она. Через тридцать толчков девушка откинулась назад, а я наклонился и два раза выдохнул ему в рот.

– Почему ничего не получается?

– Это… – начала она, снова положив руки на грудь мистера Фрэнсиса, и его лицо вдруг напряглось.

Я инстинктивно повернул его голову. И вот он, под моими пальцами: пульс. Гулкий грохот крови, медленно набирающий обороты. Казалось, будто в горле мистера Фрэнсиса поселилась колибри. Вода с силой выплеснулась из его рта, заливая мои бедра и пропитывая бетонный пол. Мистер Фрэнсис открыл глаза и кашлянул. Раз, два. Новая порция воды изверглась из его глотки.

Затем он сделал вдох. Он мог нормально дышать.

– Мистер Фрэнсис! Это Ник. Вы меня слышите?

Он снова закашлялся.

– Это было… – прохрипел мистер Фрэнсис. – Неприятно.

Он закрыл глаза. У меня в крови бурлил адреналин, руки и ноги тряслись, лицо горело от ужаса последних минут, от осознания, что могло случиться. Погибший учитель. Колебания, попытки все исправить, и вот уже бассейн почти – почти – превратился из довольно старого, но чистенького бассейна в место смерти, которую меня учили предотвращать.

Я перевел взгляд на девушку:

– Мы сделали это. Ты это сделала.

Ее глаза такого насыщенного карего цвета – цвета почвы, особенно на фоне водной глади, – встретились с моими. Девушка наклонила голову:

– Что случилось?

– О чем ты? – спросил я, хотя мы оба знали, что́ она имела в виду: мою нерешительность. Момент, когда я должен был нырнуть, но вместо этого прирос к земле. Плечи мои поникли. Ветерок обдувал нас троих, но дрожали только мы с девушкой. – Я не знаю. А еще я не знаю, как тебя благодарить.

Она посмотрела вниз, на лужицу воды, ранее находившуюся внутри мистера Фрэнсиса, и скривилась:

– Я… Мне нужно идти.

Я наклонил голову, услышав виу-виу – выли сирены скорой.

– Идти? Но куда?

– Домой.

– Подожди. – Я потряс мистера Фрэнсиса. Его веки затрепетали, глаза открылись и снова закрылись. Но дыхание было ровным. – Но почему?

Девушка уже вернулась к своему шезлонгу, сунула ноги в шлепанцы, закинула сумку на плечо. Затем побежала трусцой к выходу, но споткнулась.

– Просто мне пора домой, – ответила она, восстанавливая равновесие.

– Но… – Я посмотрел на мистера Фрэнсиса, потом на нее. – Как тебя зовут?

На другой стороне комплекса машина скорой пронеслась по «лежачим полицейским».

Девушка взялась за ручку ворот и обернулась:

– Десембер.

– Подожди. Я Ник. Пожалуйста, подожди, ладно?

– Прости. – Девушка сжала сумку в руках – и зашагала прочь. Длинные волосы развевались у нее за спиной.

Я остался сидеть где сидел, озадаченно глядя ей вслед. Когда кто-то чихает, вы говорите ему: «Будь здоров!» Когда у вас чешется ухо, вы его чешете. Когда ваша младшая сестра падает, вы помогаете ей подняться.

Когда вы вместе возвращаете кого-то к жизни, то так просто не уходите.

Разве нет?

Глава вторая

Десембер

Я выбежала из бассейна с одной-единственной целью – как можно скорее добраться до дома. По вискам струился пот. Чертил пунктирную линию на спине и скапливался прямо над плавками купальника. Ноги шлепали по асфальту, я шла все быстрее и быстрее, мокрые волосы бились о голую кожу плеч. Я втянула воздух в легкие, пытаясь унять ужас, потому что я действительно, по-настоящему все испортила, когда спасла того незнакомца.

Возможно, это не самая обычная реакция на поворотный момент, но я никогда не мыслила стандартно. Честно говоря, такое чувство я испытывала прежде лишь однажды.

И мне не понравилось.

У меня подкашивались колени и сводило ноги: что-то происходило, и, как бы я ни старалась проскочить мимо, избежать этого, отринуть, – я не могла убежать от себя.

Ты должна была просто наблюдать, а не менять ход событий.

По коже побежали мурашки, волоски на руках встали дыбом, несмотря на теплый солнечный свет и жар от физического напряжения. Через десять шагов я споткнусь, так что я приготовилась. Все знают, что нельзя бегать в шлепанцах, но я с точностью до секунды знала, что через четыре,

три,

два,

один шаг я подверну лодыжку, споткнувшись о камень, торчащий из тротуара, где десять лет назад каменщик переписывался со своей девушкой, укладывая раствор.

И… один. Готово.

Я попыталась смягчить падение, перекатившись, чтобы не задеть лодыжку. «Наградой» мне стало жесткое, неприятное ощущение: кожа ободралась о бетон. Пара секунд – я перевела дыхание и села, чтобы осмотреть ссадину. Асфальт подо мной потемнел – еще бы, я только что вымокла в бассейне.

Больше всего на свете мне хотелось, чтобы всего этого сейчас не происходило. Точно так же я не хотела ничего из того, что последует дальше, – ни головной боли, ни усталости, ни привыкания к тому, каким станет мир, – и все это по моей вине.

Я изменила нечто важное в том, как Все Должно Было Быть. Нарушила правила. Не то чтобы в моей игре под названием «Жизнь» были правила, но все же. Я смахнула гравий с ладони и проворчала:

– Вот черт.

Я закрыла глаза, на мгновение представив себе самые простые удовольствия – толстое пушистое одеяло, подаренное дядей Эваном на Рождество, солнце, бьющее в лоб, пока я стою под уличным душем у старого летнего домика, где мы останавливались когда-то давно. До того как уехала мама, до того как заболела Кэм.

Я бы все отдала, чтобы воспринимать этот мир только через призму самой себя. Ужасно утомительно наслаждаться чем-то, когда ты знаешь все на свете. Я подтянула колени к груди и положила на них голову, стараясь не заплакать.

До того как оказаться в бассейне, я понимала:

в отличие от других важных событий, происходящих в мире в тот миг (грабитель врывается в торговый центр в Йокогаме, ребенок рождается в палате 204 в модной больнице в центре Нью-Йорка, дошкольники плавят восковые мелки в Барселоне),

это я увижу собственными глазами. Я стану свидетелем того, как человек утонет.

* * *

Представьте себе память как коллекцию. Стеклянную банку с разноцветными шариками жвачки, и с каждой секундой их становится все больше. Одни на виду, их легко ухватить; другие спрятаны в глубине. Они ваши – до тех пор, пока смерть не разлучит вас. И – как это происходит с игрушками из коробок с хлопьями или карточками «Монополии» из «Макдоналдса» – вы просто собираете их и копите, пока не бросите это дело.

Моя память не похожа ни на чью другую. С первых секунд жизни в моей голове были собраны не только все мои шарики-воспоминания (ладно, бóльшая их часть), но и воспоминания всех людей – тех, кто жил или будет жить.

Я могу получить общее представление о чувствах и мотивах людей, но не знаю, о чем они думают. Этакое всеведение с солнечными очками на глазах. Воспоминания о мире у меня не имеют точной привязки ко времени, но я могу предположить, когда произошли события, опираясь на подсказки: возраст людей, которых я знаю, одежду и качество картинки. Если речь идет о прошлом, изображение будет ясным и четким, если о будущем – туманным, более-менее точным, но переменчивым.

Наука определила бы меня как ясновидящую. А еще ученые бы сказали, что я не существую – потому что мое существование не доказано. Но вот она я: сижу на розоватой брусчатке справа от презентабельного жилого комплекса. И что мне известно? Что я знала всегда? Это одновременно просто и ужасно сложно. Я знаю все, что произойдет, за одним исключением – очень личным.

Возможно, вы слышали, что время описывают как линию, или струну, или одно из измерений. Может быть, вы слышали, как пациенты с болезнью Альцгеймера – например, моя бабушка Кэм – представляют время? В виде нити, свернутой в клубок. На самом деле все это неправда.

Я видела нити времени; и я знаю, кто их прядет – человек или существо, которое перебирает их и окрашивает в самые яркие, невероятные цвета.

* * *

Тот момент в бассейне был из моей коллекции жевательных шариков. Я видела, как мистер Фрэнсис утонул.

Существует два вида утопления: со смертельным исходом и без. Мистер Фрэнсис должен был начать тонуть, но технически выжил бы – потому что Ник должен был его спасти.

(Должен был.)

Я видела, как Ник застынет, переживая какой-то внутренний кризис, и мистер Фрэнсис слишком долго пробудет в воде без кислорода. За этим последует ошибочно выполненный непрямой массаж сердца, который самым пагубным образом повлияет на мозг мистера Фрэнсиса.

А это, в свою очередь, заставит Ника всю жизнь мучиться сомнениями, эмоционально уничтожит парнишку и ввергнет в пучину тревоги. Спасатель будет помнить о случившемся до конца своих дней и бояться что-либо сделать.

Я не должна была вмешиваться, потому что я не могу менять реальность. Поверьте мне. Я пыталась. В итоге все происходит так, как должно. Я знала, что должна:

откинуться на шезлонге,

стать свидетельницей печального, но героического поступка, в результате которого жизни Ника и мистера Фрэнсиса изменятся навсегда,

жить дальше.

(Но.)

Но.

Я не могла этого вынести. Не могла просто смотреть, как Ник колеблется, и ждать, как дальше будут разворачиваться события. Наблюдая за Ником сквозь полуприкрытые веки, заткнув уши музыкой, я почувствовала притяжение. Толчок. Желание спасти его. В нем было что-то такое, чего я не ожидала почувствовать, – что-то теплое, текучее, но странно надежное.

Бóльшую часть времени, пока мой мозг жужжал и пощелкивал в океане событий прошлого, настоящего и будущего, я не обращала внимания на то, что творится вокруг. Я берегла свое зрение для обыденного: для дядиных джинсов, перепачканных травой и бензином, грузчика, роняющего коробки, случайных фильмов, передач или книг, помогающих убить время, хоть я и была ходячим спойлером.

Но в тот момент я действительно была там. Пластик шезлонга прилип к моей спине мокрыми неприятными полосками, и на меня снизошло чудовищное озарение: я должна просто… наблюдать за тем, что происходит сейчас, в реальном времени. Откинуться на шезлонг, расслабиться и принять ужасный конец прежней жизни этих двух людей.

Я не могла так поступить. И хотя я миллион раз пыталась изменить другие события, я все же попробовала еще раз – не веря, что у меня получится. Но все получилось.

Всю жизнь мне приходилось прятать чувства за воображаемой плотиной. И вес всего мира нельзя точно измерить на весах из супермаркета, а со стрелкой, постоянно раскачивающейся между «чересчур» и «недостаточно», можно наделать ошибок – столько же, сколько хирург, оперирующий бензопилой. Но теперь то, что удерживало мои чувства и меня на плаву, сломалось. Я судорожно вздохнула и оставила попытки не разрыдаться.