Kitabı oxu: «Пропал ли без вести? Автобиографическая повесть бывшего военнопленного»

Şrift:

Редактор А. С. Ганькина

Дизайн-макет обложки: Н. Б. Баймашкин

ISBN 978-5-0065-7409-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

«Пропавшие без вести» солдаты в годы Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. Сколько их было?

Наша военная статистика на этот вопрос до сих пор не дает ответа, несмотря на то, что в последнее время материалы о проблеме «пропавших без вести» все чаще публикуются в печати.

Десятилетиями в редакции идут письма о тех, кто в войну «пропал без вести», об отношении к ним, памяти о них.

Все еще остается неизвестной судьба миллионов солдат Великой Отечественной войны, «пропавших без вести».

В извещениях, посылаемых семьям, писалось: «Пропал без вести». Это вселяло надежду у родственников, что, может быть, их близкие еще живы. Надежда теплилась долгие годы, но, увы, в подавляющем большинстве случаев не сбылась. «Пропавший без вести» – это: убит в боях, в которых нельзя было похоронить, убит в разведке или попал в плен.

Именно плен составил основную часть «пропавших без вести». Миллионы там и погибли. По данным западногерманских исследователей, из 5,7 миллиона советских солдат, плененных за годы войны, погибли в лагерях от голода, болезней, убитых при попытке к бегству и другим причинам более 4 миллионов. Итак, живыми после войны осталось около 1,7 миллионов. Из них вернулись на родину не более 1,3 миллиона человек. Остальные разбрелись по всему свету.

Более 4 миллионов солдат, погибших в плену в Германии, – это только часть всех «пропавших без вести».

Другая часть – это бесчисленные убитые, не похороненные на поле боя, особенно в первые два года войны. Кто считал павших солдат на гигантском фронте от Мурманска до Черного моря, когда мы отступали до самой Волги?

Тогда в «котлах» и окружениях оказывались штабы частей с документацией, и, естественно, было не до учета потерь.

Война закончилась 45 лет назад, а до сих пор в разных местах находят безымянные останки павших солдат. Сколько же их, составляющих вторую часть «пропавших без вести»?

К сожалению, ответ один: «Бог его знает».

Волею судьбы я один из тех, кто возвратился на родину в конце 1945 года, а до этого числился «пропавшим без вести».

Известно, что многие военнопленные, вернувшиеся на родину в Советский Союз, сразу же попадали в «родные лагеря» и еще долго были оторваны от своих близких. Этим путем прошел и я.

О войне, плене, событиях после освобождения из плена и возвращении на родину – мой рассказ.

К.И.Воробьев

Глава I. Война
/1941—1942 гг./

Наступило лето 1941 года. Я, студент Киевского политехнического института, перешел на последний, пятый курс. Впереди летний отдых, беззаботная жизнь. В те годы, когда я учился (1937—1941), почему-то студентов не привлекали к работам на стройках или в колхозах.

Утром 22 июня, выходя умываться в общежитии студентов института по ул. Полевой, ребята говорят: – «Война. Как, ты разве не слыхал? Бомбили завод „Большевик“. Немцы вероломно напали на Советский Союз», – беспрерывно сообщало радио.

– Ну, и что, – думал я, как и многие другие, – дадим им по «морде», ведь у нас непобедимая Красная Армия. Жаль только испорченного лета, и особенно мы тогда жалели, что отменялся на неопределенный срок футбольный матч между киевским «Динамо» и ЦДКА, который должен был состояться 22 июня.

3 июля состоялся городской митинг в Пушкинском парке – выступал Хрущев. Я хорошо слышал его слова: «Немцы в Киев не пройдут», после чего он быстро сел в машину и уехал. Как потом выяснилось, Никита Сергеевич постарался не задерживаться в Киеве.

Возвращаемся с митинга и начинаем задумываться – о каком Киеве шла речь, ведь война идет на границе, за 600 км от Киева. Народ пользовался только слухами, никакой официальной информации о положении на фронте, а фронт был гигантский, – не было. И только теперь, когда пишу эти строки, я убежден, что не только мы – народ, а и наши руководители не представляли тогда, какая это будет война. Не подготовили к ней страну и народ, обрекли их на гигантские материальные и людские потери, невыносимые страдания.

Живем пока в общежитии КПИ, в городе круглосуточно работают военкоматы, идет мобилизация. Получаю и я повестку явиться в военкомат по ул. Артема, 15. Мне выдали предписание, чтобы я явился 11 июля 1941 г. в 16.00 на железнодорожный вокзал в команду для отправки в г. Москву на учебу в автобронетанковую академию. Команда наша оказалась вся из студентов, аспирантов и даже преподавателей институтов Киева. Выбраны здоровые, сильные, молодые люди.

Всю ночь мы просидели в вагонах, и только 12 июля состав был отправлен в Москву.

Прибыли, живем на казарменном положении: строем на занятия и в столовую с песнями, вечером поверка и в 22.30 отбой.

Учат нас только военному делу: стрельба из всех видов оружия, автодело, устройство танка, связь, ремонт военной техники.

Мы – студенты многих вузов страны, заменили слушателей военных академий в Москве, которые в спешном порядке были отправлены в воинские части на фронт.

В Москве начали готовить к эвакуации кое-какие заводы и учреждения. По ночам дежурили на чердаке в здании академии – обезвреживали зажигательные бомбы. Утром занятия, очень мало строевой подготовки – наконец дошло, что больше надо заниматься обучением обращаться с оружием, боевой тактикой, а не строевой «показухой».

Неутешительные шли вести с фронтов: взята Полтава, Киев в окружении, пал Смоленск, Вяземское окружение наших армий. В сентябре немцы вошли в Киев, началась блокада Ленинграда.

В чем дело, кто в ответе за все это?

В начале октября наша рота не пошла на занятия, нас привезли на вокзал, где мы грузили в вагоны вещи и семьи преподавателей нашей академии и других учреждений. Следом направлялись в Ташкент. Значит, дело очень серьезное. Москва готовится к худшему.

Спустя несколько дней на вечерней поверке меня и других товарищей предупредили, чтобы утром были готовы с личными вещами. Ранним утром построили и сообщили, что мы направляемся в ГАУ /главное артиллерийское управление/. Все держалось в полном секрете, что нас ждет – полная неясность. На вопрос – закончили ли мы учебу, дежурный офицер ответил, что всем нам присваивается звание воентехника 2-го ранга, и наша учеба в академии закончена.

Только по прибытии в здание ГАУ было сказано, что каждый из нас будет зачислен на офицерскую должность в особые части – гвардейские минометные дивизионы.

Я был зачислен в 6-й ОГМД /отдельный гвардейский минометный дивизион/. Формировались мы в Измайловском парке в Москве, там впервые я увидел боевые машины – «катюши». Я назначен на должность пиротехника дивизиона с совмещением обязанностей начальника ГСМ /горюче-смазочных материалов/.

Тогда, в октябре 1941 г., это новое оружие /реактивные снаряды/ усиленными темпами развивалось и эффективно применялось в боевых действиях. Наш 6-й ОГМД состоял из трех батарей, в каждой по четыре боевых установки «катюш» типа «БМ-8». Дальность полета снаряда до 4 км, все на автомобилях: установки на базе «ЗИС-6», остальное – «газики» и «ЗИС-5». Тактика боя была следующая /эта тактика выработана в условиях отступления/: боевые установки выдвигались на 3—4 км от передовой в распоряжение той или иной части, которую мы поддерживали огнем, и по артиллерийским данным батарея или весь дивизион давали залп по противнику, вернее, по площади, занимаемой противником. Залп дивизиона – это 12 установок, у каждой по 16 снарядов, – итого: в течение каких-то 12—15 сек. на противника обрушивается 192 снаряда. После залпа установки немедленно уезжают в тыл за 20—80 км от передовой. Все остальные автомашины и службы дивизиона во время залпа находятся в тылу. Такие дивизионы «катюш», обладая хорошей мобильностью, будучи подчиненными только штабу армии, все время находились в движении и поддерживали своим огнем там, где это было необходимо.

Формировались мы пять дней. За это время ознакомились с техникой, нагрузились полным комплектом снарядов, горючим, продовольствием. Абсолютно все: машины, личное оружие, а также обмундирование /уже зимнее/ было новое, как говорят, «с иголочки». Опишу, как был одет я – воентехник 2-го ранга: теплое нательное белье, гимнастерка и брюки суконные, телогрейка меховая, шапка-ушанка. Кроме того, шинель, полусапоги, валенки. Сапоги хромовые у меня были еще из академии.

Командиром дивизиона был ст. лейтенант Дибрава с Украины. Рядовой состав, в том числе водители, в основном с Кубани, много пожилых. Здесь ставился расчет на опытность водителя, особенно водителей боевых установок. Все мы, офицеры и солдаты, считали, что дивизион будет придан одной из армий, ведущей оборонительные бои на подступах к Москве. Однако это было не так /ох, эта секретность!/. Знали о маршруте дивизиона три человека: командир, комиссар, начальник штаба.

Наконец, команда «по машинам», и дивизион двинулся по улицам опустевшей Москвы на Ярославль. Там погрузились на железнодорожные вагоны и через ночь прибыли на какой-то полустанок. Уже вечером разгрузились при полной темноте, находимся в 30 км восточнее г. Тихвина – важнейшего железнодорожного узла Северной дороги, который немцы неделю тому назад заняли. Это была последняя декада ноября 1941 года.

Положение блокируемого Ленинграда еще более усложнилось. Ставилась задача войскам Волховского фронта освободить г. Тихвин, а затем г. Волхов, обеспечив снабжение Ленинграда по Северной железной дороге. Тут же, у полустанка, Дибрава и командиры батарей вместе с командиром пехотной части, которую мы должны были поддерживать огнем, выработали план действий, и установки, уже заряженные, выехали на боевой рубеж.

Наш хозвзвод, в котором я числился, выехал на отведенное ему место. По войскам противника, занявшего г. Тихвин, дивизион дал два залпа. Ты помнишь, читатель, это около 400 снарядов, почти одновременно обрушившихся на позиции противника. Нужно сказать, что немцы на этом фронте еще не знали о «катюшах», и эти залпы произвели на них потрясающее действие. Добавим к этому, что еще два аналогичных дивизиона «катюш» с других участков тоже дали залпы по Тихвину. К сожалению, о действии реактивных снарядов, «катюшах», не знали не только немцы, но и наши солдаты и офицеры. Так как стрельба ведется по площади, то бывали случаи, когда снаряды задевали и свои войска, передовые траншеи, которые находились в непосредственной близости от противника.

При помощи реактивных, минометных частей наши войска освободили г. Тихвин, и вслед за ними наш дивизион вошел в пригород. Освобождение Тихвина имело большое значение в то тяжелое время 1941 года. Войска воодушевились, поверили в свои силы, что «не такой страшный черт, как его малюют».

Если бы тогда (это мое личное мнение) бросить для развития дальнейшего успеха хотя бы одну хорошо укомплектованную мотомеханизированную армию, придав ей полк «катюш», то, возможно, и не было бы трагедии Ленинграда. Но, к сожалению, сил у нас не хватало. В боях за г. Тихвин участвовали войска слабо укомплектованных 40-й и 52-й армий. Все лучшие боевые части, как у нас, так и у противника, были брошены под Москву. В боях за Москву решалась тогда наша судьба.

Дивизион занял несколько домов на окраине Тихвина, на дворе – декабрь 1941 г., начало суровой зимы. Подходит ко мне старшина хозяев Ванюгин, докладывает: «Лейтенант, я поставил бензовозы возле крайнего дома, замаскировал, есть часовой, через 3 часа дам ему смену, пойдем перекусим, все готово». Да, ребята из хозяев были ушлые, мигом все организовали. Тут тебе жареная колбаса, рыбные консервы, каша гречневая с мясом и положенные «сто грамм». Что сказать, снабжение гвардейских минометных дивизионов было отменное. Нашли керосиновую лампу, кое-как осветили наш стол, выпили, закусили. В общем, так воевать можно, если бы не эти противные «онжерсы», которые уже несколько раз бомбили Тихвин. К счастью, у нас пока все благополучно, теперь можно и отдохнуть.

Накануне я почти шесть часов был в дороге – ездил с двумя бензовозами на армейский склад за горючим. А что это значит: нужно найти штаб армии, там узнать, где расположен склад горючего, добраться до него. И если будет там горючее, тогда – порядок. Дорог, как таковых, нет, хорошо, что подмерзло. И все же чуть свернул – и сразу незамерзающая топь, к тому же самолеты противника беспрерывно преследуют. Наглые «фрицы» на бреющем полете расстреливали все, что двигалось. Нашей авиации почти нет.

Итак, поужинали. Перед сном пошел прогуляться, зашел в сарай, наполовину разбитый. Вижу – в углу что-то белеет. Присмотрелся, кажется, трупы, сложенные как дрова, замерзшие. Вместе с Ванюгиным, у которого был фонарик, начали осмотр. Рядом груда солдатской одежды. Не нашей, но и не немецкой. Оказывается, это были трупы солдат испанской «голубой дивизии», очевидно, приготовленные для отправки домой, в Испанию.

Авиация противника не дала нам отдохнуть. Боясь потерь, мы покинули Тихвин и расположились в лесу, проезжая города. Почему наши войска не развивают успех, достигнутый при взятии г. Тихвина? Этот вопрос задаю не только я, но и многие бойцы дивизиона.

Через несколько дней дивизион получил приказ отступить из района г. Тихвина, который опять был взят немцами. При отходе дивизиона из Тихвина произошел печальный случай, надолго оставивший неприязнь не только у меня, но и почти всех командиров и бойцов к комиссару нашего дивизиона. Это был москвич, за сорок лет, до этого случая ничем себя не проявивший. Правда, все заметили, что он очень боится бомбежек, при появлении немецкого самолета сейчас же выскакивает из машины и удирает «куда глаза глядят». Услышав, что один из солдат, водитель грузовой автомашины, сказал:

– Имеем такую технику и отступаем. Когда же будем наступать и бить «фрицев»?

Приписав солдату «паникерство», этот «горе-комиссар» расстрелял его перед строем.

Для меня, тогда двадцатидвухлетнего молодого человека, это было непостижимо. Сейчас, вспоминая этот случай, я представил себе, сколько безвинных людей погибло благодаря действиям таких «горе-комиссаров и командиров».

Спешу сообщить читателю, что этот «комиссар» – сволочь, иначе его не назовешь, сам был все-таки расстрелян самолетом противника, когда пытался бежать из машины на Воронежском фронте.

Чего боялся, от того и погиб.

Конечно, семье, наверное, сообщили, что погиб при исполнении воинского долга.

Заканчивался январь 1942 г., мы перебазировались на новое место. Пока в дивизионе не было потерь, если не считать убийства «комиссаром» своего же солдата.

Мы приданы 2-й ударной армии. Командир дивизиона поехал в штаб армии на совещание. Дивизион получил задание поддерживать передовые части 2-й армии, которая успешно взаимодействуя с 59-й армией, 24 января 1942 г. вклинилась в линию фронта, форсировала р. Волхов и овладела сильно укрепленным пунктом противника – дер. Мясной Бор.

Начались фронтовые будни. Офицеры батарей отстрелялись и уехали с передовой, а мы – труженики: нач. бой, нач. прод. и нач. ГСМ все время в дороге. Не привез вовремя снаряды, продовольствие или горючее – значит не выполнил боевой приказ. Дивизион без снарядов может двигаться, в этом случае силу представляют около ста человек личного состава, вооруженных карабинами и пистолетами. Но когда нет горючего – это уже катастрофа, так как машины стоят, и тогда при неблагоприятных условиях вся техника, в первую очередь боевые установки, должна быть уничтожена. Для этого на каждой установке имелась взрывчатка, и один из расчета, ответственный за уничтожение ее.

Зима 1942 г. близится к концу, продвигаемся вслед за частями второй ударной армии Власова. Автомобильное сообщение выдвинувшихся наших войск в оборону немцев, в тех условиях, когда даже зимой болота не замерзают, осуществлялось только по лежневым дорогам. Такая однопутная дорога прокладывалась саперами и являлась единственной транспортной магистралью, соединяющей фронт с тылами, и потому усиленно охранялась.

Однажды, в середине февраля 1942 г., мы наблюдали воздушный бой. На нашего одного «ястребка» ринулись, как коршуны на добычу, пять «мессеров». Пилот «ястребка» оказался ловким малым. Отстрелявшись, имитируя падение, приземлился на небольшой лесной поляне, совсем недалеко от нас. Мы все дружно побежали к нему. Вылезает из кабины целехонек, самолет изрешечен пулями, ведет и мотор. Пилота буквально подхватили на руки, накормили, напоили. Он связался со своей частью и уехал к себе. Потом прибыли механики, сняли что-то с машины, а остальное осталось.

Шли беспрерывные бои, 2-я ударная армия при поддержке 59-й армии справа медленно продвигалась с целью захвата г. Любань и окружения Чудовской группировки противника. Образовался опасный мешок с узкой горловиной в районе деревень Спасская Полисть и Мясной Бор.

В начале марта 1942 г. резко осложнилось положение 2-й ударной армии. Ее войска, а вместе с ними и 6-й ОГМД, продвинулись на 75—80 км от р. Волхов в направлении на г. Любань. Домия захватила большой лесной-болотистый район между железными дорогами Новгород-Ленинград и Новгород-Чудово.

Из-за отсутствия дорог, растянутости коммуникаций резко снизилось обеспечение войск боеприпасами, горючим. Очень часто машины и танки стояли без горючего.

Я все время в дороге с Ванюгиным и тремя бензовозами. Спим, если удается, в машинах, по очереди сменяем водителей. Командир требовал не менее трехсуточного запаса горюче-смазочных материалов. Где и как ты их достанешь – твое дело, но чтобы горючее было в любой момент.

Дивизион в это время находился в 10—12 км северо-западнее того места, где чудом спасся пилот нашего ястребка.

И вот, однажды, снова наблюдаем воздушный бой, в этот раз наших было три истребителя, а «фрицев» гораздо больше. Больно было смотреть, как один за другим воспламенялись и падали наши самолеты. Черные мессеры с белыми крестами напали на оставшийся третий «ястребок». Кто-то крикнул:

– Подбили, гады.

Самолет начал снижаться, планируя на территорию, занятую нашими войсками, с хвоста повалил дым.

Я, нач. бой и несколько солдат сели в галку и поехали к подбитой машине. Машина горела, недалеко уже были другие солдаты.

– Пилот погиб? – спросили мы.

– Нет, вон там, у командира в КП.

Подходим, и, о чудо! Тот же пилот. Мы все его сразу узнали, и он нас. Ведь с тех пор прошло только пять дней.

Как сложилась его судьба? Выжил ли он в этой войне? Это был настоящий герой, а шел только второй год войны.

Снабжение частей все более усложнялось, беспрерывно обстреливалась артиллерией противника горловина мешка, проезд через которую осуществлялся только с наступлением темноты. С двух сторон коридора выстраивались в лесу машины: с одной стороны с грузом, с другой – порожняк. По команде регулировщика через определенный интервал одна за другой сначала с грузом, машины на полном газу проезжают по лежневке. Если какая-нибудь машина остановится (дорога однопутная), немедленно ее отправят с лежневки в сторону. Длина горловины около 20 км, ширина – только 2 км.

В мешке находилась 2-я ударная армия, половина 59-й армии и целый ряд приданных им частей, в том числе три дивизиона «катюш». Чувствовалась большая напряженность, продвижение наших войск на соединение с Ленинградским фронтом приостановилось, 2-я ударная перешла к обороне. Я со старшиной Ванюгиным с тремя бензовозами снова в дороге за горючим, удачно проскочили горловину и направились к складу горючего, который находился в лесу за 35 км от горловины, а от расположения дивизиона около 100 км. Подъехали к складу – никого нет. Понятно, склад ГСМ перебазировался, но куда? С трудом, после долгих поисков, в расположении какой-то тыловой части нам сообщили, где его искать. Он перебазировался на восток, километров за 50, что плохая примета. Предъявил своим документы, старшина-кладовщик посмотрел на них, потом на меня и говорит:

– Бензина нет.

– Как нет, почему нет? Ты знаешь, что мы за часть?

– Мы гвардейские минометные части «катюши», слыхал ты? – возмущаюсь я. Ничего не помогает. Чувствуем, что бензин у него есть. Куда ехать жаловаться, знаю по опыту, это бесполезно. Тут мой старшина Ванюгин несет ему водку, колбасу, консервы.

– Лейтенант, – говорит мне Ванюгин, – водку, колбасу взял и требует еще, чтобы ты поменялся с ним пистолетами, иначе не даст все 9 т.

У меня был новенький «ТТ» в хорошей кобуре, и он, очевидно, его приметил.

– Покажи твой пистолет, – подхожу я к нему. Вытаскивает из потрепанной кобуры старый «наган». Делать нечего, отдал я ему свой «ТТ», а теперь скорее в часть, уже и так мы в дороге 18 часов. Еще полсуток простояли перед горловиной, проезд был закрыт из-за сплошного минометного огня, во многих местах лежневка была разрушена и ее восстанавливали. Наконец, разрешили ехать.

С каким нетерпением нас ждали! Командир дивизиона уже хотел посылать за нами гонцов. Это было накануне 8 марта 1942 года, приказано всем машинам заправить полные баки и быть готовыми к маршу. Ждали возвращения начбоя, который уехал в штаб 59-й армии за разнарядкой на снаряды, но его все не было. Как потом выяснилось, его задержали в штабе.

– По машинам! – и весь дивизион глубокой ночью двинулся из мешка, кругом стрельба, двигались в абсолютной темноте, каждый командир установки шел впереди ее и подсвечивал водителю. Так прошли самые опасные 15 км коридора горловины, не обошлось без потерь: разбиты две автомашины, одна установка серьезно повреждена, погибли четыре бойца.

19 марта 1942 г. немцы перерезали горловину, и вся 2-я ударная армия, вместе со своим штабом, ряд других частей, ее поддерживающих, оказались в окружении в этом злополучном мешке. Немногим удалось выбраться из окружения, приходили измученные, полуживые люди.

В дальнейшем, в марте, наши войска, после подхода резервов, разрывали кольцо окружения. Но пробитый коридор оставался узким и все время находился под усиленным огнем противника.

В окружении остались два других гвардейских минометных дивизиона. Вышли у них из окружения только несколько человек. Среди них один офицер, который рассказал нам, что их дивизион также получил команду выходить ночью на 8 марта из мешка. Но начальство решило отправляться в марш со знакомыми женщинами из санбатальона, загуляли и «пропили все».

Когда кинулись уходить, было уже поздно, правда все установки взорвали. Вот яркий пример преступного отношения «горе-командиров» к вверенным им людям и технике.

Почему же все-таки допустили, чтобы немцы закрыли мешок, неизбежна ли была трагедия второй ударной армии?

На эти вопросы многочисленные мемуары участников тех боев ответа не дали, учащают об этом и историки Отечественной войны. Мое мнение, причина одна: не было надлежащей поддержки наступательным действиям второй ударной армии. Армию создали, назвали ударной, и теперь наступайте, соединяйтесь с Ленинградским фронтом.

Надеялись, что немцы не имеют в этом районе мощных сил, какие у них были под Москвой. Действительно, основная группировка немецких войск была южнее, готовя летнее наступление 1942 года.

Налицо грубые просчеты Волховским фронтом. За аналогичные просчеты в армии противника командиры были бы разжалованы, в лучшем случае.

Представителем ставки на Волховском фронте был Ворошилов, на его совести также лежит трагедия второй ударной армии.

Глядя на схему, которая примерно выдержана в масштабе, даже не сведущему в военном деле ясно видно, насколько опасно было положение 2-й ударной армии, которая завязала в болоте, не имея нужной поддержки со стороны 59-й и 4-й армий, и, особенно, поддержки с воздуха.

Почти месяц дивизион приводил себя в «порядок», вышедшие из окружения солдаты и офицеры двух других дивизионов были включены в наш 6-й ОГМД.

Дивизион перебазировался в район г. Чудово, боевые установки все время выезжали на огневую и давали залпы по территории, занятой врагом. После того, как немцы завязали мешок, линия фронта выровнялась, положение на Волховском фронте стабилизировалось. Как с нашей стороны, так и с немецкой, войска понемногу перебрасывались на другие фронты. А в это время в многострадальном Ленинграде погибали сотни тысяч людей от голода и холода.

Командир сообщил нам, что дивизион перебрасывается на Воронежский фронт.

Читатель спросит, а Власов, командующий 2-й ударной армией, ведь он предал армию, сдавшись в плен.

Полного, основанного на достоверных фактах, анализа трагедии этой армии никто не делал. Как участник тех боев скажу, что когда 2-я ударная успешно наступала, потеснив противника почти на 90 км, Власова ставили в пример командирам 59-й и 4-й армий Волховского фронта, которые вместо того, чтобы так же наступать, мобилизовав свои резервы, на г. Любань справа 2-й армии, топтались на месте, ссылаясь на недостаток сил, прося помощи фронта. Фронт также просил у ставки помочь резервами – но безуспешно.

Напрашивается вывод, что этот рейд 2-й ударной не был всесторонне проработан в штабе Волховского фронта. Здравствуйте, сыграли «победные реляции», посылаемые штабом фронта в Ставку об успешном наступлении 2-й ударной в начале операции.

Власов же, этот честолюбивый властолюбец, жаждал как можно скорее добиться славы, пренебрегая советами своих подчиненных об опасности окружения, и в результате попал в ловушку. Вот еще один пример деятельности «горе-командиров» высшего ранга, на совести которых тысячи погибших и попавших в плен солдат и офицеров, храбро сражавшихся до конца. Теперь, к сожалению, их считают пропавшими «без вести».

Прибыли мы на Воронежский фронт на ст. Поворино в начале июня 1942 г. Двигался эшелон в основном ночью, днем отстаивались на глухих полустанках. Неоднократно подвергались бомбежке, а в основном все закончилось благополучно. На станции Поворино немедленно разгрузились и выехали за ее пределы, так как этот большой железнодорожный узел немцы беспрерывно бомбили. Как потом выяснилось, на Воронежский фронт и под Сталинград были переброшены более ста гвардейских минометных дивизионов, там мы вошли в состав 21-го гвардейского минометного полка.

Наш 21-й гвардейский минометный полк поддерживал стрелковые дивизии, сдерживающие гитлеровские полчища в излучине р. Дон.

Конкретно 6-й ОГМД имел задачу охранять понтонную переправу через р. Дон в районе ст. Иловля. Боеприпасы доставлялись на ст. Иловля и затем нашими автомобилями подвозились к установкам. Читатель помнит, что один залп дивизиона – это 16 снарядов. По инструкции дивизион должен иметь пятикратный запас снарядов – 980 шт. Все снаряды около 40 кг, длина 160 см, снаряды упаковывались в деревянные ящики, по два в каждый. На складах строго-настрого требовали возврата ящиков, иначе снаряды не выдавались. Из расчета грузоподъемности автомобилей и пятикратного запаса снарядов, дивизион имел 20 грузовых автомобилей ГАЗ-2А.

В тех боях приходилось давать три, а то и все пять залпов. Машины беспрерывно были в дороге: 10 машин подвозили, другие 10 с пустыми ящиками уезжали за снарядами, конечно, если они были на станции назначения.

До сих пор я удивляюсь, как авторемонтникам удавалось держать технику в боевой готовности. Конечно, большую роль сыграла квалификация водителей.

К какой армии мы были в этот период – конец июля 1942 г. – приданы, и какую часть конкретно поддерживали своим огнем, я не знал, да и знать мне – воентехнику, не положено. Наше дело – боевая готовность техники.

Нужно сказать, что довоенные автомобили ГАЗ-2А и ЗИС-6 были надежные машины, хотя зачастую их приходилось заводить вручную.

Разгромив наши войска под Харьковом в июне-июле 1942 г., немцы продвинулись к Дону с целью выхода на Волгу и захвата Сталинграда. На юге они оккупировали Кубань, захватив даже горные перевалы Кавказа.

Вот как описывает обстановку в тот период командарм Москаленко, непосредственный участник тех боев: «Южнее Воронежа наши войска перебрались на восточный берег Дона и заняли оборону. Верховное командование – Ставка – начала переформирование армий, подтягивала новые резервы. В излучине Дона в районе Калача наши войска удерживали натиск противника, стремившегося переправиться через реку Дон, захватить Калач, а там – кратчайшая дорога на Сталинград. Контрударами 1-й и других армий противник в районе Калача был остановлен, а большего осуществить не удалось, так как противник (в основном 6-я армия Паулюса) располагал большими силами и средствами на этом участке фронта. К тому же, авиация противника имела подавляющее превосходство в воздухе. На помощь войскам, рвавшимся к Сталинграду, противник перебросил 4-ю танковую армию с Кавказского направления».

К концу июля 1942 г. врагу удалось глубоко продвинуться на Воронежском и Сталинградском направлениях.

В этот грозный для Советского Союза час был издан приказ наркома обороны №227, который нам зачитали перед строем дивизиона. Все, кто воевал и дожил до тех дней, хорошо знают содержание этого приказа, который гласил: «Ни шагу назад», предусматривал организацию загранотрядов, штрафных рот и батальонов для рядовых и офицеров, и другие меры.

Офицер, не выполнивший приказ своего командира, или допустивший отступление воинской части, которой он командовал, без приказа на это высшего командования, попадал в штрафной батальон, разжалованный в рядовые и был обязан кровью искупить свою вину.

Штрафные роты, батальоны направлялись на передовую, прямо в бой на прорыв. Если такой штрафник был ранен и своевременно доставлен в госпиталь, то ему повезло: провинность снимается, в некоторых случаях восстанавливалось офицерское звание. Но обычно раненых было очень мало, в основном люди погибали.

Положение на Сталинградском фронте все более усложнялось. Наш дивизион уже в составе 21-го гвардейского минометного полка все время поддерживал своим огнем войска, удерживающие плацдарм северной части малой излучины р. Дон.

Особенно жестокие бои шли во второй половине августа 1942 г. Противник беспрерывно атаковал наши позиции, не хватало снарядов. Из рук вон плохо работали службы обеспечения боеприпасами в условиях, когда армии не закончили формирование.

Гвардейские минометные части снабжались боеприпасами и горючими по разнарядке штаба армии, которую мы поддерживали. Посланный командиром дивизиона капитаном Дибрава начбой за снарядками уже второй день не возвращался; дивизион стоял без боеприпасов, практически бездействовал.

Наступило 23 августа 1942 г. Командир дивизиона вызвал нас – старшего лейтенанта и меня – и поставил нам задачу: во что бы то ни стало привезти снаряды. О месте получения снарядов нам сообщат в штабе армии.