Kitabı oxu: «Громов: Хозяин теней – 3», səhifə 3

Глава 5

…затянувшаяся забастовка рабочих на красильных фабриках купеческого товарищества Баркасовых грозила перерасти в настоящий мятеж. Однако бунт был остановлен совместными силами жандармерии и добровольцев из числа акционеров фабрики, таким образом выразивших деятельное несогласие с чрезмерными требованиями. Зачинщики выявлены и в самом скором времени предстанут перед судом.

«Полицейский вестник»

Анчутковы прибыли к полудню и на трёх машинах. Черный «Руссо-Балт», низкий и приземистый, медленно катил по дорожке, сияя лаком и хромом. Сзади держались две машины поскромней. Ага… так и есть. Из второй тяжко вздыхая, выбралась Матрёна, на лице которой издали читалась просто-таки нечеловеческая радость. А вот Серега не удержался и помахал нам рукой. Зря это он. Сухопарый тип, выбравшийся следом за Серегой, склонился к уху и что-то сказал. Наверняка, что нужно быть сдержанным.

Степенным.

И вообще вести себя прилично.

Нам вот это уже второй день кряду твердят. И Татьяна закатывает очи, всем видом своим показывая, сколь мало она верит в нашу способность вести себя прилично.

Пускай не верит.

Главное, в город взяла. И даже мнением моим, что удивительно, поинтересовалась, позволив из сотни атласных лент выбрать две на свой вкус, а ещё перчатки, платки и целую склянку бусин.

– От рода мы подарим нефритовую брошь, – сказала она тогда. – Но, думаю, ей будет приятно получить что-то и от тебя.

Ага.

Наверное.

Я бы сам до такого не додумался. И потому совершенно искренне сказал тогда:

– Спасибо.

А Татьяна кивнула, показывая, что услышала. И потом уже бодро командовала процессом упаковки, затянувшемся едва ли не на час. Ну да, шёлковая бумага, какие-то цветочки, лепесточки, коробки, банты… в общем, ну его.

А теперь вот мы стоим.

На крылечке.

Дед.

Рядом Татьяна в тёмно-синем платье с белым воротничком. За дедовым плечом – Тимоха, который ради этого случая взял-таки трость, явно решив, что лучше уж она, чем кувырок со ступеней, если нога вдруг подведёт. Ну а чуть в стороночке мы с Метелькой.

Я пытаюсь таращиться в никуда, надеясь, что вид имею в должной мере торжественный и благообразный. Жесткий воротничок рубашки сдавил шею. Накрахмалили его до состояния дерева, причём нешлифованного. Пиджак сидит хорошо, но дышу я всё одно с опаскою. Метелька за спиной едва слышно ворчит что-то про дурные игрища и про гостей…

– Доброго дня, – дед спускается навстречу генералу и жмёт протянутую руку. – А вы, как всегда, прелестны…

Генеральше руку целуют. И чего-то там ещё говорят.

Она отвечает.

Слушать это не особо нужно, но слушаем. Улыбаемся. И заслуживаем похвалу:

– Мальчики изменились чудесным образом, – генеральша даже руками всплеснула. И камешки на пальцах её заискрились. – Вот что значит обрести дом…

– Савка! – Сиси, которую Матрёна вела под руку, сумела вывернуться. И бросилась навстречу. Взметнулись кружевные юбки, ленты, что-то там ещё, хрупко-воздушное и нежное. – Ты совсем живой! А я говорила, что не помрёшь…

Сиси споткнулась и, взмахнув руками, почти рухнула на дорожку.

Тень успела.

Она вынырнула, подхватывая малышку, и та вцепилась в длинную шею. Чтоб тебя…

– Хорошая… – детские пальчики безо всякого страха вцепились в клочья тьмы. – Ох ты ж боже ж ты мой, чутка не упала…

Причём последнее она сказала до боли знакомым тоном.

– Сиси! – генеральша чуть нахмурилась. – Матрёна, мне казалось…

– Дети, – дед позволил себе улыбнуться. – Порой мы забываем, что это просто дети… пусть погуляют. Вон, в саду. Погода хорошая стоит…

Анчутков ненадолго задумывается.

А вот генеральша не рада. Визиту ли, помолвке, погоде… хрен поймёшь. Но не рада. Нет, она улыбается такой вот профессиональною светской улыбкой – в том мире я успел их повидать – но я ощущаю… что-то не то.

– И вправду, – соглашается генерал. – А то Сергей весь извёлся прямо… идите уже, пока мы там… о делах переговорим.

И рукой взмахивает. По лицу генеральши скользит тень недовольства, и я уверяюсь в своих предположениях: эта затея ей не по нраву.

Категорически.

– Деда сказал, что ты мой жених теперь, – Сиси сама берет меня за руку и заглядывает в глаза.

Чтоб вас…

Ну не укладывается такое в моей голове. Какой, на хрен, жених. Она ж ребенок. Ей бы в куклы… и Савка… Савка – ладно, по местным реалиям он почти взрослый уже. А эта пигалица… не воспринимаю.

Вот не воспринимаю и всё.

Есть в этой затее нечто глубоко ненормальное, противное моей прежней натуре. И дело даже не в том, что о нашем согласии не спрашивают, скорее просто вот…

– Жених, – отвечаю и, чуть склонив голову, говорю. – Если ты согласишься стать моей невестой.

– Соглашусь, – Сиси говорит это важно и громко. А потом добавляет. – А Матрёна сказала, что таких женихов, как собак… и что выбирать надо с толком…

Генерал, кажется, споткнулся. Всё же далеко уйти они не успели. А Матрёна краской залилась и взгляд её недобрый упёрся в спину. Ну да, кто ж ещё виноват. Я, тут и гадать нечего.

– Как вы? – Серега пытается держаться по-взрослому, подозреваю, не желая вызвать недовольство наставника, который не собирается оставлять нас наедине. – Я волновался. Мне сказали, что ты выздоравливаешь, но…

– Как видишь, – я сжимаю пальчики Сиси. – Хочешь сад покажу? Он, правда, чутка заросший…

– Ага, потому что Громовы – нищие… – Сиси явно слышала куда больше, чем хотелось бы Матрёне. – И скоро разорятся. И нужно им только приданое, но и то изведут на всякие глупости…

Громогласный хохот Тимофея несколько разрядил обстановку.

– Тогда, – отсмеявшись, сказал он, – надеюсь, юная леди, что за вами дадут приличное приданое.

– Не-а, – Сиси мотнула головой и с интересом поглядела на моего брата. – Деда сказал, что пять тысяч, а дядя Лёша сказал, что ещё дом мне отпишет и имение. Ну, когда вернётся и жениться будем. А когда жениться будем?

– Когда ты немного подрастёшь.

Тимофей медленно спустился. Ступеньки он не любил, и двигался крайне аккуратно. Татьяна держалась рядом, готовая в любой момент подставить плечо. Да и я поглядывал, но…

Обошлось.

– Я быстро подрасту, – пообещала Сиси. – А у меня тоже такая будет? Тень. Дед сказал, что если ты научишь, то будет. А ты научишь?

– Я пока сам немногое умею…

– Твоя тень тебя найдёт, – Тимофей встал между нами и Матрёной, которой явно хотелось подойти поближе, а то и вовсе вырвать подопечную из моих загребущих рук. – В своё время. Пока – рановато ещё.

– А у тебя есть?

– Есть.

– А у тебя? – Сиси требовательно посмотрела на Татьяну, и та, улыбнувшись, щёлкнула пальцами. Её Тень не была большой. Да и форма… птичья.

Сокол?

Ястреб?

В хищных птицах я мало понимаю. А эта хищная. Вон, когти черные, клюв острый и на меня косится, явно ощущая настрой хозяйки.

– Ух ты… а бабушка говорит, что девочкам тени ни к чему, что от этого один вред… а можно погладить.

– Можно, – Татьяна присела и руку вытянула. Тень её, не сводя с меня взгляда, подползла ближе и наклонилась.

– Пёрышки… мягкие…

Сиси гладила.

– А я не вижу, – произнёс Серега, стараясь говорить ровно, но обида в голосе всё одно проскользнула.

– Ну… это легко исправить. Позволишь? – Тимофей коснулся висков мальчишки. – Долго не продержится, но на пару часов…

– Что вы… – встрепенулся наставник.

– Сумеречное зрение. Его многие маги используют.

– Ух ты… – перебил Серега. – Какая она…

– Вы не имеете права… без разрешения, – наставник попытался было обойти Тимоху, но мой брат просто перехватил его и, развернув к дому, сказал:

– Думаю, вам стоит немного отдохнуть с дороги. Мы сами разберемся.

И видят боги, тон у него был такой… с намёком, что перечить брату не стоит.

А сад и вправду зарос. Верю, что когда-то он был роскошным, вон, дорожки белым камнем выложены, вьются, протискиваются меж каких-то горок. На чудом уцелевших клумбах упрямо цепляются за жизнь астры, и белые, желтые цветы их выделяются на побитой морозами зелени.

Шелестят листья.

Дерево наклонилось над тропой, и нам приходится подныривать. Что почему-то веселит несказанно. И первым начинает хохотать Метелька, совершенно без причины, следом хихикает Сиси… и кажется, я сам ощущаю себя ребенком.

Ненадолго.

Но это уже много, если даже ненадолго.

Останавливаемся в беседке. Ту обжил дикий виноград, который далее перебрасывался на каменную стену и уже по ней полз до самого дома. Беседка казалась прикрытой краем пурпурного плаща, и это было даже красиво.

– Сейчас, – Тимоха первым пробирается внутрь, чтобы вытащить из-под каменной лавки короб. – Надеюсь, не разрядились, а то ведь давно уже никто не заглядывал…

Фигурка балерины встаёт в центре стола и поворачивается, а следом я ощущаю тепло.

– Ух ты, – Серега первым тянется к артефакту. – Это же старая работа! Конечно, энергоэффективность современных выше…

Татьяна фыркает.

И не заходит.

– Сидите, – Тимоха тоже отступает. – А мы с Танюхой к пруду сходим… помнишь?

– Помню.

Она отвечает и лицо её каменеет, а я понимаю, что не стоит напрашиваться. Может, в другой раз, а может – никогда. Что этот пруд, уже больше похожий на болотце, затянутый ряской и заросший до крайности, – он только их воспоминание.

– …но старые всегда делали красивыми. И надёжными. Сейчас считается, что в дублировании рунных цепей нет особого смысла, но вот как по мне…

Тимоха приобнимает сестру за плечи, и та склоняется к нему. Я же поспешно отворачиваюсь.

– Ты совсем поправился, – говорит Серега. – Похудел только.

– Это да… ну и почти совсем. Видеть вот лучше стал.

Или правильнее будет сказать, что чётче? Зрение не стало прежним, уж не знаю, почему. В возможностях ли дело или в том, что организм, получив пинок свыше исцелился, но по своей собственной программе. В результате глаза у меня по Метелькиным уверениям, так и остались жуткими, а вот зрение выправилась. Я теперь даже цвета вижу, причём чем дальше, тем чётче. Если в первые дни они были мутными, как пылью припорошёнными, то теперь вот вполне ясные, только тёмные, будто яркости лишённые.

Но это мелочи.

Главное, что в принципе вижу.

И читать могу.

– А ты как вообще, – говорю, понимая, что надолго нас не оставят, что еще минут десять и начнут искать. Матрёна ли, наставник… или вот сам генерал, точнее супруга его.

– Нормально так-то… – Серега пожимает плечами. – В гимназию вот устроили…

– Нравится?

– Не знаю. Я… как-то… бабушка говорит, что не обязательно, что можно и дома учиться. А дед сказал, что этак и вовсе от реальности оторваться можно. И в гимназии меня никто не съест, а учат хорошо…

– А мама твоя?

– Уехала. За границу.

С Алексеем Михайловичем во исполнение давешнего плана.

– Она звонила недавно. Говорила, что скоро вернется. К Рождеству – так точно… а вы приедете? У меня каникулы будут.

– Не знаю. Если дед отпустит.

– Я своего попрошу… бабушка сказала, что нужно устроить приём. Дед, правда, не особо рад… у меня наставник новый.

– Этот? Ну, который там, – Метелька мотнул головой.

– Ага.

Содержательный детский разговор. А Сиси дёргает за руку.

– Если я буду невестой, – говорит она, когда я наклоняюсь, – то ты мне дашь тень поиграться?

– Дам. Но…

– Я знаю. Об этом никому нельзя рассказывать, – серьёзно ответила она и палец к губам прижала. – Тайна.

– Точно. Тайна…

Но сомневаюсь, что тайная, раз уж Матрёна видела. Хотя… это нас она не любит, но Сиси – дело другое.

– …он занудный, конечно, – Серега подвигает к себе танцовщицу, – но не злой. По рукам не бьёт. Только нудит, что нужно быть внимательней, собранней. Я и так стараюсь. Ещё рассказывает интересно. Всякое…

– А Матрёна сказала, что от науки мозги пухнут! – выдала Сиси. – А дед сказал, что теперь времена иные, и что мне тоже надо учителей искать… а Матрёна и бабушка – не хотят. Говорят, что я ещё маленькая и расти надо. И что это Серега пусть учится…

Как я угодил в этот детский сад?

И главное, почему мне нравится сидеть вот и слушать эти разговоры про Матрёну, нового Серегиного наставника, его гимназию, куда его определили, но пока ещё не пускают, потому что бабушка не уверена, что он полностью пережил ужасное потрясение.

Про Алексея Михайловича и его письма.

Посылки…

Хороший он человек всё-таки. По местным меркам никто б и не осудил, оставь он детей Анчутковым, а то и вовсе сдай мужниной родне. Но видишь, не забывает.

– А у тебя как? – Серега осёкся. – Всё хорошо?

– Лучше, чем можно представить. Вон, у Метельки спроси. Спим на перинах, под одеялами пуховыми, едим с фарфора да вилками серебряными…

– Ага, – Метельку аж передёрнуло. – Только нормально ни поспать, ни пожрать не выходит… Еремей гоняет вон… тебя ж, кстати, с нами должны были оставить. Чего не оставили?

– Не знаю.

– Потому что у Громовых – не безопасно, – важно ответила Сиси. – Матрёна говорит, что один уже свихнулся и всех поубивал.

– Сиси!

– Чего? – она поглядела на брата с удивлением. – Это она говорит. А дед вот сказал, что она сама дура…

Но детей здесь не оставил.

Чтоб вас всех…

Сам обряд прошёл до отвращения обыкновенно.

Холл.

Стол.

Дед и генерал за столом, оба весьма довольные, чего нельзя сказать о генеральше, которая вымученно улыбалась, но так, что всем становилось ясно, чего она на самом деле думает. Огромная книга.

Тимоха.

Татьяна.

Сиси, которую переодели в новое платье, наверное, чем-то отличавшееся от прежнего, но чем именно, я так и не понял. Она держала перо обеими руками и старательно вывела крестик. А потом Анчутков обмакнул руку в чернила и оставил на странице отпечаток ладошки.

Я расписаться сумел, но палец всё одно откатали.

Затем расписались дед и сам Анчутков.

А там и свидетели – Тимофей, Татьяна, Еремей, для этакого случая обрядившийся в костюм, наставник Сереги… в общем, две страницы и написали.

Затем такие же подписи, кроме нашей с Сиси, были оставлены на двух грамотах. Первую вручили Анчутковым. Вторую – деду. И ляжет она, думаю, в сейф… и всё бы ничего, только и книга, и грамоты слабо светились, как и чернила, которыми я подпись оставлял. И что-то подсказывало, что легко спрыгнуть не получится…

Разберемся.

Глава 6

Слухи о длительных засухах и повсеместном неурожае уже сейчас будоражат народ, вызывая рост цен на зерно, что в будущем грозит некоторым дефицитом. Особенно острым он будет в ряде областей, а потому уже сейчас необходимо предпринимать решительные меры, с тем дабы исключить саму возможность возникновения голода…

Из доклада князя Н.

Тимоху я нашёл у пруда, уже вечером, когда гости отбыли. Случилось сие сразу после небольшого торжественного ужина, который мне донельзя напоминал театр, где все-то играли свои роли, но как-то переигрывая, что ли. Анчутков и дед старательно улыбались. Генерал шутил. Генеральша нервно смеялась над его шутками и пыталась о чём-то щебетать с Татьяной, которая чрезмерно старательно изображала эту увлечённость разговором. Мы притворялись обычными воспитанными детьми.

Сиси и та отвечала мало и односложно. И лишь коробка, перевязанная розовым бантом, вызвала у неё искреннюю улыбку. Впрочем, та коробка была тотчас унесена до крайности недовольною Матрёной. Надеюсь лишь, что вернут.

В общем, когда ужин подошёл к концу, кажется, все выдохнули с облегчением.

Проводы тоже не затянулись надолго. И дед, глядя как растворяются в сумерках машины, произнёс:

– Я тобой доволен.

И от похвалы приятно.

– Они не слишком рады, – ловлю момент, чтобы выразить опасения. – Генеральша… и Матрёна.

Дед фыркнул.

– Матрёна – дура.

– И говорит много, – согласился я с определением. – А вот то, что она говорит, мне совсем не нравится. Думаю, что даже при её глупости, её многие слушают… эту помолвку расторгнут при первом удобном случае.

Дед повернулся ко мне.

И кивнул.

– Именно. Потому она и скреплена не только словом, но и силой.

Стало быть, не примерещилось.

– Георгий тоже всё понимает прекрасно. Так что, как-нибудь дотянем. Главное, повода не дай.

Знать бы ещё, как и чем этот повод даётся-то.

Но я кивнул.

И заметил:

– Татьяне сказать надобно… узнает от кого иного, ещё больше обидится.

– Это да… верно… скажу. А ты вон, найди Тимофея, как бы он опять…

Я и пошёл искать, благо, тень на вопрос отозвалась сразу и место выдала.

Пруд.

Чёрная вода. Листья кувшинок и какой-то травы, что растёт со дна, протыкая гладь тонкими стеблями. Пахнет илом, тиной и сыростью. Берег тёмен, вода забирается по всклоченным кудрям клеверов, до самой лавки доползая. Ну а братец на ней сидит. показалось даже сперва, что придремал, но нет. Вон, повернулся, скользнув по мне взглядом, и руку поднял. Но как-то… будто через силу, что ли.

– Уехали? – спросил он.

– Сбежал?

Сразу после ужина, пока мы там прощальные танцы танцевали.

– Да… ноет… не хватало при людях упасть, – он потёр ногу.

– Размять?

– Сам справлюсь. Дед послал?

– Он.

– Скажи, что всё нормально…

Ни хрена оно не нормально.

– Скажу, – соглашаюсь, устраиваясь рядом. А что, лавка большая, места хватит. – Потом… а пока ты мне скажи.

– Что сказать?

– Ну… например, скажи, почему мы в такой заднице?

– Что за выражения, мелкий, – Тимоха взъерошил голову.

– Какое положение, такие и выражения, – я вывернулся из-под руки. – А то выходит, что жопа есть, а слова нету.

– Примерно так.

– Только другие говорят. Та же Матрёна…

– Нашёл специалиста.

– Ладно, она дура, это я ещё когда понял. Но ведь она не сама придумывает. То есть, придумывает тоже, точнее додумывает, однако основу берет не сама. У неё мозгов не хватит, чтобы вот так. Значит, где-то услышала. Среди прислуги? А та откуда? Сомневаюсь, что чьей-то прислуге мы сами по себе интересны. Там скорее будут услышанное от хозяев перепевать.

– И в кого ты такой сообразительный?

– В папу с мамой, – огрызнулся и сразу мысленно отвесил себе затрещину. Не та эта тема. Или… вон, Тимоха чуть поморщился, но не отвернулся как всегда. А может, как раз… – Тим… если вот… я чего не того ляпну, то извини. Я же дикий. Невоспитанный.

– Воспитаем, – хмыкнул братец.

– Скажи… тема неприятная, но… та давняя история… когда хмарь… и все вот…

– Умерли?

– Да. Ты не думал, что…

– Оно неспроста? Я тогда, честно говоря, не особо понимал, что произошло. Нам с Танькой никто ничего и не говорил. Помню, радовался очень поездке этой. Тут же… не то, чтобы скучно было… не было. В доме всегда людно. И есть с кем играть. Школа тоже своя была. Детей хватало, – он смотрел на воду, и я не спешил тревожить. Хорошо, что он говорит об этом. – Но отец сказал, что мы переедем скоро. В Петербург.

– Так сразу и…

– Как я понимаю, не сразу. Ты… видишь ли, это сейчас с тобой и дед возится, и Еремей.

И он с Татьяной, которой выпала высокая честь учить нас правилам этикета, а заодно грамматике с арифметикой. И если в последней я соображал худо-бедно, то Метелька плавал конкретно.

А местная грамматика и меня уделывала.

И это не говорю о каллиграфии, без которой тут тоже жизни не мыслят. А у меня почерк такой, что я сам собою написанное с трудом читаю.

– Тогда же… у меня был наставник, который и занимался. У Таньки – нянечка, но гувернантку тоже присматривали. Мама даже с кем-то переписывалась. Я и про переезд-то узнал, потому что она отцу письма претенденток показывала, а он отмахнулся, что нет смысла здесь искать, что в Петербурге выбор больше и даже в агентство можно обратиться, а не самой объявления в газетах перебирать. Я вообще родителей видел дважды в день. Первый раз – за завтраком. Таньку и к нему по малолетству не допускали. А второй – перед сном, когда мама приходила пожелать спокойной ночи.

Да уж. Вовлечённое воспитание.

– Ещё когда случались… проказы там. Или наоборот, отец приходил к учителям, чтобы оценить успехи или лично проэкзаменовать.

Ну да. И делиться планами с Тимохой никто не стал бы. Но дети, как я теперь понимаю, видят куда больше, чем представляется взрослым.

– Они и дом выбирали… мама ходила такая довольная. А потом вдруг всё изменилось. Мы жили в гостинице. Я с Танькой в детской. За нами обеими няня смотрела. Гувернера, как понимаю, решили с собой не брать. Вот… хороший был дядька. Почти как твой Еремей.

Похвала.

Определённо. И спрашивать, куда подевался, не стоит. Туда, куда все в поместье.

– Помню нянечка заплаканная. Глаза красные и всё обнимает, повторяет… помню, целители бегают. Дед мрачный. Кричит на кого-то. Матушка белая вся. Гвардию помню. И Синодников. Их много было. Помню, что нас переселили. Во дворец. Особое распоряжение и всё такое… там мы и жили. Долго довольно. Потом уехали к родичам мамы… тогда я и узнал, что случился прорыв. Вот. Потом дед нас забрал.

– А… мама?

– После того, как отец отложился от рода, она оказалась… в неприятной ситуации. С одной стороны, она получала свободу. С другой… выходило, что она разведена. Знаю, что дед предлагал ей остаться. Но она пожелала вернуться к своим. Сначала на воды уехала…

Чтоб вас. Как понимаю, одна.

Вполне в духе местной аристократии.

– Потом ей нашли мужа… мы переписываемся.

Охренеть.

Высокие отношения. С другой стороны, если видеть детей раз в день, то, может, так оно и бывает? Я вообще детей не имел, не мне судить.

– Сейчас она живёт в Эстляндии… наверное, хорошо.

– Почему?

– Её супруг, пусть из купечества, но состоятелен. И далёк от всего этого. И когда беда пришла к Моровским… в общем, её это больше не заденет.

Да.

Наверное.

– Слушай, – в моей голове что-то щёлкает. – А выходит, что ты и Моровский… ну, наполовину?

– Наполовину, – Тимоха глядит с усмешкой, и если не приглядываться, то она вполне себе обычная, такая, снисходительная весьма. Обыкновенная. А если приглядеться, то видно, что слева губа приподнимается выше, чем справа. И в целом лицо… ну, разное.

Немного.

– И?

– Есть официальный наследник. Он находится под патронажем Романовых…

– А потом? Что будет потом?

– Потом… думаю, женят на ком-то из нужных людей. И дальше будут приглядывать.

Точнее диктовать, как жить и служить на благо отечеству. Нет, ничего-то против блага отечеству не имею, но вот… лучше бы не под диктовку.

– А ты?

– Если он погибнет, то… да, теоретически я могу претендовать по праву крови. Если дом меня примет. Был бы у меня младший брат, он бы тогда и сменил имя, стал бы из Громовых Моровским. Прецеденты случались. Не дошли ещё?

Это он про Татьяну, которая помимо этикета с арифметикою пытается вложить в наши головы геральдические премудрости. Вот честно, этикет и тот впихивается куда легче. А на геральдику мои мозги просто отключаются.

– Или, что вернее, мои дети могут претендовать на имя и земли. Старший сын унаследует за Громовыми. Младший – за Моровскими… если будут сыновья.

И теперь улыбку его перекосило куда больше.

– Скажи… а тогда… ну, что отец ушёл, тебя не удивило?

– Меня тогда удивляли другие порядки, овсянка с маслом, но на воде вареная, и то, что рядом ни одной знакомой рожи. А отец… я об этом далеко не сразу узнал.

– И с тобой не связывался?

Смотрю…

Тимохе сейчас сколько? Вот странно, но этим вопросом я не интересовался. Так… всё, что случилось, не год и не два…

– Было как-то… кое-что… в том числе и письмо, – ответил он довольно уклончиво. И не соврал, нет. Скорее не всю правду рассказал. А чего не рассказал?

– И что в нём?

– В нём… ну, прощения просил. Сказал, что поступок его не слишком красив, но так было нужно. И что он скоро встретится и сможет объяснить. А, и про тебя написал…

– И ты…

– И что я? – Тимоха взъерошил волосы. – Я… честно… сперва разозлился. Сперва он исчезает хрен знает на сколько лет, а потом, здравствуйте, я тут… и ты вот… появился. Из ниоткуда. Ну… может… я потом бы и поехал. Посмотреть. А тогда… ну…

Он неловко пожимает плечами.

– Мне бы подумать, но…

– Не дали.

– Не дали.

– А тот прорыв… ты помнишь вообще что-нибудь?

Потому что уж больно одно к одному собирается. Папенька исчезнувший вдруг выныривает из ниоткуда, а потом снова исчезает, как понимаю, окончательно. Тимоха попадает под прорыв, который его едва не добивает. Дед, вместо того, чтобы возиться с новым внуком, пытается не дать помереть старому. А Савку с матушкой берут в оборот.

Вот…

Не случайно оно.

Категорически.

– Ничего, – Тимоха качнул головой. – Потом… знаешь, я даже понять не мог, как оказался на том заводе. Меня никто не приглашал. Завод не наш. Что я там вообще делал?

Он взялся за голову.

– Пытаюсь вспомнить, болеть начинает.

– Тогда нельзя.

– Вот и целитель наш так же… нельзя. Дед думает, что меня просто кто-то попросил глянуть, по-свойски, без договора. Так бывает… но кто и как? Владельцев трясли, но они клялись, что знать про меня не знали и никого-то не приглашали. Что не было у них проблем. До того, как я полез, не было. А как и с чего полез – сам не знаю. И прорыв этот. Я бы справился с обычным. Но там темнота какая-то. Муть… помню, что страшно ещё очень. А чего и как? Буча вот вывела. Точно она.

Буча высунулась и ткнулась в ноги.

– Усохла вся…

– Усохла?! – мне Тимохина тень представлялась огромной.

– Это сейчас уже чуть отошла, да и то… раньше она раз в пять больше была.

Это как… это натуральный дракон выходит. В масштабе один к одному.

– Ты деда попроси Дымку показать, – Тимоха смеется. – Думаю, удивит… и да, твоя тоже расти будет. Но не спеши. Для тебя она и без того великовата, а если ещё, то будет тяжко удержать.

– Сожрёт?

– Не должна бы. Когда дикая или только-только вот, то может. А вы вот давненько рядом. Она уже часть тебя. А вот сил тянуть будет много. Когда она из тебя, а когда ты из неё. С твоим полем точно рассинхрон пойдёт и тогда опять сляжешь. Но если бы не Буча, я б точно не выжил.

Буча стрекочет. Почему-то мне кажется, что ещё немного и она заговорит. Вот как в сказке прямо, человеческим голосом.

– Тише ты, неугомонная… – Тимоха чешет тень и та прикрывает глаза. – Так… ты о чём хотел-то поговорить?

– Проще сказать, о чём не хотел, – ворчу, потому что и вправду слишком много всего. И прыгаю с одной темы на другую зайцем бешеным. Надо систематизировать это всё как-то. – Ты… скажи, тебе в голову никогда не приходило, что отец так поступил… почему он так поступил? На первый взгляд этот побег вот… и любовь его вдруг да случившаяся. Все умерли, а у него любовь.

Взгляд у Тимохи тяжелеет. Вот сейчас скажет, что это не моего ума дело, что… в общем-то, возможно, где-то и будет прав. Только…

– Опасные вопросы задаёшь, Савка, – братец со вздохом поднимается. – Пойдём… прогуляемся. Воздух хороший. Примораживает вон слегка… зима скоро. А зима – время затишья. Они её не больно-то жалуют, тени. На Севере, к слову, пробои редко случаются. И чем холоднее, тем реже… вот на Аляске, говорят, и вовсе не бывает. Но может, не от холода. Тамошние шаманы многое умеют. Я читал дневники одного путешественника. Не из наших, англичанин, но толково писал. Интересно… жаль, что из последней экспедиции не вернулся. Слыхал про «Террор»? Корабль…

– Тимоха…

– Идём, – это прозвучало очень жёстко. Почти приказом. А следом. – Там корабля два было, но название второго напрочь из головы вылетело… известная история. Отправились искать Северный путь и сгинули, будто их и не было⁴. А ведь Франклин… точно, видишь, вспомнил, Франклин не в первый раз ко льдам ходил. Опыт был немалый⁵.

Идём вдоль пруда.

К ограде?

Точно… дом окружён стеной, и если там, с парадной части, от стены осталась лишь основа, на которую присобачили приличного вида чугунную решетку, такую вот, с извивами и цветочками, то здесь стена поднималась выше моего роста, серая, сложенная из валунов.

Перед этой стеной клубится колючий шиповник. Или это не шиповник? Огромные плети с шипами, длинною в мой палец. Жухлые листья ещё виднеются в переплетениях их. И совсем уж редко выглядывают из темноты мелкие красные ягоды, уже побитые морозом.

Ну и какого, спрашивается…