Вдова его величества

– Кому?

– Ему!

– Что ж, надеюсь, он вернется до одиннадцати, – Джио позволила огоньку вырасти, чтобы затем собрать в горсть и впитать в ладонь. – В противном случае ночевать он будет тоже в городе. Охранный периметр можно считать законченным, а мы в колониях привыкли рано отходить ко сну.

Тетушка Лу открыла рот. И закрыла.

А вот Кевин рассмеялся, и смеялся долго, слишком долго, чтобы Катарина поверила, будто этот смех и вправду означает веселье.

Глава 11

Мальчишка в ливрее был горд оказанным ему доверием. Он крутился в седле, волнуясь, как бы не отстал господин королевский дознаватель, как бы не затерялся он в густом лесу, где было и темно, и сыро, и комарье звенело на разные голоса.

Мальчишку дал градоправитель, пусть и без особой охоты, ибо искренне полагал дело закрытым, а пропавший намедни караван – досадной случайностью. Но королевским дознавателям отказывать не принято. Вот и выдали кого не жалко. Причем, как Кайден подозревал, не жалко было не только мальчишку, но и солового старого мерина, что и по хорошей-то дороге шел медленно, что уж говорить о лесной тропе, которая вскорости и вовсе в чаще растворилась.

А лес, который давно уже у стен городских извели что на хворост, что на доски, что на иные важные нужды, становился все гуще, все темнее. Этот лес выставлял острые пики орешника, переплетая их с темными кустами бузины и крушины. Здесь не пахло цветами, а ноги проваливались во влажный мох.

Лошадей пришлось оставить на тропе, и Кайден заключил их в круг. Волками не пахло, но мало ли. Мальчишка же подпрыгивал от нетерпения. Он ловко перескакивал через ямы, ящеркой нырял в мелкие овражки, почти не тревожа кустов. И даже птахи лесные не видели в нем угрозы.

Кайден шел по следу.

А вот Дуглас лесов недолюбливал. Он потерялся где-то сзади, и из зарослей доносился лишь раздраженный голос, на который сойки отвечали возмущенным мяуканьем.

– Вот туточки, господин, их и побили, – сказал мальчишка, перескочив через узкий ручей, который почти исчез в темной подстилке. – Прямо туточки.

Место было укрытым. Удобным.

Поляна, окруженная молодыми дубками. Уже не хлысты, но еще и не гиганты, в ветвях которых город построить можно. Сама поляна – шагов двадцати в поперечнике, с одной стороны начинается болотце, которое хоть и выглядит мелким, но, как и прочие болота, натуру имеет препаскуднейшую. Наверняка чуть дальше расползаются топи со скрытыми тропами, по которым так удобно уходить от погони.

Точно топи.

Пахло на поляне гнилью.

Кайден обошел старое кострище, почти исчезнувшее в траве. Остановился у ямины, которая некогда была землянкой, но крышу разломали, а содержимое растащило зверье или подобрали люди лорда. Теперь не понять.

Он присел у нее. Вдохнул.

– Кто вас сюда привел?

– Чегой? – Мальчишка хлопнул светлыми ресницами.

– Привел кто? Или сами нашли? – в этом Кайден сомневался. Уж больно долго идти пришлось, и местечко упрятано хитро, и болото имеется. Если бы люди Тирби шли тропой, разбойники не стали бы связываться, просто убрались бы вглубь топи, чтобы позже вернуться.

Мальчишка поскреб шею:

– Так это… старшой… не знаю… велел сбираться. И мне тоже. Чтоб, значит, при конях. Я, как побивали, не видел. Уже потом помогал вещи сбирать, да… и кровищи туточки было! Страх!

Правда, сказано это было отнюдь не со страхом, скорее с восторгом.

– Твою ж мать… – Дуглас вывалился-таки из кустов и огляделся. – Да уж…

И пару слов покрепче добавил. А сам говорил, что благородные люди не матерятся. Он отряхнулся, отцепил от плаща репейник и, оглядевшись, произнес:

– Занятно.

И Кайден согласился, что да, весьма занятно. Он обошел поляну по кругу дважды, остановился у болотной тропы, запах которой еще ощущался, хотя времени прошло изрядно. Впрочем, не стоило обманываться, вряд ли этот запах продержится больше пары шагов. Он ногой попробовал мягкий дерн, выглядевший достаточно прочным, чтобы выдержать вес тела.

И заманчиво было бы пройти дальше, но… нет.

Обернувшись, Кайден убедился, что давешний мальчишка внимательно следит за каждым его шагом. И не стоило обманываться, не собственное его любопытство было тому причиной.

Кайден отошел к центру поляны. Крутанулся. И присел. Пальцы вошли в жесткую траву, а Кайден закрыл глаза. Вряд ли он вытащит хоть что-то, но почему бы не попробовать.

Гудели пчелы.

Муравьи спешили, касаясь пальцев. Им не было дела до забот людских. А вот корни… корни помнят многое.

Огонь. И кровь.

Много-много крови… пролилось. Давно? Давно. Восприятие времени растений отлично от человеческого, и Кайден поморщился, чувствуя, как сознание затягивает в извечный круговорот жизни.

Снег. Вода. И вода со снегом. Солнце, которого становится мало. Тяжелая листва, не способная удержаться на ветвях. Она ложится под корни, укрывая их и тех, кто обретается внизу.

Разбойников побили осенью, и листва только-только начинала осыпаться, а деревья еще не погрузились в долгий зимний сон.

Что ж, это совпадало.

А раньше?

Тоже кровь? Мало. Редко. Стало быть, банда и вправду заслужила виселицу. Люди… много. Огонь. Тоже много. Топор. И хруст ломающихся веток. Снова кровь. И опять кровь. И душный, тяжелый запах наступающего болота. Вода, которая поднимается выше, отгрызая берег кусок за куском. Она заливает корни, заставляя те задыхаться, и потом, позже, поглощает мертвые тела деревьев. Они становятся частью болота, порастая мхом и ряской, покрываясь пленкой мертвой силы.

Чуждой силы. Противной всему живому.

Кайден вытащил руку и вытер пальцы о штаны. Голова кружилась. И он сел на траву, а потом лег, сунул руки под голову и просто лежал, уставившись пустым взглядом на солнце. И солнце не ослепляло. Напротив, его тепло пробивало кожу, согревая кровь, вновь позволяя дышать.

Да, самое главное, не забывать дышать. Вот так.

Вдох. И выдох. Ребра ходят, грозя разворотить грудную клетку. Но Кайден терпит. Вдох. И выдох. И снова вдох, чтобы потом выдох. Сила успокаивается, возвращаясь в хрупкий сосуд человеческого тела. А Дуглас, усевшись рядом, протягивает флягу с заговоренной водой.

Он молчит, но в глазах видится упрек. И вопрос. Неужели оно того стоило?

– Стоило, – говорит Кайден, когда к нему возвращается способность говорить. – Еще как… теперь я знаю, куда они ушли.

– Куда?

– Туда, – он вскинул руку, указывая на болото. – По мертвой тропе.

И Дугласу не надо растолковывать очевидное.

– Твою ж мать… извини.

– Ничего, – когда солнце стало невыносимо ярким, Кайден закрыл глаза.

Катарина разложила альбомные листы, состыковав края узора. И на этом желание работать иссякло. Точнее, желание было, но где-то глубоко внутри, оно тлело под пеплом надежд и пустых мечтаний, а разум нашептывал, что стоит ли бороться с ветром?

Узор составляли опытные мастера. Ученые.

И он совершенен в каждом изгибе своем. Так на что Катарина надеется? Думает, что она умнее королевских целителей?

Не думает. Она сидит, разглядывая листы, заставляя себя смотреть, потому что заняться больше нечем.

Стук в дверь стал почти спасением, и поэтому, должно быть, Катарина вскочила, бросилась к двери и открыла, не спросив, кто за ней.

– Ах, дорогая, – тетушка Лу вновь сменила наряд на бледно-розовый. И цвет ей шел, как и розовый камень в светлой оправе.

Турмалин. И серебро. Позолоченное для солидности, но все одно серебро. А в камне заклятие свернулось ящеркой. Оно живо и пульсирует, наполняя тетушку силой, придавая сияние увядающей коже и избавляя от морщин. Наверное, стоит предупредить, что, как только заряд иссякнет, кожа вновь начнет стареть, и весьма стремительно.

Или не стоит? Вряд ли тетушка не понимает, что за все приходится платить. В том числе и за затянувшуюся молодость.

– Я подумала, что нам стоит поговорить наедине. По-родственному, – тетушка решительно переступила через порог и дверь прикрыла. – Пока твоя… мьесс занята.

Да. Точно.

Джио говорила, что отлучится, что ей нужно проконтролировать мага, который завтра собирается заняться реконструкцией ведущих каналов, а это дело такое, непростое. И Джио велела сидеть в комнате. Никого не впускать.

А Катарина забыла. И впустила.

Тетушка Лу вплыла в покои Катарины, огляделась, поморщилась. И платочек к носу прижала, хотя комнаты хорошо проветрили, а на столике появился букет лаванды.

– Если хочешь знать мое мнение, эта женщина совершенно ужасна.

– Не хочу.

– Что? – тетушка обернулась.

– Я не хочу знать ваше мнение. И не хочу говорить по-родственному. И буду весьма благодарна, если вы уйдете. Я занята.

– Да чем ты можешь быть занята? – отмахнулась тетушка Лу, сбросив с кресла книгу. Катарины.

Давно начатую, но так и не дочитанную. Генрих вот любил, когда жены читали ему вслух. И Катарина читала, но почему-то при этом совершенно не запоминала, о чем именно читает.

– Что это за глупости? – тетушка подняла лист и поднесла к глазам. Поморщилась. – Ты вышиваешь?

– И вышиваю тоже, – Катарина лист вытащила. – Это руны. Заклятие.

Надо силовые потоки разметить, тогда станет понятна очередность узлов, да и точки наивысшего напряжения силы выявить следует.

Именно.

А дальше выбрать те, которые находятся на критическом или подкритическом уровне нагрузки. Полностью убрать заклятие нельзя, это Катарина уже поняла. Но почему бы не попробовать его преобразить? Доработать? Перенаправить силовые потоки…

Мысль заставила задуматься.

– Ты меня совсем не слушаешь, – с немалым раздражением произнесла тетушка Лу, и платочек исчез в рукаве, сменившись крупным круглым камнем на веревке.

– Не слушаю, – Катарина устроилась в кресле напротив и сложила листы аккуратной стопкой.

Сейчас она была почти счастлива и даже немного благодарна незваной гостье, которая взяла и своим появлением натолкнула Катарину на мысль. Пусть и совершенно очевидную, но… предыдущие пять лет ее голову не посещали даже очевидные мысли.

– Деточка, – тетушка сжала камень, над которым замерцал полог силы. – Ты должна понять, что здесь иные порядки.

Марево зыбкое, и пальцы окутывает, будто ластится.

– И то, что позволено в колониях, просто-напросто недопустимо в цивилизованном мире!

– Что именно? – уточнила Катарина, мизинцем коснувшись запястья.

И пусть узоры почти не видны, но она изучила их, она научилась видеть пальцами каждый завиток, каждую руну, выжженную на коже.

– Эта женщина… отошли ее!

– Зачем?

– Подумай о своей репутации!

– Мне казалось, что присутствие компаньонки как раз свидетельствует о том, что я забочусь о своей репутации.

– Но не такой же, – тетушку было сложно смутить. – Если тебе нужна компаньонка, я порекомендую тебе достойную женщину…

– Нет, – Катарина позволила себе улыбнуться. – Мне не нужна компаньонка. А что касается мьесс… поверьте, все не так просто…

– Если эта женщина тебя пугает…

– Мьесс? – Катарина фыркнула. – Когда-то да… определенно… она меня пугала. Но теперь мы связаны. Клятвой крови.

Палец очертил круг на ладони.

– Клятвой жизни. Такова была воля… отца.

Почти правда. Он привел Джио. Он взял клинок и, зажав ладонь Катарины, велел: «Стой и не дергайся, и повторяй за мной. Надеюсь, у тебя хватит ума просто произнести клятву?»

– Он всегда был странным человеком…

– А вы… были знакомы? – Катарина с интересом наблюдала за женщиной, которая пыталась направить силу весьма капризного артефакта.

– Увы… да… и не знаю, что тебе рассказала матушка… – напомаженные губы сомкнулись.

– Ничего. Она не любила вспоминать прошлое.

Да и вообще разговаривала мало и редко покидала собственные покои, пусть и обставленные весьма роскошно – а как иначе, ведь она супруга самого Годдарда, – но все же невыносимо тесные.

В них всегда пахло резко, неприятно.

Дымили курительницы. И старуха в красном одеянии сыпала в них листву. Матушка вдыхала дым и улыбалась, радовалась, так казалось Катарине. И, радостная, встречала мужа, чтобы подарить ему очередного ребенка. Правда, о детях она забывала сразу после того, как выталкивала их из собственного тела, но все благородные дамы передавали младенцев прислуге. И не младенцев.

– Конечно… понимаю… она, пожалуй, была на меня обижена, а я на нее. Я ведь ей завидовала. Ее красоте. Ее положению. И тому, что на нее обратил внимание сам герцог. Я тоже не отказалась бы стать герцогиней. Она же твердила о любви. И это казалось глупостью, будто недостаточно ей было того, что случилось с Эвелиной Гленстон.

Тетушка вздохнула и отвернулась к окну.

– Я бы с радостью поменялась с ней местами, но, увы, и вполовину не была столь хороша, как она, да… а потому, узнав, что она собирается бежать, я промолчала. Мне следовало бы обратиться к родителям, и отец сумел бы найти способ… удержать ее.

О да, способов много.

Катарина тронула щеку, которая вновь заныла от пощечины. Катарине хватило одной, а вот Луизу отец отправил в монастырь, откуда она вернулась спустя два месяца тихой, молчаливой и невыносимо похожей на матушку в равнодушии ее.

– Но я… я была молода и глупа. Я решила, что если ее не станет, то я займу ее место. Это… было неправильно.

Катарина кивнула.

– И я не сразу поняла, насколько моя глупость ударила по семье. Я могла бы найти себе мужа, хорошего мужа… многие бы захотели породниться с сестрой герцогини.

Только герцогиня не состоялась.

– Потом… позже… я винила во всем ее. И была права. Ей следовало бы думать не только о собственных удовольствиях, но и о семье, которой пришлось сложно. И, признаюсь, в письмах своих я позволила себе некоторую… резкость. И теперь жалею. Мне стоило помириться с Бетти раньше, но я вновь опоздала. И теперь все, что осталось от моей семьи, это ты. И я искренне хочу помочь.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила Катарина.

Правда, потом вспомнила, что в той, прошлой, жизни желающих помочь тоже было немало. И помогали они зачастую, не спрашивая, желает ли Катарина принимать эту вот помощь, а после требовали благодарности. Услуги. Внимания. И всего сразу, искренне обижаясь, когда Катарина отказывала в этакой-то малости.

– Я так много думала… я так переживала… когда пришло то письмо от Бетти, в котором она искренне просила прощения, я… я понадеялась, что мы помиримся. А потом мне сообщили, что моей сестры больше нет.

По розовой щеке скользнула слеза.

Интересно, а если горный хрусталь взять за основу? Он, конечно, более хрупок, нежели алмазы, и обладает куда меньшим сродством к силе, но и обрабатывать его легче. Почему тогда его если и применяют, то крайне редко?

– И тут я узнаю, что ты возвращаешься. Заметь, узнаю не от тебя, но от нашего поверенного… – тетушка выставила палец. – И конечно, я рада… я не просто рада… это как мой шанс все исправить!

Надо будет сказать Джио о поверенном.

А еще спросить, почему тогда, десять лет назад, она согласилась разделить свою жизнь с испуганной девчонкой. У Катарины выбора не было. А у Джио? Или она тоже задолжала отцу? Но что?

И может ли Катарина как-то помочь? Хотя… чем она может помочь? Она и королевой была на редкость бестолковой, а сейчас она просто вдова… чья-то там.

– Дай мне шанс, дорогая, и ты увидишь, как все изменится. Этот дом… он давно вышел из моды. Его стоит продать, пусть много и не дадут, но у нас есть свое поместье, оно куда больше и современней этого. И дом в столице, конечно, не в старом городе, но почти… я познакомлю тебя с чудесными людьми.

– Я не хочу.

– Чего?

– Наверное, – Катарина задумалась, – ничего из того, что вы перечислили. Я не хочу продавать дом. Он мне нравится. И уединенность его тоже. Я не хочу переезжать в ваше поместье. Или в ваш дом. Я не хочу в столицу…

Она вовремя прикусила язык и не сказала, что нет в старом городе ничего-то хорошего, лишь темные стены, узкие улочки, которые летом раскаляются, а осенью и весной заполняются потоками грязной воды. Там воняет, несмотря на усилия магов и новые законы. А еще там слишком много людей.

– Я не хочу знакомиться с чудесными людьми. Мне и без того достаточно знакомств. Я хочу тихо жить здесь и заниматься делом, которое мне действительно интересно.

– Здесь ты не найдешь себе мужа.

– А как же ваши сыновья? – поинтересовалась Катарина, склонив голову набок. – Они не подойдут?

Тетушка отвернулась к окну и вздохнула.

– Я надеялась, что вы понравитесь друг другу, – наконец сказала она. – Однако я вижу, что ошибалась. Пойми, дорогая, я не стану принуждать тебя к браку. Мальчики – достойные молодые люди. И возможно, вам нужно больше времени, чтобы привыкнуть друг к другу. Или осознать, что, несмотря на все твои потери, жизнь продолжается…

Она убрала камень в складки платья.

– Я, конечно, понимаю, что тебе пришлось тяжело, что сейчас ты растеряна, а потому предлагаю просто дружеское плечо…

Тетушка Лу поднялась.

– И еще… – у дверей она остановилась, окинув Катарину внимательным взглядом. – Я несказанно рада узнать, что кого-то из нашей семьи боги наделили даром… странно только, что Бетти об этом упомянуть не удосужилась.

– Может, не считала, что это важно? – Катарина тоже поднялась. – В конце концов, к чему женщинам магия?

– Действительно.

Глава 12

Кайден мрачно жевал мясо. Он взял кусок руками, поставив локти на стол, но в таверне никто, кроме Дугласа, не оценил по достоинству мятежный порыв его души. Заведение было из простых, и оттого люди если и косились на Кайдена, то вовсе не из-за его манеры есть.

Пальцы он облизывал.

– Болотники, стало быть, – Дуглас вот вяленую говядину нарезал тонюсенькими ломтиками, которые макал в темный острый соус и заедал хлебною коркой. – Уверен?

– Тропа старая. И для людей проложена, – Кайден поморщился. – Пользовались часто, потому и не заросла, но если дальше сунуться, думаю, выйдем на открытую воду.

А там и за топью дело не станет. Топи здесь имеются.

Местные болота, появившиеся в незапамятные времена, некогда простирались от Бристона до подножия Сизых холмов, с которых они и питались, поглощая воду осенних дождей. Но пришли люди и часть болот осушили, а другие высохли сами, лишившись хозяев. И огромная некогда топь распалась на куски, притихла.

– Может, все-таки…

Дуглас мясо и не жевал, медленно рассасывал с видом презадумчивым.

– Нет. Все сходится. Теперь понятно, почему не нашли ни людей, ни животных. Почему сама их смерть не потревожила струны мира.

Кайден сыто икнул и бросил на тарелку обглоданную кость. Облизал губы. Тронул языком выступающие клыки, которые бабушка некогда искренне надеялась подпилить. Благо она вовремя поняла, что ничего-то из этой затеи не выйдет.

– А вот если их тихонько притопили… – кивнул Дуглас.

– Если притопили, – Кайден потер руку о руку, теперь ему и здесь чудился гниловатый запах болота. – Хуже, если царица вызрела и расширяет улей.

Вот тут Дугласа передернуло. Он с упреком взглянул на подопечного и сказал:

– Не за столом же.

– Я поел. Но будь это улей, людей пропадало бы куда больше. Думаю, она готовится войти в силу, вот и делает запасы. И стало быть, люди еще живы…

И жизнь эта будет длиться годами.

Да, пожалуй, за столом о таком думать не следовало.

– Что живы – это хорошо, что болота – это плохо. На болотах мы их не найдем. Вода… – Дуглас подцепил очередной ломтик мяса. – Вода силу распыляет.

– На болотах и не надо. Они среди людей. Кто-то ведь договаривался с разбойниками. Кто-то принес им «голос Сирены». Кто-то научил, как остановить караван. И кто-то сдал же их лорду Тирби, зная, что дальше копать он не станет. Нет, она не так и юна, скорее наоборот. Она жила среди людей и умеет прятаться, притворяясь человеком.

Кайден задумался, прикусив щеку. Опомнился лишь от резкой боли, и рот наполнился кровью.

– Мы найдем эту тварь, а с ней и остальных. Надеюсь, успеем.

Иначе судьба их будет незавидна.

Катарине не спалось.

Постель вдруг сделалась неудобна, будто кто-то сыпанул в перину крошек и теперь Катарина чувствовала их. И как бы она ни легла, вскоре лежать становилось неприятно, а после и невыносимо. Ныли ноги. И руки.

И шея.

И спина, кажется, тоже. Но хуже всего, что Катарине хотелось спать. Она легла на спину, скрестила руки на груди и заставила себя лежать смирно, считая руны, только раз за разом сбивалась и злилась оттого еще сильнее.

– Я оттуда слышу, как ты сопишь, – Джио убрала стул от двери и уселась на него. В ночной короткой рубашке она походила на призрака. Весьма, следовало заметить, непристойного призрака, ибо пристойные не носят алых подвязок и рубашек, отделанных французским кружевом. – Не спится?

– Не спится, – Катарина вынуждена была признать очевидное. – А тебе?

– И мне, как видишь.

Джио натирала ногти замшевой тряпочкой.

– Нервы? – осведомилась она.

– Не знаю. Наверное… тетушка эта… мне кажется, она подозревает, что я – это…

– Не ты?

– Не я.

– Пускай подозревает.

– А если… захочет проверить?

– Как?

– Кровью.

– Через королевский артефакт? – усмехнулась Джио. – Кто ж ей даст?

Катарина мысленно обругала себя за глупость. Следовало бы догадаться. Родовые артефакты определяют лишь прямое родство, скажем, между сестрами или между родителями и детьми, но не более того. Королевский будет куда мощнее, но Джио права. Кто ж позволит-то?

– А если она заявит о своих подозрениях?

– Кому?

– Не знаю. Судье? Или королевскому дознавателю?

– Ее выслушают. По меньшей мере. А затем поинтересуются доказательствами, – Джио забралась на стул с ногами. – Ты подумай о другом. Зачем ей это надо?

– Не знаю, – Катарина поднялась и подошла к окну. Не без труда, но ей удалось распахнуть створки, и в комнату ворвался прохладный ночной воздух. – Деньги?

– Деньги отойдут короне. А твоя тетушка в достаточной мере здравомыслящий человек, чтобы понимать, что корона не имеет обыкновения делиться. Нет. Ты ей нужна. Живой. До определенного момента.

Катарина поежилась. И вовсе не от ветра. Тот пах черемухой и садом, и аромат этот, травы, земли, молодой листвы, которая еще не успела отяжелеть под пылью, отрезвлял.

Намек? Пускай.

Не Катарине бояться намеков. В конце концов, Джон сказал, что поможет. И конечно, лучше не обращаться бы к нему, ибо любая помощь – это долг, а Катарине нечем отдавать подобные долги, но само понимание, что она не так уж и одинока, успокаивало.

– И вообще, деточка, если они нам слишком уж надоедать станут, то сад здесь дикий…

– В каком смысле?

– В таком, что не один труп спрятать можно.

– Шутишь?

Джио пошевелила пальцами и приступила к ногтям другой руки.

– Конечно, шучу, – неискренне сказала она. – Это чересчур легкомысленно – прятать трупы в своем саду. Нет, придется отвезти подальше. Я слышала, здесь недалеко болота начинаются. А поверь моему опыту, нет ничего безнадежней, чем искать кого-то на болотах.

Откуда-то издалека донесся протяжный вой, заставивший Катарину отступить от окна. Она тут же обругала себя за слабость и излишнюю нервозность. Подумаешь, собака воет… или это не собака?

– Надо же, – Джио тряпицу свою отложила. – Какие здесь места… интересные. Прогуляться не хочешь?

Гулять Катарина уже не хотела, вот совершенно. Но поняла, что ее нежелание Джио не остановит, в лучшем случае она просто запрет Катарину в комнате, а сама мысль, что она останется здесь, одна, внушала ужас.

– Хочу.

– Ага… дрожишь чего?

– От нетерпения, – иногда Джио злила излишней своей проницательностью, но сейчас злость помогла собраться. – А куда пойдем?

В сад.

И слезать пришлось по ветвям плюща.

Это было безумием. Полным. Королевы, даже бывшие, не карабкаются по стене, цепляясь за скользкие плети.

Плети хрустели. Прогибались под весом Катарины, тонко намекая, что она отнюдь не так хрупка, как ей кажется. Глянцевые листья норовили шлепнуть по лицу, щекотали шею и сбрасывали за шиворот капли росы. И кажется, не только ее. Уже на земле Катарина нервно мазнула по шее, пытаясь снять что-то или кого-то, щекотавшего эту шею.

Только бы не паук, пауков она не любила.

– Надо же, а ты не совсем жить разучилась, – Джио вот спрыгнула легко, и в мужском костюме она смотрелась на удивление гармонично. А вот Катарина в таком же ощущала себя полной дурой. Пусть и свободные, но все одно штаны липли к коже, чулки совсем уж непристойно обрисовывали ноги. А рубаха из темного колючего полотна так и норовила съехать с плеч. Катарина то и дело ее поправляла, но стоило шелохнуться, и та снова падала. И дублет, что характерно, не спасал, тем паче что возиться и привязывать к нему рукава Джио отказалась, отчего вид у дублета был, мягко говоря, престранный.

– Совсем, – Катарина решила, что если держать рубаху обеими руками, та точно не съедет. – Почти. Наверное. Не знаю.

Ответом было фырканье.

Джио огляделась и сказала:

– Туда, – махнув при этом в темноту.

Та казалась кромешной, и редкие звезды едва-едва разбавляли ее, и Катарина подумала, что такой разбойной ночью и заблудиться недолго. Но стоило сделать пару шагов, и все изменилось. Из черной черноты проступили еще более черные деревья, от которых на темную траву ложились длинные тени, совсем уж непроницаемые.

– Иди за мной, деточка, – Джио ступала по дорожке, выстланной этими тенями. – Не отставай.

Катарина постарается. Она идет, и страх перед темнотой постепенно отступает.

…В Королевской башне кристаллы на ночь гасили. А вот свечи оставляли. Не всем, само собой, но Катарине оставляли. Их приносил комендант, толстые, гладкие, слепленные из воска. Он сам устанавливал их на старинном канделябре и вздыхал, сожалея то ли о свечах, то ли о самой Катарине. Именно там, в башне, она, никогда-то не боявшаяся темноты, впервые испытала этот леденящий ужас. И он, однажды проникнув в ее сердце, там и остался.

Темнота Королевской башни была полна звуков.

В ней слышался лязг цепей и тяжелые шаги палача, который, казалось, ходил и выбирал новую жертву. Ерунда, конечно, ибо палач был не более свободен в своем выборе, нежели Катарина. Но вот… мерещились стоны приговоренных и жалобы их. Тонкий плач первой казненной королевы, призрак которой, как говорили, остался в Королевской башне, ибо родные, пытаясь отвести от себя высочайший гнев, отреклись от несчастной Анны, и тело ее было похоронено на местном кладбище среди воров, убийц и мятежников.

Тогда Катарина думала, заберет ли отец ее собственное тело. И не находила ответа на этот вопрос.

В саду темнота шептала, что все уже позади, что нет больше ни башни с ее толстыми каменными стенами, которые не прогревались и в самую жару, ни отца, но только сад. Здесь шелестят деревья, приветствуя Катарину, и трава ластится, и малина цветет, и плачет горестно козодой, обещая скорую смерть. Кому?

– Погоди, – рука Джио перегородила тропу. Затем Катарину развернули и подтолкнули к толстому дереву, велев: – Стой здесь.

А где-то неподалеку раздался утробный, выворачивающий душу вой, от которого кровь заледенела в жилах.

– Я…

– Стой, – когда Джио говорила подобным тоном, оставалось лишь кивнуть и смириться.

И Катарина прислонилась к прохладному стволу. Что ж, она постоит. Только недолго.

Там, в башне, Джио вела себя так, будто бы ничего не случилось, будто бы нет ни обвинения в супружеской измене, ни другого, куда более серьезного, – в измене государственной. Ни суда, готового принять королевскую волю, ни отца, что заглядывал частенько, уговаривая сознаться, раскаяться и молить о прощении, ведь тогда Катарину, возможно, помилуют.

Джио исчезла.

Она умела вот так – шагнуть и стать частью темноты, и ни листочка не шелохнулось, будто вовсе ее не было. Мгновение, и что-то тяжко заухало над головой Катарины.

Сова? Мелькнула в ветвях птичья тень и тоже исчезла. А в траве заговорили сверчки.

Надо успокоиться. Это просто ночь. И сад. Несколько запущенный, но все же обыкновенный. Что страшное может произойти в обыкновенном саду? Сова поймает мышь? Или лакей припрячет в дупле украденные ложечки? Катарина вымученно улыбнулась.

Да и Джио никогда не оставила бы ее, если бы Катарине и вправду грозила опасность. А значит, надо просто подождать. Джио вернется…

Катарина присела на изогнутый корень. Вот так… можно слушать сверчков и дышать черемуховым ветром. Можно мечтать, как она изменит это место. Нет, Катарина не станет превращать его в подобие Виндзорского парка. Тот слишком уныл в своей геометрической правильности. Катарина лишь поправит дорожки и цветочницы обновит. Кусты слегка подрежут. А газоны? Нет, пожалуй, ей больше нравятся маргаритки с одуванчиками, чем ровная, правильная зелень.

Сведенные судорогой пальцы разжались.

И дом… надо выписать каталоги. Катарина понятия не имеет, каким должен быть хороший дом, но ведь попробовать можно, так? Обои выбрать. И шпалеры. Шторы. Мебель? Почему и нет? Отец вот сам всегда решал, что нужно изменить. И во дворце Катарине даже собственную ее комнату обставить не позволили, ибо есть правила. Порядок.

Плевать.

А вот здесь она…

– Ты где шляешься? – этот шипящий голос выдернул Катарину из раздумий и заставил плотнее прижаться к коре. – Совсем голову потерял?

– С каких пор тебе стали интересны мои дела?

– С тех самых, когда от этого стало зависеть мое состояние.

Голоса Катарина узнала.

Кевин. И Гевин. Вот странно, братья похожи как две капли воды, а голоса разные. У Кевина нервный, звонкий, что колокол. А вот братец его спокоен, и голос такой же, бархатистый и мягкий.

– Вижу, ты опять нажрался? Кевин…

– Вот только еще и ты не начинай… если хочешь знать, на девчонку не подействовало.

– Этого следовало ожидать, – это было сказано лениво, но без особого удивления. – С таким сопровождением… скажи матушке, что вряд ли у нее получится.

– Сам скажи.

– Ты же знаешь, как она относится к моим советам. А тебя, возможно, послушает. Надеюсь, что послушает.

Хрустнула ветка, но совсем в другой стороне. И братья замолчали. Молчание их длилось и длилось, и в тишине Катарина слышала, как громко колотится ее сердце.

– Завтра будут вопросы, – проворчал Кевин. – Как ты прошел сквозь периметр. Эта… редкая… выставила.

– Что ж… придется мне заночевать не дома. – Кажется, Гевина это обстоятельство нисколько не смутило. – Скажу, что встретил старого приятеля, у него и остался. К слову, почти правда… вам бы уехать.

– С чего бы?

– Здесь неспокойно.

– В этой глуши?

– Именно, что глушь, – это Гевин произнес медленно, явно раздумывая над каждым словом. – Гленстон суетится. Местный градоправитель тоже неспокоен, хотя и делает вид, что все как обычно. Слухи опять же… уговори ее уехать. Я найду другой способ.

– Ты же ее знаешь, – Кевин чихнул.

– Будь здоров.

– Буду… но если матушка решила, что девица нужна, то уже не отступит… я не готов жениться.

– Не женись.

– Тебе легко говорить. Ты сам по себе, а я… я человек. А у людей, чтоб ты знал, есть свои слабости.

– Слабости есть не только у людей, – возразил Гевин.

– Может, и так, но… тебе все равно не понять.

Кевин осекся и замолчал. И брат его тоже молчал. И это молчание длилось, длилось, и Катарина сидела, зажимая себе рот руками, заставляя застыть, не шевелиться. А потом вновь затрещали сверчки и знакомая сова заухала в ветвях, как показалось Катарине, ободряя. И она поняла, что осталась одна.