Kitabı oxu: «Портерус»

Страх

Закатные лучи нежного летнего солнца грели спину. Ева откинулась на плетёную спинку кресла, отодвинула от края стола опустевшую чашку и прикрыла глаза. Лана сидела напротив. Подруга пересказывала все случаи нападения собак, которые, по её мнению, не произошли с ней только по счастливой случайности. Ева слушала вполуха. Ей казалось несвоевременным обсуждать подобные темы таким восхитительным вечером, но разговор завела Лана, и Ева не перебивала.

– Вижу их слюнявые пасти, и горло стискивает, представляешь? – изливала душу подруга, с беспокойством потирая золотой кулон на шее.

Ева открыла глаза, кивком дала понять, что полностью разделяет её чувства. Сама Ева предпочитала не придавать страхам особого значения. Да и могут ли у взрослого человека быть серьёзные страхи? Если только надуманные, как у Ланы.

Ева потянулась к столу, смела в ладонь оставшиеся от печенья крошки и бросила топтавшимся поблизости голубям. Птицы синей волной накрыли только что пустовавшие тротуарные плитки.

– А ты чего боишься? – неожиданно спросила Лана, на что Ева неопределённо пожала плечами. – Нет, я серьёзно, у тебя должен быть какой-нибудь страх, даже небольшой.

– Прям-таки должен? – усмехнулась Ева, но улыбка получилась неубедительной.

– Совершенно уверена. Не бывает людей, которые ничего не бояться, – напирала Лана.

– Может, попросим счёт? – Ева попробовала свернуть разговор. Вечер стремительно терял очарование.

– Ева, – строгим материнским тоном произнесла Лана, – говори, не таись.

Ева чувствовала, что её загоняют в угол. Под таким, как сейчас, вопросительно-жгучим взглядом подруги ей ещё ни разу не удалось отмолчаться. Не вышло и теперь.

– Ну-у… – неопределённо протянула она, надеясь вскорости сменить тему. – Не то чтобы боюсь, но огонь, например…

Не успела Ева договорить, как в воздухе почудился запах гари. Заветное слово сняло с воспоминаний уздечку контроля, они заплясали перед глазами пугающими картинами.

Еве восемь. Каникулы. Нестерпимо жаркое лето. Ева с бабушкой прячутся от жары в большой комнате деревянного дома на двух хозяев. Бабушка возится с починкой одежды, Ева торчит у окна, высматривая идущий по маршруту оранжевый автобус. Ленивое течение дня разбивает истеричный стук по стеклу.

– Горим! Филипповна, горим! – кричит соседка баба Марья.

Ничего не понимающая Ева глядит то на бабушку, то на хромающую вниз по улице бабу Марью. Бабушка поначалу молчит, уперев в Еву пустой взгляд. Потом вскакивает, роняя на пол шитьё, хватает Еву за руку и со злым «чего сидишь?» тянет к двери.

Ева не сопротивляется, но бабушка больно сжимает запястье и с невиданной силой тащит через крохотный коридор, узкую кухню, вниз по ступеням крыльца. Только на улице Ева получает свободу. Хочет уйти подальше и обиженно молчать до самого вечера, но бабушка вдруг начинает причитать:

– Ой, что будет-то теперь, Евонька, что будет, – и так по кругу. Ева окончательно теряется. Остаётся с бабушкой, гладит её по холодной руке повыше кулака, сжимающего ножницы, всматривается в потерянное побледневшее лицо.

– Марью Семёновну ведут, – говорит прибежавший на шум сосед. Ева поворачивается. В первое мгновение видит только двух толстых женщин, которые держат под руки бабу Марью. А потом Ева замечает, что от крыши их дома поднимается в небо наклонённый столб дыма.

– Ты когда-нибудь скажешь? – вторглась в видения Евы Лана.

– …мне не очень нравится, – нехотя договорила Ева. Лана удивлённо приподняла брови и недоверчиво опустила уголки губ. – Точнее, наоборот, он мне нравится, – поспешила объяснить Ева. – Особенно на видео. А вблизи… не люблю находиться.

– Любопытно. Значит, он чем-то тебе не угодил.

Ева незаметно для себя понизила голос до шёпота и наклонилась вперёд:

– Понимаешь, он меня завораживает. Если долго смотреть, кажется, он выводит гипнотический танец, – Лана придвинулась ближе, чтобы не пропустить ни слова. – Будто древнее божество. Которое зовёт. И хочет поглотить. Когда я смотрю на огонь, вижу лица, фигуры. Они тянутся ко мне…

Ева вздрогнула и замолчала. С мысли её сбил голубь. Он приземлился на спинку стоявшего рядом кресла и невозмутимо уставился на подруг.

– Дурная птица! – шугнула голубя Лана. – Напугал, – голубь сделал шаг в сторону и остался сидеть. – Не обращай внимания, – подбодрила Лана, – рассказывай.

Но слова сухим комом стали в горле. Ева подрагивающими руками наклонила над чашкой заварной чайник. Тонкая струйка быстро иссякла. Ева сделала маленький глоток остывшего чая. Легче не стало.

– Я закажу ещё, – взяла дело в свои руки подруга и зашла в кафе.

– Кыш, – раздражённо шепнула Ева и вяло махнула в сторону голубя салфеткой. Птица не подумала улетать. Вместо этого склонила голову набок и уставилась на Еву с каким-то насмешливым прищуром, отчего Еве стало зябко.

Из кафе Лана вернулась повеселевшая, не иначе какой-нибудь посетитель сделал комплимент.

– Всё ещё сидишь? – игриво обратилась она к голубю.

Второй заварной чайник из белого фарфора опустился на стол, из носика шёл пар, воздух наполнился запахом чабреца.

– Так и что, значит, ты боишься огня, – продолжила Лана. – Как же ты справляешься?

– Снимаю квартиры в высотках, чтобы без газовых плит.

– А при отключении света? – уточнила Лана.

– Достаю фонарь.

– А как же романтический ужин при свечах?

– Цветные гирлянды ничем не хуже, – отвечала Ева, пытаясь сохранить видимость безразличия.

– Да брось, неужели настолько всё плохо?! По крайней мере, на салютах бываешь. В прошлом году ходили, помнишь?

Лана взялась разливать по кружкам чай. Солнечные лучи неотвратимо гасли, забирая с собой краски и тепло. Ева поёжилась.

– Больше не хожу, – угрюмо ответила она. – В тот раз стреляли низко.

– Точно, ещё пепел на лицо сыпался.

– Угу, – грустно подтвердила Ева.

– Никогда бы не подумала, что ты пирофоб, – заключила Лана, придвигая Еве чашку. – Так и не скажешь.

– Я не пирофоб. Просто держусь от огня подальше. На всякий случай.

Ева поднесла к губам обжигающую пальцы кружку и чуть не расплескала чай. Боковым зрением она уловила движение – быстрое, как всполох пламени. Ева резко повернула голову. Ничего. Всё тот же голубь неподвижно сидел на спинке кресла и нахально смотрел Еве прямо в глаза.

– Да уйди ты! – повысила Ева голос.

– Он-то что не так сделал? – посмеиваясь, спросила Лана. – Голодный, наверное, вот и сидит. А мы его разговорами кормим, – она отломила кусочек от уцелевшего печенья и протянула. Голубь вспорхнул и, со свистом рассекая воздух, подался в темнеющее небо.

– Тебе не показалось, что он какой-то странный? – спросила Ева. Подруга весело помотала головой. – Оперение слишком тёмное. И глаза. Синие, что ли. Какие у голубей глаза? – тараторила Ева, лишь бы не замечать бегущей по телу мелкой дрожи. Этот голубь необъяснимо настораживал. Было в нём что-то аномальное. Если бы Ева не боялась показаться умалишённой, сказала бы, что птица подслушивала.

Тень

Дияр сидел на клочковатой траве и медитировал. Широкий слой породы угловатым холмиком выступал из склона горы Большое Богдо. Ветер проделал в холме дыры и, как на губной гармони, наигрывал на нём свои песни. Дияр всё больше погружался в пустоту. Сознанию он оставил только потусторонние напевы ветра, ожидая расслышать в них подсказку. Гора пела. Но вопрос, браться за злое дело или нет, ответа не получал.

Своей жизни без колдовства Дияр не видел. Сейчас же обстоятельства требовали перейти на время чёрно-белую черту, и Дияр не знал, как поступить. Откажешься – лишишься силы. Согласишься – запятнаешь свою белую честь.

Будь у Дияра больше прав в колдовском сообществе, сумел бы обойти поставленные условия, а не сумел – бросил бы вызов даже самому тёмному из тёмных и поступил, как считает нужным. Только в текущем положении об этом нечего думать. Экзамен на право колдовать – неприкосновенная традиция, и тех, кто смеет ей противиться, живо приструняют. Или устраняют. Так что, нравится Дияру экзаменационное задание или нет, выполнить его придётся. А иначе – жизнь простого смертного без всякого колдовства. Опять же мир останется без частички светлой силы, и, вполне возможно, из-за этого тьмы в нём прибудет. Только ведь и Дияру предстоит внести свою лепту в общую копилку зла. Тьма ради уменьшения тьмы. Бессмыслица.

Разнообразие в затянувшуюся медитацию привнесли далёкие голоса людей, шорох велосипедных шин и короткое «трень» велосипедного звонка. От этого «трень» глаза Дияра распахнулись. Тень – вот что он хотел применить, если решится. Какая нелепая подсказка. Ещё не менее получаса провёл Дияр у горы, ожидая другого знака, но его не последовало.

– Всё-таки тень, – произнёс Дияр, поднимаясь с земли и отряхивая со штанин красноватый песок.

Тень казалась Дияру безопасным злом: не воскрешение мёртвого и не призыв души, всего лишь ожившая фантазия.

– Фантазия, способная напугать до чёртиков, – обречённо пробормотал Дияр и вышел на тропу, хранившую следы узких шин.

Безопасное зло – формулировка обманчивая, но Дияр свой знак получил и испытание пройдёт. Возможно, добрые дела будущего обелят его, а пока Дияр казался себе палачом, который готовится сбросить ребёнка в бездну.

В качестве испытания Дияру назначили тринадцатилетнего подростка по имени Лев. Лёвин страх столкнуться с умершим человеком Дияр знал во всех подробностях. Оставалось определиться, где и когда Лёву пугать.

Дом Дияр использовать не хотел. Дом – место силы и покоя, нельзя лишать пацана укрытия. Другое дело старый сарай, за который Лёва ходил курить. Дияру потребовалось три дня, чтобы убедиться: подросток появляется у сарая два-три раза в день примерно в одно время и выкуривает неполную сигарету, не иначе оставленную в пепельнице отцом.

В назначенный день погода выдалась что надо. Пасмурно и сухо. В десять Дияр уже сидел в густых кустах караганы, разросшихся у сарая, и освобождал разум, подготавливая его к колдовству. Формирование тени Дияр изобрёл сам, для чего совместил несколько техник, взяв понемногу из тёмных и светлых искусств. Пластичность разума, умение создавать в воображении любые образы по праву считались сильной стороной Дияра. А его способность ментально растворяться в окружающем пространстве позволяла сущему течь насквозь, подхватывая и вынося наружу задуманные образы. В соединении с магическими приёмами колдовство получалось уникальным, но концентрация требовалась нешуточная.

Лёва вышел из дома около одиннадцати. Цыкнул сквозь зубы слюной, проследил, как летит и шлёпается в пыль выпущенный снаряд, спустился по наклонённым вбок каменным ступеням крыльца и пошёл к сараю. Во дворе никого, разлапистые кусты, облепившие кованые изгороди, прикрывали двор со стороны улиц, в соседских окнах пусто. Лёва без опаски проширкал, поднимая пыль, по тропинке, уводящей за серый дощатый сарай. На всякий случай ещё разок огляделся, убедился, что за ним не подсматривают, и скрылся за поросшим лишайником углом. Знакомо пахло сыростью с душком нечистот. Привычным движением Лёва вынул из кармана шорт окурок и коробку спичек. Дважды чиркнул о коробок, поднёс огонёк к избавленному от пепла бычку, втянул дым и коротко кашлянул. Довольный собой, Лёва покрутил сигарету в пальцах. Вспыхнувшие на бумаге красные искры тлели и быстро превращались в пепел.

После следующей затяжки Лёва присел возле разрушенной кирпичной кладки, почти скрывшейся под караганой, и вынул один из кирпичей. Здесь он прятал стибренные у отца сигареты на случай, если не удастся достать новых. Ещё не распрямившись, Лёва поднёс сигарету к губам в третий раз.