Kitabı oxu: «Долговая палочка»

Şrift:

The Tally Stick © by Carl Nixon, 2020

By agreement with Pontas Literary&Film

Долговая палочка – деревянный брусок с зарубками для учета долгов; брусок разламывали пополам и оставляли по половине должнику и кредитору.

Семья – родители и дети или другие родственники, проживающие вместе или отдельно.

Автомобиль с четырьмя спящими детьми оторвался от земли. От лесистого обрыва и опасного изгиба скользкой от дождя дороги до полноводной реки внизу – не меньше шестидесяти футов. Ночь была безлунная, небо заволокли низкие свинцовые облака. На долю секунды – долю доли – машина зависла в воздухе, словно подвешенная на ниточках, а через миг дети начали падать. Навстречу верхушкам деревьев. Навстречу камням в бушующей воде. Навстречу будущему.

В машине не спал лишь один человек – отец, Джон Чемберлен. Его длинное узкое лицо виднелось в свете приборной доски. Он смотрел вперед на казавшийся бескрайним лес и крупные искрящиеся капли дождя в свете фар. Его лицо выражало не испуг, а удивление. Руки по-прежнему сжимали руль; казалось, он все еще контролировал ситуацию. Возможно, он и верил, что успеет выполнить какой-то маневр, нажать секретный рычаг, спрятанный где-то в машине, дернуть за него, сделать что-нибудь, что угодно, чтобы спасти свою семью. За его спиной кто-то из детей застонал и зашевелился во сне.

– Джулия, – хриплым шепотом проронил Джон.

Мать детей сидела рядом, уткнувшись подбородком в плечо, как птичка; она спала, положив голову на свернутый кардиган, прижатый к дверце. Чуть раньше она расстегнула ремень безопасности – ей было неудобно, – и теперь тот свободно болтался на плече и опускался на колени. Ей снились лошади. Три кобылы в сбруе скакали по сухому бесплодному полю. Клубилась белая пыль, застилая все вокруг. Они скакали все быстрее, будто пытались сбежать от пыли, которую сами же и поднимали. Во сне Джулии топот копыт оглушал.

Джон жалел, что не успеет извиниться перед женой. Он хотел извиниться за многое: за то, что задерживался на работе, за дурацкую ссору из-за обоев, за женщину в Тоттенхэме, о которой жена до сих пор ничего не знала. Но сильнее всего он жалел, что привез детей в эту страну. Джулия не хотела уезжать из Лондона. Он ее заставил – именно так все и было, заставил, теперь можно в этом признаться. Настоял, что эта работа – необходимый и важный этап, что они пробудут в Новой Зеландии недолго, а потом начнется лучшая жизнь. Он обещал, что его переведут в Нью-Йорк, может, даже в Париж. Устроившись в новом доме в Веллингтоне, они наймут няню. Веллингтон – живописный маленький городок. «Воспринимай это как приключение», – сказал он. В конце концов Джулия согласилась. Она всегда была хорошей женой. Хорошей матерью.

За несколько часов до этого они остановились в маленькой деревушке, поужинали стейками с картошкой.

Джулия хотела переночевать в гостинице, а завтра прогуляться в долину с другими туристами и взглянуть на ледник. Дети обрадовались, оторвались от тарелок.

– Зачем смотреть на грязную ледяную стену? – сказал Джон и отодвинул от себя тарелку большим пальцем. Он не съел и половины. – Нечего там смотреть. Дождь вряд ли прекратится, до утра уж точно. Надо ехать.

Джону говорили, что эта часть страны – природное чудо, мол, тут все осталось таким же, как в доисторические времена, но за три дня они повидали лишь сплошную стену дождя, серый берег, горы в пелене облаков и ели недожаренную картошку. Если бы он приехал сюда за свои деньги, то потребовал бы неустойку.

Из ресторана они вышли в темноту. Пригнувшись, бросились к машине; неоновая вывеска «Есть свободные номера» у мотеля замылилась из-за дождя, слов было не разобрать. Он в жизни не бывал под таким дождем. Капли со стеклянный шарик. Настоящий муссон.

Они ехали вдоль берега в сторону единственной дороги на дальнем юге, что вела через хребет. Даже на полной мощности дворники не справлялись с дождем на лобовом стекле. Трое старших детей свернулись калачиками на заднем сиденье с подушками, спальными мешками и шерстяным одеялом. Они быстро уснули под рокот мотора и глухую барабанную дробь капель о крышу. Малышка Эмма дольше засыпала. Она лежала в ногах жены в переносной колыбельке-коконе, сделанной по образцу традиционной индейской колыбели ¹, но застегивающейся на молнию до самого подбородка. Сестра Джулии Сюзанна подарила им эту колыбель перед отъездом, и сначала Джон решил, что это просто лишний хлам, но в итоге она очень пригодилась. Эмма похныкала, тихонько засопела и наконец затихла.

На карте дорога, по которой они ехали, обозначалась как трасса, но выглядела как узкий проселок. Остались позади маленькие городки, фонари, даже светящиеся окошки одиноких ферм. Они постепенно удалялись от побережья. На протяжении нескольких миль деревья росли вплотную к дорожному полотну; фары выхватывали из темноты замшелые ветви, которые тут же исчезали за спиной. Все тонуло в пелене непрерывного дождя. В зеркале заднего вида не горели чужие фары; навстречу тоже не попалось ни одной машины.

Джон увидел воду на дороге, когда было уже слишком поздно. Та разлилась широким клином на прямом участке, где он по глупости увеличил скорость. Ударил по тормозам – машину занесло, она заскользила. Попытался выкрутить руль, но напрасно, машина потеряла управление, ничего уже нельзя было сделать. На полном ходу они слетели с дороги. Колеса скользнули по узкой полоске грязи вперемешку с галькой, капот нырнул в шелестящие кроны деревьев. Они могли бы врезаться в дерево – машина смялась бы в лепешку на обочине, и через несколько часов их бы нашли. Вместо этого они проскользнули меж стволами, как лезвие ножа. Это случилось совершенно беззвучно: лишь тарахтение мотора, шум дождя и протяжное царапанье веток о металл нарушали тишину. Они падали по крутому склону, сминая колесами папоротники и ломая молодые деревца; их несло к утесу над рекой, которого не было видно с дороги.

Избежав столкновения с последним препятствием – гранитным валуном размером со стиральную машину, – автомобиль полетел с утеса.

Подпрыгнул.

Завис в воздухе, словно подвешенный на ниточках.

Лучи фар, смотрящие на восток, на долю секунды замерли над лесом. В белом свете искрились капли. Кто-то из детей зашевелился и вздохнул во сне; дворники поползли вниз. Все произошло так быстро, что Джон не успел издать ни звука.

Правду говорят, подумал он, в конце все замедляется.

– Джулия.

Под весом мотора автомобиль накренился вперед. Фары высветили белую воду внизу и темные большие камни.

Они начали падать.

Джулия наконец повернула голову и посмотрела на него. Страх нарастал в ее глазах, как уровень воды в бассейне с голубой плиткой. Джон попытался протянуть ей руку, хотел успокоить, но шевелиться было тяжело. Если бы ремень так не давил на грудь… Он почти дотянулся.

Тон, которым он позвал ее по имени, испугал ее сильнее невнятного выражения на лице. Снаружи мир летел на них, кружась в кошмарном калейдоскопе. В голове промелькнула непрошеная молитва. Джулия молилась Богу, в которого не верила много лет, с самого детства. Богу своей матери, которого она отвергла. То была даже не молитва, а просьба, обращенная к тому, кто был намного могущественнее нее; в мимолетном воззвании она молила его о спасении.

Прошу, сделай так, чтобы я не просыпалась. Пусть это будет сон.

Падение ускорилось. Машина сменила уклон.

Джулия Чемберлен не заметила, как муж наконец взял ее за руку. Перед смертью она успела подумать о ребенке у своих ног.

Джон Чемберлен тоже думал о детях. Надеялся, что те спали. Не хотел, чтобы в последние мгновения перед смертью они боялись. А главное, не хотел, чтобы они знали: это он виноват.

Камни, вода, вихрь белого света

Машина

Упала

Почти

Упа…

Наверху, на трассе, почти не осталось следов, которые бы указывали, что тут недавно кто-то проехал. Лишь два размытых отпечатка шин вели к стене деревьев, но ветки почти не были сломаны. Другие машины появились на дороге только на рассвете; отпечатки к тому времени смыло проливным дождем. Вопреки прогнозу Джона Чемберлена, незадолго до рассвета дождь стих. Следы стерлись как по волшебству. Пробыв в Новой Зеландии всего пять дней, семья Чемберленов испарилась на ровном месте.

Это произошло 4 апреля 1978 года.

Часть первая

Глава первая

4 апреля 1978 года

Кэтрин очнулась в темноте и хаосе. Ее швыряло из стороны в сторону, трясло и переворачивало; что-то острое вонзилось в бок. Оказавшись в эпицентре взрыва, она не могла понять, где кончалась она и начинался мир. В этом сумбурном небытии «до» и «после» не существовало, остались лишь шум и боль. Она не знала, сколько все продолжалось.

Пока…

Первый судорожный вздох. Второй. Еле-еле она продралась сквозь густую тьму. Что за звук? Вода? Ветер? Наверное, вода, да – вода. Вода хлещет из кранов в продолговатую белую ванну в их ванной комнате на верхнем этаже дома на Хорнтон-стрит. Но этот звук намного громче, как будто она подставила ухо прямо к крану или несколько ванн наполняли одновременно. За ревом воды – наверное, это все-таки была вода, – слышались также стоны и поскрипывание металла, как будто поезд приближался к станции. Наверное, она уснула в метро по пути домой; в субботу они с мамой ходили по магазинам. «Поезд сошел с рельсов, – спокойно подумалось ей. – Я в метро, вот почему так темно – авария. А может, террористы подложили бомбу?» Она как-то слышала, родители говорили про взрывы в городе. Погибли люди. «Это ирландцы, они вечно все взрывают», – сказала мама, а Кэтрин тогда не поняла, почему ирландцы? У мамы был тревожный голос. Папа сказал, что такое нельзя обсуждать при детях.

– Кэтрин.

Кто-то звал ее по имени, голос слышался издалека.

– Кэтрин. Проснись.

Она открыла глаза. И снова закрыла. Потом опять попыталась открыть. Глаза были как кукольные, они открывались, только когда кукле поднимали голову. Откуда-то проникал молочно-белый холодный свет. Что-то сдавливало грудь. Было больно дышать, с каждым вздохом боль пронзала грудную клетку, и красные сполохи вспыхивали перед глазами, даже когда глаза были закрыты. Шея тоже болела, когда она поворачивала голову. Все кругом заволокли маслянистые тени; напирали смутные фигуры, смотреть на них было невыносимо. Она точно понимала лишь одно: она находится в тесном замкнутом пространстве.

Вдруг закружилась голова; содержимое желудка запросилось наружу. Рот открылся сам по себе, и рвота хлынула на грудь и живот. Запахло кислотой. Ей стало стыдно: что скажет папа?

– Кэтрин.

Она узнала голос Мориса. Вытянула руку.

– Не надо! Больно.

Она нащупала что-то мягкое.

– Прекрати!

Теперь она видела лицо брата, хотя тело по-прежнему окутывала тьма. Морис был не далеко, как ей сначала показалось, а очень близко. И Томми. Тот тоже был рядом, смотрел на нее и моргал.

– Мы разбились, – всхлипывая, произнес Морис.

– Что?

– Разбились на машине, – громче повторил он. – У меня нога болит.

– Что случилось?

– Авария.

– А машина? Что с машиной?

– Ты не слушаешь! Тебе надо проснуться.

Кэтрин отчего-то разозлилась. Почему Морис говорит с ней таким тоном? Почему он все время задирает нос? А сейчас к тому же он говорит слишком тихо; из-за шума воды слов не разобрать.

– Значит, авария, – медленно повторила она, пытаясь свыкнуться с новой реальностью.

– Да, пока мы спали. Тут везде вода. Помоги. Нога застряла.

Вдруг она все поняла. Они разбились ночью и все еще находятся внутри, в автомобиле, на заднем сиденье. Все втроем.

– Мама, – позвала она и добавила громче: – Папа!

Кэтрин попыталась подвинуться и заглянуть за высокие подголовники передних сидений, но, когда пошевелилась, в груди резко заболело, а перед глазами полыхнула вспышка. Она задержала дыхание и откинулась назад. С ее места виднелась лишь часть ветрового стекла.

Его покрывали сотни трещин, оно стало молочно-белым. Снаружи сквозь стекло просачивался белый свет.

– Папа!

– Не ори, – сердито шикнул на нее Морис. – Он не проснется. Никто не поможет мне, кроме тебя.

– Я ничего не вижу.

Она учуяла запах экскрементов, смешанный с рвотой. Почувствовала вкус крови во рту.

– Вода холодная. – Морис закашлялся.

Кэтрин испугалась. О чем он говорит? Откуда вода? Они же в машине. Она вспомнила, что они ехали под сильным дождем. Может, дождь просочился сквозь крышу?

– Хватит закрывать глаза. Ты должна очнуться! Посмотри на меня. Посмотри вниз!

Вниз? Теперь она поняла. Морис сидел не рядом. Они с Томми были внизу. А она – наверху. Она слепо ощупала себя. Ремень был на месте; она по-прежнему сидела пристегнутой. Ремень ее держал, вот почему она не упала вниз. Значит… значит, машина лежит на боку.

– Папа!

– Хватит!

Морис пошевелился и вскрикнул.

– В чем дело?

Он захныкал.

– Морис? Мо?

– Нога застряла. Надо выбираться. Вода очень холодная, и мы, кажется, погружаемся.

Кэтрин вгляделась в тени, которые были повсюду, кроме головы и плеч брата, и вдруг поняла, что это и правда вода. Вода проникла в машину. Мимо проплыла наполовину полная детская бутылочка с молоком. Она различила очертания промокшей подушки, одеяла, разбухшую от влаги книгу. «Пятеро идут в поход». Она одолжила ее у одной семьи в Веллингтоне, с которой познакомились в первый вечер после приезда.

Река. Это не вода из-под крана шумит, это река. Машина упала в реку.

Кэтрин нащупала замок ремня безопасности. Тот щелкнул и расстегнулся. Она соскользнула с сиденья, и ремень оказался под подбородком. Повернула голову, и ремень больно царапнул по уху. Ногами вперед Кэтрин съехала к дверце, которая теперь находилась внизу и заменяла пол. Ноги погрузились в ледяную воду; она судорожно вдохнула. Вода доходила до колен.

– Слезь с меня! – Морис пытался ее отпихнуть.

В нее уперлись локти и плечи Томми, и тот простонал – впервые за все время подал голос.

– Томми! Ты ранен?

Томми молчал. Он стоял и почти не промок.

– Все будет хорошо, – маминым голосом проговорила Кэтрин. – Морис, постарайся освободить ногу.

– Говорю же, не могу. Она застряла.

Кэтрин сунула руку под воду и попыталась нащупать ногу брата. Ей пришлось погрузить руку в воду по плечо – только тогда она нащупала его ботинок. Пальцы быстро онемели.

– Не надо! – закричал он ей прямо в ухо.

– Я должна пощупать.

– Больно!

Она попыталась не обращать на него внимания. Вот ботинок Мориса, а это, кажется, металлическая часть сиденья, механизм, с помощью которого сиденье скользит вперед-назад. Она попыталась понять, где именно застряла нога.

– Надо развязать шнурки.

– Осторожно.

Кэтрин провозилась долго. Наконец развязала шнурок и потянула ногу. Нога освободилась, а Морис снова закричал и ударил ее ладонью по лицу.

– Ты что! – воскликнула она.

Она вытащила его из воды; Морис замерз и промок насквозь. Теперь он стоял на одной ноге.

Все трое сбились в кучку, дрожа от холода в тесной машине, лежавшей на боку.

Теперь Кэтрин видела отца. Его темная фигура упала на руль, лицо было повернуто туда, где должна была сидеть мать, но ее там почему-то не было.

Наверное, ей удалось спастись. Выбралась и пошла за помощью. И Эмму взяла с собой.

– Папа, – сказала Кэтрин, потянулась между сиденьями и дернула отца за рубашку. Тот не шевелился.

Все хорошо, в кино всегда так бывает. Люди ударяются головой и ненадолго теряют сознание.

Скоро отец застонет, сядет, встряхнет головой. Голова у него разболится, на лбу вскочит шишка размером с яйцо, потому что он ударился о руль. Шишку надо будет забинтовать, но сперва он поможет им выбраться из машины. Потом они найдут маму и Эмму, а после папа отправится за помощью.

– Хватит, – сказал Морис. – Надо выбираться отсюда. Надо открыть эту дверь.

Кэтрин потянулась, схватилась за ручку и со всей силы толкнула дверь от себя. Та заскрипела и поддалась на несколько дюймов.

– Помоги.

Вместе они толкнули дверь, и та с металлическим лязгом распахнулась. Морис и Кэтрин вытянули руки над головой, думая, что дверь сейчас упадет обратно, но та так и осталась открытой. По щекам забарабанил дождь.

Кэтрин выбралась первой. И лишь когда вскарабкалась на дверь, поняла, что потеряла очки. Она носила их с детского сада; впрочем, в темноте под дождем от них было мало толку.

Одна фара еще светилась и не ушла под воду – единственный источник света в темноте. Волна с белым гребнем разбилась о крышу машины, прижатой к большому камню. Кругом бушевала пенная река. Рев шумящей воды и в машине был громким, а теперь оглушал. К нему примешивался перестук гальки, которая катилась по речному дну, гонимая течением. Кэтрин крепче схватилась за металлическую дверцу. Упадет – и ее смоет мгновенно, даже вскрикнуть не успеет. Она повернула голову, посмотрела назад. Там была лишь темнота, идти в ту сторону не было смысла. Напротив нее из воды торчал камень, в который уперлась машина. За ним просматривались смутные силуэты – кажется, деревьев.

Она посмотрела вниз, на лица братьев.

– Тут большой камень. Мы можем на него залезть.

– А дорогу видно? – спросил Морис.

– Нет.

– Где-то рядом должна быть дорога.

Кэтрин протянула руку.

– Дай одеяло.

Морис в кои-то веки не стал ей перечить. Одеяло промокло: она еле его подняла. Отжала, прижимая к дверце машины, но под дождем шерстяная ткань мгновенно пропиталась водой.

Вытащить Томми оказалось нелегко. Он, кажется, не понимал, чего от него хотят. Наконец он вылез, сел рядом с ней на дверцу и уставился в одну точку.

Еще сложнее оказалось с Морисом. Тот дышал резко и судорожно, втягивая воздух всякий раз, когда шевелил пострадавшей ногой. Дважды вскрикивал и падал. Наконец и он залез наверх. Она указала в темноту.

– Вот. Видишь?

– Что?

– Можно вскарабкаться на те камни. Пойдем.

Перелезть с машины на камень оказалось не сложнее, чем выйти из вагона метро на платформу. Морис обнимал Кэтрин за плечо. Томми слепо шел за ними, как щенок, которого достали из мешка.

Перебираясь с камня на камень, дети наконец добрались до берега. Их била неуправляемая дрожь; мокрая одежда прилипла к телу. Они стояли и смотрели на горящую фару автомобиля. Намокшие волосы облепили лица. Руки безвольно свисали вдоль тел, с кончиков пальцев на каменистую почву стекала вода.

– Отец скоро проснется, – тихо проговорила Кэтрин. – Он сам выберется. И мама тоже, – добавила она, вдруг ощутив себя виноватой, что забыла про маму, пусть даже на несколько секунд. Морис промолчал. Заморгал, смахивая капли с ресниц.

Кэтрин знала, что фары питались от аккумулятора. Если случайно открыть дверцу – однажды мама так сделала, – маленькая лампочка в машине останется гореть, и даже этого хватит, чтобы «аккумуляторы сдохли». В начале поездки отец об этом предупреждал. Рано или поздно аккумулятор сядет; наступит полная темнота. Она оглянулась. За спиной лишь косой дождь и темные силуэты деревьев.

– Надо укрыться от дождя, – сказала она.

Морис ничего не ответил. Он осел на землю и уткнулся в грудь подбородком.

– Морис.

Он поднял голову. Глаза сверкнули в полумраке.

– Что?

– Надо найти укрытие, иначе нам конец.

Глава вторая

14 ноября 2010 года

Сюзанна с двумя внуками стояла на пороге своего лондонского дома и смотрела, как автомобиль сына подъезжает к дому под дождем. Над крышами домов на противоположной стороне улицы возвышался купол Имперского военного музея. Тим ушел за машиной, мальчики остались с ней. Теперь он парковался вторым рядом; в сгущающихся сумерках мигали оранжевые аварийные огни. В доме зазвонил телефон.

Пусть сработает автоответчик, подумала она.

Тим привозил мальчиков из Брайтона два раза в месяц по воскресеньям. Сюзанна всегда ждала этих дней. Иногда они шли в итальянский ресторан через дорогу или в греческий – тот нравился ей меньше, но сын его любил. Когда ей хотелось что-то приготовить – а это случалось через раз, – она готовила обычно жаркое из ягненка. Бывало, мать мальчиков, Астрид, тоже приезжала, но чаще Тим был один. Сюзанна не обижалась на отсутствие Астрид: сноха много работала, в выходные ей наверняка хотелось побыть одной.

Сегодня дождь то переставал, то усиливался, и они никуда не пошли. После обеда Сюзанна оторвала детей от айпадов и усадила всех играть в настольную игру.

– Пока, бабушка, – сказал Джордж. – Спасибо, что позвала в гости.

Милый Джордж, всегда сама вежливость.

– Не за что, дорогой. Я всегда вам рада.

– Пока, – сказал Дэнни и торопливо ее обнял.

Они перепрыгнули через затопленный водосток между припаркованными машинами. Дэнни сел на переднее сиденье, тут же достал телефон и начал его проверять. Джордж уселся назад. Он взглянул на нее через открытую дверь и улыбнулся; белые зубы блеснули на темном лице.

Тим опустил стекло и потянулся через Дэнни.

– Пока, мам, – крикнул он. – Через две недели опять приедем. Я позвоню.

Машина уехала, а Сюзанна услышала высокую одиночную ноту – сигнал автоответчика. Тихий женский голос наговаривал сообщение.

Несмотря на дождь, она вышла на тротуар и помахала им вслед. Это был их с мальчиками ритуал с самого детства, хотя теперь только Джордж в нем участвовал. Он обернулся и замахал рукой. Сюзанна замахала сильнее. Джордж удвоил усилия, и его рука замелькала так быстро, что превратилась в пятно. Автомобиль удалялся, Джорджа стало не видно. В конце улицы включились тормозные огни, и машина свернула налево. Они уехали.

Она еще немного постояла, испытывая меланхолию, которая всегда накатывала, когда дети уезжали. Дэнни и Джордж были биологическими братьями; Тим и Астрид усыновили их в приюте в Эфиопии. Никто не знал, как и где умерли их родители. Не осталось никаких записей. У родственников не было средств, чтобы взять детей к себе, – так сказали Тиму. Тогда Сюзанна сомневалась насчет усыновления; сомневалась – даже не то слово, она испытывала первобытный страх, но, естественно, ничего не сказала. Очевидно, дети были травмированы из-за пережитых в детстве событий, но что именно это были за события, никто сказать не мог. А межрасовое усыновление? Возникнет много вопросов: и у окружающих, и у самих ребят. Вся эта затея безнадежно усложнит им жизнь, только и всего.

Сюзанна впервые увидела ребят в Гэтвике, когда те только сошли с самолета. Дэнни тогда едва исполнилось два, он недавно научился ходить. Джордж был еще младенцем. Они оказались намного чернее, чем она думала. Как бы ужасно это ни звучало, их вид еще долго приводил ее в смятение. При встрече она вздрагивала всякий раз. Ей постоянно хотелось к ним прикоснуться, тайком погладить их руки и ноги, когда они спали или сидели рядом, пока она читала им сказки о заботливых кроликах и добросовестных поездах. Она нежно проводила пальцем по их мягким животам и щекам, нащупывала под кожей тонкие косточки. Больше всего ее удивляли стопы. Она зажимала их в ладони и поглаживала в том месте, где заканчивалась розовая кожа подошв, будто хотела нащупать конкретное место, стык, где начиналась чернота.

С тех пор прошло двенадцать лет. Дети полностью адаптировались. Они определенно не были заложниками детской травмы. Сюзанна напрасно боялась. Бывало, она по-прежнему вздрагивала, когда видела их черную кожу, но это случалось реже. Например, недавно в доме Тима, когда Дэнни вышел в коридор из душа в одном только полотенце, обернутом вокруг узких бедер. Или в школе, когда Джордж позвал ее на презентацию своего проекта в конце семестра. Он нервничал, стоя перед классом со своим макетом вулкана; на нем была белая школьная рубашка, и он стоял на фоне белой маркерной доски. Или прошлым летом в открытом бассейне, когда Дэнни замер на высоком трамплине и готовился прыгнуть. Снизу ее внук казался черной дырой с красивыми очертаниями, которую кто-то вырезал в голубой стали неба.

Сюзанна вошла в дом, заперла дверь на замок и направилась на кухню. Тим звонил ей несколько раз в неделю, но не стоило рассчитывать, что мальчики позвонят до следующей встречи. О бабушках вспоминают, только когда пора ехать в гости. Щелкнув выключателем на чайнике, она достала из шкафа любимую кружку и нажала красную лампочку на автоответчике.

«Здравствуйте. Возможно, я не туда попала. Я пытаюсь найти одного человека: Сюзанну Барнетт. Девичья фамилия – Сюзанна Тейлор. У нее была сестра, Джулия Элизабет Чемберлен. Меня зовут Виктория Холл. Я – атташе Верховной комиссии Новой Зеландии в Лондоне. Не хочется беспокоить вас в выходные, но это срочно. Перезвоните, пожалуйста, я буду вам очень признательна». Голос отчетливо и внятно зачитал номер телефона.

Кружка ударилась о край кухонного стола, разбилась, упала на выложенный плиткой пол и разлетелась на еще более мелкие кусочки. Сюзанна не стала подбирать осколки, а так и осталась стоять среди них. Иногда тянулась к автоответчику и заново прослушивала сообщение. Она сама бы не смогла сказать, сколько раз это сделала. Наконец она запомнила все, что было сказано, и даже уловила то, что осталось между строк.

Виктория Холл говорила с акцентом ученицы дорогой новозеландской частной школы. Также вероятно, что она некоторое время прожила в Англии и адаптировалась. Лишь изредка она укорачивала гласные, как в первом слоге слова «Зеландия», и только это указывало на ее иностранное происхождение. Помимо этого, по голосу о Виктории Холл мало что можно было понять, кроме того, что она была молода, компетентна и, кажется, хорошо выполняла свою работу.

Сюзанна не стала перезванивать сразу. Следующие два часа она прибиралась дома. Осколки разбитой чашки задребезжали, когда она пересыпала их из совка в мусорное ведро. Она убрала настольную игру в коробку и поставила коробку на шкаф. Прошлась по комнатам, высматривая все, что лежало не на своем месте, пока на улице не стемнело. Тогда она не стала включать свет, а продолжила убираться в проникавшем в окно свете уличных фонарей.

Наконец дел больше не осталось. Сюзанна вернулась на кухню и набрала номер по памяти. После пяти гудков ответил мужчина:

– Джефф слушает.

– Мне нужно поговорить с Викторией Холл. Она звонила, оставила сообщение.

– Сейчас позову.

На заднем плане послышался женский голос.

– Нет, это Вик, – бросил мужчина.

Сквозь стекло в двери Сюзанна смотрела в темноту, где росла вишня, почти невидимая в сумрачных тенях.

– Виктория Холл. Слушаю.

– Здравствуйте. Меня зовут Сюзанна Тейлор. Вы мне звонили.

– Ах да. Спасибо, что перезвонили. Возможно, я ошиблась и мне нужны не вы. Как я сказала, я ищу сестру Джулии Чемберлен. Это вы?

Сюзанне хотелось сказать: Нет, простите, впервые слышу о какой-то Джулии. Повторите имя? Нет не знаю такой. Она бы попрощалась и повесила трубку, а потом долго нажимала бы на мигающую кнопку телефона, пока та не перестанет мигать. На этом все бы кончилось.

– Да, я ее сестра.

– Хорошо. Я рада. У нас были ваши данные, но они устарели.

– После развода я опять взяла девичью фамилию. Несколько раз переезжала. По какому вы вопросу?

– Простите, не хочу показаться невежливой, но дело деликатное. Я должна убедиться, что вы – та, за кого себя выдаете. Задам вам несколько вопросов, не возражаете?

– Конечно.

Сюзанна с легкостью подтвердила свою личность. Было странно перечислять имена племянников и племянниц. Она поняла, что давно не произносила имена вслух, хотя часто о них вспоминала.

– Теперь можно узнать, в чем дело?

– Боюсь, новости неутешительные. Примерно неделю назад аспирант из Новой Зеландии, изучавший птичью колонию на Западном побережье, обнаружил человеческие останки. Их опознали, и, к сожалению, выяснилось, что они принадлежали вашему племяннику Морису Чемберлену.

– Как? Что? Не поняла… Как опознали?

– По зубной карте. В полиции хранились их зубные карты после того, как на всю семью завели дело о пропаже без вести. Сомнений быть не может, это ваш племянник. С ним нашли часы с гравировкой, они принадлежали его отцу. На крышке выгравировано «Джон Чемберлен». Вы слушаете?

– Да.

– Очень жаль сообщать вам такие новости.

– Нет, не извиняйтесь. Поразительно. Прошло тридцать два года.

– Да, представляю.

– Я уже не надеялась.

– Понимаю.

– А другие кости нашли? Остальных членов семьи.

– Нет. Полицейские все прочесали. Больше не нашли ничего.

Больше Виктория Холл ничего не знала; она лишь добавила, что останки обнаружили под скалой вблизи побережья Тасманова моря.

Уильям был прав.

– Значит, машина разбилась и упала в океан.

– Вообще-то полиция другого мнения. Я говорила со старшим сержантом; в том месте нет дорог. Он предположил, что ваш племянник шел по краю скалы и упал.

– Шел за помощью?

– Простите, я не знаю.

– Да, конечно. Я просто рассуждаю вслух.

– Отчет коронера все прояснит, но понадобится время.

– А где его нашли?

– Минутку. – Она зашуршала документами. – Место вдали от цивилизации. Вот. Брюс-Бэй, ближайший населенный пункт в десяти километрах к югу.

– Я знаю Брюс-Бэй.

– Правда? – в голосе Виктории звучало сомнение; она думала, что Сюзанна ошиблась.

– Я много раз бывала на побережье Новой Зеландии. И в Брюс-Бэй в том числе, снимала там домик.

– Ясно. Значит, вы знаете больше, чем я, я даже никогда не слышала об этом месте.

– Кто его нашел?

– Не знаю, как его зовут, но если хотите, могу выяснить. Студент. Изучал колонию чаек.

Виктория Холл объяснила, что будет дальше. Новозеландский коронер должен провести расследование, издать отчет – нет, она не знает, сколько это займет. Да, разумеется, Сюзанна первой получит копию.

Сюзанна села за стол в гостиной и открыла папку на экране. Она хранила сканы всех документов и фотографий. Впрочем, Чемберлены фотографировались редко. У них было всего около десяти снимков, и то в основном школьные портреты детей; впрочем, имелось несколько удачных фотографий Мориса и Кэтрин, сделанных, когда они не видели.

Вот он, Морис. Последняя школьная фотография из школы Сент-Майклз, совсем старая, конца 1977 года. Через несколько месяцев семья уедет в Новую Зеландию. Морис сидел третьим справа в среднем ряду – мальчик с отчаянно серьезным лицом. Сюзанна попыталась вспомнить его в другой обстановке – за рождественским ужином или во время общего семейного отпуска в Эссексе. Столько времени прошло. Остались лишь воспоминания о воспоминаниях, эпизоды, о которых она думала столько раз, что никакую новую информацию выжать из них было просто невозможно.

В другой папке хранились сканы газетных заметок. Одно время об исчезновении Чемберленов трубили все газеты. В Великобритании шумиха быстро сошла на нет, но в Новой Зеландии об этой истории еще долго писали. Почти все заметки сопровождались одной и той же семейной фотографией – Сюзанне она никогда не нравилась. На ней Чемберлены позировали в фотостудии; лица у всех были стеклянные, застывшие, как у фигур в музее мадам Тюссо. Снимок сделали за три года до исчезновения. Дети тогда были совсем маленькие: Морису одиннадцать, Кэтрин девять, Томми – всего четыре. Эмма еще не родилась.

1.Традиционная индейская колыбель папус, о которой тут идет речь, – это обычная доска с ручкой для переноски, к которой ребенка крепко припеленывали. – Здесь и далее примеч. пер.