Kitabı oxu: «В прицеле «Азов»»

Автор выражает благодарность писателю Георгию Савицкому за консультации и поддержку

Военные приключения

«Военные приключения»_® является зарегистрированным товарным знаком, владельцем которого выступает ООО «Издательский дом «Вече». Согласно действующему законодательству без согласования с издательством использование данного товарного знака третьими лицами категорически запрещается.

© Полтавченко К., 2024

© ООО «Издательство «Вече», оформление, 2024

Пролог

В практически пустом городе, на немноголюдной улице к себе может привлечь внимание любой человек. Уже тем, что живёт здесь, идёт по улице, занят какими-то делами, не прячется, ведёт себя, будто так и надо («А что, город как город. Уехать? Не понимаю…»), он вызывает к себе некоторое уважение и симпатию, даже если ты не знаком с ним и не в курсе обстоятельств, заставивших его здесь остаться. В военном городе. На этих улицах – широких и пафосных, рассчитанных на огромную толпу, а теперь только и простирающихся на многие километры для таких вот смельчаков. Потому что никогда не знаешь, в какую часть этой улицы и в какой момент «прилетит»… И вообще, этой ли улицы или соседней. Или соседнего района…

Город миллиона роз превратился с некоторых пор в город миллиона сюрпризов. В основном печальных. Практически город-призрак, который только и удерживают ещё в реальном мире такие вот личности, как ни в чём не бывало идущие по улице по своим делам. Имеющие здесь дела.

Пока у людей есть дела именно в этом городе – город живёт.

Люди в камуфляже, пожалуй, привлекают к себе поменьше внимания. Как и автомобили защитной расцветки с белой латинской буквой Z на стёклах. Как раз, что они здесь делают – вполне понятно. С 24 февраля 2022 года, когда российским президентом была объявлена специальная военная операция, призванная защитить республики Донбасса от вооружённой агрессии украинских властей, такая картина здесь стала повседневностью. Да и не стоит на них чересчур пялиться. Люди работают. Проходи мимо – не всё тебе надо знать.

И тем не менее девушки в военной форме невольно обращают на себя внимание. Нежные феи с маникюром, аккуратной причёской и подкрашенными ресничками, облачённые в камуфляж, вызывают сложную гамму чувств, являющую собой в основном смесь грусти и восхищения. Не камуфляж бы им носить, а летние сарафанчики, не берцы, а туфельки на высоких каблуках. А уж если представишь, как эти наманикюренные пальчики ловко управляются с автоматом или снайперской винтовкой, меняют патроны, чистят ствол… Со всей ясностью понимаешь – не так что-то пошло в этом мире, нарушился некий порядок вещей, предписывающий этим девочкам заниматься совершенно другими делами. Более мирными. Более красивыми. Более…

А, собственно, эти девчонки, если подумать, и занимаются здесь мирными делами. Учитывая, что в этой кривой реальности часто именно оружие хранит мир.

Невысокая девушка в камуфляжных брюках и футболке, облегчённых берцах и жёлтых стрелковых очках на пол-лица, вышагивающая в этот жаркий летний день по улице Университетской, в общем-то не особенно была похожа на нежную фею. Скорее вызывала ассоциации с фэнтезийными сериалами об амазонках и всевозможных девах-воительницах, которые её же поколение увлечённо смотрело в девяностых. Крепкая ладная фигурка, уверенная и скупая на движения походка – каждый шаг, каждый взмах руки будто загодя продуман, в резких движениях своеобразная грация пантеры, готовящейся к прыжку. Густые светло-русые волосы, вызывающие совершенно неуместную и грустную ассоциацию с пшеничными полями Украины, подстрижены в каре, но не хотят послушно лежать в причёске – лёгкий ветерок, будто заигрывая, бросает их девушке на лицо, оглаживает прядями щёки, будто ласкает. Камуфляжная кепка висит на боку, пристёгнутая к поясу, – единственная вольность, позволенная себе в увольнении. Ну, ещё нет за плечом верной «эсвэдэшки» – без неё девушка явно чувствует себя неуютно.

Впереди показались здания Донецкого национального университета. Девушка неспешно перешла проезжую часть, остановилась перед крыльцом филологического факультета. Остановилась, будто глубоко о чём-то задумавшись или что-то вспоминая. Теперь здесь малолюдно, хотя и время экзаменов. Всё обучение в донецких вузах проходит дистанционно. Если бы не война, толпились бы студенты на крыльце, проходили строгие преподаватели, девчонки хихикали, обсуждая чью-то личную жизнь или новую покупку, а парни темпераментно обсуждали новую компьютерную «стрелялку».

Теперь все «стрелялки» только в «реал-тайме» – на передовой.

Девушка вздохнула и совершенно будничным, усталым движением сняла очки. И все, кто мог бы видеть её в этот момент, удивились бы – насколько может поменяться облик человека, стоит лишить его привычного аксессуара. Теперь это была уже отнюдь не фэнтезийная амазонка. За сплошным жёлтым стеклом стрелковых очков скрывались огромные, опушённые длинными ресницами и будто всё время удивлённые серо-голубые глаза, в которых чётко отражалось расчерченное белоснежными инверсионными следами небо – казалось, подойди, всмотрись и утонешь, провалишься в это самое небо и улетишь к облакам…

Никто ведь не видел, как эти глаза могут становиться опасными и холодными, когда глядят в прицел снайперской винтовки. Такой взгляд для посторонних не предназначен, а тем, на кого он направлен, жить оставались считаные доли секунды…

Но сейчас эти серо-голубые глаза в сочетании с симпатично-округлым овалом лица, аккуратным чуть курносым носиком и льняной копной волос вызывали мирные ассоциации с гоголевскими героинями – девчатами в веночках, собиравшимися на вечерницы, поющими колядки на Рождество и гадающими на суженого. Образ, довольно-таки редкий для края роз и терриконов, хоть и позиционирующего себя как многонациональный. Казалось, что и имя её должно быть соответствующим – какая-нибудь Галя, или Маричка, или, допустим, Оксана…

– Юля! Глазам своим не верю! Ты ли это?

Девушка вздрогнула – она явно не ожидала встретить сейчас здесь знакомых. И встреча её явно не очень обрадовала, хотя и не особенно огорчила.

– А, Витёк, – небрежно бросила через плечо, даже не обернувшись полностью, только чуть повернув голову в сторону собеседника. – Могу задать тебе тот же вопрос – ты ли это? Я слышала: из дому не выходишь, от призыва прячешься. Никак за пивком вышел короткими перебежками? Или за сигаретами?

Голос у девушки был низким, чуть хрипловатым, но благозвучным, однако сейчас в нём сквозило ничем особо не скрываемое презрение к давнему знакомому, с которым когда-то на первом курсе вместе «грызли гранит науки». Юлия, допустим, не догрызла – посчитала, что в то время другие дела важнее, но и Витька довольно быстро зубы сломал…

Молодой человек это презрение, по-видимому, ощутил всей кожей – вздрогнул, стушевался, но тут же взял себя в руки, в глазах заплясали злые огоньки.

– А тебе-то что?

Девушка безразлично пожала свободным от снайперки плечом:

– Ровным счётом ничего. Ползи дальше за своим бухлом и куревом. Успешного дезертирства.

– Ты… Да ты… – Откровенно говоря, самое разумное, что мог сделать в данной ситуации этот Витёк, – действительно последовать доброму совету и исчезнуть за ближайшим углом, а отнюдь не лезть с разговорами к человеку в военной форме. Но в том-то и дело, что, сколько знала его Юля, не отличался он разумным подходом к жизни, а её и вовсе воспринимал по каким-то своим непонятным соображениям, как собственную молчаливую поклонницу, которая не вешается ему на шею только потому, что подойти стесняется. Юлька его особо не разубеждала – как говорится, чем бы дитя ни тешилось… Но одно дело, когда «дитю» при этом лет семнадцать-восемнадцать, и совсем другое, когда восемь лет прошло, а ума он и до сих пор, судя по его дальнейшим словам, не набрался.

– Кто б говорил про дезертиров! – Витькин голос сорвался и пустил петуха. – Вон, слышала, как мы землячков твоих по всем фронтам гоняем…

– «Мы»? – с насмешливым удивлением приподняв брови, уточнила Юлия. – Может быть, лично ты где-то отличился?

Витёк выпятил грудь и открыл было рот, намереваясь что-то ответить, но тут же как-то сник, замялся. Ответить было решительно нечего.

– За землячков не отвечаю, – со спокойным достоинством сообщила девушка. – Небось, все с паспортами, своя голова на плечах. А вот меня упрекнуть не в чем. Я с самого начала пошла в армию защищать эту землю и с большим основанием могу теперь считать её своей, чем ты… коренной дончанин.

Бывший однокурсник был явно не из тех, на кого подобные высокие понятия производят впечатление.

– Так, может, тебе медаль за это дать? – спросил с язвительной улыбочкой.

– Может, и дать, – без тени улыбки согласилась Юлия. – Только не ты меня к ней представишь.

– Ой, да ладно! Небось, в тылу под кустами отсиживалась, а теперь камуфляж напялила и выпендриваешься. Ну, что ты там делала? Жратву, наверное, готовила? Полевая кухня, а? На что ещё там бабы годятся?

– Можешь считать так, если нравится, – легко согласилась Юлия. – Кстати, на полевой кухне ещё сумей поработать. Ты-то уж точно через час свалишься.

– Очень оно мне надо! – с величайшим презрением хмыкнул Витёк. – В армию идут одни идиоты…

– Чтобы вместо тебя твой город защищать?

– Ой, слушай, Юлька, не дави на совесть! Побывала где-то на побегушках – и уже королева… Слушай, а может, ты там не того… другие боевые задачи выполняла? Мужиков же там много…

Закончить мысль «диванный эксперт» не сумел, поскольку в следующую секунду обнаружил себя лежащим на асфальте, в глазах яркими звёздочками вспыхивал фейерверк, а сквозь него красиво просматривалось где-то вверху голубое небо с белоснежными инверсионными следами. Двое проходивших мимо военных обернулись, бросили взгляд на лежащего долговязого парня с фингалом под глазом, потом на невысокую девушку в камуфляже и сделали вид, что ничего не заметили. Только понимающе усмехнулись. Вот в этом случае вызывать патруль военной комендатуры было явно лишним…

Когда фейерверки в глазах Витька слегка угасли, Юлии рядом уже не оказалось, зато мимо проехал патрульный автомобиль.

– Блин! – наконец-то вспомнил о своей незавидной судьбе парень и исчез за ближайшим углом…

А девушка, поднимаясь по лестнице в приёмную комиссию, размышляла про себя: «Вот интересно, и почему именно у прячущихся от армии такой длинный язык? По логике вещей, раз уж «морозишься» – сиди и молчи в тряпочку. Он же сегодня несколько раз нарваться мог! Да хотя бы и я вполне могла пойти и доложить в комендатуру. По-видимому, трусливая натура, отсутствие мозгов и длинный язык как-то между собой взаимосвязаны».

Она не стала доносить на бывшего однокурсника в комендатуру из сочувствия отнюдь не к нему, а к армии ДНР. Если туда наберут таких, победы Донбассу точно не видать.

Глава 1
Видимость мирного города

Был же нормальный мирный город, так нет – надо было его освобождать! Освободили…

Из телефонного разговора

Мариупольская зима обычно снегом не радует. Разве что мокрым, липким, тут же переходящим в дождь. К вечеру, правда, слегка распогодилось, но тучи продолжали бродить по серому небу, всем своим видом грозя возможными осадками.

Жителей большого рабочего города это, впрочем, не пугало. Ярко светились городские огни – всевозможные кафе, супермаркеты и маленькие магазинчики работали допоздна. Сияли рекламные щиты, среди которых неизменно мелькал патриотичный жёлто-голубой лозунг: «Марiуполь – українське мiсто»¹.

Скользя по ледяным тротуарам, осторожно переступая самые опасные места, мариупольцы тем не менее домой не спешили. Бродили по улицам, глазели на витрины, заходили за покупками, невольно проникаясь проходящей красной линией во всех средствах массовой информации гордостью: «У нас здесь нет комендантского часа – не то что в соседних так называемых “ДНР” и “ЛНР”…»

Приставка «так называемый» и кавычки были неизменным атрибутом любого понятия, должности или организации, находившихся в упоминаемых республиках – непризнанных, но просуществовавших уже тем не менее восемь лет. На это уже даже внимания не обращали – когда у тебя постоянно что-то перед глазами и на слуху из каждого утюга, так или иначе начинаешь воспринимать это как должное и уже не представляешь, как может быть по-другому. Да и станет ли обыватель вдумываться, что-то сопоставлять?.. Ежедневных забот хватает.

Иногда, правда, ходили некие разговоры. «Нелояльные» разговоры, неправильные… Поэтому – исключительно вполголоса, с оглядкой и на кухне. Ну не привыкать нашему народу с оглядкой и разговорами вполголоса на кухнях входить хоть в коммунизм, хоть в Европу. Не привыкать не верить тем, кто нам это обещает, но улыбаться и кивать показательно – достигнем, конечно, достигнем «светлого будущего», никто ж не сомневается, только тут бы о настоящем подумать…

И это тоже воспринималось как норма. А как же иначе? На улице опасно – не дай бог, эти услышат. А там, кто его знает – вон, сосед Марии Фёдоровны, мужик горластый и резкий, недавно в очереди в банк за не слишком большой пенсией высказался критически в адрес украинской армии, так сейчас от него что-то ни слуху ни духу. Уже неделю как не видно. А в школе, где учится внучка Натальи Петровны, недавно учительницу истории уволили. Да, вот так взяли и совсем уволили. Ну, вроде бы она там что-то сказала по поводу русского языка в школе, чтобы совсем его не отменять… А может, что-то ещё сказала, мы ж не знаем… Нет, ну что вы, она никуда не пропала – вон, на рынке цветы продаёт. Ну, кто ж её теперь в школу работать пустит? Правильно, наверное, язык должен быть только государственным… Хотя… Голос понижается до шёпота, в котором проскальзывает оправдательное: «Так я ж ничего, я только говорю, что знания языков лишними не бывают…»

А разговоры продолжались шёпотом, с предварительной проверкой, не сидит ли кто на лавочке под окнами, плотно ли закрыта форточка. О действующей в республиках с 2017 года гуманитарной программе по воссоединению народа Донбасса – своеобразном политическом ходе Донецка и Луганска в противовес безразличию киевских властей к собственным гражданам. Программа была направлена прежде всего на медицину, образование, выплаты ветеранам и помощь семьям, которых разделил вялотекущий вооружённый конфликт. Об украинской власти, которая, наоборот, неприкрыто презирает жителей «неблагонадёжных» регионов, и у неё снега зимой не допросишься. О разрыве выстроенных за многие годы связей между предприятиями, оказавшимися теперь по разные стороны фронта. О том, как родственница ездила в Донецк делать операцию, и какие там профессиональные врачи, и стоит всё дешевле, а обслуживание выше всяких похвал, да и просто отношение человеческое. О том, как у соседки дочка взяла да и уехала туда, и поступила в Донецкий политехнический… Да-да, принимают и с этой стороны, да ещё и льготы какие-то… О том, что за коммуналку «там» не выкладывают всю зарплату и пенсию, да ещё и сверх того занимают… Что? Субсидии? А зачем они им? Так газ же (шепотом с оглядкой) из России… Вы послушайте, какие у них тарифы и сравните…

Надоедает шёпот за закрытыми окнами, надоедает напряжение, надоедает необходимость следить за каждым своим словом на работе, и вечером люди расслабляются, гуляют, смотрят на неоновые рекламные огни, убеждая себя, что всё совсем не плохо. Вот, комендантского часа нет, например.

В «тоталитарных сепаратистских республиках», наверное, уже все по домам сидят, только полиция ходит с автоматами. Недавно вроде чья-то знакомая приезжала сюда за пенсией, так восхищалась, смотрела, как на чудо, – говорила, что уже давно вечернего города не видела… Да, она сама и говорила… Ну, то есть с её слов рассказывали… А может, репортаж на эту тему был в новостях, сейчас уже и не вспомнить… Да и какая разница? Просто не говори лишнего да избегай, на всякий случай, этих на улице, да и живи себе спокойно… ну, почти спокойно.

Там, где по улице проходили эти в камуфляже и с эмблемой «Азова» на рукавах, вокруг них заметно образовывалось пустое пространство.

Они демонстративно не замечали такого к себе отношения, презрительно ухмылялись.

Они считали себя в этом городе хозяевами.

* * *

Небольшой магазинчик на тихой улице, ведущей к частному сектору, в это время тоже ещё не закрывался. За стойкой скучала внушительной комплекции продавщица с высокой причёской, взбитой в своеобразном художественном беспорядке по моде давно ушедших восьмидесятых годов – точнее, в беспорядке, соответствующем художественному вкусу гранд-дамы. Несколько припозднившихся покупателей задумчиво бродили между полок с товарами – выбирали продукты на ужин. Продавщица взирала на них с безразличием и лёгким раздражением – и чего бродят? Выбирали б побыстрее, да и шли себе с богом…

– Так, магазин закрывается! – Всё молчаливое раздражение обернулось на входившего посетителя – крепкого румяного мужичину средних лет в хорошей кожаной куртке с меховой опушкой. Посетитель сообщению не внял – пройдя между прилавками с овощами напролом, как танк, опёрся о стойку и, дохнув на продавщицу недешёвым куревом, осведомился громогласно:

– Дiвчино, а чому не українською мовою? Ось я на вас скаржитись буду².

Однако любительница моды восьмидесятых годов не испугалась, как следовало ожидать, а, узнав, по-видимому, посетителя, хмыкнула и чуть подалась внушительным бюстом через прилавок ему навстречу.

– Тю, Степан, шо б ты ещё мне рассказал? Шоб ты ещё сам ту свою украинскую мову знал! Та иди жалуйся хоть сто раз! Только кому?

Посетитель хмыкнул и придвинулся поближе.

– Шо, сам тут, у себя? – спросил вполголоса.

– Та гляди, как же! Укатил с полдня. Будет он тут тебе сидеть! Это мы, люди подневольные…

– Ладно, не бидкайся³, Валентина. По тебе видно, какая ты подневольная. Сумки-то домой таскаешь, а?

– Все жить хотят, – пожала плечами продавщица. – У всех семья…

– Та какая у тебя семья! – прогрохотал Степан и, нервно оглянувшись, приказал: – Гони этих лохов в шею. Всё равно ничего не купят. А тут разговор есть.

– Магазин закрывается! – громко объявила Валентина, однако немногих посетителей уже и след простыл – только один мужичок в потёртой, видавшей виды куртке и чёрной шапочке, подвёрнутой на ушах, подзадержался, глубокомысленно разглядывая прилавок с пиццей и гамбургерами. На знакомом продавщицы Валентины не было сейчас ни камуфляжа, ни нашивок с изображением нацистского «волчьего крюка», однако «азовцев» мирные обыватели чуяли за версту – уже каким-то особым звериным чутьём, которого сроду не бывает у мирных обывателей в обычном мирном городе, ни к чему им. Хотя Мариуполь, конечно же, город мирный, спокойный…

– Та пусть, – махнул рукой Степан. – Оно им триста лет не надо… Так вот… – Он наклонился к дородной Валентине и ещё больше понизил голос: – Сегодня жду его на школе, как обычно. Там и перетрём всё. Скажи ему только, если он хочет оставить за собой эту сеть, пусть выполняет наши условия. Проблем не надо никому, а мы ему их таки создадим, если будет выкобениваться. Вот так прямо и скажи.

Во время всей этой речи продавщица Валентина как-то преобразилась, вытянулась и, кажется, даже похудела, взгляд её из мутно-равнодушного стал серьёзным и холодным. Когда её посетитель закончил говорить, она лишь коротко кивнула, принимая сказанное к сведению, и… тут же, как по волшебству, преобразилась обратно, будто в её тело, как в кино, на миг вселялась другая личность.

– Мужчина, так вы будете шото брать или нет? – громко, с профессионально-скандальными нотками в голосе обратилась она к запоздалому посетителю. – Шо вы там мнёхаетесь?

Мужчина в потёртой курточке уже шёл к ней с охапкой гамбургеров и кофе в пакетиках. От неожиданного окрика вздрогнул, один гамбургер выронил и неловко затоптался на месте, пытаясь его поднять и не выронить при этом всё остальное. Был он высокий, несколько нескладный и весь какой-то мягкий, с внушительным брюшком, делавшим его похожим на большого мохнатого медведя, продающегося неподалёку в магазине игрушек. Близорукий щурящийся взгляд только усиливал ощущение полной безобидности и даже некоторой беспомощности, исходящей от этого человека.

Валентина раздражённо подняла к потолку густо обведённые чёрным карандашом глаза.

– Ох ты ж боже ж мой! И зачем столько набирать, руки всего две. Та подходите ж уже к кассе, я вам пакет дам. – И вполголоса добавила: – Сам уже как гамбургер, а всё гребёт. Всё никак не наедятся…

Степан только ухмыльнулся, наблюдая эту сцену.

– Ладно, Валя, задержался я у тебя. Пойду.

– Ну, ты заходи ещё, Степанчик, – защебетала Валентина. – Как будет моя смена, так заглядывай.

– Хм… – Он снова бросил оценивающий взгляд на внушительный бюст, улёгшийся на прилавок так, будто тоже поступил в продажу. – Я смотрю, не особо ты тутошнему хозяину верная.

– Я себе верная, Степанчик. – В подведённых глазах на миг опять проступила «другая личность». – Кто мне больше платит, тому и верная.

– Резонно, – одобрительно хмыкнул её собеседник. – Правильный подход к жизни имеешь. Деньгами не обижу, только ж и ты смотри…

– Да-да, – согласно качнула «взрывом на макаронной фабрике» Валентина.

В дверях Степан столкнулся с неловким посетителем, не глядя, отодвинул его плечом и первым вышел из магазина. Тот виновато прищурился.

Но если бы кто-то мог видеть его со стороны, когда он вышел вслед за Степаном, поразился бы произошедшей в нём перемене. Исчез неловкий безобидный человек, напоминающий большого плюшевого мишку. Близорукий беспомощный взгляд сделался острым и внимательным – казалось, в нём даже мелькнул красноватый отблеск прицела, когда он провожал взглядом удаляющуюся широкую спину «азовца» Степана. Внимательно провожал до тех самых пор, пока спина эта не приблизилась к перекрёстку и не исчезла за поворотом. Потом окинул быстрым взглядом улицу, ближайшие дома, будто что-то про себя прикидывал, кивнул, соглашаясь с какими-то мысленными расчётами, и направился в противоположную сторону к трамвайной остановке. Бесшумным и мягким шагом, будто танцуя, – казалось, даже следы тут же заметались свежим снежком, будто бы он был с погодой в сговоре. Внимательный и знающий наблюдатель легко вычислил бы по этой походке человека, длительное время осваивающего технику китайского боевого искусства вин-чун.

Только отнюдь не рассчитано это преображение на посторонних наблюдателей. Улица в этот час оказалась совершенно пустой.

* * *

– Для полного антуража мне бы ещё машинку старенькую. Эх, где сейчас дедов «жигуль», – автоматчик Игорь Полёвкин с позывным «Философ» глубоко вздохнул, губы его чуть тронула характерная улыбка, появлявшаяся каждый раз, когда он вспоминал о чём-то приятном или забавном. Он тщательно проверял боекомплект своего «калашникова», что не мешало ему, однако, излагать в ролях вечерний поход в магазин.

В такие моменты человеку, не знающему его, могло бы показаться, что «Философу» разглагольствовать – не мешки ворочать, и к делу, да и вообще к жизни он относится совершенно несерьёзно. И сам он это впечатление зачем-то периодически поддерживал, невозмутимо заявляя: «Я донецкий разгильдяй мариупольского разлива». Сообщение смысла не имело, поскольку те, кому доводилось его постоянно слышать, прекрасно знали, что в своём деле Игорю равных нет. Автомат он мог разобрать и собрать обратно с закрытыми глазами, его тонкие пальцы интеллигента, казалось, не вязавшиеся с внушительной фигурой, в эти моменты будто исполняли классическую музыку на фортепиано. В разведгруппе шутили: «Можно вечно смотреть на три вещи: на огонь, на воду и на то, как “Философ” собирает автомат».

Понятно, что на шутливо-критические характеристики, даваемые Игорем самому себе, товарищи не реагировали, относились, как к шуму ветра, только Юлька бесилась, фыркала и уходила в сторону: «Пора новую шутку придумать, эта надоела уже». – «Юленька, у меня ж ни мозгов, ни фантазии придумывать что-то новое», – неизменно отвечал на это счастливый обладатель двух высших образований, способный часами рассуждать на тему восточной философии, за что и получил свой позывной.

– Ты ж говорил, дедов «жигуль» так и стоит где-то у тебя во дворе, в гараже, – напомнил худощавый флегматичный радист Димка, дожёвывая принесённый товарищем гамбургер.

– Стоит, – грустно согласился «Философ». – И дом стоит пустой. Вот бы где и устроить было днёвку, да нельзя. И приближаться туда нельзя – соседи вокруг, на глаза кому-то запросто попадём. А меня тут многие узнать могут.

– Мог бы и не объяснять, – хмыкнул Димка. – Да и машина, наверное, не на ходу. Уже сколько лет там простояла, и не ездил на ней никто – ты прикинь! Давно уже всё ржавчиной покрылось…

– Не факт, – неожиданно донёсся комментарий из того угла, где Юлька заряжала свою «эсвэдешку». До сих пор оттуда доносилось лишь ритмичное характерное: «щёлк, щёлк, щёлк», и теперь парни вздрогнули от неожиданности и обернулись. Разговоров об автомобилях, как и о любой технике, Юлька в принципе не поддерживала. В том числе, как ни парадоксально, и об оружии.

Долгие разглагольствования о затворах, коллиматорных прицелах, коробчатых или барабанных магазинах большой вместимости и прочих премудростях неизменно вызывали у снайпера Юлии с позывным «Пантера» только лишь тоску зелёную. «Чего об оружии разговаривать, из него стрелять надо, – неизменно заявляла она. – А я вообще девочка, мне эти темы неинтересны». Боевые товарищи, которые видели эту «девочку» на боевых, только фыркали.

Между собой не раз вспоминали случай, когда к Юльке в увольнении подкатил некий «диванный аналитик», коих обычно разводится великое множество, стоит где-нибудь начаться боевым действиям. Юлия была одета «по гражданке», являла собой нежнейший образ белокурого голубоглазого ангелочка, и парень по неосторожности решил блеснуть перед прекрасной незнакомкой, расписывая ей прелести западного вооружения. Что заставило его выбрать столь скользкую тему, так и осталось загадкой – по-видимому, решил, что в таком специфическом вопросе девушка точно не разбирается и потому будет слушать его открыв рот.

– Я бы не сравнивала американский Barret-M82 с нашей винтовкой Драгунова, – невозмутимо заявила Юлия, казалось, думая в этот момент вообще о чём-то своём. – Вы же учитывайте, что «Баррет» создавалась не столько для борьбы с живой силой противника, сколько для уничтожения техники… ну, или ее критического повреждения. Из 12,7‑миллиметровой винтовки можно в автомобиль или вертолёт попасть с расстояния более двух километров. А на средней дистанции она легко прошьёт лист брони до трёх сантиметров. «Драгуновка» же изначально выпускалась с шагом нарезов ствола 320 миллиметров, как у спортивного оружия. Это обеспечивало лучшую кучность стрельбы, но, понимаете, нет здесь однозначного понятия «лучше – хуже». Достоинство может стать в чём-то и недостатком. Например, рассеивание бронебойно-зажигательных пуль, наоборот, при таком шаге резко увеличивается. Поэтому шаг нарезов со временем решили изменить на 240 миллиметров. Казалось бы, меньше, кучность хуже…

«Эксперт», кажется, уже мало что соображал. Сидел, глядя на девушку, как на аномальное явление, и молчал, хлопая глазами. А Юлия, продолжая думать о чём-то своём, закончила речь, рассеянно попрощалась и ушла, оставив несостоявшегося ухажёра в полнейшем когнитивном диссонансе.

Сослуживцы же порой и сами не смогли бы сказать, как они относятся к этой немногословной девушке с весьма неоднозначным характером, состоявшим, казалось, из сплошных противоречий. Имея довольно-таки привлекательную внешность «девушки с обложки», она напрочь была лишена обычного женского кокетства, хотя отнюдь не избегала мужского внимания, комплименты принимала со спокойным достоинством, но не любила при этом банальности вроде тоста «за милых дам». Какой темой в разговоре можно было бы её увлечь, боевые товарищи только догадывались, хотя и прослужили с ней вместе уже довольно длительное время – казалось, она и сама этого не знала наверняка. Но часто бывало так, что то, от чего она вчера ещё могла зевать и морщиться, сегодня уже вызывало её живой интерес, однако от чего зависели такие перепады в настроении и увлечениях, оставалось загадкой. Юля была интеллигентна, начитана, но при этом не падала в обморок от крепких словечек, могла сама их употребить метко и к месту, однако именно перед ней почему-то смущались и приносили извинения за нецензурные ругательства, хотя она никогда никого за них не отчитывала. О себе говорила мало, держалась особняком, но при этом сохраняла со всеми ровные дружеские отношения, могла посмеяться над весёлыми шутками, в общении была проста, но не вульгарна, невольно заставляя уважать себя каждого, кто с ней общался. Было в ней что-то такое… изысканное, чуть ли не аристократическое – в глаза не бросалось, но улавливалось на уровне подсознания, хотя, как уверяла сама Юлия, аристократов у них в роду никогда не водилось – одни «гречкосеи».

Подобное словечко выдавало в ней явно неместную. И это тоже было правдой, приехала она – тогда еще до войны – поступать в Донецкий национальный университет из Полтавщины.

– Что не факт, Юля? – непонимающе спросил Димка.

– Не факт, что машина не на ходу, – пояснила девушка. – У нас во дворе стояла долго соседская машина. Ну, точно, несколько лет – зимой снегом покрывалась, летом её солнце жарило. Между собой все смеялись – вот, значит, достоится до того, что распадётся на металлолом, и всё. Никто ни разу не видел, чтобы сосед на ней куда-то ездил. А недавно мне мама написала, что исчезла машина уже с неделю как. И сосед исчез – на окнах жалюзи, его не видно. Уехал, значит. Фотку прислала – наш двор без этой машины. Непривычно аж как-то⁴…

Все заухмылялись, послышались удивлённые возгласы. И дело было не только в том, что случай довольно-таки странный. Нечасто Юлька рассказывала что-то о своей родине – в основном отмалчивалась. А уж когда её родную Полтавщину начинали сравнивать с Западной Украиной, при этом непонимающе пожимая плечами, – мол, какая разница? – и вовсе уходила в себя. Из всех её донецких знакомых только Игорь «Философ» видел разницу – ещё в мирные времена довелось ему побывать и на Западенщине в детстве с матерью, где, как он уверял, его приняли за своего – так хорошо говорил по-украински, и в Полтаве, куда уже взрослым приезжал просто погулять, отдохнуть от деловитой суеты края роз и терриконов.

– Так что, думаешь, надо мне «жигуль» проверить? – мягко улыбнулся Игорь. – Вдруг заведётся?

– Сейчас не надо, – улыбнулась в ответ Юля. – Вот освободим Мариуполь, тогда и приедешь победно в Донецк на дедовом «жигуле».