Kitabı oxu: «Хорошая девочка»

Катя Саммер, Ксюша Левина

Şrift:

Привет, дорогие читатели!

Вы держите в руках книгу редакции Trendbooks.

Наша команда создает книги, в которых сочетаются чистые эмоции,

захватывающие сюжеты и высокое литературное качество.

Вам понравилась книга? Нам интересно ваше мнение!

Оставьте отзыв о прочитанном, мы любим читать ваши отзывы!

Иллюстрации в тексте использованы по лицензии © Shutterstock

Изображение на обложке использовано по лицензии © Stocksy,

Книги – наш хлѣбъ

Наша миссия: «Мы создаём мир идей для счастья взрослых и детей»

Глава 1

– Оксан…

– Роксана! – тут же поправляет подруга и пристально смотрит на меня.

Наши гляделки длятся несколько секунд, а затем я устало падаю на кровать. Голова болит, в глаза будто насыпали песка, но я сдаюсь, так как обещала Роксане, что сегодня мы вместе отдохнем, посмотрим фильм, поедим попкорн и что-то там еще по списку.

На самом деле, если бы не она, я вообще не отрывалась бы от учебы. Мне стоит ее поблагодарить. Но обычно я вспоминаю про эту ее «кинопятницу» в последний момент со стоном разочарования. Спешно заканчиваю работу и скрепя сердце закрываю ноутбук. Родители говорят, что я трудоголик и явно пошла не в них, но я-то знаю, что яблоко от яблони укатилось не так уж далеко: Ивановы-старшие регулярно забывают об отдыхе, ночуют в своей художественной мастерской, а потом встают в четыре утра и, заправившись кофе, тащатся на обрыв рисовать рассвет.

– Окей, Роксан, – говорю, мысленно закатив глаза, потому что в реальности не могу их открыть.

– Что смотрим? – Судя по звуку, она листает каталог фильмов. Зная ее вкус, выбирает какой-нибудь оглушающе громкий боевик с перестрелками. Начиталась про мафию и теперь мечтает о собственном «капо»¹, который будет хорошим лишь для нее одной.

– Может, что-нибудь черно-белое? – предлагаю я без особой надежды. – «Римские каникулы», например. Я кончилась.

– Лучше бы ты на ком-то…

– Фу! – обрываю ее, потому что знаю, что дальше последуют получасовые разговоры о моей несуществующей личной жизни. – Давай не будем про секс. Меня это не интересует.

Только я договариваю, как в лицо прилетает подушка, и мне приходится отбиваться.

– Ну как так? Блин, Анька, мы же молодые и красивые! Нам по двадцать два, а не по восемьдесят! – Оксана забирается на кровать и ложится рядом, оттеснив меня к стене. Вздыхает так томно, что я со стоном приоткрываю глаза, которые раздражает свет, и подглядываю за ней. Ее черные волосы разметались по матрасу и теперь лежат вперемешку с моими светло-русыми.

Некоторое время мы молча смотрим на крошечные звездочки и неоновых бабочек, приклеенные к побеленным деревянным балкам под потолком. Когда мы с Оксаной (тогда она просила звать ее Аксиньей) устроили этот беспредел, нам было лет по тринадцать, и мы пользовались тем, что мои родители не запрещали мне устраивать творческий беспорядок в комнате.

– Неужели тебе никто-никто не нравится? – спрашивает она снова, как будто не слышала ответ раньше. Целую сотню раз.

– Нет, – произношу устало. – Никто-никто.

– Вот не понимаю я тебя. – Оксана включает селфи-камеру и начинает рассматривать нас с прищуром профессионала. – Ты же секси! Тебе вон и губы не нужно увеличивать, и ресницы наращивать – все свое. И в спортзале не надрываешься, как я, а талия и задница что надо. А глаза свои видела? Их будто по пантону подбирали, чтобы цвет был самым голубым из голубых.

– Зато у тебя грудь больше, – пытаюсь переключить внимание на подругу, но тщетно.

– А на твою засматривались старшекурсники на физре, когда ты прыгала. Тебе даже каблуки и платья не нужны, чтобы у всех слюнки потекли…

– Ничего не имею против каблуков и платьев, если они необходимы по дресс-коду.

Или когда на улице невыносимо жарко. Не понимаю девочек, которые ходят в штанах в сорокаградусную жару.

– Ага, но в универ таскаешься в джинсах и кроссовках.

– Главное, чтобы было удобно, разве нет? – пожимаю плечами. – У меня сумка тяжелая, и из-за нее постоянно задирается юбка.

– На радость парням!

– Да плевать мне на этих парней, – бормочу в который раз и, прикрыв глаза, массирую веки. – Все, о чем я могу думать, – это как попасть на хорошую практику.

– А до этого – как сдать экзамены, как написать курсовую, как поступить в универ… – перечисляет Роксана с явным осуждением. – Эх, такие данные пропадают!..

– Не в данных счастье.

– А в чем? В твердых карандашах и обрезках картона? Ладно. Я над этим поработаю, – авторитетно заявляет Оксана и, будто волшебница, достает из ниоткуда колоду карт Таро.

– Мне не нравится ни твой способ, ни твой вкус на парней, – говорю я ей, но вряд ли мое мнение имеет значение. Если Оксана Плотникова решила погадать, никто не убежит от расклада.

– Эй, а что не так с моим вкусом? – Она щурит глаза, но на меня это не действует.

– Ах, Ник! О, Ник! Я люблю Ника! – хохочу я и выставляю руки перед собой, чтобы еще раз не получить подушкой в лицо от любимой подруги.

– Ничего ты не понимаешь! – возмущается она. – Ник и правда самый классный парень из всех, кого я встречала!

Спорить с ней бесполезно, ее помешательство на представителях мужского пола (еще и не на самых лучших особях) не поддается разумному объяснению. Так же сильно, как я люблю архитектуру, она боготворит парней.

– И что же в нем классного? В твоем Нике?

Я правда пытаюсь понять, что Оксана нашла в нашем одногруппнике Голицыне. Он, конечно, симпатичный, но не настолько, чтобы все, от первокурсниц до аспиранток, вешались ему на шею.

Да, он талантлив. Я помню просмотры по рисунку, где наши с ним работы стояли рядом в числе первых: моя, написанная за шестнадцать часов кропотливого труда, и его… сделанная на коленке за пару часов, в течение которых он успел поболтать со всеми подряд и трижды сбегать выпить кофе из автомата. Талантливый, но до жути безответственный! По моему мнению, таким, как этот Ник, нечего делать среди архитекторов.

– Он бьет татуировки, – говорит подруга и просит подуть на колоду. – Он веселый. У него самая лучшая в мире улыбка.

– И между вами ни-че-го общего.

– Ну это пока! – смело заявляет она. – И знаешь что? Я уверена, что он будет моим. На сто процентов. И карты так говорят, и я чувствую, а интуиция у меня отлично работает.

Видимо, не в этот раз.

– И тебе плевать, с кем он спит?

– А я не хочу ничего об этом знать! – тотчас перебивает она. – Никаких сплетен, никаких слухов – нет, нет и нет. Это мешает мне посылать сигналы в космос, понимаешь?

Если она не будет пересказывать всю информацию о Голицыне, собранную из самых разных источников, неужели я наконец перестану слышать это имя по тысяче раз на дню?

– Я поняла, что трачу слишком много ресурсов на то, что думают о Нике другие. Больше не хочу иметь дела с информацией, которую не получила из первых, – она показывает мне свои ладони, – рук. С бывшими его потом разберусь. Так, Аннабель-Ли! – Роксана прекрасно знает, что меня раздражает мое полное имя, и все равно специально зовет так, чтобы привлечь внимание. – Пока я тасую карты, сосредоточься и думай о парнях. Только не о Голицыне! ОН МОЙ!

– А вы точно таролог? – усмехаюсь я.

– Он джентльмен… – продолжает перечислять мнимые заслуги Голицына.

Да уж, джентльмен, который проявляет уважение только к тем юбкам, под которые хочет залезть. И то, пока не добьется желаемого.

– …прыгающий из койки в койку, – договариваю за подругу. В женском туалете я много слышала о его похождениях. – И он не твой, потому что ты достойна гораздо большего.

– Он просто еще не встретил ту самую, – защищает его Оксана.

– И это, конечно, будешь ты? Так вы вроде бы встречаетесь через день на работе. Как он до сих пор не понял, что ты та самая единственная?

– Если ты будешь болтать, карты предскажут твой скорый и мучительный провал на экзамене. – Она угрожает мне тем, что действительно может напугать. Бр-р. Не сдать зачет для меня хуже прилюдного отказа того же Голицына, если судить жизненными приоритетами Оксаны. – Так, готова?

Я смотрю в ее темно-карие глаза и почти верю в то, что она делает, хотя отношусь к астрологии, нумерологии, тарологии – или как ее там – очень скептически. Но уж слишком профессионально Плотникова сверлит взглядом рубашки карт.

– Итак, что же у нас грядет… – Оксана переворачивает одну и складывает губы трубочкой. – Хм. Прекрасный незнакомец. – Она задумчиво склоняет голову вбок, а потом выдает как-то по-особенному торжественно: – Которого ты, между прочим, знаешь!

– Значит, знакомый незнакомец? – уточняю недоверчиво, но подруга не считывает мой сарказм и продолжает раскладывать карты.

– И тайная страсть. Вау! Это очень крутая карта! – произносит она почти что с завистью.

– С незнакомцем?

Меня даже слегка забавляет ее вера в разноцветные картонки.

– Нет. С обольстителем.

– Как мило, – тру я лоб и выдыхаю. – Какой-то ходячий оксюморон и страсть с обольстителем. М-м-м. Это так на меня похоже. Ну и где там мой мистер Грей?

– Предательство, – шепчет поперек моих слов самопровозглашенная гадалка и во все глаза глядит на третью карту.

– Кто это меня собрался предавать? Обольститель? Незнакомец? Или…

– Ты! Ты предашь очень близкого тебе человека.

В глазах Оксаны вдруг отражается такой ужас, что я вырываю карты из ее рук и прячу за спиной, чтобы подруга не смогла дотянуться до них.

– Все, хватит. Сеанс окончен.

– Эй, этих карт нельзя касаться! Они будут врать!

– Вот они и врут, нечего было их лапать!

Оксана тянется ко мне, но я резко вскакиваю с кровати и кидаю колоду на стол. Пара карт вылетает и падает на пол, но я на них не смотрю – даже знать не хочу, что там.

– Вот! Вот видишь! Тайная страсть и предательство! Я же говорила! Я говорила! – указывает она на перевернувшиеся карты, но, как по мне, это полный бред. Ей бы «Натальную карту» вести! Такую соведущую этот Гусев (или как там его) потерял!

– Если мы будем трепаться, а не работать… то есть смотреть фильм, то я пошла заниматься, – упершись бедром в стол и скрестив руки на груди, говорю уже спокойнее, чтобы не раздувать спор.

– У тебя язык от этих самых занятий заплетается. Не хочу фильм, – психует подруга.

Она явно дуется на меня. Как всегда. Обычно я выжидаю минут пять, и мы возвращаемся к тому, чем собирались заняться, но если она сейчас скажет еще хоть слово о Нике или знакомых незнакомцах… Я уйду к бабушке есть жареную картошку (они с дедом живут в соседнем доме) и оставлю Оксану наедине с ее картами. Я люблю подругу, но разговоры про мою судьбу и эфемерных парней, которые мне почему-то обязательно нужны, будто без них никакой жизни нет, уже сводят меня с ума. Как и ее тайная влюбленность в Ника. Настолько тайная, что о ней знают все. Он скоро начнет сниться и мне, если Оксана не перестанет о нем болтать.

Помимо встреч в университете, они с Голицыным работают в тату-салоне, и Плотникова сама видит, сколько девчонок постоянно трется рядом с ним. Да к нему вечно очередь стоит из наших одногруппниц (разве что только я не набила себе у него ласточку или перышко). Не могу смотреть на то, как она столько времени страдает из-за какого-то… донжуана (идиота). Даже если он ее заметит, сколько продлится их роман? Он точно разобьет ей сердце. Хотя, может, так и надо? Может, это будет чем-то вроде боевого крещения Голицыным, после которого к ней наконец вернутся мозги?

Проходит три с половиной минуты, судя по настенным часам над рабочим столом, когда Оксана встает с кровати и идет к моей мотивационной доске – тоже, кстати, ее идея. Она пришла в прошлую пятницу с огромным художественным планшетом метр на метр, канцелярскими кнопками и маркерами. И бутылкой просекко, из которой я выпила лишь два глотка, но не суть. Было весело. Мы повесили доску на стену и прикрепили туда вырезки из журналов. Теперь там красуются глянцевые люди, на которых я хочу равняться в профессиональном плане, здания, которые мечтаю построить, и студии, в которых с удовольствием поработала бы. А по центру очень крупно и красивым почерком Роксаны написано: «Аполло Арт», и все стрелочки на доске визуализации указывают именно сюда.

Почему? Там работает один из трех архитекторов, которых я считаю лучшими в своем деле. «Аполло Арт» построили, на мой скромный взгляд, самое красивое здание в стране – культурное пространство «Кристалл». И именно в «Аполло Арт» у меня есть реальная возможность попасть на практику, потому что два других бюро находятся за тысячи километров от нас.

– А он красавчик, – экспертно заявляет Оксана, глядя на Андрея Аполлонова, руководителя и ведущего архитектора «Аполло Арт».

И что это значит? Только то, что пять минут обид на меня прошли и мы с ней снова разговариваем.

– Он профессионал. – Я очень стараюсь говорить безразлично, потому что тяжело не согласиться с Роксаной и перестать разглядывать его.

Приходится напоминать себе в который раз с прошлой пятницы, что Аполлонов прежде всего крутой архитектор. И меня в первую очередь интересуют его профессиональные достижения, а не татуировки на накачанном теле, о которых на парах, что он ведет у нас последние полгода, без конца болтают одногруппницы. Не хочу уподобляться им. Тем более учитывая его звездный статус в архитектурных кругах и запредельную недосягаемость.

Вот поэтому у меня и нет парня. Потому что мне не нужны простые смертные, я мыслю другими масштабами.

– О, у него татухи под рубашкой, видела? – пищит Роксана. – Почему я раньше не замечала…

Потому что она вечно прогуливает универ и не слышала бурные обсуждения бицепсов Аполлонова, проглядывающих через рубашку. А я, конечно, видела. Это же я его вырезала из архитектурного журнала по приказу моего личного таролога. Я там все, что могла, рассмотрела, сидя с маникюрными ножничками.

– Он женат?

– Понятия не имею, – отвечаю я, а сама, чтобы не думать о гипотетических женщинах Аполлонова, размышляю о том, успею ли сдать историю искусств на три дня раньше срока, чтобы расслабиться и сосредоточиться на курсовой. Ну в принципе, если сегодня Оксана быстро уснет и я накидаю первые десять пунктов таблицы, останется…

– Эй! Ты опять ушла в себя?

– Нет-нет, я слушаю.

Где бы взять сонную пыль, чтобы усыпить Оксану и не терять времени зря?

– Может, поедем на вечеринку к Нику? – внезапно предлагает подруга, уткнувшись в телефон.

– Я – пас.

– Голицын только что выложил пост, где зовет всех…

– У нас же кинопятница!

– Ладно, – сдается подруга.

Она стонет и находит под пледом на кровати пульт от приставки, чтобы включить первый попавшийся в новинках фильм, заранее зная, что уснет меньше чем за час, а я пойду клеить макет, потому что мне скучно ничего не делать руками. Почему, если есть возможность, не делать макет? Вот только Оксана не позволит мне это сделать, пока не спит, так что нужно просто пострадать от безделья минут сорок, а может, и меньше.

– Ты же лежишь и ждешь, пока я усну, чтобы достать клей? – спустя минут десять раздается ее голос из полумрака.

– Да, – признаюсь я.

– Ты неисправима.

Я знаю. И в уравнение моей подчиненной контролю и расписанию жизни однозначно вписывается ровно ноль ее спутников. Ну уж точно не два, как кое-кто мне нагадал.

Глава 2

– Так, девочки! Пока не начнем торжественную часть, по залу не бродим. Стоим на входе, раздаем программки, – командует мама и в который раз поправляет выбившуюся из высокой прически прядь волос. – Если встречаете деятеля культуры, делаете что?

– Улыбаемся и машем? – хихикает Роксана и ловит тяжелый взгляд.

– Дети мои, вы сведете меня с ума! – проговорив традиционно, она пытается спрятать смущенную улыбку. Для мамы нас с тринадцати наших лет двое, а вот Роксана никак не привыкнет, что у нее есть вторая, пусть и не родная, но мать.

Окси за годы нашей дружбы стала почти членом семьи. Она еще со школы остается у нас каждый раз, когда ссорится со своими – пару раз в месяц точно. Дедушка часто шутит, что нас с Оксаной перепутали в роддоме, потому что по духу (и любви к пышным торжествам) она гораздо больше вписывается в семью Ивановых, чем я, не любящая толпы гостей, алкоголь и громкие разговоры. Плюс последние десять лет мама красится в жгучую брюнетку, поэтому даже внешне Оксана не кажется чужой. И она не первый раз помогает на выставках моих родителей и знает, что не стоит лишний раз шутить и нервировать маму. Через пару часов, когда родители получат порцию заслуженных комплиментов и напряжение спадет, – пожалуйста, но не сейчас.

Чтобы разрядить обстановку, я обнимаю маму, шепчу ей, что все будет хорошо, и помогаю избавиться от надоедливой кудряшки, спрятав ту под красивую заколку. Мама делает глубокий вдох, а затем убегает от нас в самую гущу толпы. Мы с Роксаной остаемся у входа в выставочное пространство, где встречаем гостей. В черных строгих платьях, не самых удобных туфлях (все ради искусства) и с бейджиками. Наша работа настолько бесполезна, что ее мог бы выполнять даже стол, на котором лежат программки, что нужно раздать. Просто… стоять. Столы умеют это явно лучше нас. Тем более что никому лишние бумажки не нужны. Сегодня первый, самый важный день, и обычных людей, которые мало что смыслят в искусстве и которым действительно могут понадобиться программки, тут нет. Все сплошь художники, члены Союза дизайнеров России, члены Союзов художников России, члены Союзов дизайнеров и архитекторов, так что…

Обычно мы стоим, улыбаемся и тихо придумываем этим важным персонам смешные хобби или озвучиваем их вероятные мысли, но сегодня Роксана почему-то на взводе.

– Я изучила твою натальную карту! – говорит она мне на ухо, урвав пару секунд наедине.

– Начинается…

И почему эта ерунда никогда не предостерегает саму Оксану, если она так чертовски профессионально в ней разбирается?

– Итак, – подруга снова склоняется ко мне, поприветствовав пожилую пару, – тебе нужно быть готовой к…

– Ага. – Я пропускаю все ее слова мимо ушей и просто соглашаюсь. Соглашаться проще, а не знать свое будущее – прекрасно.

– А еще тебе нужно выручить меня завтра, – будто бы между прочим говорит Оксана.

– И это тебе тоже карты подсказали?

– Ну почти, – отвечает она и улыбается женщине в жемчужных сережках, словно сошедшей с картины Вермеера, разве что без вычурного головного убора. – Меня пригласили на очень крутой фестиваль. Что? Ну он и правда крутой, билетов не достать, их раскупили еще месяц назад.

– Я рада за тебя, – говорю уныло. И не потому, что тоже хочу на крутой фестиваль, а потому, что чувствую – ее слова сулят мне проблемы.

– Но это с ночевкой. Поэтому в понедельник я опоздаю.

– В понедельник контрольная точка по курсовой, – напоминаю я.

– Ага, вот и я о том же. Прикроешь меня? Я буду очень спешить. Честно-честно.

– Зачем тогда ехать, чтобы потом спешить? – Я честно-честно не понимаю логики.

– Потому что такая возможность выпадает раз в жизни!

– А у тебя, кажется, каждый месяц.

Оксана надувает губы, но не отстает. Улыбается шире, хлопает длинными наращенными ресницами, на которые никогда не жалеет денег, предпочитая лишний раз не поесть. Объясняет это тем, что голод полезен для фигуры, но я не знаю чем: она и без того стройная, разве что грудь больше моей, только это ведь плюс.

– Что еще? – догадываюсь по ее выражению лица.

– Эскизы. Помнишь, я говорила, что моему клиенту нужны эскизы?

– Помню. – Здороваюсь с вновь прибывшими гениями, пока Оксана наглеет. – Программку, пожалуйста. Приятного просмотра! – улыбаюсь я мужчине, который на меня даже не смотрит. Он смотрит на декольте своей спутницы, которая как минимум в три раза моложе его. Ага, пока не замечает мое декольте, черт бы его…

– Ты обещала, что поможешь мне.

Непроизвольно горблюсь, чтобы он прекратил, но делаю только хуже, поэтому попросту поворачиваюсь к нему спиной.

– Да, а ты до сих пор не скинула ТЗ.

– Программку. – Роксана протягивает брошюру, но ее жест демонстративно игнорируют. Мы как будто флаеры на улице раздаем. – Ну вот я, кажется, забыла.

– Кажется?

– Ага, но, Ань, там всего пару шрифтов подобрать, ничего такого, правда-правда. Я все-все пришлю, но завтра эскизы нужно показать и утвердить, а меня не будет в городе. Съездишь в тату-салон? Я ключи дам, там никого не будет. Ты можешь даже поработать в комнате для гостей, если нужно. Тепло, тихо, кофе, интернет, розетка…

– Ты шутишь? – Я широко распахиваю глаза и говорю громче, наплевав на приличия. – Контрольная точка в понедельник, какие эскизы?

– Анечка, солнышко, почистишь карму, и будет тебе счастье! Ну хотя бы просто отнеси мои наработки, я не могу скинуть все по телефону, как обычно. Это постоянный клиент, лично нужно. И он не очень… силен во всех этих технологиях, человек старой закалки. Я сегодня вечером и шрифты найду, и виньетки сама нарисую и распечатаю. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

Оксана складывает руки в мольбе и выпячивает нижнюю губу, изображая чертова ангела. Ей наплевать на старушку, что тянет морщинистые ладони к программкам.

Ну вот, я уже попалась. Проговариваю про себя все дела, которые нужно успеть, и понимаю, что теоретически, но только теоретически, я могу впихнуть туда салон и клиента Оксаны, если возьму с собой курсовую, чертежи, ноутбук, но…

– Будешь должна, – бурчу я, потому что моя подруга – ведьма и ей невозможно противостоять. Поправляю волосы и улыбаюсь, приветствуя новых гостей.

– Программку? – кричит она вслед той самой старушке, которая ее уже не слышит. – Разумеется! Конечно. Что угодно! Ох, смотри, кто пришел!

Черт!

Плотникову прямо-таки распирает от восхищения. А я сильно напрягаюсь и застываю на вдохе.

– Здравствуйте, Андрей Григорьевич, – выдыхая с немного нервной улыбкой, говорю нашему преподавателю, который, не зная об этом, украшает мою доску желаний. Ну не он в смысле! А его архитектурное бюро. – Программку?

Протягиваю ему, и мне кажется, что у меня дрожат пальцы. Это все потому, что меня вдохновляет его талант и я хочу на него равняться! Но надеюсь, он не заметит.

Быстро прячу руки за спиной и уже искренне ему улыбаюсь, потому что видеть такого талантливого человека на выставке приятнее, чем всех остальных, вместе взятых. Аполлонов определенно самый ценный гость, даже несмотря на то, что прямо сейчас добрая половина преподавательского состава Института архитектуры и дизайна рассматривает картины моих родителей. Еще бы не рассматривали – афиши выставки висели на первом этаже нашего корпуса весь месяц. Завтра сюда приведут первокурсников. И если бы не конец учебного года, каждый второй преподаватель останавливал бы меня в коридорах, чтобы восхититься, как моя мама филигранно работает с мастихином.

Быть частью такой творческой и знаменитой семьи – ответственность, нести которую сложнее, чем можно представить. В страхе получить незаслуженные привилегии я всегда работала вдвое усерднее. Возможно, поэтому никто и никогда не упрекал меня в использовании родственных связей и чем-то подобном. Нет. Наоборот, все очень сильно удивлялись, если я не проскакивала по каким-то дисциплинам автоматом.

– Здравствуйте, Анна, – обращается ко мне Аполлонов, а мой взгляд невольно скользит вниз на расстегнутый воротник темно-зеленой рубашки и задерживается на выглядывающих чернильных узорах.

Интересно, что там, потому что на вырезках из журналов были видны татуировки только на руках. И потому что сам факт, что у него есть тату, удивляет меня. Как будто рукава и другие наколки – это скорее прерогатива того же Голицына, а не серьезного мужчины, который возглавляет одно из лучших архитектурных бюро. Как будто Аполлонов на самом деле совсем не такой, каким кажется на первый взгляд, и скрывает нечто…

– А я Роксана! – спешит подсказать ему подруга. – Тоже учусь у вас.

Я резко возвращаю взгляд выше и успеваю заметить на лице Андрея Григорьевича легкое… недоумение? Вероятно, потому что никакой Роксаны в нашей группе нет, а ее он попросту не узнает.

– Конечно, Роксана, – вежливо кивает он. – Выставка ваших родителей? – а потом снова обращается ко мне, и я боковым зрением замечаю, как откровенно Оксана разглядывает его.

– Да… – Я уже делаю вдох, чтобы начать рассказывать заученный текст о выставке, но… это все. Разговор окончен. Аполлонов отворачивается от нас и спешит к моим родителям. А я смотрю ему вслед одну лишнюю секунду, которой оказывается достаточно, чтобы возбудить в Оксане интерес.

– Да? – шипит она на ухо, вырывая меня из сумбурных мыслей.

– М-м, что?

– Просто «да»? Иванова, а вдруг это была твоя судьба?

– Кто?

– Аполлонов! Он может быть и твоей тайной страстью, о которой рассказали карты, и знакомым незнакомцем.

Я еще раз мельком смотрю в сторону преподавателя и… очень сильно в этом сомневаюсь. Судя по его холодному, четко оценивающему взгляду и тому, сколько всего он добился в свои двадцать девять, вряд ли в его жизни есть место страсти со студенткой, которая не сделала себе в архитектуре имя. Я вообще не представляю, как можно совмещать холодный архитектурный расчет и пылкость, о которой твердит подруга.

– Это точно твоя судьба! Прятаться по подсобкам, запираться в университетских кабинетах… Романтика же!

Роксана явно перечитала любовных романов.

– Не вижу ничего романтичного, – отвечаю спокойно. – Да и преподает он у нас последнюю неделю. Так что недолго бы длился наш роман.

– Сухарь ты, Аня! Если судьба, то…

– И что мне нужно было сказать судьбе? Я ваша навеки? Роксана, пожалуйста, давай не отвлекаться. – Я начинаю раздражаться, но подругу уже не остановить.

– Анька, ну ты посмотри! Он же просто и-де-ал! Только глянь, какие пропорции головы…

Она резко толкает меня в сторону зала, где Аполлонов стоит рядом с нашей историчкой, которая способна поддерживать разговор только на две темы: о революции тысяча девятьсот семнадцатого года и о ньюфаундлендах, которых разводит. И, судя по унынию на лице Андрея Григорьевича, речь сейчас идет о собаках.

– Смотри, какой нос, какие скулы! А глаза! – Кажется, Окси должна сейчас лопнуть от эстетического оргазма.

– Ладно, он хорош. Довольна? – соглашаюсь я с тем, что и сама знаю. Чувствую, как начинают гореть уши, и отворачиваюсь, пока Аполлонов не заметил, что мы пялимся на него.

– Да, довольна! И он не просто хорош, – она на мгновение отвлекается, чтобы вручить программку очередному гостю и пожелать приятного просмотра, – а идеален! Я б такого нарисовала… Вот бы он нам позировал, а не тот дед. Помнишь? В конце прошлого семестра?

– Деда рисовать сложнее и интереснее. Морщины, складки, – говорю я, но мои аргументы разбиваются о троекратное «фу» в исполнении подруги.

К счастью, это слегка остужает градус разговора, и мы больше не возвращаемся к обсуждению Андрея Григорьевича, который нервирует меня одним своим присутствием. Я чувствую себя гораздо свободнее и увереннее, когда вижу его на доске у меня в комнате, чем здесь или в аудитории.

Спустя почти два часа, когда народ допивает игристое и разбредается по углам, чтобы посплетничать, я не спеша собираю в коробку разбросанные повсюду программки. Роксана уже трется у фуршетного стола, салютует мне тарталеткой с икрой и жестами предлагает присоединиться, но я успела перекусить перед выставкой, так что прохожу мимо.

Отвлекать родителей не хочу. Тем более от разговоров о великом с такими же, по всей видимости, гениями. Поэтому, осторожно погладив маму по спине в знак поддержки, прохожу к кофейным столикам и устало падаю в кресло. Беру первый попавшийся журнал и от скуки листаю его. Мои родители – идеальные представители классицизма, поэтому об их выставке не говорят в желтой прессе, а у входа в здание не толпятся обезумевшие журналисты. Родителей ни разу не обвиняли в антисемитизме, как случилось на Documenta-15 не так давно, или в излишнем внимании к детям, как бедного Гогена. Здесь сейчас тихо и спокойно. Даже слишком. Идеальная репутация и симметрия картин – вот девиз художников Ивановых. Я, конечно, могла бы провести эти два часа с большей пользой для успеваемости и опередить план, который расписала себе на несколько недель вперед, но чего не сделаешь из любви к близким?

– Детка, я помчала! – где-то рядом раздается голос Роксаны, и я вздрагиваю от неожиданности.

Она перегибается через спинку кресла и смачно целует меня в щеку. Я собираюсь возмутиться, но вижу большую спортивную сумку у нее за спиной, которая ну никак не сочетается с вечерним платьем.

– Ты все-таки домой? Точно?

– Да, – говорит не очень уверенно, но тут же отвлекает меня, как делает это всегда: – Я, кстати, случайно захватила твою кофточку. Ну ту, со стразами на воротнике…

– Случайно? – выгибаю бровь. Пусть наши вещи и перемешались на полках, меня не обманешь. Я точно знаю, когда Оксана врет. – Ту самую, которую ты у меня неделю просила?

– Представь? – она запрокидывает голову и смеется. – Надену на тусовку, можно? В понедельник постираю, во вторник верну.

– Окей, – не спорю, потому что волнует меня другое. – Она извинилась?

Я про маму Оксаны. У них очень странные отношения. С тех пор как родители Окси развелись, ее мать с завидной регулярностью срывается на ней, обвиняет во всех смертных грехах и гонит из дома. В остальное время она прекрасный образцовый родитель, но мне этого не понять. Я слишком часто видела слезы подруги, чтобы иначе воспринимать ситуацию.

– Нет, конечно, не извинилась, ты что? Скорее бы Ник признался мне в любви, – болтает Оксана все о том же. – Как всегда, сделала вид, что у нас все нормально, ничего не произошло, и спросила, что я буду на ужин. Спустя месяц молчания. Шла на рекорд. С другой стороны, у нее там Сатурн так неудачно стоит, что… короче, не могу ее винить. Ей сейчас по всем аспектам нужен второй шанс и прощение близких, понимаешь?

Э-э, нет и никогда не пойму, но эту дурь с картами и звездами не выбить из человека, который существует по законам астрологии лет с двенадцати.

Дольше всего Оксана жила у меня семь недель. И никому, кстати сказать, не мешала. У нас дома только рады были, что появился лишний рот, куда можно было сгружать еду, потому что мама с бабушкой всегда готовили в два раза больше, чем нужно.

– Окей, напиши, как доедешь, хорошо? Может, тебе такси вызвать? – спрашиваю я, потому что Оксана неплохо зарабатывает, но обожает экономить буквально на всем. И в кромешной темноте ездит на общественном транспорте, пока я за нее волнуюсь.

– Да нет, меня подкинут.

– Кто?

– Друг.

О, и ее улыбка означает, что это точно не просто друг.

– И этот друг не Ник?

Оксана снова заливисто смеется и еще раз целует меня. Затем разворачивается и уже делает пару шагов, когда бросает через плечо, что завтра скинет мне гороскоп на неделю.

1.Капо, или капореджиме (от итал. caporegime), – один из представителей высшей ступени в мафии, подчиняется только боссу или его заместителю.