Kitabı oxu: «Вечер»

Кент Харуф

Şrift:

Главный редактор Анастасия Завозова

Издатель Ирина Рябцова

Заместитель главного редактора Дарья Горянина

Руководитель производственного отдела аудиокниг Марина Михаилова

Директор по маркетингу Алёна Колесова

Арт-директор Юлия Чернова

Шеф-редактор Елизавета Радчук

Бренд-менеджер Карина Фазлыева

Литературный редактор Любовь Сумм

Художественное оформление Дарья Куракина

Верстка Антон Дятлов

Корректоры Екатерина Ветлужских, Елена Дорман, Ирина Иванова

* * *

Посвящается Кэти,
а также памяти моего племянника Марка Келли Харуфа

Останься здесь! День к вечеру склонен.
Со мной во тьме, Господь, останься здесь,
Иных я утешителей лишен,
Убог и наг – вот, пред Тобой я весь.

Генри Ф. Лит¹

Часть первая

1

Они вышли из конюшни под косые лучи раннего утреннего солнца. Братья Макфероны, Гарольд и Рэймонд. Лето заканчивалось; старики направлялись к своему старому дому. Они пересекли гравийную подъездную дорожку, прошли мимо пикапа и легковушки, припаркованных у проволочного забора, и гуськом вошли через ворота во двор. У крыльца поскребли ботинки о лезвие закопанной в грязь пилы: земля возле нее была утоптана и блестела, отполированная их ногами, смешанная с навозом из стойл, – поднялись по дощатым ступенькам на затянутое сеткой крыльцо и вошли на кухню, где девятнадцатилетняя Виктория Рубидо сидела за сосновым столом и кормила овсянкой свою дочурку.

На кухне они сняли шляпы и повесили их на крючки, прибитые к доске у двери, и сразу принялись умываться над раковиной. Их лица под белыми лбами были красными и обветренными, грубые волосы на круглых головах седые и жесткие, как подстриженная лошадиная грива. Закончив, они по очереди вытерлись кухонным полотенцем и собрались накладывать себе на тарелки еду у плиты, но девушка заставила их сесть.

– Незачем тебе за нами ухаживать, – воспротивился Рэймонд.

– Но мне хочется, – ответила она. – Завтра меня уже здесь не будет.

Она встала, придерживая бедром малютку, принесла к столу две кружки кофе, две плошки овсянки и тарелку с намасленными тостами и снова села.

Гарольд сидел, разглядывая овсянку.

– А я-то думал, она хотя бы сегодня приготовит нам стейк с яйцом, – проговорил он. – По такому-то случаю. Но нет, сэр, это всего лишь теплая размазня. Которая на вкус как последняя страница мокрой газеты. Вчерашней.

– Можете есть что хотите, когда я уеду. Я ведь знаю, что так и будет.

– Да, мэм, пожалуй, что так.

Тут он взглянул на нее:

– Но я не тороплю твой отъезд. Просто чуток пошутил.

– Я поняла.

Она улыбнулась ему. Ее белые зубы сверкали на фоне темной кожи, черные густые блестящие волосы были острижены чуть ниже плеч.

– Я почти готова, – сказала она. – Хочу только покормить Кэти и одеть ее, и можем ехать.

– Дай ее подержать, – попросил Рэймонд. – Она уже поела?

– Нет, не поела, – ответила девушка. – Но, может, с тобой что-то съест. Она от меня уворачивается.

Рэймонд встал, обошел стол, взял малышку и вернулся на свое место, усадил ее на колени, посыпал сахаром овсянку в своей плошке, налил молока из кувшина на столе и принялся есть, а черноволосая круглощекая девчушка завороженно следила за ним. Он обнимал ее легко, уютно, взял в ложку немного каши, подул и предложил ей. Она съела. Он поел сам. Затем снова подул на ложку и дал ей еще. Гарольд налил молока в стакан, и она потянулась вперед через стол и долго пила, придерживая стакан двумя руками, пока не пришлось перевести дух.

– Что мне делать в Форт-Коллинзе, когда она не будет есть? – спросила Виктория.

– Можешь звать нас, – ответил Гарольд. – Мы примчимся к этой малютке через пару минут. Правда ведь, Кэти?

Малышка смотрела на него не моргая. Ее глаза были такими же черными, как у матери, как пуговки или смородинки. Она ничего не сказала, но взяла мозолистую руку Рэймонда и подтолкнула ее к миске с кашей. Когда он протянул ей ложку, она пододвинула руку к его рту.

– О! – воскликнул он. – Ладно.

Он тщательно подул на кашу, раздувая щеки, качая головой туда-сюда, и после этого она снова поела.

Когда они закончили, Виктория отнесла дочь в ванную возле столовой, умыла ей личико, затем зашла в спальню и переодела ее там. Братья Макфероны поднялись в свои комнаты, переоделись в городское: темные брюки и светлые рубашки с перламутровыми застежками, хорошие белые шляпы ручной работы от «Бэйли». Спустившись, они вынесли чемоданы Виктории к машине и уложили их в багажник. Заднее сиденье уже было загружено коробками с одеждой малышки, одеялами, простынями, игрушками, там же находилось автокресло. Позади машины стоял пикап, а в нем, вместе с запасным колесом и домкратом, несколькими пустыми канистрами из-под бензина, обрывками сухого костреца и ржавым обрезком колючей проволоки, лежал стульчик для кормления и кроватка с матрасом, обернутым в новый брезент, – все перевязано оранжевой бечевкой.

Братья вернулись в дом, вышли с Викторией и малюткой. На крыльце Виктория задержалась немного, и ее темные глаза вдруг наполнились слезами.

– В чем дело? – спросил Гарольд. – Что-то не так?

Она покачала головой.

– Ты же знаешь, что всегда можешь вернуться. Мы ждем тебя. Мы рассчитываем на это. Может, эта мысль тебе поможет.

– Дело не в этом, – сказала она.

– Это потому, что ты напугана? – спросил Рэймонд.

– Просто я буду скучать по вам, – ответила она. – Я ведь не уезжала так раньше. Тот раз с Дуэйном я даже вспоминать не хочу.

Она перехватила малышку другой рукой, вытерла слезы:

– Мне просто будет не хватать вас, вот и все.

– Можешь звонить, если что-то понадобится, – напомнил Гарольд. – Мы по-прежнему будем здесь.

– Но я все равно буду скучать.

– Да, – сказал Рэймонд.

Он глянул с крыльца в сторону конюшни и порыжевших пастбищ. Голубые дюны вдалеке на горизонте, небо ясное и пустое, воздух так сух.

– Мы тоже будем скучать по тебе, – продолжил он. – Мы будем как старые, выдохшиеся рабочие лошадки, когда ты уедешь. Стоять тут одиноко, вечно смотреть за забор.

Он повернулся к ней, заглянул ей в лицо. Такое знакомое и милое ему теперь, ведь все трое уже давно жили с малюткой на этой равнине, в этом старом, обветшалом домишке.

– Но ты ведь поедешь? – спросил он. – Пожалуй, нам пора выезжать, раз уж решили.

Рэймонд вел ее машину, сама Виктория села рядом, чтобы поворачиваться назад, присматривать за Кэти в автокресле. Гарольд следовал за ними в пикапе; они выехали с подъездной дорожки на гравийную проселочную, направились на запад по двухрядному шоссе, затем на север в сторону Холта. Земля по обе стороны шоссе была плоской, ни деревца, почва – песчаной, а жнивье на полях еще светло поблескивало – хлеб убрали в июле. За придорожными канавами колосилась кукуруза на поливе восьми футов высотой, темно-зеленая, тяжелая. Зерновые элеваторы вдалеке, высокие и белые, торчали над городом возле железнодорожных путей. Стоял ясный теплый день, дул жаркий ветер с юга.

В Холте они свернули на шоссе 34, остановились на заправке на пересечении с Мэйн-стрит. Макфероны вышли и встали у насосов, заправили обе машины, пока Виктория покупала им кофе, колу для себя и бутылочку сока для малышки. Перед ней в очереди у кассы стоял тучный черноволосый мужчина с женой, маленькой дочкой и сыном. Она видела их на улицах Холта, слышала про них разные истории. Подумала, что, если бы не братья Макфероны, ее и саму ждала такая же участь. Смотрела, как девочка подошла к прилавку, взяла со стойки возле зеркальных витрин журнал и принялась листать его, повернувшись спиной к остальным, будто никак не связана с этими людьми у кассы. Но, когда мужчина расплатился продовольственными талонами за коробку сырных крекеров и четыре банки газировки, она положила журнал на место и прошла с семьей к выходу.

Когда Виктория вышла, мужчина и женщина стояли на асфальтированной стоянке и что-то между собой решали. Девушка не увидела рядом с ними девочку или ее брата, затем повернулась и обнаружила, что они стоят вместе на углу под светофором, смотрят на Мэйн-стрит в сторону центра города; она пошла к машинам, где ее ждали Рэймонд и Гарольд.

Вскоре после полудня они съехали с федеральной трассы и очутились в пригороде Форт-Коллинза. На западе ломаной голубой линией вздымалось предгорье, его укрывал желтый смог, который приносил южный ветер с Денвера. На одном из холмов виднелась белая буква А, сложенная из крашенных в белый цвет камней, – напоминание о тех днях, когда университетские команды назывались «Аггиз». Машины проехали по Проспект-роуд, свернули на Колледж-авеню – кампус с кирпичными зданиями, старым гимнастическим залом и гладкими зелеными газонами оказался по левую сторону, – проехали по улице под тополями и высокими голубыми елями, а потом свернули на Малберри, а затем еще один поворот, и они нашли общежитие в глубине улицы, где будут жить девушка с дочкой.

Поставили легковушку и пикап на парковке за домом, и Виктория отправилась с малышкой искать главную по общежитию. Это оказалась студентка колледжа, такая же, как и сама Виктория, только постарше, с последних курсов, в свитере и джинсах, со светлыми волосами, щедро политыми лаком, и невероятной укладкой. Она вышла в коридор, чтобы представиться, и тут же принялась рассказывать о себе: что она готовится стать учительницей младших классов, проходит практику в этом семестре в маленьком городке к востоку от Форт-Коллинза, – и так и болтала без перерыва, пока вела Викторию в ее квартиру на втором этаже. Комендантша отперла дверь, передала ключ от нее и от входной двери в здание, затем резко остановилась и взглянула на Кэти:

– Можно ее подержать?

– Не стоит, – ответила Виктория. – Она не ко всем идет.

Макфероны внесли чемоданы и коробки из машины, поставили их в тесной спальне. Огляделись и ушли за колыбелькой и высоким стулом.

Стоя в дверях, комендантша посмотрела на Викторию.

– Это вроде как твои дедушки?

– Нет.

– А кто тогда? Дяди?

– Нет.

– А как же ее папочка? Он тоже приедет?

Виктория взглянула на нее:

– У тебя всегда так много вопросов?

– Я просто пытаюсь подружиться. Не собиралась разнюхивать или грубить.

– Мы не родственники, – объяснила Виктория. – Они спасли меня два года назад, когда мне очень была нужна помощь. Поэтому они здесь.

– Так они священники?

– Нет. Не священники. Но они меня спасли. Не знаю, что бы я делала без них. И не советую кому-то говорить про них дурное.

– Меня тоже спасли, – призналась комендантша. – Я благодарю Иисуса каждый день своей жизни.

– Я не это имела в виду, – возразила Виктория. – Я совершенно о другом.

Братья Макфероны остались с Викторией Рубидо и малышкой до конца дня: помогали расставлять вещи в комнатах, а вечером повели их ужинать. После они вернулись к общежитию. Припарковались за домом, вышли на тротуар, попрощались в ночной прохладе. Девушка снова немножко поплакала. Она встала на цыпочки и поцеловала обоих стариков в обветренные щеки, обняла их и поблагодарила за все, что они сделали для нее и дочки, а те по очереди обняли ее и неловко похлопали по спине. Поцеловали малютку. Затем отошли, переминаясь с ноги на ногу, и уже не знали, как смотреть на нее или ребенка, да и что тут вообще делать, разве что уезжать.

– Обязательно звони нам, – сказал Рэймонд.

– Буду звонить каждую неделю.

– Вот и хорошо, – сказал Гарольд. – Мы хотим знать все новости.

Потом они поехали домой на пикапе. Двинулись на восток, прочь от гор и города в тихие высокие равнины, широкие и темные под мириадами ярких равнодушных звезд. Было уже поздно, когда они заехали на дорожку у своего дома и остановились. Они почти не разговаривали за два часа пути. Дворовый фонарь на столбе у гаража включился в их отсутствие, от него за гаражом и постройками расходились темно-лиловые тени, три низкорослых вяза стояли в пределах проволочного забора, окружавшего серый дощатый домишко.

На кухне Рэймонд налил молока в кастрюлю на плите, подогрел, достал коробку с крекерами из шкафа. Братья сели за стол под лампой и выпили теплого молока, не произнося ни слова. В доме было тихо. Даже ветра снаружи не слышно.

– Пожалуй, я просто пойду спать, – сказал Гарольд. – От меня тут толку мало.

Он вышел из кухни, зашел в ванную, вернулся:

– Ты, видимо, решил всю ночь тут сидеть?

– Я скоро пойду наверх, – отозвался Рэймонд.

– Что ж, – проговорил Гарольд. – Тогда ладно.

Огляделся. Окинул взглядом кухонные стены, старую эмалированную плиту, заглянул через дверной проем в столовую: в незашторенные окна на стол из грецкого ореха падал свет дворового фонаря.

– Дом уже кажется пустым, верно?

– Еще как! – откликнулся Рэймонд.

– Интересно, что она сейчас делает? Как она там?

– Надеюсь, спит. Надеюсь, они с малюткой обе спят. Это было бы лучше всего.

– Да, согласен.

Гарольд пригнулся и выглянул из кухонного окна в темноту, на северную сторону, затем выпрямился.

– Что ж, я наверх, – объявил он. – Не могу придумать, чем тут еще заняться.

– Я тоже скоро поднимусь. Хочу посидеть тут чуть-чуть.

– Не усни здесь. Завтра пожалеешь.

– Знаю. Не усну. Иди первым. Я скоро.

Гарольд уже выходил из комнаты, но в дверях остановился и снова обернулся:

– Как думаешь, в ее квартире тепло? Я тут подумал. Не припомню, какая в комнатах температура.

– Мне показалось, было довольно тепло. Когда мы были внутри. Иначе мы бы заметили.

– По-твоему, было слишком жарко?

– Не думаю. Мне кажется, это мы бы тоже заметили. Если бы так было.

– Я спать. Тут чертовски тихо, вот что скажу.

– Я тоже скоро пойду, – сказал Рэймонд.

2

Автобус приехал за ними в восточную часть Холта в семь тридцать утра. Водитель ждала, повернувшись боком на сиденье, смотрела на передвижной дом². Погудела разок. Затем другой, и тут дверь открылась, и в запущенный двор, заросший кострецом и краснокоренником, вышла девочка в голубом платье, прошла к автобусу, понурив голову, поднялась по металлическим ступенькам, пробралась в середину, где оставались пустые места. Другие ученики глядели, как она идет по узкому проходу, пока она не уселась, и снова принялись болтать. Тут из дома вышла ее мать, держа за руку младшего братика. Он был одет в джинсы и просторную рубашку не по росту, застегнутую до подбородка.

Когда он забрался в автобус, водитель сказала:

– Я не обязана ждать этих детей. Я должна придерживаться расписания, если вы не в курсе.

Мать отвернулась от нее, заглядывала в окна, пока не удостоверилась, что мальчик сел рядом с сестренкой.

– Я не собираюсь повторять, – продолжала водитель. – Вы мне уже надоели. Я должна забирать восемнадцать детей.

Она закрыла двери, снялась с тормозов, и автобус покатил по Детройт-стрит.

Женщина следила за ней, пока автобус не свернул за угол на Седьмую улицу, затем оглянулась, будто кто-то должен был к ней подойти и подсказать, что ответить. Но в этот утренний час на улицах никого не было, так что она вернулась в передвижной дом.

Старый и ветхий, когда-то он был ярко-бирюзового цвета, но выцвел и превратился в грязно-желтый на ярком солнце и сильном ветру. Внутри по углам в кучах валялась одежда, мусорный пакет с пустыми банками из-под газировки примостился возле холодильника. Ее муж сидел за кухонным столом, пил пепси из большого бокала со льдом. Перед ним на тарелке лежали остатки вафель, что продаются замороженными, и яичницы. Это был тучный черноволосый здоровяк в растянутых трениках. Его неохватный живот виднелся из-под красной футболки, а огромные руки свисали со спинки стула. Он сидел, откинувшись на стуле, отдыхал после завтрака. Когда жена вошла в дом, он спросил:

– Че она сделала? Ты в лице изменилась.

– Ну, она меня бесит. Она не должна так себя вести.

– Че она сказала?

– Сказала, ей надо забирать восемнадцать детей. Сказала, что не обязана ждать Ричи и Джой-Рэй.

– Я скажу тебе, че я сделаю, я позвоню директору. Она не имеет права нам ниче говорить.

– Она не имеет права мне ниче говорить, – повторила за ним женщина. – Я пожалуюсь на нее Роуз Тайлер.

В середине утра было тепло; они вышли из передвижного дома и отправились пешком в центр города. Пересекли Бостон-стрит, прошли по тротуару к заднему входу красного кирпичного здания суда на старой площади, вошли в дверь, на стекле которой черными буквами значилось: «Социальная служба округа Холт».

Внутри справа находилась приемная. Стойку закрывало широкое застекленное окно, а в самой деревянной столешнице была прорезана выемка, через которую люди передавали документы и прочие бумаги. За окном сидели две женщины с папками, сложенными на полу под их стульями, с телефонами и другими папками на столах. На стенах висели большие календари и официальные объявления от управления штата.

Муж и жена встали у окна, ждали, пока девушка-подросток перед ними напишет что-то на дешевой желтой бумаге из блокнота. Они наклонились, чтобы подсмотреть, что она карябает, но она тут же остановилась, взглянула на них обиженно и повернулась так, чтобы они не смогли ничего увидеть. Закончив, девушка наклонилась и проговорила в щель под окном:

– Можете передать эту записку миссис Сталсон!

Одна из женщин подняла голову:

– Вы ко мне обращаетесь?

– Я закончила.

Женщина медленно поднялась из-за стола, подошла к окошку, под которым девушка просунула бумажку.

– Вот ваша ручка, возьмите, – объявила девушка.

И бросила ее в щель.

– Передать что-то на словах?

– Я все написала, – ответила девушка.

– Я передам ей, когда она придет. Спасибо.

Как только девушка ушла, женщина развернула бумажку и внимательно прочитала.

Подошли супруги.

– Мы пришли к Роуз Тайлер, – сообщил муж. – У нее с нами встреча.

Женщина за окном подняла на них взгляд:

– Миссис Тайлер сейчас беседует с другим клиентом.

– У нее назначена встреча с нами на десять тридцать.

– Если хотите, можете сесть, я сообщу ей, что вы пришли.

Он посмотрел на часы на стене за стеклом.

– Наша встреча уже десять минут как идет, – возразил он.

– Я понимаю. Я скажу ей, что вы ждете.

Они оглядели женщину, будто ожидали, что она еще что-то скажет, но та ответила им спокойным взглядом.

– Скажите, что пришли Лютер и Бетти Джун Уоллесы, – сказал он.

– Я знаю, кто вы, – ответила женщина. – Сядьте, пожалуйста.

Они отошли от стойки и молча сели на стулья у стены. Рядом стояли коробки с пластиковыми игрушками, журнальный столик с книгами и открытой коробкой стертых пастельных мелков и карандашей с обломанными стержнями. Никого больше в приемной не было. Подождав, Лютер Уоллес вынул из кармана перочинный нож и принялся скрести бородавку на тыльной стороне ладони, вытирая лезвие о подошву ботинка, тяжело дыша – он начал потеть в перегретой комнате. Рядом с ним Бетти смотрела на стену напротив. Она, похоже, думала о чем-то печальном, о чем-то, что никогда на свете не смогла бы забыть, будто всегда и везде оставалась у этой мысли в плену. Она держала перед собой лаковую черную сумочку. Это была крупная женщина под сорок, с рябым лицом и жидкими каштановыми волосами, и раз в пару минут она застенчиво одергивала на коленях подол своего просторного платья.

Из двери позади них вышел старик, прохромал через комнату, опираясь на металлическую трость. Толкнул дверь и вышел в коридор. Затем социальная работница Роуз Тайлер вышла в приемную. Приземистая темноволосая женщина спортивного телосложения в ярком платье.

– Бетти, – позвала она. – Лютер. Хотите зайти?

– Мы просто сидим тут и ждем тебя, – ответил Лютер. – Вот и все.

– Я знаю. Я готова с вами сейчас поговорить.

Они встали и проследовали за ней по коридору, вошли в тесную переговорную без окон, сели за квадратный стол. Бетти поправляла подол платья, пока Роуз Тайлер закрывала дверь, усаживалась напротив. Она достала папку, открыла ее, пролистала, быстро вчитываясь в документы, и наконец взглянула на пару.

– Итак, – сказала она. – Как вы в этом месяце? Все ли идет так, как вам бы хотелось?

– О, мы отлично справляемся, – ответил Лютер. – Думаю, не на что жаловаться. Верно ведь, дорогая?

– У меня все еще живот болит.

Бетти бережно положила руку на живот, будто там находилось что-то хрупкое.

– Я едва сплю по ночам, – продолжила она.

– Ты ходила к врачу, как мы договаривались? Мы назначили тебе прием.

– Я ходила к нему. Но он мне не помог.

– Он прописал ей таблетки, – сказал Лютер. – Она их пьет.

Бетти оглянулась на него:

– Но они не помогают. Мне все время больно.

– Что за таблетки? – спросила Роуз.

– Я дала рецепт аптекарю, он выдал лекарство. Таблетки у меня дома на полке.

– Ты не помнишь название?

Бетти окинула взглядом пустую комнату.

– Сейчас не припомню, – ответила она.

– Ну, они такие, в коричневом пузырьке, – сказал Лютер. – Я напоминаю ей их пить.

– Ты должна пить их регулярно. Иначе не поможет.

– Я пью, – сказала она.

– Да. Что ж, давай посмотрим, как ты будешь чувствовать себя через месяц.

– Надеюсь, они скоро подействуют, – проговорила Бетти. – Нет сил больше терпеть.

– Я тоже надеюсь, – согласилась Роуз. – Порой нужно время, правда ведь?

Она снова открыла папку и быстро ее просмотрела.

– Вы хотите еще что-то со мной обсудить?

– Нет, – ответил Лютер. – Как я и сказал, мы отлично справляемся.

– А как же водитель автобуса? – спросила Бетти. – Похоже, ты про нее забыл.

– О? – удивилась Роуз. – А что не так с водителем автобуса?

– Ну, она меня бесит. Она не имеет права со мной так разговаривать.

– Да, – сказал Лютер.

Он подвинулся вперед, положил толстые руки на стол:

– Она сказала Бетти, что не обязана ждать Ричи и Джой-Рэй. Сказала, ей нужно забирать пятнадцать детей.

– Восемнадцать, – поправила его Бетти.

– Нехорошо так разговаривать с моей женой. Я намерен позвонить по этому поводу директору.

– Погодите, – прервала их Роуз. – Помедленнее, расскажите, что случилось. Ричи и Джой-Рэй были у дороги вовремя? Мы ведь это уже обсуждали.

– Они вышли. Были одеты и готовы.

– Так ведь и должно быть. Водитель автобуса очень торопится.

– Они вышли, как только она просигналила.

– Как зовут водителя? Вы знаете?

Лютер посмотрел на жену:

– Мы знаем, как ее зовут, дорогая?

Бетти покачала головой:

– Она нам не представилась. У нее светлые волосы – это все, че мы знаем.

– Да, что ж. Хотите, я позвоню и узнаю, что происходит?

– Позвоните заодно директору. Скажите, че она с нами творит.

– Я позвоню. Но вы тоже должны помогать.

– Мы и так помогаем.

– Знаю, но вам нужно постараться поладить с ней. Что вы будете делать, если ваши дети не смогут ездить на автобусе?

Они взглянули на Роуз, потом на стену напротив, на которой висел постер. «ППМ – Программа помощи для малоимущих» значилось на нем красными буквами.

– Так, посмотрим, – сказала Роуз. – Вот ваши продовольственные карточки.

Она вынула карточки из папки на столе: брошюрки с номиналом в один, пять, десять и двадцать долларов, все разных цветов. Подвинула их через стол, и Лютер передал их Бетти, чтобы та убрала их в сумочку.

– Вы вовремя получили социальное пособие в этом месяце? – спросила Роуз.

– О да. Чеки пришли вчера по почте.

– Вы обналичиваете чеки, как мы договорились, и складываете деньги в отдельные конверты на разные расходы?

– Они у Бетти. Покажи ей, дорогая.

Бетти вынула из сумочки четыре конверта: «Дом», «Продукты», «Коммуналка», «Прочее». Каждый конверт подписан аккуратными печатными буквами самой Роуз Тайлер.

– Хорошо. Итак, на сегодня все?

Лютер посмотрел на Бетти, затем повернулся к Роуз:

– Ну, жена не перестает говорить о Донне. Похоже, она все время о ней думает.

– Я просто вспоминаю ее, – сказала Бетти. – Не понимаю, почему мне нельзя ей звонить. Она ведь моя дочь.

– Конечно, – откликнулась Роуз. – Но суд запретил тебе с ней общаться. Ты ведь знаешь.

– Я просто хочу поговорить с ней. Это ведь не личный контакт. Я просто хочу узнать, как она.

– Звонок будет считаться контактом, – объяснила Роуз.

Глаза Бетти наполнились слезами, она обмякла на стуле, руки еще лежали на столе, но волосы упали ей на лицо, несколько прядей прилипли к влажным щекам. Роуз передала ей коробку «Клинекса» через стол, и Бетти взяла салфетку и принялась вытирать лицо.

– Я бы ей не докучала, – проговорила она. – Я просто хочу с ней поговорить.

– Тебе ведь от этого плохо?

– А тебе не было бы плохо? На моем месте?

– Да. Уверена, что было бы.

– Ты просто должна держаться, дорогая, – сказал Лютер. – Это все, че тут можно сделать.

Он похлопал ее по плечу.

– Она ведь не твоя дочь.

– Не моя, – признал он. – Я имею в виду, нужно держаться изо всех сил. Че тут еще поделаешь?

Он взглянул на Роуз.

– А как там Джой-Рэй и Ричи? – поинтересовалась Роуз. – Как они поживают?

– Ну, Ричи дерется в школе, – сказал Лютер. – Пришел на днях с разбитым носом.

– Это потому, что его задирают другие ребята, – добавила Бетти.

– Я научу его на днях, как давать сдачи.

– В чем причина этого, как думаете? – спросила Роуз.

– Я не знаю, – призналась Бетти. – Просто они вечно его задирают.

– Он что-то рассказывает?

– Ричи ничего про них не говорит.

– Это потому, что я его так учил: подставь другую щеку, – сказал Лютер. – Тому, кто ударит тебя по щеке, подставь другую щеку. Это из Библии.

– У него всего две щеки, – заметила Бетти. – Сколько щек ему еще подставлять?

– Да, – согласилась Роуз, – всему есть предел.

– Мы дошли до предела, – подхватила Бетти. – Я не знаю, че нам делать.

– Нет, – возразил Лютер, – в остальном нам не на что жаловаться.

Он сидел на стуле прямо, явно готовый уйти или перейти к следующей теме:

– По-моему, мы вполне неплохо живем. Просто надо брать, че дают, и не жаловаться, я всегда так говорю. Меня кто-то когда-то этому научил.

1.Перевод стихотворения «Останься здесь» (Abide with me) Ольги Шульчевой-Джарман. URL: https://stihi.ru/2007/10/27/1929. Этот христианский гимн шотландского англиканского священника Генри Ф. Лита написан в 1847 г. и часто исполняется на похоронах. Мелодия, на которую обычно поется гимн, «Вечер» (Eventide), написана английским церковным органистом Уильямом Генри Монком в 1861 г. – Здесь и далее примеч. переводчика.

2.Trailer house (англ.) – легкий передвижной дом, который собирают, устанавливают на несъемные шасси и потом перевозят к месту, где в нем будут жить.