Kitabı oxu: «Сладкое дело»

Ботаническое беспокойство

Это случилось в один из тех редких дней, когда Питер опаздывал на работу.

Вернее, это случилось единожды. Питер никогда не опаздывал раньше.

Собственно, и этого опоздания бы никогда и не было, если бы…если бы Питер не наелся вчера вечером гороховой каши. Он долго не мог уснуть, ворочался, потел, вставал с постели и ходил по комнате, выпил несколько таблеток от вздутия живота…но унять ботаническое беспокойство внутри собственного организма так и не смог.

Наутро Питер выглядел как распаренный рак. Красные испуганные глаза смотрели на него из зеркала и напоминали о бессонной ночи, которую он провел в объятиях новенького фаянсового элемента ванной комнаты.

Питер накинул пиджак, брюки еле сошлись на его вздувшемся животе, а ремень он и вовсе не стал надевать. Подхватив портфель, вышел из квартиры на остановку. Красный даблдекер уже вывернул из-за угла, и Питеру пришлось пробежать до остановки, чтобы успеть запрыгнуть в салон.

Живот по-прежнему бунтовал, Питер потел, а пассажиры недобро косились на тучного мужчину, лишающего их комфортной поездки. Всем хотелось попасть на работу вовремя, а не получить квиточек со штрафом об опоздании на электронную почту. Питер неловко кивнул им в знак извинений и уже хотел было присесть на свободное место, как гороховая каша решила навсегда прекратить мучения мужчины, и покинуть его тело. Почувствовав это, Питер застыл на месте и попытался остановить внеплановый выход, захватившего его организм варенного растения. Но гороховая каша, вопреки уговорам и мысленным мольбам мужчины, холерически смеясь внутри огромного живота, громко постучалась наружу.

Питер замер. Пассажиры просто открывали рты в молчаливых попытках остановить ботанический бунт. Живот Питера достиг того размера, когда детям говорят: «Вилли, прекрати надувать шарик, не то он сейчас лопнет». Питер понял, что это сейчас случится и с ним, когда пуговица от его брюк внезапно сорвалась с петли и отлетела в глаз пристально смотрящей на него женщине в белом берете.

Под торжественный аккомпанемент каши и крик «белой беретки», Питер покинул даблдекер, и, прикрываясь портфелем, возвращался домой.

И только квиточек со штрафом об опоздании в тот день пришел точно в срок.

Сосед

Сосед множеств комедийных жанров ― анекдот. Ловите.

Вышел я как-то на улицу погулять. Ну как погулять ― на балконе постоять. Смотрю, мужики уже гуляют без меня, семечки щелкают. Ну как семечки, гречку. Я им кричу: что там, кто играет в футбол сегодня? Ну как в футбол… рукобол, пальцехват, ладошкосжимат. Лимон друг другу перекидывают, короче.

Иваныч макушку почесал, да кричит мне: «7 и 15 квартиры, я на 7 поставил». Иваныч, сосед множеств разных семей, а своей все никак не обзаведется. Ирка на балконе и так и эдак танцует перед ним, Uno на стопятьсот раз зациклила, челлендж с девчонками замутила, а ему все нипочем, гречкой что ли делиться не хотел, а может и имбирь зажал.

И вот, значит, выходит Ирка снова на балкон, песню свою ставит на репит, настоечку имбирную по кругу передает по балконам, на Иваныча все поглядывает, маску медленно приспускает на подбородок. А он все мимо глядит, как прозрачная она для него.

Не выдержала Ирка такого издевательства с его стороны, как заорет на весь двор, благо породнились все уже за три года карантина: «Вот так, значит, да со мной? Печенегом заделался, думал не победю тебя что ли? Не завоюю сердце твое, целлюлозой набитое?»

Да как перемахнет через перила балконные к нему. Без страховки и антисептиков, без маски да респиратора. Как в горящую избу вошла, ей Богу. Иваныча, как коня остановила от побега за шиворот, да поцеловала в губы его щетиной покрытые.

Так и живут с тех пор у Иваныча, обратно страшно уже перелазить ей, да и Иваныч очки нашел наконец-то, разглядел соседку. Из всех множеств её одну. Единственную.

По грибы

Спозаранку, 6 березозола, сестра, надела на голое тело справную одежду, заплела волосы в тугую косицу, и, вопреки моим уговорам оставаться в горнице, вышла из хаты на улицу. Непрекрытая.

Мне ничего не оставалось, как выйти за этой мимозырей следом. С собой прихватила лишь кичку, да мешочек с несколькими целковыми. Как хухря, чесс слово.

Сестра покачала головой, меня завидев, но пенять не стала. Так и пошли мы с ней. То она впереди, то я сзади. Гутарили мало, исподтишка я тыкала сестрицу в бока: где это видано, чтоб девица хозяина ослушалась, да вопреки его воле поступила? А сестра сама себе на уме, ей никто не указ. Приснился ей несколько ночей назад хлеб с грибами, тоненький, как лепешка, токма сверху грибы, да прочие овощи положены. И как с ума сошла она: хочу и все такой. Не спала ни днем, ни ночью, все копырзилась, отымалку к груди прижимала, да нюнями своими вавакала в темноту: «Грибов надобно найти, грибов».

Токмо вышли мы из хатки, да на тропинку свернули, как к нам опричники привязались: «Оброк давайте, али бересту покажите с печатями, не то поедем в наши хоромы, милые». Сестра обмякла вся, дурною сделалась, плачет. Я мешочек раскрыла, да и отдала все целковые окаянным. Пошли мы дальше по тропинке, прямиком в пущу.

Тихо вокруг, слышно токмо как птицы щебечут, да ветер завывает над головой. Вышли на поляну огромную, глядь: старушка с лукошком сидит, платком прикрывается. Нельзя ей тут быть, ой накажут опричники, коль увидят старую. Сестра кинулась к бабке, упала пред ней на колени: «Покажь, да покажь, что в лукошке». А сама ручонками тряпицу поднимает, да заглядывает внутрь. Осоловела совсем как грибы увидела. По карманам шарит, кое-как наскребла мелочи, вывалила перед старушкой. Та и рада-радехонька, прибрала все, да бежать.

Сестра лукошко схватила, да в избу обратно дернула. Я уж еле поспевала за ней. Упыхались, живыми бы хоть до хаты добраться!

Забежали в горницу, плачем, анчутка нас попутал, не иначе. Грибы намыли, тесто раскатали, в духовку поставили, испекли, чаю нагрели, за стол сели, людьми сделались.

– Господи, вкуснее этой пиццы ничего в жизни не ела! ― сказала сестра и заговорщицки подмигнула мне.

Шел седьмой день карантина.