Kitabı oxu: «Любовь короля. Том 2»

Ким Ирён

Şrift:

THE KING IN LOVE

Kim Yi Ryoung

왕은 사랑한다 2 The King is in Love Vol 2

Originally published by Paranmedia

Russian edition is published by arrangement with Paranmedia, through BC Agency, Seoul

Перевод с корейского А. Кисляк

Художественное оформление А. Андреева

Иллюстрация на переплете Naoki dead (Серикова Алеся)

* * *

9
У могилы

Порой поднимался сильный ветер, взметалась пыль. Клубясь на дороге, песчинки разносились по сторонам, где раскинулся густой лес; там они и повстречали путников на своем пути. Те шли, не говоря друг другу ни слова. Взгляни на них кто украдкой – все покажется необычным: тропинка рядом, а идут через лес. Впереди шел юноша, он был высок и широкоплеч, а облик его навевал страх; девушка, что следовала за ним, напротив, была низка и худощава, будто ребенок. Но в том, как они посильнее надвинули шляпы панкат¹ и закрыли тканью лица от шеи до самого носа, эти двое походили друг на друга.

Высокие деревья радушно защищали их, но порой налетевшие пылинки попадали в глаза и забивались в ноздри – приходилось тяжко. Девушка, шедшая позади, вдруг расчихалась и стала тереть глаза. Даже не видя, куда идет, она не замедлила шага и врезалась шляпой прямо в грудь своему спутнику – тот как раз обернулся к ней.

– Ты в порядке? – спросил Мусок², придерживая Пиён, продолжавшую чихать пошатываясь. Он приподнял ее панкат и осмотрел потемневшее лицо девушки: кожа под глазами, где она ее терла, была покрыта слезами и пылью. Пиён всхлипнула и стыдливо улыбнулась.

– Да, пустяки.

– Пройдем еще немного, и сможешь отдохнуть.

Мусок снова надел на нее шляпу, развернулся и размашисто зашагал вперед. Пиён последовала за ним – глаза и нос стали болеть чуть меньше. Одно уже стало ей привычно: он ведет, она – следует. С тех пор как покинули дом Ёнъин-бэка, минуло несколько месяцев, и все это время так они и бродили без особой цели.

Пиён и представить не могла, что такое путешествие станет возможным, пока не отправилась помолиться в буддийский монастырь. Она, конечно, ожидала, что перво-наперво они отправятся в «безопасное место», но Мусок повел ее к безлюдной лесной тропе и пристанищу, где не потребовалось бы называть ни имена, ни титулы. Бывало, они до самой ночи оставались в горах, а порой за весь день не ели ничего, кроме шарика риса или горсточки ттоков. Но как бы Пиён ни обессилела, в буддийских монастырях они не останавливались. Не из-за денег. У нее были драгоценности Сан, которые она должна была передать своей госпоже, у него – немного серебра. Девушка понимала: дело не в тратах на еду и ночлег, а в том, что Мусок опасается преследований. Но от кого? Кто стал бы идти за ним по пятам? Ответа у нее не было.

Захворавший Ёнъин-бэк так и не встал на ноги, и состояние его быстро ухудшалось, а няня с Кухёном, которым было известно, кто такая Пиён на самом деле, ничего не знали о произошедшем. Они с Мусоком сумели сбежать, и теперь им оставалось лишь отправиться в «безопасное место», но так просто странствие не закончилось. Иногда он оставлял ее в какой-нибудь ночлежке и уходил куда-то. С каждым его уходом лицо ее темнело все больше, но юноша ни разу и не попытался ее ободрить.

Однажды, уже не в силах терпеть, Пиён спросила:

– Когда я смогу увидеть госпожу?

Прищурив левый глаз, через который проходил шрам от удара ножом, Мусок резко бросил:

– Ты с ней до конца жизни быть собираешься? Что ни день, так «госпожа», «госпожа»! Сейчас есть вещи и поважнее!

– Что ж это за вещи такие? Сами, встретившись с ней, захотели жить вместе и повели меня за собой. Не так, что ли?

– Тихо! Не время брюзжать. Сейчас для нас – вопрос жизни и смерти, – в раздражении уставился он на расспорившуюся Пиён.

Съежившись от страха, она отвернулась и стала тихонько браниться себе под нос. На дрожащих ногах отошла в угол комнаты и села, сжавшись в комочек; ей было жутко и боязно. Как бы Пиён ни хотелось верить, что у Мусока были на все свои причины, ей было нелегко принять, что он, ласковый и внушавший доверие, вдруг стал таким жестоким. Что ждет ее впереди? Кто следует за ними по этому неизведанному пути? Когда на глаза у опечаленной Пиён навернулись густые слезы, Мусок цокнул в неодобрении. Сперва оставив ее плакать в одиночестве, через некоторое время он все же подошел к ней и обнял за подрагивающие плечи.

– Извини, что напугал. Я обязательно отведу тебя к госпоже. Но сейчас ты должна меня слушаться. Ни о чем не спрашивай. Я расскажу обо всем потом.

Прижавшись к груди вновь ласкового Мусока, Пиён заплакала лишь сильнее. Растерявшись, он крепко прижал ее к себе, огладил по голове, прикоснулся губами к ее волосам и тогда, почувствовав исходивший от нее жар, снял с девушки одежды. Будто пытаясь позабыть тревогу и гнев, окутавшие его сердце, он возжелал ее стройное тело. Мусок грубо сжал Пиён в объятиях – в ту секунду у него не было никого, кроме нее. С тех пор она никогда не задавала вопросов первой.

Тропинка, круто поднимавшаяся вверх, вдруг оборвалась, а густые деревья перекрыли дальнейший путь, но Мусок лишь ускорил шаг. Его сердце колотилось в страхе. Два месяца назад план взять дочь Ёнъин-бэка в заложники и угрожать «ему» провалился; теперь опасность угрожала самому юноше. Мусоку едва удалось сбежать вместе с Пиён, а судьбы Ю Сим, Сонхвы и остальных были неизвестны, и теперь он вынужден изо всех сил скрываться и переходить с места на место, не зная, откуда ждать «его» преследователей. Нестерпимо хотелось отправиться в укрытие Ю Сима, но это пришлось отложить до тех пор, пока место не будет признано безопасным; так они и оказались здесь.

Судя по слухам, которые временами разносились то тут, то там, Ёнъин-бэк был мертв, а его дочь ван поселил в Хёнэтхэкчу – Дворце добродетельной любви. Семья вана, говорят, вступилась за нее из-за большого наследства, что та получила от отца. Дочь Ёнъин-бэка была жива, но как там командир, как его жена, как остальные? Чем больше Мусок тревожился об этом, тем шире становился его шаг. Но там, где их встретил густой лес, он замер, подобно каменной статуе Будды, не в силах пошевелиться.

Невысокие холмы устроились в ряд. Странная картина: земляные насыпи, в которых любой узнал бы гробницы, уже покрылись сорняками, а позади – сгоревшая лачуга, превратившаяся в развалины. Скверная атмосфера. Мусок подошел к гробницам. Он, конечно, не ожидал найти ее живой, но, пока не увидел все своими глазами, у него оставались крупицы надежды. Теперь же его чаяния сбежать как-нибудь и хоть где-нибудь отдохнуть оказались безжалостно разбиты. Вдруг опустившись на колени перед могилой кого-то неизвестного, Мусок грубо выдернул из земли застрявшую там заколку пинё. Сквозь его стиснутые зубы вырвался неясный крик.

– Мы… где? – подойдя поближе, тихонько, будто комар жужжал, спросила Пиён. При виде множества могил и Мусока, стоявшего на коленях, тучи, накрывшие ее душу, стали еще чернее. – Мы… в том «безопасном месте», о котором ты говорил? Здесь была госпожа?

Мусок лишь снова и снова издавал звериные стоны. Они прозвучали ответом на вопрос Пиён. Не выдержав дрожи в ногах, она рухнула наземь.

– Госпожа! Госпожа… Из-за меня госпожа… – пробормотала Пиён. Подбородок ее трясся, а сама она напоминала человека, чья душа покинула тело. Подумав о том, что охладевшее тело ее хозяйки лежит в одном из этих неприметных курганов, коим минуло уже лет сорок, девушка тут же разрыдалась. От тоски по ушедшей хозяйке, что была ей подругой, от огорчения, что Мусок изменился отчего-то, от тревоги за свое будущее, неясное и полное опасностей, ее горький плач становился все громче. Еще долго ее рыдания и звериные стоны Мусока, сливаясь, заполняли собой когда-то пустынное и умиротворенное укрытие Ю Сима.

Вдруг Мусок понял: раз могилу вырыли, кому-то удалось остаться в живых. Если бы «он» вырезал здесь всех, уж точно не стал бы великодушно рыть могилу каждому. Тот, кто устроил все эти курганы и оставил подле них что-то в знак подношения, был одним из его товарищей. Выжила не только дочь Ёнъин-бэка, уцелели и другие; они-то и похоронили погибших, а затем ушли отсюда. Мусок резко встал. Подхватил плакавшую подле него Пиён и поставил ее на ноги.

– Оставь! Оставь это, – крепко схватив дрожавшую девушку, попытался успокоить ее он. – Твоя госпожа не умерла. Успокойся.

Это походило на ложь, но Пиён тут же перестала плакать.

– Так госпожа жива? Но тогда… чьи это могилы?

– Могилы… моей семьи.

Мусок сжал заколку в руке. Глаза Пиён расшились. Она и не думала, что у него была семья. У нее самой никого не было, вот ей и казалось естественным, что и у него нет родни.

– У вас так много семейных могил! Вы, наверное, были близки, как настоящая семья.

Хотя Пиён не пролила ни слезинки, ее сердце разрывалось при виде его покрасневших глаз. Мусок же говорил сдержанно.

– Твоя госпожа вернулась домой.

– Домой? Когда?

– Должно быть, как только мы пустились в путь.

– Что? Почему же вы не сказали мне раньше? Тогда ведь не было смысла бродить все это время!

– Ты не сможешь вернуться к ней.

– Что… это значит? С какой стати?

– Ёнъин-бэк мертв.

– …

– Кухён каждый день подсыпал ему яд в еду. Именно поэтому в тот день, когда я увел госпожу, при виде тебя у него случился приступ. Кое-кто вынудил нас с Кухёном и ключником Пэ подстроить все это, чтобы заполучить состояние Ёнъин-бэка. Но он расквитался с моей семьей, укрывавшей госпожу, а теперь собирается убить и нас с тобой. Госпожа вырвалась из этого ужаса и вернулась домой, а мы с тобой в бегах. Она считает и тебя причастной к этому заговору.

Веки Пиён еле заметно дрогнули. Как она ни старалась понять слова Мусока, у нее не получалось.

– …А как же няня?

– Ее убил Кухён. Чтобы увести госпожу было легче. И чтобы после смерти Ёнъин-бэка она не встала на пути ни у Пэ, ни у нас.

– А сам Кухён?

– Его убил я. У меня были свои планы.

– А ключник Пэ?

– Наверное, остался с «тем человеком». А может, тоже мертв.

– Так вы говорите, что госпожа верит, будто я участвовала в заговоре? Помогла избавиться от господина, чтобы заполучить его имущество?

– Да.

– Вы… вы ради этого и явились?

– …Да.

– Использовали меня, чтобы увести госпожу и убить ее? – спросила Пиён, и голос ее истончился настолько, что вопрос прозвучал сродни визгу. Мусок держал рот на замке. Его молчание было знаком согласия. – Да как… да как вы!..

Она набросилась на него и стала колотить в грудь своими маленькими кулачками. Мусок неподвижно стоял, принимая все удары, а когда Пиён пошатнулась в изнеможении, подхватил ее.

– Отпустите!

Придерживая кричащую девушку одной рукой, он стоял неподвижно.

– Если есть место, куда ты желаешь отправиться, я отведу тебя туда.

Слезы покатились у нее из глаз. Что ей ответить ему? Куда она хочет идти теперь, когда ее ноге не ступить нигде в целом свете? Вот где Пиён оказалась, следуя за Мусоком. Ее полные неприязни глаза вновь затянуло слезами.

– А если такого места нет на примете, давай просто прямо сейчас вместе отправимся дальше в путь, – предложил он.

Пиён, прежде пытавшаяся вырваться у него из рук, замерла. Ее взгляд бездумно бегал по лицу Мусока, а тело сотрясалось в самоуничижительном смехе.

– До сих пор вы… использовали меня, а теперь зовете в путь… Почему? Почему вы хотите идти со мной? – вздрогнула Пиён. Их взгляды встретились. У нее глаза на мокром месте, его – скрывают страх. – Нет, я не могу.

– …Почему?

– Сама не знаю.

Мусок опустил руку, которой удерживал Пиён, и отвернулся, скрываясь от ее взгляда.

– Тебе решать, пойдем ли мы дальше вместе.

– Куда вы отправитесь?

– Некоторые из наших еще живы. Я должен отыскать их и найти того, кто убил мою семью. Я его на куски порву. Мне неизвестно, кто он, где он, но я разузнаю это и обязательно ему отомщу. Поэтому, даже если ты последуешь за мной, спокойной и веселой жизни не будет. Твоя безопасность окажется под угрозой.

– Вы хоть раз были со мной честны?

Что за странные вопросы? Мусок повернулся к ней в замешательстве. Крохотное веснушчатое лицо Пиён лучилось искренностью.

– Или все это было лишь из желания воспользоваться мной? Тогда, в моей комнате, и ночами в бегах – ни разу вами не правили чувства ко мне?

Мусок сглотнул. На фоне стоявшей тишины звук этот показался необычно громким.

– Не… совсем, – тяжело вздохнул он.

Пиён горестно всхлипнула и пошатнулась, словно вот-вот рухнет. Мусок подхватил ее на руки.

– Возьмите меня с собой!

Крохотная, она уткнулась ему в грудь, и юноша сжал ее в своих объятиях. На лице его отразилось смятение.

– Послушай. Путь будет непростым. Уходя, я рискую своей жизнью. Если только захочешь, я приложу все силы, чтобы помочь тебе обустроиться на новом месте – где угодно, когда угодно.

– Давайте просто спрячемся где-нибудь и заживем вместе. Оставьте мысли о мести – есть лишь мы. Я буду усердно работать. Я умею прясть пэкчо³ и хорошо шью одежду. Скитания по свету мне тоже по душе. Давайте забудем обо всем, что было до, отринем наше прошлое и заживем – тихо.

– …Не могу, – мягко оттолкнул он ее от своей груди. – Прости. Я должен отомстить, обязан.

– Почему? Вы ведь можете погибнуть задолго до, и тогда я…

– Тогда давай отправимся в путь вместе, а как найдется подходящее место, останешься там. Умений, что ты упомянула, хватит для жизни.

– Но месть не вернет вам погибшую семью!

– Здесь похоронена моя жена.

Пиён в изумлении отпрянула от него. Рука ее ослабело соскользнула с него. Мусок взглянул на окровавленную заколку в своей руке, и лицо его наполнилось страданием.

– Это мой первый и последний подарок ей. Мы долго были вместе, но я так ни разу не преподнес ей ничего. Взять ее в жены было сложно – я любил ее, будто младшую сестру. Даже став ей супругом, я редко прижимал ее к себе. И понимал к тому же: мне поручено отправиться в дома Ёнъин-бэка и соблазнить тебя. А ей не сказал ни слова… Она умерла в обиде на меня и одиночестве. Не могу я позабыть обо всем и мирно зажить с тобой, пока ее хладное тело покоится в земле. И даже если мне придется заплатить за это своей жизнью, я обязан искупить пред ней свои грехи. И потому я не могу отказаться от мести.

– Ох.

Пиён вновь заплакала. Она плакала и плакала, пока не выбилась из сил настолько, что даже лить слезы больше не могла. Но стоило Мусоку извиниться бесцветным голосом, потеряла всякую надежду и заплакала вновь.

Когда они прибыли к ночлежке, что стояла особняком, и заселились в снятую комнату, стояла глубокая ночь. Хотя помещение было общим, они взяли два одеяла и устроились по отдельности. Пиён легла спиной к Мусоку, и слезы вновь покатились у нее из глаз. Подушка намокла. До сих пор не иссякли ее слезы! И даже плача, она пыталась сдержать свой смех. Она плакала по себе, по Мусоку, по его почившей супруге. Плакала по своей госпоже – никогда они больше не встретятся. А смеялась в бессилии. Грустный смех раздирал ее от ненависти: к себе – за то, что так легко влюбилась, к нему – за то, как прижимал ее к себе, хотя был в браке, к его жене – за то, что та и после смерти не отпустила Мусока. Пиён смеялась, плакала и ворочалась в постели, гоня свое неистовство прочь.

«Нельзя мне продолжать бродить с ним вот так», – думала она.

Пиён искусала губы в кровь. Не могла она и дальше быть для него обузой в пути. Но и в одиночку странствовать была не способна. Где ей было сыскать надежду и радость в странствиях без него? Он один освещал ей путь. Пусть у Мусока была супруга, пусть Пиён до сих пор было неловко, он все равно не покидал ее мысли. Ей хотелось разделить всю его боль.

Она украдкой повернулась на другой бок. Широкие очертания тела Мусока были различимы и в темноте. Пиён придвинулась поближе и, прижавшись к его одеялу, почувствовала, как он напрягся. Мусок не спал. Он сел – словно подскочил от мягкого прикосновения.

– Что ты делаешь?!

Неудивительно, что он был шокирован. Всякий раз, когда их тела сплетались друг с другом, он инициировал их близость, она – позволяла ему это. Пиён приподнялась и обняла его за шею обеими руками.

– Я последую за вами.

– Не делай этого, – решительно попросил он. Пиён опустилась ему на колени и обвила его талию ногами.

– Я пойду, куда пойдете вы, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь. До тех пор, пока ваша месть не свершится. А после мы вместе заживем тихой жизнью.

– Пиён…

Стараясь сдержать порывы своего тела, он прижал к полу свою руку, что так и рвалась обвить тонкую талию девушки. Мысли о супруге, погибшей так жалко и напрасно, не позволяли Мусоку без колебаний обнять Пиён. Полюбить Сонхву как женщину у него не вышло. И пусть в конце концов они поженились, она так и осталась ему сестрой, что повзрослела подле него. Но как жену он ее уважал, поэтому и помыслить не мог об объятиях с другой. Даже рассказал ей обо всем, когда получил приказание Ок Пуён соблазнить ту, что притворяется дочерью Ёнъин-бэка:

– Мое сердце тебе не изменит. Верь мне!

Жена его, смелая и решительная, в предостережение прошлась ногтями по его ладони, оцарапав кожу.

– Изменит – убью.

Он вновь пообещал супруге не предавать ее, а затем встретил Пиён. С первых мгновений происходящее было ему отвратительно. Пусть даже средства нужны были на противостояние королеве и наследному принцу, водить за нос несчастную девушку не в его характере. И чем чаще он видел Пиён, тем хуже было ему на сердце. Эта тоненькая, неказистенькая девушка все сильнее бередила ему душу. Что ж в ней его очаровало? Он и сам не ведал. Жалость, которую она вызывала? Глупость? Наивность? Слепое доверие к нему? Как бы то ни было, жене Мусок изменил. В душевном порыве он прижал к себе Пиён – не из чувства долга. И даже в те мгновения, когда в том не было нужды, он не мог удержаться и своими руками искал ее покрытое одеждой тело. И хотя где-то на задворках его сознания всегда возникал образ Сонхвы, он не мог удержаться и вновь прижимал к себе Пиён. Ее крохотная грудь смела все: его армейскую гордость, веру в товарищей, доверие его жены – они будто были лишь пылью. И хотя он проклинал и презирал те части своего тела, что полыхали в возбуждении, избавиться от нахлынувшей жажды не сумел и в конце концов поддался.

И лишь убедившись в смерти супруги, Мусок, мучимый угрызениями совести, оттолкнул Пиён. Пусть было слишком поздно, он решил сдержать обещание, данное Сонхве. Но теперь тело, ощущавшее на себе тяжесть тела Пиён, совершенно его не слушало: возбуждение и жар сами собой окутали его.

– Нельзя… – голос его утратил всякую решимость и потускнел.

– Ни в чем боле я не буду эгоистична. Только позвольте мне жить подле вас, быть вашей. А коли я вам не мила, убейте. Ни секунды не желаю влачить свое существование брошенной вами.

Отважно, как никогда, она ринулась к Мусоку и, готовая к смерти, ухватилась за него. Заколебавшись, он не стал силой вырываться из ее объятий. Она наступала и наступала так активно, что едва ли походила на саму себя, а он, не готовый к этому, но желавший поскорее найти выход из ситуации, в конце концов поддался своим тайным желаниям и взмолился:

– Не бросай меня! Не оставляй!

Ведомый настойчивостью Пиён, он уткнулся лицом ей в грудь и взвыл, будто зверь.

Пить Ван Чон не любил. Не столько из-за вкуса алкоголя, сколько из страха повести себя непристойно. С его телосложением и пары капель хватало, чтобы опьянеть, да и о вспыльчивом характере забывать не стоило. Довольно часто он и на трезвую голову был не способен сдерживать свой нрав – в нем кипела кровь; вот и беспокоился о том, что спьяну сотворит лишнего. И сейчас он лишь притворялся, будто подносит пиалу поближе, чтобы пригубить, а затем просто опускал ее. Он был не из тех, кто ненавидел алкоголь, но этот алкоголь был ему ненавистен. Среди сотен напитков именно арак пользовался популярностью и заслужил всеобщую любовь. Возможно, неприязнь в Ван Чоне разжигало и происхождение напитка – тот поставляли из Монголии, – но причиной раздражения был запах спирта, что забивался в нос. Чинно отставив свой напиток, молодой господин недовольно покосился на Сон Ина, что сидел подле него и без лишних раздумий заливал в себя арак, и грубо бросил ему:

– Тебе, смотрю, хорошо пошло.

– Да ведь освежает, и никакой приторной сладости. Не иначе как шелк, которым все так одержимы.

Ван Чон невольно рассмеялся – у Сон Ина все лицо перекосило в удовольствии от островатого вкуса, растекшегося по горлу. Сидевший рядом с ним Сон Панъён крутил пиалу с еще более недовольным видом, чем у Ван Чона.

– Хороша судьба: неспешно выпивать, жить праздно. Новой канцелярской должности от вана остается только удивляться – убусынджи⁴!

– Что ж тогда было пир поскромнее не устроить? Ну продвижение по службе и продвижение, да?

Язвительность Ван Чона побудила Сон Ина посторониться. Тот не сумел скрыть свою досаду и недовольно выпятил пухлые губы.

– Ёнъин-бэк мертв, а деньги все тратятся на выпивку и девок? Как теперь осуществить задуманное? Ресурсов стало только меньше.

– Все печалитесь о том, что не удалось устроить свадьбу с его дочерью?

Сон Ин со спокойной улыбкой наклонил емкость с алкоголем и подлил себе арака. Этот прелестный, будто листья цветущего персика, и столь же холеный ванский отпрыск не ведал, что Ёнъин-бэк пал от его, Сон Ина, руки, и вовсе не беспокоился о том, осуществятся ли их грандиозные планы так, как было задумано. Нет, поводы для беспокойств, конечно, были, но было ясно, отчего ропщет принц. Сперва помолвка с дочерью Ёнъин-бэка его не радовала – ходили слухи, что лицом девушка не вышла, но оказался разочарован расторжением договоренностей о браке после того, как та предстала перед ним в Хёнэтхэкчу.

– Тут опечалиться – дело нехитрое. Редко встретишь столько белоликую красавицу.

– Я говорил не о том! – залившись краской, повысил голос Ван Чон.

– Наследный принц – вот кто под предлогом ванского указа помешал нашей помолвке. То есть не позволил мне заполучить ее имущество. Это не доказывает, что он разгадал наши планы. Препятствовать нам было для него делом пары секунд, а мы руки опустили и сидим тоскуем – вот я о чем!

– Когда вы сместите его и сами станете наследным принцем, и тот дворец, и наследство девушки – все станет вашим. Не тревожьтесь.

– Наследником стать, говоришь? Его величество влюбился в эту хитрую девку – Муби, или как там ее, отринул свои обязанности и все свое время посвящает охоте; ему нет дела до наследования престола. Подданные жалуются на него все больше, а наследный принц, пользуясь этим, тем временем обрастает общественным одобрением: справляется с общественными жалобами, деньгами помогает беднякам. Всюду уже нахально разглагольствуют о том, как хочется, чтобы наследный принц поскорее пришел к власти и в стране наступили мир и покой.

– Для меня…

Сон Ин вмешался, резко оборвав Вон Чона. Его холодные глаза засветились, будто змеиные.

– Вам ведь известно, что народу не по силам сделать человека ваном?

– Что воля народа, то воля Небес.

– Простолюдины – народ с тяжелым телом, но легким языком. За сущую мелочь и пригоршню риса, упавшие под ноги, они и собственную печень отдадут. Им в общем-то все равно, кто станет ваном. Все, кто сейчас чтит наследного принца, подобно Небу, вскоре станут порицать его – скажут, он превратил Корё в варварского вассала. Они из тех, кто отпускает сегодняшние страдания, а назавтра спрашивает: «Отчего так больно?» Нам не об этих глупцах должно заботиться. Обласкаем тех, кто сделает вас ваном, тех, кто поможет нам посадить вас на трон, утешим их, сплотим – их нам должно держать в своих руках.

– Кого и как нам должно сплотить и привлечь на свою сторону?

– Кто из садэбу⁵ следует за наследным принцем? За исключение его младшего брата и Лина Суджон-ху, это молодые люди, которые не могут уповать на свой социальный статус. Все они верят в собственные литературные таланты и цепляются за наследного принца. Если, поддержав его, они заполучат власть, кто в тот же миг окажется вытесненным? Все, кто до сих пор остается предан его величеству. Они лишатся не только власти, но также потеряют землю, право на ведение торговли, имения и своих ноби. Потому-то наследный принц им не по душе. Не таким ли был и Ёнъин-бэк? Этих людей мы и привлечем. Тех, кто желает огромного семейного имущества и вана, что сумеет их защитить. И дело уже продвигается споро. Мы с Панъёном уже близки к его величеству.

– А мне, мне тогда что делать? – невинно, будто дитя малое, спросил Ван Чон.

Сон Ин смотрел на него терпеливо, словно на милого малыша. Ван Чон на деле походил на куклу театра марионеток, что лишь сгибает-разгибает руки, крутится да садится.

– Нам нужно узнать слабости наследного принца. А в этом ваша роль огромна.

– Моя? Мне незачем встречать с ним, да я того и не желаю.

– Вы любимый старший брат ее высочества супруги наследного принца.

– Хм? Напрасно ожидать, будто она поведает нам его слабости. Она не такая. Скорее уж донесет на нас наследному принцу. Прямо как тогда. Когда помолвку только начинали обсуждать, она пыталась связать нас с той, что сейчас во Дворце добродетельной любви, узами брака, а потом вдруг передумала и стала убеждать меня отказаться от этой затеи. И все из-за наследного принца!

– Он женился во второй раз. И хоть святейшей назови его супругу, а в глубине души она все равно несчастна. Вы родичи, и потому ходите к ней почаще и слушайте побольше втихомолку. Тогда-то уж все будет ясно.

Ван Чон недовольно поджал губы. Свою сестренку он лелеял. Одно дело – молить о ее благополучии, и совсем другое – воспользоваться доверием своей прекрасной, скромной и доброй сестры. Свадьба с этим мерзким наследничком была, конечно, жутким бедствием, но все же он желал им счастливой жизни в браке. Знал ведь: она очень любит мужа. Поняв мысли Ван Чона, Сон Ин мягко улыбнулся.

– Мы не станем использовать вашу сестру. Лишь попытаемся помочь – наследный принц играет с ней.

– Играет? О чем это ты?

– Их первая брачная ночь так и не состоялась.

Ч-ч-ч-что? Ван Чону хотелось кричать, но из-под его неподвижных губ не вырвалось ни звука. Сон Ин вновь пригвоздил его к месту.

– Даже приближенным ее высочества супруги наследного принца это не известно – секретнейшая информация. Но крайне достоверная. Наследный принц открыто посещает ее, притворяется, будто заботится, но на деле не обращается с вашей сестрой как с супругой.

– Откуда тебе это известно? Тайное, что не ведомо никому, кроме них двоих! И отчего бы наследному принцу быть небрежным с моей сестрой? Из любви он превратил ее в принцессу, так отчего бы?!

– У меня во дворце свой человек. Особенный. Чутье его поразительно, и потому он никогда не ошибется в том, девственна ли та или иная особа. И он уверен: ваша сестра девственна. Спрашиваете, отчего наследный принц небрежен с ней? Быть может, дело в том, что с самого начала не был влюблен. Только подумайте об отношении наследного принца к Суджон-ху: чем посылать сестру друга монголам, не лучше ли взять ее в жены? Быть может, он и испытал что-то в Хёнэтхэкчу, но где это видано, чтобы мужчина, находясь в одной комнате с любимой женщиной, не коснулся ее. Наследный принц, похоже, не желает наследников от своей супруги.

– То-тогда как лучше? Для сестры. – Пиала, казалось, разобьется в дрожащих руках Ван Чона; сами они вымокли в алкоголе, что перелился за края.

– Став королем, принц сможет выдать ее замуж во второй раз. Поэтому сейчас вам нужно лишь внимательно слушать, что она говорит о наследном принце и его приближенных, и сообщать все мне.

Ван Чон яростно встряхнул головой. Ему не верилось. Но если все это правда, можно сказать, у него появилась еще одна причина питать ненависть к наследному принцу и идти против него. Думая о сестре, он желал все отрицать, но, думая о ее супруге, понимал: уж он-то может сотворить такое. В Ван Чоне вскипела ненависть. Не осознавая того, он поднес к губам пиалу с алкоголем и залпом выпил все до капли.

– Мерзавец! Проклятый мерзавец!

Пиала стукнула по столу, Сон Ин наполнил ее алкоголем. Ван Чон, словно мучимый жаждой, вновь осушил ее.

– Но разглашать эту тайну нельзя. Если люди прознают, авторитет ее высочества окажется погребен под землей – дочь Хон Мунге, недавно ставшая женой наследного принца, затмит ее собой.

– Бедняжка! Вынуждена справляться с этим в одиночестве. И все ради мужа! Совсем ребенка, нашу Тан… ах, мерзавец! Мерзавец!

Ван Чон, словно в безумстве, выпивал пиалу за пиалой. А после стал пить прямо из горла. И пусть на деле выпито было немного, он быстро опьянел.

– Возможно, наследный принц питает чувства к девушке из Хёнэтхэкчу, – тихонько произнес Сон Ин. Ван Чон распахнул свои затуманенные алкоголем глаза.

– Едва вернувшись в Корею, я первым делом прервал все разговоры о ее свадьбе, а после просил его величество не сватать ее никому. Даже ворвался к нему в покои. Неужто дело было таким срочным? Тем более безбрачие девушки было условием защиты любимой наложницы вана от королевы.

– Любимую наложницу… ты о Муби, что ли?

– О ней. Как вы и сказали, у нынешней наложницы вана иная натура. Он растаял пред ней. Вероятно, именно усилия наследного принца помешали королеве добраться до девушки. Правда думаете, что он пошел бы на такое лишь ради ее богатств? Будь дело в них, куда как лучше было бы постричь ее в монахини.

– Наследный принц питает чувства к девушке из Хёнэтхэкчу? – пробормотал себе под нос Ван Чон. Хотя он не знал, как так вышло, что наследный принц встретил эту девушку и влюбился в нее, совсем уж неубедительным заявление не казалось.

Они встретили ее во время похорон: ее льняная одежда была незамысловата, а сама девушка так красива, что глаз не оторвать. Даже исхудавшая после смерти отца, даже с покрасневшими от бесконечных слез глазами, под которыми залегли синяки. Нет, от того, как тосковала ее душа по усопшему, девушка казалась лишь прекраснее. Взирая на ту, что едва не стала ему супругой, Ван Чон не мог не чувствовать досады и тоски. Он, в ком кипела кровь, полюбил ее с первого взгляда.

Наследный принц любил ее больше собственной супруги; как брат Ван Чон не мог этого принять, но как мужчина понимал. Было в ней что-то, чего недоставало Тан. Что-то, от чего у мужчин в груди разливалось тепло, по голове будто обухом били, а по телу прокатывалась дрожь. Мало того что жена наследного принца была простодушна, у нее еще и соперница появилась! Новые волны ненависти закипели у Ван Чона в жилах.

1.Панкат – широкополая бамбуковая шляпа, носимая в период траура (здесь и далее – прим. пер.).

2.Имена персонажей, а также географические и иные названия здесь и ниже приведены в соответствие с книгой «Влюбленный король. Том 1» (пер. Л. А. Михэеску).

3.Пэкчо – белая ткань, которую, как гласят исторические источники, в годы правления династии Корё носили все – от вана до простолюдинов.

4.Убусынджи – правительственный чиновник, в обязанности которого входит вести учет доходов и расходов вана.

5.Садэбу – выходец из знатного и обеспеченного семейства, под контролем которого находятся крестьяне.