Kitabı oxu: «Звезда под странной луной»

© Constance Sayers, 2023

© Ибрагимова Н.Х., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

* * *

Посвящается Марку

Пролог

Кристофер Кент

14 августа 1986 года

Камберленд, штат Мэриленд

– На этот раз все будет иначе, клянусь. – Мать Кристофера Кента вывела машину с почти пустой парковки мотеля.

Она получила контракт на четыре вечерних выступления в неделю в коктейль-баре отеля «Лайбрери» возле Питтсбургского международного аэропорта. Когда она сказала, что у нее нет квартиры, отель предложил им бесплатный номер, пока она не встанет на ноги. Это сулило новые приключения, поэтому она была в приподнятом настроении.

– Где бы ты хотел жить после этого? – Свободной рукой она открыла новый справочник карт Пенсильвании и Огайо, когда они выехали на автостраду.

Когда она впадала в такое возбуждение, Кристофер нервничал. Он внимательно смотрел на такие города, как Янгстаун, Акрон и Толедо, гадая, каким будет каждый из них. Название Толедо звучало красиво.

– Наверное, наш новый старт ограничен Пенсильванией или Огайо, да?

– Не умничай, – ответила она, накладывая свежий слой лака на ногти и поднося их к воздуховоду, чтобы высушить.

Попавшие в окно лучи солнца окружили Памелу Кент калейдоскопом света и скачущих теней, как ангела.

– Никогда не жил ни в одном из этих городов, – сказал мальчик. Мысль о новом старте уже вызвала приступ тревоги. Новые города означали, что ему придется опять заново учиться обо всем заботиться.

В последнем мотеле они продержались четыре месяца, за это время он приобрел полезные навыки: например, как найти забытые монетки сдачи в торговых автоматах или платных таксофонах после ночных звонков пьяниц. Горничные всегда относились к нему добрее всех, стирали его одежду, когда видели, что его штаны стали чересчур грязными.

Старый «Понтиак-Вентура» зашипел и наконец тронулся с места, издав вздох, похожий на предсмертный хрип. Опустив окно, Памела начала во все горло распевать «Blue Bayou» с кассеты Линды Ронстадт¹ «Simple Dreams» так громко, будто пела на публику. Она уже давно не выходила на сцену. Она практиковалась, собираясь с духом, чтобы снова запеть, и проверяя, не навредила ли на этот раз своему голосу. Благодаря акустике старой машины ее чистое сопрано звучало глубоко и мощно. В худшие моменты повседневной жизни ее голос дрожал, а после выпивки и следующих за ней шумных перебранок он всегда становился хриплым.

Они ехали почти час, за который она два раза успела пропеть песни с кассеты Линды Ронстадт, а потом свернули на стоянку для грузовиков, чтобы заправиться и поесть.

– Как я звучала?

Он уверенно кивнул в ответ, словно был ее менеджером.

– Точно так, как всегда.

Именно это она и хотела от него услышать – что ничего не изменилось за эти месяцы, что она не нанесла вред своему голосу.

– Подожди меня там. – Она махнула рукой в сторону придорожного кафе. Кристофер неохотно поплелся к входу, чуть задержавшись возле бутылок с антифризом, когда двери открылись и закрылись, выпустив изнутри волну холодного воздуха от кондиционеров.

В кафе он нашел столик у окна и вытянул шею, чтобы видеть, что мать делает возле колонки. К ней подошел какой-то водитель грузовика. Подобные мужчины могли стать проблемой. Несколько раз встреча заканчивалась подбитым глазом или сломанным зубом, и для него тоже. Сменив место, чтобы обзор был лучше, Кристофер увидел, как она прикоснулась к голой руке мужчины, беседуя с ним. Вертела в пальцах прядку волос, картинно упавшую на глаза, прислонилась спиной к автомобилю. Матери было тридцать шесть, но она сократила свой реальный возраст на восемь лет, рассказывая, что родила Кристофера, когда ей было восемнадцать. Несмотря ни на что, она до сих пор выглядела свежей и красивой и знала это. Мужчина был крепким, носил пышную бороду и черную майку, но Кристофер видел, что у него грязные джинсы. Пока она расплачивалась, водитель подошел к ней у окошка кассы. Потом парочка нырнула за ряд стоящих грузовиков и пропала из виду.

– Ты один?

Кристофер вздрогнул и поднял глаза на официантку с блокнотом в руке, приподнявшую брови так, будто она редко видела детей, сидящих за столиками одних. На ее бейдже значилось имя Мидж.

– Нет, моя мама сейчас придет, – ответил он, показав на колонку, возле которой одиноко стояла в ожидании «Вентура», точно так же, как и он. Посмотрев в меню, он понял, что закажет. Самыми дешевыми блюдами в нем были сырный сэндвич на гриле и хот-дог.

– С жареной картошкой? – спросила Мидж.

– Нет, спасибо, – ответил Кристофер, закрывая меню. – Только сэндвич.

Мидж не спешила уходить, и он кончиками пальцев подвинул к ней меню, словно карточный дилер в Вегасе.

– У меня есть шесть долларов, чтобы заплатить за него.

– Ты настоящий маленький мужчина, – сказала Мидж то ли с сарказмом, то ли с восхищением, он не понял, но его не в первый раз назвали «маленьким мужчиной».

«Ты не похож на ребенка», – удивлялась Эстелла, горничная в их последней гостинице. Кристофер торопился вырасти, чтобы лучше заботиться о них с матерью. Никто не принимал его всерьез, когда речь шла о ней, потому что он был всего лишь ребенком. Но ему на прошлой неделе уже исполнилось десять лет. Двузначное число. Это казалось ему большим достижением.

Он помогал Эстелле убирать номера, особенно ванные комнаты, мыть которые она ненавидела. За это она платила ему двадцать пять центов из своих чаевых. Если постоялец не давал чаевых, она потом оставляла ему свою «задолженность» в старом конверте. В конце своей смены он находил брошенные постояльцами сокровища, которые она для него оставляла: мягких зверюшек, военные игрушки, настольные игры и пазлы с недостающими деталями.

«Мой маленький деловой партнер», – подмигивала ему Эстелла. Она проявляла щедрость, принимая во внимание то, что сама растила двух малышей. Эстелла подарила ему самую дорогую для него игрушку – пальчиковую куклу в виде синего бегемота, забытого в ванне семейством, едущим к Ниагарскому водопаду. Это сокровище успокаивало его.

Мать влетела в кафе с парковки, раскрасневшаяся, с лицом, блестящим от пота, волосы и юбка сбились набок, на шее сверкало золотое концертное ожерелье. Как бы у них ни было туго с деньгами, она никогда не соглашалась заложить это ожерелье. Откинувшись на спинку дивана, она заправила выбившуюся прядку волос за ухо.

Подозвав Мидж, она потребовала омлет по-западному с колбасой и тост с гарниром из картофеля по-домашнему. Когда принесли еду, мать набросилась на нее с жадностью, почти как безумная, поглощая омлет и одновременно без умолку рассказывая, куда они сходят. Зоопарки, музеи. Его опыт подсказывал, что все это поток пустых обещаний. Несмотря на то что она постоянно строила множество планов их совместных развлечений, Кристофер никогда в жизни не был в зоопарке.

Когда мать расплачивалась, он заметил толстую пачку новых банкнот в ее бумажнике. Деньги у нее появлялись определенными циклами. Она то купалась в наличных из таинственных источников, то разорялась из-за того, что снова начинала потакать своим пагубным привычкам. Им было плохо и в одном, и в другом случае.

Он нащупал в кармане предмет, который его успокаивал: гладкое, приносящее утешение тельце синего бегемотика, надевающегося на палец. С ними все будет хорошо.

Через несколько часов, когда они подъехали к ухоженной круговой дорожке, Кристофер почувствовал себя сбитым с толку. Перед потрепанными оранжевыми дверями не стояли автомобили и не было женщин, свесивших руки за перила. В центре подъездной дорожки был внушительный фонтан, окруженный разнообразными кустами, подстриженными в виде шаров и конусов. Вывеску отеля втиснули между живыми изгородями с элегантной подсветкой. Он впервые понял, что можно придать правильную геометрическую форму растрепанным кустам.

Он поискал объявление о количестве свободных номеров, но ничего не обнаружил и удивился: откуда же люди знают, что они здесь есть?

– Пойдем, – сказала мать, вздернув подбородок, будто в этом нет ничего необычного. Их зарегистрировали и указали на ряд лифтов. Когда двери лифта открылись на шестом этаже, он увидел длинный коридор, выкрашенный в цвет карамели, на стенах на одинаковом расстоянии друг от друга висели черно-белые фотографии: Одри Хэпберн, Кэри Грант и Грейс Келли с одной стороны, Джин Келли, Кэрол Ломбард и Софи Лорен с другой. Его мама любила старые фильмы – особенно фильмы Хичкока, – поэтому он знал большинство этих лиц. Пока они шли мимо, она проверяла, узнает ли он каждого из них. Ким Новак приветствовала своих поклонников у двери с номером 612.

Миновав половину коридора, мальчик остановился перед любопытным снимком хорошенькой женщины, которую не смог узнать. У незнакомой леди на фото были длинные, прямые волосы и челка, густая и прямая, как щетина новой щетки для подметания пола. Она сидела на высоком кожаном табурете, а перед ней выстроился ряд пустых бутылок от спиртного. В отличие от других фото, голливудских рекламных стоп-кадров, этот черно-белый естественный снимок казался здесь неуместным. Когда Кристофер подошел ближе, то заметил, что эта женщина не смотрит в камеру, а смотрит на что-то – или на кого-то, – что привлекло ее внимание. Он продолжил линию ее взгляда и обернулся, ожидая найти у себя за спиной то, на что она смотрит, но там встретил улыбку Кэри Гранта. Ему сразу же понравилась женщина на снимке и захотелось самому оказаться по другую сторону от камеры и вызывать ее смех.

– Сука, – внезапно прозвучал голос за его спиной и так его напугал, что он подскочил. Голос принадлежал его матери, а такой тон она приберегала только для тех случаев, когда он играл слишком близко к дороге в мотель или когда искала бутылку. Его глаза невольно широко раскрылись, и он посмотрел вдоль коридора в поисках помощи.

Но в коридоре не было ни души.

Надеясь, что ошибся, он обернулся и увидел, как изменилось лицо матери. Ее красивые ангельские губки кривились, ноздри раздулись, она в упор уставилась на снимок. Где-то в глубине ее тела зародилось рычание. Сделав еще два шага к фотографии, она посмотрела на женщину так, словно та бросила ей вызов. Потом начала лихорадочно шарить в сумочке, и Кристофер, понимая, что она собирается сделать, схватил ее за руку и попытался увести прочь, но она вырвалась. Она нашла то, что искала, и бросилась к фотографии в рамке.

Кристофер услышал звон разбившегося стекла и увидел, как по снимку потекли капли. Он подбежал к матери, схватил ее за руки и повернул ладонями вверх в поисках порезов, но вместо них увидел, что она схватила бутылочку с красным лаком для ногтей, запустила ею в дешевую рамку и разбила стекло. Лицо таинственной незнакомки ниже челки теперь скрылось под лаком «Сахарное яблоко № 16». Кристоферу показалось, что он наглотался камней.

Мать внимательно рассматривала фотографию, которая приобрела какой-то зловещий вид, и внезапно одним решительным движением сорвала ее со стены, так что маленькие металлические крючки разлетелись по коридору, подобно шрапнели. Мать в приступе ярости втоптала рамку в ковер, теперь усеянный пятнами лака, похожими на капельки крови.

– Мамочка. – Мальчик поднял дешевую коричневую сумочку из кожзаменителя, брошенную на пол и теперь лежащую под фотографией Софи Лорен. – Мамочка, – повторил он громче. – Нельзя этого делать. Посмотри на меня.

Сначала она послушалась, бормоча под нос что-то непонятное, пока он уводил ее прочь. Он вслушивался, стараясь разобрать нечленораздельные слова. Она смотрела на него тем ничего не выражающим взглядом, которого он так боялся. Он ее терял. Нет, нет, нет. Он старался вспомнить, в каком городе они находятся. Здесь не было никого, кто мог бы ему помочь. Как он позволил этому случиться? Он на мгновение поверил ей, поверил, что их жизнь вот-вот наладится. Мальчик смахнул с лица пот, он чувствовал, как у него трясутся ноги. Старая сотрудница отеля в Сильвер Армз всегда знала, что надо сделать, когда его мать становилась такой, давала ей одно из «секретных лекарств», которое ее на короткое время успокаивало, несмотря на то что у них никогда не было денег, чтобы заплатить за него. Старушка из Армз, по-видимому, жалела Кристофера, но люди за стойкой регистрации этого отеля были совсем другими.

– Мама, нам надо идти в номер. – Он чувствовал подступающие к глазам слезы. Кроме этого красивого создания у него не было никого в целом мире. Он часто и неглубоко дышал, втягивая воздух мелкими порциями, чтобы не потерять сознание. – Мамочка.

Она показала пальцем на осколки, разбросанные по полу.

– Я больше никогда не желаю видеть ее проклятое лицо. Ты меня слышишь?

Кристофер посмотрел на кучку мусора на полу. Никто больше никогда не увидит лица этой женщины. Этого его мать добилась. Он торжественно кивнул, будто давал ей клятву. Это было легко. Он никогда раньше не видел эту женщину до сегодняшнего дня. Он мог согласиться на ее условия.

– Ты ее никогда больше не увидишь. Я обещаю. Давай только пойдем в наш номер. Они говорили, что мы можем заказать один ужин каждый вечер. Ты любишь рыбу. Может, у них есть рыба под соусом тартар. – Он взял ее руку своей маленькой ладошкой. – Пойдем, просто пойдем к себе в номер… пожалуйста. – Он чувствовал, что сгибается почти пополам. – Пожалуйста, мама, пожалуйста. – Съеденный ранее сэндвич неудержимо рвался наружу из его нервно сжимающегося желудка. Кристофер нагнулся, и его вырвало жареным сыром из придорожного кафе на новый ковер отеля.

Его мать шла дальше к номеру 612, пошатываясь, с пустым взглядом; она даже не заметила, что Кристофер упал на колени в новом приступе тошноты.

Когда мальчику удалось подняться, ему пришлось поработать. Убрав за собой и вытерев ковер полотенцами отеля, он начал искать место, куда можно спрятать разбитую фотографию. Дети могут незаметно входить и выходить из комнат. Он мог бы отнести ее вниз по служебной лестнице и найти мусорный бак. Возможно, ее даже никогда не найдут. Тогда его мать просто поедет дальше и споет. Получит чек за выступление. Он встретится с новыми дежурными у стойки регистрации, принесет лучшие закуски из торговых автоматов. Он позаботится о них обоих. Но сначала ему необходимо увести ее от этой фотографии на полу. Если он это сделает, мама вернется к нему.

Несмотря на все его усилия, она не вернулась.

Два дня он почти не двигался с места, замирая от страха, постоянно дежурил у ее постели, уговаривал выпить воды и сходить в ванную. Единственным звуком в номере было бурчание у него в животе, пока не включался кондиционер. В прошлом, когда Кристофер обращался за помощью, его мать приходила в ярость. Посторонним нельзя было доверять. Несмотря на все его уговоры встать и принять душ, она пропустила репетицию в субботу вечером, а потом и выступление в ночь на воскресенье. Потом начался ужасный стук в дверь. Он сидел на кровати в дурно пахнущей одежде и смотрел на мать, отчаянно мечтая о сэндвиче с рыбой. Дальше снова был стук в дверь, и на этот раз вместе с громкими криками. В конце концов, к его облегчению, он услышал, как повернулся ключ в замке, и дверь слетела с петель, хоть он и снял цепочку. По выражению лиц служащих отеля, увидевших его мать на полу, завернутую в простыню, покрытую рвотой и мочой, неспособную связать двух слов, он понял, что подобное не случалось в заведениях такого ранга. Когда приехала скорая помощь, по-отечески заботливый менеджер отеля, на бейджике которого стояло имя «Орсон», увел его в свой офис.

– Нам нужно позвонить твоему отцу.

Кристофер покачал головой.

– У меня его нет.

Мужчина поморщился.

– Можно позвонить еще кому-нибудь? Бабушке?

– У меня есть тетя.

– Знаешь ее номер?

Мальчик написал номер тети Ванды в телефонной книге с логотипом отеля. Мужчина ушел в свой кабинет и закрыл дверь. Пока Кристофер ждал, кто-то принес ему из ресторана сэндвич с картофелем фри, и он испугался, хватит ли у него денег, чтобы заплатить за еду. Он сунул руку в карман, и мгновенно его охватила паника. Бегемот исчез. К его ужасу, у него не оказалось ни пальчиковой куклы, ни денег.

Орсон вернулся и увидел, что Кристофер ходит туда-сюда по комнате.

– Моя кукла, – сказал мальчик. – Моя кукла пропала. Она осталась в комнате. Она мне нужна. Она мне нужна. – Он начал тереть брючину, потом вскочил, глядя в сторону лифта.

– Я пошлю кого-нибудь в номер, и ее найдут. – Мужчина положил ладонь на плечо Кристофера.

Мальчик нервничал в ожидании в вестибюле, пока отправленный на поиски посыльный ходил в их номер, но тот вернулся с пустыми руками.

– Он искал, – сказал Орсон, и по его решительному тону Кристофер понял, что бегемот потерян навсегда.

– Он синий, – сказал Кристофер. – Он знал, что бегемот синий? – Он понимал, как это бывает. Другая горничная нашла куклу под кроватью или за телевизором и унесла домой своему ребенку или выбросила в мусорку.

Мужчина прищурился, словно его терпение подошло к концу.

– Его там нет. – Теперь он был без верха от костюма, будто общение с Кристофером что-то у него отняло.

Шесть часов спустя, когда дядя Мартин наконец приехал, менеджер, который задержался после конца своей смены, предъявил им счет. Мартин взглянул на цифру внизу, хмыкнул, достал бумажник и вручил ему толстую пачку двадцаток «за беспокойство». Кивнув в сторону двери, дядя Кристофера в первый раз обратился к нему:

– Пойдем.

Мальчик поколебался, потом стянул со стола счет. Наряду с ущербом, причиненным ковру лаком для ногтей, там была строчка о стоимости «замены художественного произведения Джеммы Тернер». Он не знал этого имени, но что-то подсказало ему сложить счет и сунуть его в карман. Позже это станет важной подсказкой. Он оглянулся назад на коридор, чтобы еще раз проверить, нет ли там чего-то маленького и синего. Но мраморный вестибюль сиял чистотой.

Ничто не подготовило его к жизни без мамы. Его накрыла волна ужаса и одиночества, он споткнулся и чуть не лишился чувств, но потом прилив энергии и страха заставил его броситься на подгибающихся ногах к автоматическим дверям, чтобы догнать дядю Мартина.

Глава 1

Джемма Тернер

13 апреля 1968 года

Париж, Франция

Когда зазвонил телефон на тумбочке у кровати, Джемма уже опаздывала и закрыла за собой дверь, проигнорировав звонок. Взглянув на часы, она поняла, что даже самый быстрый водитель такси не сможет довезти ее до Монпарнаса за десять минут. Ее предупредили, что Тьерри Вальдон не терпит опозданий и убежден в том, что все американки ленивые коровы. А теперь она может опоздать. Слабый металлический сигнал телефона все звучал, пока она бежала к лифту в конце коридора.

В вестибюле «Георга V», с его грациозными арками, изысканным мраморным полом и яркими зелено-розовыми букетами цветов в высоких вазах, она бросила последний взгляд на свое отражение в одном из зеркал. Джемма осталась довольна своим нарядом: белым шерстяным мини-платьем свободного кроя и такого же цвета двубортным трапециевидным пальто до колен. И то, и другое было создано Унгаро, а пальто с воротником из искусственного меха и отделкой из меховых же горизонтальных полосок делало ее похожей на десерт. Модельер прислал его в прошлом году, когда она еще была светской львицей. Тогда коробки и сумки с образцами всегда появлялись в ее номере отеля – отправители надеялись, что она сфотографируется в этих образах. А теперь их поток сильно уменьшился. Сейчас, застегивая продолговатые деревянные пуговицы пальто, на нее из зеркала смотрела незнакомка, рыжеватая блондинка с мягкими длинными волосами, одетая по прошлогодней моде.

– Не облажайся, – сказала она своему отражению, презрительно скривив губы.

Она знала, что в ее номере наверху телефон все еще звонит.

Тот же человек на другом конце провода, Чарли Хикс, готов начать очередной знакомый уже разговор.

– Господи, Джемз. Ты нужна мне здесь. Чертова запись идет плохо. Рэн ведет переговоры с компанией звукозаписи, чтобы выбросить все мои песни.– Компания обещала Чарли Хиксу, что четвертый альбом Prince Charmings будет состоять главным образом из его песен, а не из песен Рэна Аттикуса, ведущего певца, который раньше был основным автором песен группы. Как наивный ребенок или избалованный артист – что, в сущности, одно и то же, – Чарли им поверил. После этого обещания он работал очень плодотворно, написал восемь песен, которые, по его мнению, поведут группу в новом, интересном направлении. Рэн всегда был его антагонистом, пытался захватить контроль над творческим сердцем группы. –  Серьезно, Джемм, ты…

– Мы говорили об этом вчера вечером, – перебила она его сегодня утром, теребя телефонный шнур и надеясь, что твердый родительский тон заставит его замолчать. Ему очень не нравилось, что он забывал разговоры с ней, когда был пьян. – У меня сегодня ланч. Он для меня очень важен.

– С тем дерьмовым извращенцем? Если этот лягушатник к тебе прикоснется…

– Чарли…

– Я для тебя должен быть самым важным.

– Мне это необходимо, Чарли. – Пока она это не произнесла, она даже не сознавала, что это правда. Вся ее карьера зависела от этого ланча.

Одно время Джемма Тернер была самой известной в Голливуде молодой актрисой, все о ней говорили. Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить, как легко ей тогда это давалось. Она сыграла роль надменной девушки серфингиста в «Тандер-бич», а вслед за ней – аналогичную роль в фильме о мотогонках «Ралли на пляже», который сделал ее знаменитой. Она испытала потрясение, когда обнаружила, что в ней, первокурснице Калифорнийского университета, осенью поступившей на отделение филологии, есть какая-то магия. Когда-то она в это верила.

Она была спортивной девушкой и сама смогла овладеть серфингом, но ее все равно заставили использовать дублершу. Чтобы разрекламировать ее навыки в серфинге, менеджер заставлял ее ранним утром приезжать на Венис-бич и позировать для журналистов, которые снимали ее на лонгборде. Эта реклама привлекла внимание всех студий, и ее завалили предложениями ролей. В зените славы она сыграла дочь актера-ветерана Стенли Тэя в фильме «Моя гавайская свадьба». После фильма «В волнах» писали о ее связи со звездным партнером Брайаном Бранчем. И все, что ей надо было делать, – это продолжать сниматься в этих пляжных фильмах, выйти замуж за какого-нибудь актера студии и купить дом в Беверли-Хиллз. Это было так легко сделать.

– Ох, Джемма, ты дура. – Она смахнула слезу и встряхнулась.

Сегодня она не может усомниться в себе и не посмеет позволить мыслям о Чарли помешать ей пойти на этот ланч.

В отеле кипело утреннее оживление, и она поспешила выйти на улицу, где нашла поджидающий ее автомобиль, встревоженный водитель которого поглядывал на часы. Ее агент, Мик Фонтейн, нанял этого человека и дал ясные указания не опаздывать.

Он быстро маневрировал вдоль Сены, и Джемма почувствовала глубинную связь с этим городом, словно унаследовала память о нем от матери. Хотя все считали, что она богемное дитя из Калифорнии, родилась она именно здесь. Ее мать-француженка и отец, лейтенант американской армии, встретились, когда в 1944 году пехотная дивизия Четвертой армии вступила в Париж. Джемма нагнулась вперед и заговорила с водителем на безупречном французском.

– Вы любите кино?

– Oui, – ответил водитель, и его лицо оживилось.

– Знаете режиссера Тьерри Вальдона?

Мужчина поморщился.

– Он снимает странные фильмы, которые показывают по ночам. Мы с женой не поклонники «новой волны»². Камера слишком скачет. – Он снял руки с руля и сделал жест, словно держит ручную видеокамеру. – Нам нравятся американские мюзиклы, «Поющие под дождем». – Водитель стал напевать мелодию из фильма.

Она увидела из окна маленькую афишу, с которой на нее смотрела она сама. Постер рекламы духов «Жуа-де-жарден» висел на неухоженной стороне улицы, и ее изображение выцвело от ветра и дождя так сильно, что она превратилась в тень, а края постера обтрепались. Она надеялась, что ее выберут для еще одной рекламной кампании, но ей так и не позвонили из этой фирмы. И все-таки именно этот постер попался на глаза Вальдону.

– Это вы. – Водитель пригнулся, чтобы посмотреть на постер.

– Это была я, – тихо произнесла она, и на ее лице появилось тоскливое выражение, когда она повернулась к своему собственному изображению, глядящему на нее. Она уже не узнавала эту уверенную в себе девушку.

Увидев ее на этом постере, Тьерри Вальдон настоял, что «должен заполучить девушку из „Жуа-де-жарден“ в свой следующий фильм». Режиссер принял ее за французскую модель и заколебался, когда выяснил, что она играла главные роли в американских фильмах о серфинге, но Мик Фонтейн надавил на него и договорился об этом ланче. Шансов на успех мало, но ей необходимо рискнуть. Сердце ее забилось быстрее, она нервно коснулась губ. Не слишком ли много помады? В панике она достала компакт-пудру и начала убирать лишний слой бумажной салфеткой.

Тьерри Вальдон снимал фильм ужасов «новой волны» под названием L’Étrange Lune – «Странная луна». Карьера режиссера шла в гору, премьеры трех его последних фильмов собрали полные залы и получали хвалебные рецензии, пусть даже эти фильмы были «на любителя», как сказал водитель, и их демонстрировали в кинотеатрах на вечерних, а не на утренних сеансах.

После четырех картин на тему серфинга, каждая из которых была хуже предыдущей, она получила роль в вестерне «Конокрад». Фильм раскритиковали, но ее игра получила в основном хорошие отзывы. Следующей стала роль в фильме Жака де Пулиньяка «В объективе», триллере, где Джемма играла мертвую любовницу. Фильм очень пострадал от изменений в сценарии и правок режиссера, а в конце его так сильно порезали редакторы, что он стал просто неузнаваемым. Фильм разнесли в пух и прах, и большую часть вины возложили на нее, ведь она была в нем самой узнаваемой актрисой; в одном ревью утверждалось: «Хорошо, что Джемма Тернер большую часть экранного времени без сознания».

– Так бывает, – сказал Мик. – Твое имя было самым известным в этом фильме, поэтому ты больше всех пострадала, но ты получишь другие роли.

Мик ошибался.

Ощущение провала после того отзыва до сих пор жгло ее. Даже сейчас она могла процитировать каждую строчку самых негативных отзывов. Она теряла уверенность, что когда-либо была хорошей актрисой, а рискованные шаги в карьере оборачивались против нее, и неуверенность в себе заставляла все глубже погружаться в мир Чарли, где она могла спрятаться. И она действительно пряталась больше года. Ее жизнь стала хаотичной, сосредоточилась на Чарли: на его группе Prince Charmings, на расписании записи их песен и их вечеринок. Ее фотографировали, когда она поднималась на борт самолета или стояла за кулисами. Вечеринки группы приносили ей только плохие публикации в прессе. Мик предостерегал ее, что Чарли «затрудняет» ее участие в фильмах. В двадцать два года ей уже грозила опасность выйти в тираж.

Машина резко остановилась у кафе на Рю-дез-Эколь в Латинском квартале. Сперва Джемме показалось, что в кафе никого нет, но потом она заметила мужчину, сидящего спиной к ней за колонной. Взглянув на часы, она увидела, что опоздала на три минуты.

Она глубоко вздохнула и толкнула дверь.

– Pardon, – сказала Джемма.

– Вы опоздали на четыре минуты. – На виске Тьерри Вальдона пульсировала вена.

Садясь на стул, она взглянула на свои часы и поправила его.

– Non. Je suis arrivé trois minutes en retard. Trois.³

Все знали, что Вальдон не любит американских актрис, почти никогда не берет их на ведущие роли в свои фильмы, несмотря на то что ему предлагают самых популярных из них. Список голливудских инженю, которые вернулись после аналогичного ланча без роли, был длинным. И все они, наверное, пришли заранее.

Джемма прикоснулась ко лбу и, к своему ужасу, почувствовала, что вспотела, лицо ее раскраснелось от напряжения. Она пыталась поудобнее сесть на плетеном стуле, кажущемся ей слишком шатким. О чем она думала? Неужели она только что поправила Тьерри Вальдона? Произнесла «три»? Мику теперь следует убить ее и избавить от этого страдания.

Между ними повисло долгое молчание, пока он рассматривал ее, сложив перед собой руки и глядя на нее немигающим взглядом. Это действовало на нервы. В какой-то момент она посмотрела на улицу, не зная, что делать. Никто раньше не рассматривал ее так по-хамски, никогда.

Сидящий напротив мужчина оказался совсем не таким, как она ожидала. Он был моложе – лет сорока, не больше, с волосами цвета воронового крыла, приглаженными помадой; один завиток выбился и спускался к носу, ноздри которого гневно раздувались. Его светло-карие глаза резко контрастировали с густыми черными бровями и темными ресницами. Она где-то читала, что его мать была наполовину марокканкой, наполовину испанкой, а отец французом. Он прежде был актером, сыграл роль красивого, задиристого негодяя – соперника актера Брайана Бранча. Он был невероятно красив.

– У вас под глазами темные круги, – наконец произнес он, будто выносил приговор, глядя на ложечку, которую вертел в пальцах. У него были тонкие, элегантные пальцы, как у пианиста.

– Я… я поздно легла спать вчера. – Джемма дотронулась до лица. Она думала, что наложила достаточно тональной крем-пудры, чтобы скрыть любые дефекты, и теперь она пожалела, что стерла лишнюю помаду. Не выглядит ли она бледной?

– Неудивительно, – сказал он, поймав ее взгляд. – Плохое самочувствие вам к лицу. Оно придает вам голодный вид. Красивые женщины иногда бывают скучными. – Он подождал, пока официант положит один листок меню перед Джеммой, и кивнул ему.

Услышав его замечание, она почувствовала себя так, будто получила удар под дых, и стала внимательно изучать меню. Он только что оскорбил ее? Он хотел сказать, что она красивая или что скучная? Или и то, и другое? Она не думала, что душевная буря начала отражаться на ее лице. Она смутилась, у нее немного кружилась голова, и она подняла на него глаза. Правильно ли она поняла его французский?

Он слегка постукивал по окошку согнутым пальцем и смотрел на улицу.

– Здесь было ужасно во время войны и после нее. Когда нас оккупировали, эти улицы выглядели пустыми и печальными. Я вернулся в Париж в тысяча девятьсот сорок шестом и нашел, что город такой же убогий, как ящик комода с бабушкиным нижним бельем. – Прохожие, плотнее кутаясь в пальто от апрельского ветра, торопливо бежали мимо с портфелями или крепко держали за руки детей. – Весь город был голодный, многие умирали от недоедания и выглядели как ходячие скелеты. Сами улицы почернели от сажи, гнилые ставни висели на ржавых гвоздях, а взгляните на них сейчас! Все куда-то идут. Мы, французы, несомненно, стойкий народ.