Kitabı oxu: «Неприкаянный. Мичман с «Варяга»»

Глава 1
Врагу не сдаётся…

Опять. Господи, ну сколько можно-то? Хотя нет. Спасибо тебе, Господи. Ну или он к этому не имеет никакого отношения, и я пользуюсь всего лишь результатом научно-технического прогресса и одного стукнутого на всю голову учёного. Во всяком случае, этого исключать нельзя. Как и того, что он сумел найти способ подключаться к единому информационному полю Земли. Ну или найти способ путешествовать по параллельным мирам мультивселенной¹. Но ведь должен же быть у всего этого многообразия создатель. Словом, я чувствую боль, а значит, живу, и спасибо тебе за это, Боженька.

Бли-и-ин, а нельзя сделать так, чтобы голова всякий раз не раскалывалась от нестерпимой боли?! Ну, пожа-а-алуйста. Ага. Понимаю. Радуйся тому, что имеешь. Да я рад. Честно. Только почему всякий раз так погано-то?

Пол подо мной вздрогнул, меня слегка подбросило и приложило о деревянную решётку, лампа в зарешёченном плафоне под потолком мигнула и вновь налилась ровным, но довольно тусклым светом. Впрочем, это ерунда, и осознал я это лишь постфактум, потому что в этот момент меня куда больше занимал взрыв всепоглощающей головной боли.

Бороться с ней довольно просто, достаточно немного отдохнуть. Ну хотя бы с полчасика. Вот только как-то сомнительно, чтобы мне это время предоставили. Дважды, едва придя в себя, сразу приходилось бороться за свою жизнь. Можно сказать, что за шестое своё перерождение я уже успел где-то пообвыкнуться с этими неудобствами.

Едва успел повернуть голову набок, чтобы не захлебнуться в собственной блевотине. Да кто же так наедается перед боем! Дебил! Впрочем, спасибо тебе, добрый реципиент. Куда хуже пришлось бы, если мне нечего было бы исторгать из желудка. А так смачно бекнул, пугая деревянную решётку, и сразу полегчало, и боль из острой тут же стала тянущей и тупой.

Посмотрел на крашеный в белый цвет стальной потолок, закрыл глаза и слегка нырнул в воспоминания реципиента. Основательно разбираться с ними некогда. Для начала нужно просто понять, где я и что вообще вокруг происходит. Если взяться за это основательно, отключусь минимум на полчаса, а мне пока так и непонятно, в безопасности ли я.

Минут пять, за которые успело опять грохнуть, хотя и не так весомо, как в прошлый раз, и я открыл глаза. В принципе, всё понятно, за исключением одной немаловажной детали. Насколько эта реальность отличается от основной, за которую я принимаю ту, откуда явился сам. Но с этим буду разбираться после того, как выберусь из этой передряги.

С одной стороны, ничего страшного. Как погибну, так и возрожусь. Но с другой, жуть как не хочется оказаться в мраке безвременья. Каждый раз это сродни вечному заточению. Такое ощущение, что нахожусь там сотни лет, хотя с таким же успехом это может быть лишь миг. Но о-о-о-очень долгий миг, когда ты всё понимаешь, осмысливаешь, но ничего не чувствуешь и не ощущаешь времени, тянущегося как улитка. Хотя нет, она настоящий спортивный болид в сравнении с испытываемым мною в этом клятом мраке. Мне там так хреново, что обратно не хочу ни при каких обстоятельствах.

Я глубоко вздохнул и, ухватившись за какую-то трубу, сел. Перед глазами побежали разноцветные круги. Обождал пару минут. Крейсер легонько вздрогнул от близкого разрыва. Или я ничего не почувствовал, а просто услышал, а остальное дополнило воображение? Не суть.

Поднявшись, осмотрелся. Итак, душевая и сложенные у стенки несколько трупов, парочка рядом со мной. Несмотря на эту компанию, я вполне себе жив, будучи принятым за убитого ввиду клинической смерти. Детально разбираться во время боя попросту некогда. Пульса нет, значит, готов, и спасибо, что прибрали с палубы.

Дверь отворилась, и…

– О! Господи, спаси и сохрани! – перекрестился опешивший матрос, выронив ноги очередного бедолаги, которого торопились пристроить в душевой.

– Спокойно, братец, я не вурдалак, – прикоснувшись ладонью к саднившей на голове ране, произнёс я.

– Прошу прощения, ваше благородие, – стушевался он.

Вообще-то, не за что ему виниться. Тем паче, что во всяких нечистых тут очень даже верят. А в душевой сейчас должны быть только трупы. Вот и испугался он меня больше, чем япошек.

– Нормально всё. Заносите сердешного, – посторонился я.

Пропустив матросов с трупом товарища, я направился в один из перевязочных пунктов в носовой части крейсера. Нужно было срочно что-то делать с непрекращающимся кровотечением. На меня никто не обращал внимания. Видок у меня тот ещё, к делу не приставишь. Позаботиться попросту некому, одни заняты тушением пожара, другие помогают тем, кто о себе позаботиться не может. Я же вроде сам справляюсь, вот и ладно.

Взгляд зацепился за палубу, залитую кровью, которую с шипением пожирает пламя. Тугая струя из брандспойта смыла кровь и заставила отступить огонь. Но бравая пожарная команда и не думала на этом останавливаться, тут же переключив своё внимание на одну из шлюпок, также объятую жирными огненными языками. Так-то она из оцинкованной стали, но внутри неё было чему гореть: парусина, пенька, мачта, вёсла, припасы. Ну, помогай вам Бог, братцы, а я, шатаясь, прошёл дальше.

– Михаил Лаврентьевич, придумайте что-нибудь с этим, – попросил я, ввалившись в перевязочный пункт, устроенный на жилой палубе.

– Господи, Олег Николаевич, вы живы! – воскликнул наш младший корабельный врач.

– Не дождётесь, – хмыкнул я.

Тяжелораненых не было, вот он и взялся за меня, отставив остальных. Оно, конечно, мичман не великое звание, но всё же офицерское. Так что моё благородие обиходили без очереди. После чего я поспешил покинуть место, пропитанное запахами крови и аптеки. Жуткое сочетание, блевать так и кидат. Лучше уж на свежем воздухе.

– Кхе, кхе, кхе. М-мать! – не сдержавшись, матернулся я, хапнув полной грудью гари.

Голова вновь отдалась тупой ноющей болью. Но с этим ничего не поделать. Повертел ею и уверенно направился к своему боевому посту на корму, где меня, а вернее реципиента, и приголубило. Ну как уверенно, походка у меня пока вихляющая, ноги словно ватные, голова всё же слегка кружится, но с каждой секундой самочувствие улучшается. Боль понемногу отступает, тело подчиняется мне всё лучше и лучше, а координация движений улучшается с каждым шагом.

Пока продвигался на корму, сумел сориентироваться. Итак, славный крейсер «Варяг» в результате циркуляции сел на мель и, благополучно соскочив с неё, при этом получив несколько плюх, активно сдавал назад, отдаляясь от берега острова Йодольми. Японцы же меж тем активно сокращают дистанцию, и сейчас до них порядка двадцати восьми кабельтовых, это что-то около пяти километров. С глазомером у меня полный порядок. Я что твой дальномер и баллистический вычислитель в одном флаконе.

Правда, мыслительные процессы и непрекращающиеся разрывы вражеских снарядов вкупе с грохотом наших орудий доставляют мне ни с чем не сравнимое «наслаждение» в кавычках, разумеется. У меня, между прочим, сотрясение головного мозга. А может, и ушиб. Но и укрыться в утробе крейсера, ожидая окончания боя, я не могу. Чем оно всё закончится, вроде бы известно, но учитывая, что это не прошлое моего мира, а настоящее этого, не обязательно будет именно так, как мне кажется.

Два разрыва фугасов среднего калибра, раздавшиеся один за другим на баке и шкафуте², убедили меня в том, что ничего пока ещё не решено, и моё послезнание вполне может прогуляться до ветру. Так что нужно брать ситуацию в свои руки. Понятно, что командовать крейсером мичману не позволят. Значит, буду делать то, что у меня получается лучше всего.

Когда вышел на корму, орудие с левого борта уныло опустило ствол к палубе. Какая-то неисправность с поворотным механизмом, над которым сейчас колдовали комендоры. Правое же грозно рыкнуло, отправляя в японцев очередной снаряд. Заряжающий устало отворил затвор, выбрасывая стреляную гильзу. Подносчик отбросил её в сторону, а двое других начали прилаживать к казённику очередной унитарный патрон.

Устали ребятки. Поначалу-то всё лихо получалось. Но ты поди поворочай эти шпалы полутораметровой длины весом под шестьдесят кило. Так-то у пушек Канэ заявлена скорострельность в десять выстрелов в минуту, но это только с чудо-богатырями и весьма непродолжительное время. Здесь же бой длится уже почти полчаса, и многие из матросов с лёгкими ранениями. Уж с царапинами так, почитай, все. Шимоза даёт множество мелких осколков и щедро раздаёт плюхи разной степени тяжести.

– А ну-ка, братец, подвинься, – положил я руку на плечо наводчика.

Тот обернулся ко мне, окинув ошалевшим взглядом. Вряд ли расслышал мои слова, но прикосновение почувствовал. Ну а при виде воскресшего покойника едва не начал креститься. Двое со снарядом замерли, словно привидение увидели. Да и увидели, чего уж там. Мичман Кошелев как раз этим плутонгом и командовал, и его отсюда чин чином в душевую спровадили.

Я сделал знак, чтобы наводчик отошёл в сторону. Тот продолжал таращиться на меня испуганно непонимающим взглядом, но приказ всё же исполнил. Я же заговорил так громко, как только позволяла травмированная голова, и с тоской понимая, что едва начну пальбу, станет гораздо хуже.

– Слушай меня, братцы! Подносите снаряды так быстро, как только сможете. Ложкин, оставь эту пушку, давай своих на поднос снарядов, – закончил я свою краткую воодушевляющую речь, обратившись к артиллерийскому кондуктору, руководившему ремонтом соседнего орудия.

– Как же так, ваше благородие. Никак не можно, – растерянно ответил тот.

– Всё одно не успеете отремонтировать. Это приказ.

– Слушаюсь, – козырнул тот и кивнул своим подчинённым.

– Бронебойный? – спросил я заряжающих.

– Так точно, ваш бродь, – ответил отмерший комендор Будко, подавая знак товарищу и на пару запихивая снаряд в ствол.

Я взялся за рукояти маховиков и начал разворачивать орудие влево ещё до того, как приник к прицелу. Сыто клацнул затвор, а у меня перед глазами была уже панорама оптики. Ближе всех к нам был броненосный крейсер «Асама». Он же вёл по нам основной огонь, остальные корабли отряда адмирала Уриу стреляли время от времени. Тут и узкий фарватер, вынуждающий противника скучиваться, и остров Йодольми, на время скрывавший нас от их комендоров.

Однако моей целью был вовсе не он. Слишком хорошая броня, и сомнительно, что я смогу ему существенно навредить на дистанции порядка двадцати шести кабельтовых. А быстро самураи сокращают дистанцию. «Варяг», конечно, попроворней, но он сейчас только набирает ход после того, как был вынужден сдавать назад.

Зато шедший следом «Чиода» совсем другое дело. Так-то он тоже броненосный, но на деле броня у него тонкая, броневой пояс узкий, всего-то полтора метра по ватерлинии. Бронирование палубы просто смешное. Так что дырок наковырять в нём у меня получится изрядно. Пусть и идёт он на нас практически носом.

Первый выстрел стеганул по ушам, заставив поморщиться и закрыть глаза. Впрочем, ненадолго. Превозмогая боль, я впился взглядом в оптику. Ага. Недолёт. Ну, это мы сейчас поправим. До цели снаряд летел долгих восемь секунд, но, несмотря на это, мне пришлось обождать, пока вновь сыто клацнул затвор. В смысле я это не услышал, а почувствовал ладонями, лежащими на ручках маховиков горизонтальной и вертикальной наводки, внося поправки в прицел.

Всплеск второго снаряда лёг рядом с правым бортом. Порядок. Прицел взят правильно, сказалось, собственно, рассеивание орудия. Очень надеюсь, что ствол у него не расстрелянный. Иначе я тут в кучу ни хрена не соберу. Да что же они так медленно-то!

– Шевелись, братцы! Живее! Чего возитесь как беременные мухи! – в сердцах выкрикнул я, не отрывая взгляда от прицела.

Наконец затвор клацнул, и я быстро отошёл в сторону, подавая знак комендору, дёрнувшему за тросик, закреплённый на стопоре бойка. Орудие вновь рявкнуло, а я тут же приник к прицелу. Выждал и наконец победно улыбнулся.

– С почином, братцы! Сейчас мы дадим им прикурить!

– Ура-а-а-а-а!!! – разнёсся дружный рёв из шестнадцати молодых лужёных глоток.

– Тихо! Тащите снаряды, как проклятые. Я не я буду, если мы его в ремонт не отправим. Слово даю.

Какая там была заявлена скорострельность у пушки Канэ? Десять выстрелов в минуту? Мы выдали одиннадцать. Уж что-что, а чувство времени у меня отменное. Помните про баллистический вычислитель, с которым я себя сравнивал? Так вот, я не врал. Из одиннадцати выпущенных нами бронебойных снарядов в цель я вогнал шесть.

Жаль, начинка у них всего-то в полкило бездымного пороха. Он, конечно, примерно вдвое мощнее чёрного и, по сути, не так уж сильно проигрывает пироксилину, но его количество навевает тоску. Для сравнения: в привычном нам семидесятишестимиллиметровом осколочно-фугасном снаряде полевого орудия заряд составляет восемьсот грамм тротила. Поэтому сомнительно, что повреждения получились сколь-нибудь значимыми.

Но японцам прилетевшая плюха всё же пришлась не по вкусу, и «Чиода» начал забирать влево, стремясь укрыться за «Асамой». Пока же он это проделывал, я успел всадить в него ещё три снаряда. Как результат, тот активно задымил от возникшего пожара, а шкафут заволокло густым облаком пара.

Ладно, с этого пока довольно, теперь займусь «Асамой», который из-за наших метаний успел сократить дистанцию до двадцати трёх кабельтовых. Пока всё ещё далековато, но как вариант – заставить самураев обмочить штанишки. Отчего бы и нет? А то я наблюдаю возникающие раз за разом всплески рядом с бортом и носом крейсера, и ни одного попадания. Впрочем, по моим сведениям, их и не должно быть. Русские моряки сражались отважно, но, увы, неумело. Потому что рыба гниёт с головы, а из Руднева при всей его храбрости, как ни крути, командир корабля получился слабоватый.

В «Асаму» я попал первым же выстрелом. И снаряд довольно уверенно пробил его правую скулу, лишённую брони, проделав аккуратное круглое отверстие и скрывшись в его утробе. Чего он там наворотил, непонятно. Потому что на ход и боеспособность никак не повлиял. Но это сейчас. В неспокойное море ему лучше не выходить. Потонуть вряд ли потонет, но проблем хлебнёт полной ложкой.

Матросы работали как проклятые. С одной стороны, шестнадцать человек обслуживали одно орудие, с другой, видимый результат всегда воодушевляет. Попадание в «Асаму» они не заметили, как не наблюдали и по «Чиоде», но то, что тот загорелся и запарил, не увидеть попросту не могли.

Ещё два выстрела в основную боевую единицу адмирала Уриу без видимого результата. Были бы нормальные снаряды, тогда совсем другое дело, а так, считай, болванками швыряюсь. Фугасы, которым отдают предпочтение японцы, у нас и вовсе смешные. Кило бездымного пороха. Против брони. Ага. Да курам на смех!

А вот это уже совсем другое дело. «Чиода» начал вываливаться из-под прикрытия «Асамы». Будь я проклят, если у него не заклинило руль, и он сейчас не выписывает циркуляцию!

– Братцы, наддай! – выкрикнул я, бешено вращая маховики, наводя орудие на всё ещё дымящийся, хотя уже и не парящий крейсер.

Первый снаряд лёг с недолётом. Зато второй я впечатал ему точно в броневой пояс практически по ватерлинии. Дистанция для бронебойных снарядов не очень и увеличивается, но и броня у самурая не такая серьёзная, как у его старшего брата. Словом, я проделал в борту аккуратную такую дыру, в которую время от времени захлёстывало воду. Чего там натворил мой подарочек внутри, без понятия.

Следующий попал в борт выше броневого пояса, как и третий. Четвёртый упал с незначительным недолётом. Зато пятый вновь ударил в броневой пояс, и на этот раз не только проломился сквозь него, но и сбил бронеплиту, проделав изрядную пробоину с рваными краями. Скорее всего, это наворотили обломки своей же брони. И вот туда-то вода устремилась бурным потоком.

Вообще-то, всех этих подробностей я рассмотреть не мог. Не та кратность у прицелов. Мощного же бинокля у меня попросту нет. Увы. Единственно, что оставалось, это фиксировать попадания, а с результатами своей стрельбы я ознакомился несколько позже. Пока же «Чиода», получивший очередное попадание, снёсшее одно из его стодвадцатимиллиметровых орудий, приближался к мели у острова Йодольми.

Потонуть после полученных повреждений кораблю не грозит, и выбрасываться на мель нет смысла. Получается, причина в проблемах с управлением. Ну и инерция, куда же без неё-то. Так-то я уверен, что машины уже отрабатывают задний ход, но не судьба, сдаётся мне, крейсер всё же основательно сел на мель и даже чуть накренился. Не погиб, но из строя вышел надолго. Вот и ладушки.

И тут меня, что говорится, прелестно ахнуло. Очередной восьмидюймовый фугас с «Асамы» рванул у нас за спиной. Меня бросило на палубу, накрыв сверху чем-то тяжёлым и относительно мягким. Голова вновь взорвалась нестерпимой болью, а перед взором повисла красная пелена.

Глава 2
Доброволец

Я открыл глаза и разочарованно констатировал, что находиться в беспамятстве было куда приятней. Никакого сравнения с безвременьем, потому что я вообще ничего не помню, просто провалялся бесчувственной тушкой. Но стоило прийти в себя, как тут же вернулась боль. Ну сколько можно-то?!

– Как вы себя чувствуете, Олег Николаевич?

Я обернулся на голос и увидел стоящего надо мной Храбростина, старшего врача крейсера. Ну, всё правильно. В первый раз, приняв меня за погибшего, сволокли в душевую, а коль скоро подаю признаки жизни, значит, на кормовой перевязочный пункт, где и заправляет наш второй медик.

– Благодарю, Михаил Николаевич, хреново, – ответил я.

– Ну, всяко лучше, чем Борейчук, принявший на себя осколки, предназначавшиеся вам, – качнув головой, подбодрил меня врач.

Так вот что или, вернее, кто навалился на меня до того, как я отключился. Спасибо тебе, братец. Я обратился к своим знаниям и не удержался от вздоха. Согласно изученных мною материалов, во время моей третьей реинкарнации этот комендор остался в живых. Уж не знаю, как оно было в моей реальности. А вот тут из-за моего вмешательства погиб. С другой стороны, и мичман Кошелев в списках экипажа «Варяга» не значился. А значит, события могут серьёзно отличаться от известных мне. Как, впрочем, наличие этого офицера на борту крейсера может быть единственным отличием от моего мира. Мультивселенная бесконечна.

– Что бой? – спросил я врача.

– Мы приблизились к гавани Чемульпо, и японцы отстали. Наверное, боятся попасть в корабли нейтралов.

– Потери большие?

– Сколько точно не знаю, но погибших много. Только рядом с вами убило пятерых и тяжело ранило семерых. Лёгким испугом вместе с вами отделались только четверо.

– М-да. Повоевали.

– Это точно. Но, с другой стороны, «Чиода» получил серьёзные повреждения и сел на мель. В «Асаму» мы, похоже, ни разу так и не попали.

– Попали. Я лично всадил в него три снаряда. Но, кажется, ему это что слону дробина.

– Мне матросики говорили, что это именно вы нашпиговали «Чиоду». А так получается, ещё и по «Асаме» отметились?

– Я умею стрелять.

– Отчего же тогда не проявили свои таланты во время последних стрельб? Глядишь, и результаты крейсера были бы не едва ли худшие по эскадре.

– Просто талант наводчика проявился после того, как мне прилетело по голове.

– Понятно, что ничего не понятно. Ладно, отдыхайте, а я начну готовить тяжелораненых к транспортировке. Какое-бы решение ни принял Всеволод Фёдорович, их в любом случае нельзя оставлять на борту.

Я поднялся на ноги и направился в свою каюту. Никакого желания валяться на диване в кают-компании под стоны и стенания раненых. Мне сейчас не помешает тишина. Непосредственная опасность миновала, и теперь можно отключиться, чтобы окончательно прийти в себя. Пора завершить настройку моего сознания в мозгу реципиента.

Привлекать меня к каким-либо делам не стали. Кому нужен едва бредущий помощник с окровавленной повязкой на голове. И это правильно, не нужно меня сейчас дёргать. Моя каюта. Ввалился в тесное помещение площадью в жалкие шесть квадратных метров. Но занимаю её только я, а значит, мне никто не помешает. Вот и славно. Не разбирая койку, лёг поверх одеяла и аккуратно пристроил раненую голову на подушке. Едва закрыл глаза, как тут же провалился в оздоровительный сон.

Для меня эта история началась… Признаться, понятия не имею, сколько времени прошло в родном мире, потому что мне невдомёк, как долго всякий раз провожу в безвременье. Если без учёта этого, то задавшись целью, высчитать не составит труда. Только нет в этом никакого смысла. Что-то мне подсказывает, что там я умер, потому и не могу вернуться в своё тело, перед отправкой погруженное в искусственную кому.

Впрочем, можно и так. Зовут меня Тихонов Антон Петрович, одна тысяча девятьсот семьдесят первого года рождения. А история моя началась в две тысячи двадцать шестом году. Именно тогда у меня решили отжать мою небольшую, но весьма прибыльную верфь, которую я поднимал с нуля.

Мы строили яхты премиум-класса со всеми соответствующими международными сертификатами. Иными словами, в основном работали на экспорт, потому как российским миллиардерам покупать продукцию своих соотечественников не комильфо.

Терпеть беспредел рейдерского захвата я не стал, и коль скоро не смог защитить своё дело по закону, решил отплатить обидчикам по совести. Как я это понимаю. В итоге помповый дробовик, шесть трупов и пожизненный срок. Окажись в тот момент рядом со мной кто-то с холодной головой, и, возможно, ему удалось бы меня остановить, но вышло, как вышло.

Через год, когда я готов был выть в четырёх стенах камеры, меня навестил подполковник ФСБ Кравцов. Он сообщил, что в ходе обследования было установлено, будто мой мозг, а вернее матрица сознания, имеет высокую степень совместимости и способна преодолевать барьеры между параллельными мирами мультивселенной.

Стоит ли говорить, что я ему не поверил и послал куда подальше. Вот только дело это государственное, а у меня пожизненный срок, так что мнение моё никого не интересовало. Поставили в известность, и точка. Вещи собирать не нужно, они тебе не понадобятся. Меня сразу увезли в какой-то страшно секретный научный центр, предварительно вколов какую-то гадость, чтобы не трепыхался.

Руководил там некто Щербаков Макар Ефимович, доктор физико-математических наук, одержимый своим делом фанатик. Реально с катушек съехавший, хотя на вид вроде и не скажешь. Просто нормальные такие открытия не делают. И уж точно не станут без зазрения совести проводить эксперименты на людях.

Я, конечно, подневольный, но Щербаков этот ведь заинтересован не в том, чтобы меня грохнуть, а получить положительный результат. Поэтому мне прочитали несколько вводных лекций.

По всему выходило так, что наш мир это всего лишь один из бесконечности параллельных миров, во многом схожих друг с другом. Порой они неотличимы за исключением совершенно незначительных мелочей. Иногда различия более чем существенны. Течение времени в них не одинаково. Если разница по годам составит триста шестьдесят пять лет, то сутки в моем мире будут равны году в том. В общем, смысл понятен.

Чтобы заслать мою матрицу сознания в параллельный мир, меня погрузили в искусственную кому, иначе никак. А для получения как можно большего массива информации – на пару тысяч лет в прошлое. Сутки в коме, пять с половиной лет там. Море информации.

При этом сохраняется односторонняя связь. Через информационное поле Земли яйцеголовые могли снимать как видео, так и аудиоинформацию. И мне продемонстрировали некоторые материалы, которые им удалось получить. Вернуться я мог только при одном условии: если мой реципиент умрёт. В результате его гибели матрица сознания высвобождается и посредством соответствующей аппаратуры в моём мире притягивается в родное тело. Всё просто. Относительно. Ну или вообще невероятно сложно.

Без понятия, что у них пошло не так. Я прожил на заре христианства двадцать лет, самозабвенно рубясь с римлянами. Правда, умер от старости в своей постели и попал в это клятое безвременье.

Когда же пришёл в себя, то оказался в теле подростка, традиционно стукнутого по голове, и ни разу не в родном мире, а в середине девятнадцатого века. Мальчишка негр был слугой одного важного американского плантатора, забравшегося в Африку на охоту. Ох, и хлебнул же я приключений полной мерой. Участвовал в гражданской войне САСШ. Приложил руку к освоению Дикого Запада. Когда началась русско-турецкая война, повоевал и там. Не за идею, а потому что шило в заднице свербело.

Потом был век двадцатый. Мне уже стало казаться, что с каждым разом меня подбрасывает всё ближе к моему миру, когда во время четвёртого перерождения я оказался в восемнадцатом веке. В пятый раз переродился в шестнадцатом и теперь возродился в начале двадцатого. Так и болтает меня между мирами, словно неприкаянного…

Открыв глаза, уставился в крашеный невысокий потолок и облегчённо вздохнул. Мне реально полегчало. Головная боль отступила. А главное – привёл в порядок свою память и память реципиента. У меня сейчас не голова, а дом советов, как шутили в моём детстве. Дело в том, что я способен запоминать каждую травинку, каждую каплю, которые когда-либо видел я или реципиенты.

В первое перерождение думал, свихнусь, пока научился распределять всё это по полочкам и дозированно вызывать по мере надобности. Ну, сами посудите, стоило только мне услышать или подумать о колодце, как тут же вываливался огромный массив информации, связанный с ним. Но постепенно поднаторел раскладывать всё по полочкам и задвигать в дальние уголки моего бесконечного хранилища. Или конечного. Без понятия, какой объём я ещё могу аккумулировать, но пока места хватает, и трудностей с этим не возникает.

Прислушался к кораблю. За дверью довольно оживлённо, но мерной вибрации от работы машин не слышно. Значит, мы уже в гавани и встали на якорь. Глянул на механический будильник, стоявший на столике. Тринадцать сорок. Если эта реальность не сильно отличается от моей, а судя по памяти Кошелева, я особой разницы не наблюдаю, то минут через десять Руднев вернётся и, собрав офицеров, сообщит о намерении затопить крейсер.

Ладно, пора подниматься и начинать действовать. Помнится, ещё в юности, прочитав «Порт-Артур» Степанова, я буквально горел этой книгой. Представлял, как бы оно могло обернуться, если бы вдруг. Лет в сорок мне в руки попалась книжка как раз на тему, а что если. Жанр альтернативной истории стал весьма популярным, жаль только, по-настоящему интересных произведений оказалось не так много, как хотелось бы.

Я прочитал несколько книг на тему русско-японской войны, от вменяемых, с трезвым взглядом до полного бреда и всехпобедизма. Но и в тех, и в других вместе с бредовыми идеями попадались вполне себе здравые мысли. Иное дело, что их осуществление требовало вдумчивой предварительной подготовки.

Признаться, мысли на эту тему не обошли и меня. Мало того, будучи в двадцатом веке, на волне абсолютной памяти перелопатил большой объём информации. Причём не только с русской стороны, но и зарубежные источники в оригинале. Благо изучить язык для меня вообще не составляет проблем, и на сегодняшний день я свободно владею двадцатью двумя. Так что знал я об этой войне если не всё, то очень многое. Ну интересно мне было. Не всё же воевать.

Правда, через годик сидения на заднице в ней снова зашевелилось шило, и я сорвался-таки с места. Это на меня рубка с римлянами так повлияла, без адреналина в крови начиналась настоящая ломка. И как только я спокойно жил в родном мире? Впрочем, справедливости ради, дома спокойно я вёл себя только до той поры, пока мне всерьёз не нагадили. А так-то и по молодости дрался я часто и густо, сам удивляюсь, как кривая не увела под откос.

К чему это я? Ну, как бы глупо оставаться в стороне, оказавшись там, куда мне хотелось попасть. Ход войны мне не изменить. Тут без подготовительного этапа, денег и соратников не обойтись. Да и то далеко не факт, потому что к этому всему не мешало бы ещё и высокое положение. Если нет возможности принимать решения или повлиять на их принятие, то нечего и думать о достижении успеха.

Но ведь я могу окунуться в события и разогнать адреналин по жилам. Как говорится, оторваться от души. И я уже начал это делать, лихо расстреляв «Чиоду» да накинув пару-тройку плюх «Асаме». Не то чтобы последнему это могло серьёзно навредить, но палочкой малость в тушку потыкал.

И я не вижу ни единой причины, отчего бы не продолжить веселье. Есть, конечно же, риск погибнуть и оказаться в безвременье, но как по мне, оно того стоит. И вообще у меня всегда так, пока нахожусь во мраке, кляну себя последними словами и самому себе обещаю, что больше никогда, только спокойная размеренная жизнь. Но стоит переродиться, как надолго меня не хватает.

Вот и в комфортном двадцатом веке не смог удержаться, через год подался в наёмники да помер совсем нехорошей смертью. М-да. Никогда не попадайтесь в руки фанатиков, причём без разницы, какого толка, все они одним миром мазаны и те ещё твари. Факт…

Горячка боя схлынула, и, поднявшись на палубу, я оценивающе осмотрел крейсер. Команда суетится, занимается исправлениями повреждений, но мне уже понятно, что это мартышкин труд. И дело даже не в послезнании. Нам серьёзно досталось. И хотя все неисправности орудий главного калибра вполне возможно починить, ни о каком бое и говорить нечего. Если только о самоубийственном.

Впрочем, сам крейсер меня сейчас волнует мало. Куда больше занимает состояние парового катера. Тому, что по правому борту прилетел фугас и оторвал часть носового отсека. Благодаря водонепроницаемым переборкам он, конечно, на дно не пойдёт… Хотя нет, пойдёт ещё как. Вон пробоины в районе машинного отделения.

По правому борту вообще не осталось ни одной целой шлюпки, оба баркаса в хлам. По левому борту наблюдаю искорёженные вельбот и гребной катер. А вот паровой не видно. Хотя чего это я, вон он пристроился у борта и, судя по дыму из трубы, на нём сейчас усиленно разводят пары. Значит, целёхонек, что радует, потому как полностью соответствует моим планам. Четырёхвесельный ял скорее всего куда-то уже уплыл.

Дожидаться возвращения Руднева не стал. Решение о затоплении крейсера примут и без меня. Обошлись же в моём мире без старшего офицера Степанова, который занимался ремонтными работами и узнал о решении командира постфактум. Я лучше займусь делом, времени-то у меня немного, а сделать предстоит изрядно.

Вернувшись в свою каюту, извлёк писчие принадлежности и, вооружившись перьевой ручкой, начал писать рапорт о переводе. В трёх экземплярах, да ещё и при невозможности использовать вполне уже существующую копировальную бумагу. Документооборот дело серьёзное.