Kitabı oxu: «Учитель драмы»

Koren Zailckas

The Drama Teacher

Copyright © 2018 by Koren Zailckas

© Масленникова Т., перевод на русский язык, 2020

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

Всем учителям, которые в каком-то смысле – семья, и тем, кто стал ею для меня: Дональд Дарр, Дэвид Гейтс, Уильям Глэвин, Карл Хаарманн, Мэри Карр, Донаа Ланца, Джудит Манделбаум-Шмидт, Чарли Миллер и Эмбер Смит

Хорошо обладать чувством правды, но также надо иметь и чувство лжи.

Константин Станиславский, Работа актера над собой

Грейси Мюллер

Тебе, наверное, интересно, кто я такой, но я из тех людей, у кого нет обычного имени. Моё имя зависит от тебя.

Ричард Бротиган, В арбузном сахаре¹

Глава один

Менеджер с ресепшен с решительным видом шел за мной, поправляя бейджик на груди.

«Так себе подбор персонала», – подумала я, увидев его отражение в зеркальной нише. Видимо, он хотел выглядеть сурово и непреклонно, но из-за прыщавого подбородка казался обиженным подростком. Если бы я увидела этого раздосадованного парнишку в любом другом месте, а не в курортном спа-комплексе «Оделл», который «Форбс» назвал «современным шато, уютно расположившимся у самого подножия Катскилльских гор», я бы решила, что он завалил математику или девушка сказала ему, что они «просто друзья».

– Здравствуйте. Мэм?

Какой он официальный, правильный, как квадрат – хоть сейчас шахматы расставляй и играй. Наверняка сын представителей богемы, каких в округе полно. У этих детей просто не остается других способов бунтовать против давящего авторитета семьи. Когда секс, наркотики и вегетарианство – норма жизни, стабильная работа – вот настоящий вызов.

– Что-то ищете?

– Мама-а-а-а. – Китти потянула меня за пояс белого хлопкового халата. Волосы я зачесала на левую сторону, и они закрывали логотип отеля на груди.

– Милая, не дергай меня, пожалуйста.

Этот халат, подарок от моего первого мужа Оза, – остатки былой роскоши. Он подарил мне его на Рождество несколько лет назад. Его последний подарок, а потом его обвинили в мошенничестве.

Фитц, которому было пять, но ума – на все тридцать, повторил вслед за мной:

– Китти. Мама сказала не дергать ее.

Этот день я хотела полностью посвятить Фитцу. Первый раз в жизни он купался в Каннах, среди дорогих суперъяхт, но потом, к сожалению, пристрастился к общественному Катскилльскому бассейну с обгаженными птицами шезлонгами.

– Вы так любезны, – сказала я менеджеру. – Мы здесь встречаемся с друзьями.

Я могла рассчитывать только на акцент, придающий мне утонченность.

В родной Великобритании люди, услышав, как я говорю, испытывали когнитивный диссонанс: моя выверенная, правильная речь вызывала такое чувство, будто я зарываюсь, или, как еще иногда говорят, задираю нос. Меня воспитывали так, как положено в высшем обществе: с правильными «эйч» и «ти», но чтобы слиться с рабочим классом, пришлось выработать привычку растягивать гласные.

А в Штатах существовала только одна разновидность британского акцента. В самых престижных районах Нью-Йорка все искренне полагали, что я лучше образованна, лучше воспитанна и более развита, чем остальные. Продавцы в магазинах восхищались моим произношением («витамины» или «орегано»), словно я была необыкновенной певицей из экзотической страны. Другие мамочки из драмкружка, куда ходил Фитц, относились к нам так, будто мы каждый день ели сэндвичи с огурцом и хранили деньги в офшорах.

Но этого молодого человека, кажется, не впечатлил мой би-би-сишный английский.

– Если вы пройдете со мной к стойке регистрации, я смогу узнать, где ваши друзья.

Я провела пальцем по пустому экрану своего телефона, будто только что получила сообщение.

– Ах вот что. Оказывается, они уже полчаса как ждут у бассейна. Ну что, пойдем к ним, Кит? Фитц?

В этот самый момент телефон завибрировал на самом деле. Из Флориды звонил мой нынешний «муж», Рэнди.

Я кивнула менеджеру: Одну минутку, извините.

– Приветики, Рэнди, все хорошо?

– …си. Привет. Ты меня… шишь? – Голос прерывался. То ли из-за нависающих над нами гор, то ли из-за толстых стен отеля.

Вместе с детьми я остановилась у углового столика из черного дерева, наблюдая, как быстро они перемешивают в одну кучу туристические брошюры, – а потом я в два раза дольше раскладывала их по местам.

– Слышу. Но сейчас не очень удобно. Мы к друзьям опаздываем.

– Где? – спросил он. Краткая версия вопроса: «Сколько это будет стоить?»

Я повернулась спиной к Фитцу.

– ИМКА², – сказала я тихо.

– И как это возможно с твоей страховкой?

Этот вопрос для меня всегда был как удар в солнечное сплетение.

– Мама, смотри! Паровозик! – воскликнула Китти. Буклеты музея железнодорожного транспорта разлетелись по сверкающему холлу гостиницы, как пропагандистские листовки во время войны.

– Вполне возможно. – Я положила руку на плечо Фитца за секунду до того, как он вытер нос о шелковый подлокотник дивана.

– То есть ты ее получила? – спросил Рэнди.

– Получаю.

– Просто я не понимаю, почему все так долго. И почему ты не подала заявку на страховку, когда оформляла визу.

– Проглядела.

Два года назад я обратилась за получением грин-карты, которая автоматически предполагала и страховку, но из Министерства внутренней безопасности сообщили, что в представленных документах есть ошибки. Но я не вернулась в Англию, а выдумала иммиграционное интервью в Федерал-Плаза в тот самый день, когда Рэнди закрывал крупную сделку по недвижимости. Я доехала на автобусе до Манхэттена, побаловала себя стейком у Марка Джозефа³ и через шесть часов вернулась в Катскилл. Рассказала правдоподобную историю, которая успокоила Рэнди на какое-то время. А потом пришла моя карточка резидента с веб-сайта, где можно заказать поддельные документы.

Только наутро после мальчишника я показала ему эту карточку – надеялась, что не заметит смазанный шрифт из-за похмелья.

Липовое удостоверение – далеко не самое большое вранье в нашем браке. Официально я все еще была замужем за Озом. Потому что заявление на развод и неизбежная бумажная волокита привели бы ко мне полицию, которую все еще интересовала моя роль в финансовых махинациях супруга.

Рэнди тем временем перешел в режим агента по недвижимости:

– Грейси, тебе нужно получить свою кредитную линию. Сейчас. И если понадобятся деньги, никто не узнает о паре пропущенных выплат по ипотеке.

– Паре? Ты говорил, что в прошлом месяце был первый раз!

– Мне надо идти. – Он понизил голос. – Главный только что пришел.

Я повесила трубку, провела детей через стеклянные вращающиеся двери, и мы с головой нырнули в невыносимую полуденную духоту. Это был 2010 год, самое жаркое лето в Нью-Йорке за всю историю наблюдений. Серое, но неожиданно светлое небо слепило глаза, волны горячих выхлопов плавили воздух на парковке.

Фитц уговорил Китти уцепиться за него и побежать вместе.

– Давай! Будешь моим реактивным ранцем!

– Осторожнее, – предупредила я, потому что эта игра почти всегда заканчивалась ободранными коленками.

– Мы очень осторожно, – сказал Фитц, осуждающе глядя на меня с явным намеком, что я зря драматизирую.

Петли ведущих в бассейн дверей скрипнули, несколько женских голов повернулись в нашу сторону.

Я никогда не была особо тщеславной, но мне стало интересно, что же при взгляде на меня видят эти дамы, только что после полной эпиляции и грязевой ванны.

Если бы мы встретились в Гилдхолле, где я училась драматическому искусству, они бы увидели дерзкую девицу с растрепанным гнездом рыжих кудряшек, считающую, что сидеть на мокрой траве и пить сидр – это такая же важная часть образования, как и декламировать Шекспира. Я тогда пела в тви-поп⁴ группе, скручивала идеальные косяки, одевалась весьма экстравагантно, да и компания была под стать: помню, как я разгуливала в коротеньких шортиках и кимоно под руку с неряшливым бисексуалом из Королевского колледжа. Не то чтобы все тут же оборачивались, стоило мне войти в комнату, но в юности мне определенно сопутствовало триединство успеха: амбиции, харизма и немного удачи.

В тридцать с хвостиком у меня уже был Фитц, которого я таскала с собой в модном тогда слинге, а мечты об актерской карьере на подмостках Вест-Энда стали далеким воспоминанием. Но даже тогда я сохраняла дух изысканного бунтарства. Я носила воротнички, как у Питера Пэна, с закругленными краешками, вместе с черными кожаными мини-юбками. Приправляла речь французскими словечками и ругательствами. Я прекрасно себя чувствовала в загородных домах с пятнадцатью спальнями и даже помогала Озу обхаживать инвесторов, чтобы те вкладывали деньги в турецкие кондоминиумы.

Потом, конечно, против него выдвинули обвинения, мы разъехались, и я, в свои тридцать с небольшим, оказалась в Америке «замужем» за успешным риелтором, Рэнди. Староватая для инженю, я примерила роль избалованной домохозяйки. Полностью полагалась на «мужа», который занимался перепродажей домов, зарабатывал на субаренде и закрывал по две-три сделки в неделю. Мой образ жизни можно было назвать праздным: организовывала вечеринки и составляла меню, коллекционировала посуду от Ле Крейзе и духи от Джо Малон. А еще я забеременела Китти. Когда, казалось, у меня было все, рынок недвижимости обвалился и настали времена, требующие отчаянных мер.

Если бы кто-то увидел меня в тот день в Оделл, то испытал бы скорее жалость, а не благоговение. Без регулярных посещений салона рыжие волосы потускнели. Лишившись членства в фитнес-клубе, я раздалась в области талии и бедер, и тело стало похоже на подсдутый батут.

Бассейн был средненький, если учитывать количество шезлонгов. Никто нас здесь, конечно, не ждал. Я не хотела, чтобы Фитц сильно расстроился, поэтому планировала невинную ложь: проблемы с машиной, испорченный фруктовый сок и больной живот или травма из-за навязчивого желания поковыряться в носу – «Мама Калеба тут только что написала…».

К тому же я совсем забыла упаковать нам обед, поэтому в моих интересах было проявить максимум дружелюбия.

Рядом с неглубокой частью бассейна сидела пенсионерка одинокого вида. Она попивала огуречную воду, замотанная в огромный индийский платок, дупатту, и ее богатство бросалось в глаза так же, как шрамы от подтяжек возле ушей. Я остановилась напротив нее, зевнула, демонстрируя скуку, и она рефлекторно меня отзеркалила. Но потом она посмотрела на Фитца и Китти с выражением явного детоненавистничества, и я продолжила поиски, двинувшись вдоль ряда шезлонгов.

Мы прошли мимо малышки, которая сжимала в руках теннисный мячик и цеплялась за свою няню:

– Хочешь посидеть в теньке? – спросила женщина с карибским акцентом, шумно передвигая стульчик.

Обошли стороной молодую содержанку, которая в красках описывала подружке свой ланч:

– Я взяла китайскую лапшу, и она была ну пр-о-осто потрясающая. Только я попросила свинину заменить на яйцо и овощи.

«А вот и оно», – подумала я.

На дальнем конце лягушатника сидели две молодые мамочки и обсуждали переход своих детишек в следующий класс, а расположившаяся чуть в стороне от них третья изо всех сил делала вид, что не подслушивает.

– Так кто будет у Иззи, говоришь? – спросила одна из женщин. – О, ясно. Ну, в третьих классах все учителя отличные. Я слышала, Лейла тоже будет там учиться. И Уиллоу. О, и Олли Гуэрра. Его родители недавно купили дом Диланов.

Когда телефон пассивной наблюдательницы зазвонил, она прекратила шпионить и стала рыться в своей жуткой дешевой сумочке с надписью «Доброта всегда в моде».

Я подтолкнула детей поближе и села рядом с этой женщиной, но так, чтобы не показаться навязчивой. Оставила свободным соседний лежак и начала наблюдать: она пыталась одновременно разговаривать по телефону и присматривать за девочкой-азиаткой в розовых очках под цвет майки с ананасами. Сама женщина была в брендовой панаме – такую жители Манхэттена обычно выбирают для поездок за город. Но наивную провинциальность все равно было не скрыть: ее оттенок кожи явно намекал на увлечение автозагаром, а здешние мамочки предпочитали аристократическую бледность.

Она недовольно, но спокойно распутывала прядь волос своей дочери.

– Мне кажется, это неподходящие сережки для бассейна. Это же бабушкин жемчуг, понимаешь?

Я аккуратно начала снимать платье с Китти – никаких резких движений, ничего, что могло бы привлечь лишнее внимание. Нужно было только заявить о своем существовании женщине рядом.

С водяными очками, болтающимися в руках, Фитц рванул к бассейну.

– Шагом, пожалуйста! – крикнула я ему вслед и обратилась к Китти: – Давай-ка наденем эту шляпку, чтобы твое милое личико не сгорело.

– Не хочу шляпу!

Краем глаза я заметила телефон той женщины – ее палец с ярким ногтем замер на экране. Я вздохнула чуть громче, чем нужно.

– Когда мы в прошлый раз сюда приходили, ты вся обгорела, Сосисочка. Я тогда почувствовала себя худшей мамой на свете!

Женщина подняла голову – интересно, что именно из сказанного ее привлекло? Наверное, дело было в чувстве превосходства. Женщины слетаются на чужие неудачи как мотыльки на пламя.

– Твоя мамочка права, – сказала она Китти. – В прошлом году мы были на Лонг-Бич, я отправила свою Габи на пляж с хвостиками и не стала мазать пробор солнцезащитным кремом. У нее вся кожа покрылась волдырями! Как будто ей волосы пересаживали.

– Не против, если я подвинусь? – Я уже перекладывала сумку на соседний шезлонг.

– Конечно, – сказала она приятным звонким фальцетом. В нем не было повелительной интонации, только девичий энтузиазм.

– Супер! Это марево просто сводит с ума.

Придвинувшись, я смогла рассмотреть ее дизайнерский купальник. С глубоким декольте и замысловатыми вырезами по бокам, он подчеркивал ее чрезмерную худобу. Руки были костлявыми, мышц не видно. Наверняка она – одна из тех девушек с дисморфофобией, которые считают себя коровами, хотя сами как перышко.

Я сняла платье, даже не пытаясь втянуть живот. Никаких кубиков там уже не было – один большой шарик.

– Летом у меня всегда появляется ностальгия по двадцатым, – сказала я.

– Предложи мне кучу денег, и я все равно не соглашусь снова стать двадцатилетней. – Она нахмурилась, а потом поспешно попыталась сменить мрачное выражение на неловкую улыбку.

– Я имею в виду двадцатые годы. Тогда женщины прикрывали почти все тело – сейчас я бы сделала это с радостью.

– Ой, брось… – она начала возражать, но быстро растеряла уверенность.

Я прихлопнула невидимого комара.

– Так много мошкары! – сказала я с намеренно выразительным британским акцентом.

Улыбнувшись, она назвала мне какой-то бренд органических средств от насекомых на основе гвоздики и мяты.

– А в Британии с насекомыми борются джином с тоником перед ужином.

– Поняла. Ты англичанка, – по ее лицу пробежала тень раздражения. – Могла бы и догадаться по акценту. Да уж! Видимо, у меня совсем мозг разжижился после массажа.

Подбежала ее дочка, вся мокрая, и начала канючить:

– А теперь мы можем поесть мороженого?

– Мы сначала закажем обед. Договорились? – Она съежилась, будто ее мнение на этот счет не имело никакого значения.

Про себя я подумала, тяжелее ли отказывать приемным детям. Ее девочка была китаянкой. Сама она выглядела как еврейка или итальянка.

– Как вам удается попадать на массаж с этой очаровашкой? – спросила я.

– Это еженедельная традиция. Мы приезжаем из Вудстока с моей подругой Эбигейл…

– О, Эбигейл Браун?

– Нет, она Эбигейл Уиллер. Вы знакомы?

Я покачала головой. В Вудстоке я не знала ни души. Мне просто захотелось заставить ее думать, что мы вращаемся в одних кругах.

– Каждый год мы с Эбигейл покупаем абонементы на целый сезон. Она присматривает за девочками у бассейна, когда я иду на массаж или к косметологу. А потом моя очередь следить за ее малышкой, Хлоей. Это помогает не свихнуться.

– А сейчас она в спа?

– Была, чуть пораньше. Сегодня ей пришлось уйти пораньше.

– Замечательная у вас система. Кажется, мой последний массаж был еще до родов. – Я указала рукой в сторону детского бассейна: Фитц с упоением нырял, а Китти плескалась, держась за металлический поручень. – Вот это моя. Китти. Ей два. А рядом с ней Фитц, ему пять.

– Нечасто услышишь такие имена.

– Китти – это сокращенное от Кэтрин.

– Китти. Очень мило. – Она издала странный урчащий звук и потянулась за своим пикнувшим телефоном.

– Я Грейси. Мюллер. Кстати.

Теперь за ее внимание приходилось бороться с гаджетом: она полностью погрузилась в какое-то приложение или, может, в просмотр видео с котиками.

– Трейси Бьюллер? Приятно познакомиться, – проведя последний раз по экрану, она протянула руку и пожала кончики моих пальцев. С ее костлявого запястья свисали тяжелые платиновые часы, костяшки казались неестественно большими, как и ее огромное бриллиантовое кольцо.

Я уже собралась что-то сказать, но прошла секунда, потом две.

И вместо того, чтобы четко и ясно произнести свое настоящее имя – Грейси – и пошутить про то, что орущие дети вызывают глухоту, я кивнула и улыбнулась. Разумнее было использовать выдуманное имя, учитывая то, что я собиралась провернуть.

– Мелани, – сказала она, все еще не отрывая глаз от смартфона. И после этих трех слогов для недосказанности места не осталось. Полуденное солнце вышло из-за облаков, и момент, когда можно было что-то исправить, оказался упущен.

Глава два

Следующие двадцать минут я слушала непрерывный звон телефона Мелани. Каждое новое сообщение было для нее дозой дофамина. Наконец я сказала:

– Солнце просто невыносимое. Не хочешь чего-нибудь выпить?

На самом деле у меня не было денег на это предложение, но я помнила, как отец демонстрировал превосходство и заставлял всех смотреть на себя, как на хозяина любого отеля, ресторана или вечеринки. Становясь в центр комнаты, он представлял друг другу и угощал едой «своих» гостей. Когда особенно расходился, благодарил людей за то, что пришли.

– А вы сейчас идете в кафе? – спросила она.

Я кивнула.

– Тогда мы тоже пойдем. Я бы не отказалась от лимонада. А еще лучше коктейля… Габи! – крикнула она. – Габи, ты готова обедать?

Подошла ее дочка, что-то лопоча себе под нос.

– Да. Хочу есть. Можно мне пинини?

– Может, лучше рис с овощами? И салат с яблочком и сельдереем? Как тебе такое? – Говорить нет, пускай даже с помощью эвфемизмов, моя новая подруга явно не любила.

– Я хочу пинини!

– Панини. Почему бы и нет! – Мелани достала из сумочки кошелек от Феррагамо размером с роман Кена Фоллетта. В нем был целый набор золотых и черных кредиток. – Со шпинатом и фетой?

– Просто с сыром, – сказал ребенок. – Обычным сыром.

– Мы пытаемся работать над здоровым питанием. – Она прошептала это очень театрально, как будто девочка не смотрела прямо на нас своими черными, глубокими глазками.

– По-моему, это отличный обед, – сказала я, произнеся последнее слово слегка нараспев. В следующую секунду вечно голодная Китти уже дергала меня за купальник, тоже требуя угощения.

Я усадила ее себе на колено и принюхалась.

– О боже, – сказала я, оттягивая резинку ее купальника, который она называла своим «комбинезончиком», – ладно хоть не в бассейне!

– У нее авария? – прошептала Мелани, смутившись вместо Китти. – Я могу как-то помочь?

– О нет. Мы будем через минуту. Идите пока без нас.

– Хотите я и вам закажу? Кухня тут может работать медленно.

– Ты что, не утруждайся!

– Это не проблема. Твои дети любят панини?

Я кивнула. Китти, у которой слово «сэндвич» ассоциировалось с дешевым арахисовым маслом, исподлобья посмотрела на меня, явно не понимая, зачем я на такое соглашаюсь.

– А тебе что взять?

– Я бы съела китайской лапши. Но я обычно прошу заменить свинину на яйцо и овощи. Это так мило с твоей стороны, спасибо!

Я вела Фитца за руку и прикрывала абсолютно чистую Китти своим халатом на пути к выходу, когда увидела сотрудницу отеля с длинными блондинистыми волосами, напоминавшими лапшу.

– О, кто это у нас здесь! – сказал она Китти с такой интонацией, будто у нее напрочь отсутствовало умение общаться с детьми. – Весело поплавали?

Китти посмотрела на нее пустым взглядом.

Я попыталась обойти эту женщину, но она сделала шаг в ту же сторону, чуть не столкнув меня в горшок с папоротником.

– Извините. У нас тут небольшая неприятность.

– Конечно. Мне просто нужно поставить штамп на ваших гостевых пропусках.

– Отлично. Мы буквально на минутку отойдем, чтобы со всем разобраться. – И, уже с нажимом: – Дочке нужно в туалет.

– Просто управляющий сказал…

– Извините, я могу узнать ваше имя? – Я растянула губы в улыбке, давая ей понять, что мое терпение скоро лопнет.

– Аманда.

– Аманда, я Трейси Бьюллер.

Фитц приподнял бровь, но я сурово посмотрела, предупреждая: не вмешивайся.

– Трейси, – подтвердила она, потянувшись к рации на поясе.

– Верно. Трейси Бьюллер. Мы гости Эбигейл Уиллер. Сегодня ей пришлось уйти пораньше. У ее ребенка сильно заложило уши.

Когда мы вернулись, Мелани у бассейна не было. А у Китти уже был стеклянный взгляд ребенка, которому очень хочется вздремнуть. Так что я уселась обратно на наш лежак, прижала ее к груди и стала вдыхать тяжелый аромат крема от солнца, исходящий от нее.

Фитц рухнул в бассейн прямо с металлической лестницы, расставив в стороны руки в надувных нарукавниках. Его лицо, обычно такое озабоченное, в эту секунду выражало полное самозабвение. Он нырнул, чтобы достать со дна игрушечную подводную лодку, которую уронил мальчик помладше. Когда всплыл, волосы блестели, как шерстка тюленя, а глаза покраснели от хлорки.

Я сделала глубокий вдох, наполняя диафрагму. Горный воздух был гораздо свежее, чем в Катскилле. Там все время пахло выдержанным сыром, и каждое лето на протяжении трех лет, что мы там жили, плесени становилось все больше.

На кофейном столике лежала стопка, содержавшая все, что читала Мелани: помятый экземпляр мемуаров очередной счастливой разведенки, под ним – «Селестинские пророчества»⁵ – символ стремления к высокому. Еще я обнаружила глянцевую брошюру для женщин «60 секс-советов» (Мелани, видимо, очень старалась угодить) и номер кулинарного журнала Марты Стюарт (для поддержания образа хорошей хозяйки).

На ярлычке было написано: Мелани Эшворт.

Я забрала телефон у спящей Китти и вбила имя Мелани в поисковую строку.

К счастью для меня, Мел была интернетным эксгибиционистом. Нулевой уровень приватности, так что любой человек на этой планете мог восхититься салатом эскариоль, который она ела на ужин, или почитать о том, что ее муж постоянно надевает на дочку одежду задом наперед, «ЛОЛ». Я нашла фото, где она демонстрирует браслет с бриллиантами, а муж целует ее ключицы. Подпись была еще отвратительней, чем изображение: «Подарок на Рождество от Виктора, который сумел заработать во время худшего экономического кризиса за последние семьдесят лет! #счастливчики #спасиботебе #блестяшки»

Я набрала в поисковике «Виктор Эшворт» и нашла резюме #любимогомужа. Он работал в компании «АКА Файненшл Гаранти Корпорейшн» в Нью-Джерси, которая занималась чем-то, что называлось «страхование муниципальных облигаций». До этого – в «АКА Менеджмент ЛЛСи». Еще раньше – в «АКА Кэпитал Холдингс».

Мелани вернулась, еле-еле волоча ноги в своих золотых блестящих мокасинах.

– Это было о-о-очень медленно, – сказала она так громко, чтобы работник отеля, шедший за ней с подносом, точно услышал. – О нет, вы так долго ждали, что она заснула!

Мы обе посмотрели на Китти. Она тихонько посапывала, держа во рту большой палец.

– Так мило, – проворковала Мелани. Она прижала руку к сердцу. Жест был выверенный, но не вполне искренний.

Я поставила сумку на шезлонг и стала рыться в ней в поисках кошелька.

– Сколько там вышло?

В ее глазах появилась растерянность. Я чувствовала, что она пытается все взвесить: просчитать примерную стоимость транзакции и решить, может ли этот обмен денежными средствами скомпрометировать нашу зарождающуюся дружбу.

Следующую минуту мы провели, соревнуясь в учтивости, – мы обе «настаивали» и били себя кулаками в грудь, демонстрируя серьезность намерений – но Мелани была бескомпромиссна. Она передала мне запотевший бокал с маргаритой и сказала, что я достаточно компенсировала расходы, согласившись выпить с ней средь бела дня.

Я убрала кошелек и продолжила блефовать, удваивая ставки.

– Ну, тогда ты должна позволить мне угостить Габриэллу мороженым.

Туча, закрывавшая собой солнце, притягивала все больше облаков. Небо стало похоже на бетонный пол в бассейне.

– Нравится книга? – спросила я, указывая на потрепанные «Селестинские пророчества».

Мелани смущенно поправила волосы.

– Я пока только начала. Сложно найти время на чтение, когда у тебя дети.

На этот случай у меня были слова поддержки – сказала, что сама не читала ничего длиннее «Трех поросят» уже пару лет. В это время я упорно старалась не смотреть на лежащий рядом смартфон: вот что действительно занимало все ее время.

Я решила сказать ей ни в коем случае не бросать. Может, повторить пару фразочек из рецензий, которые я прочла в интернете, когда она отходила. Вот только не была уверена, что смогу составить длинную речь из этих трюизмов нью-эйджа. «Знай свои слабые стороны», – всегда говорили в университете.

Она подняла обе руки, как будто защищаясь.

– Я знаю, что ты собираешься сказать. «Это изменит твою жизнь». Я знаю. Я ее читаю. Когда могу… Когда есть время.

– Боже. Почему ты решила, что я так скажу?

Мелани стерла невидимую капельку солнцезащитного крема со своей руки.

– Это одна из тех книг, про которые все всегда спрашивают, читала ли ты ее.

– Обычное дело, – сказала я. – Это как «Клан Пещерного Медведя»⁶. Или «Дзен и искусство ухода за мотоциклом»⁷.

Мелани на секунду замолкла, а потом посмотрела на меня: сама понимаешь.

– Так, значит, ты тоже из Вудстока? – спросила она.

– Катскилл. Ну и как он на твой вкус – этот список чтения?

Мелани заерзала в кресле. Она выглядела как человек, который скорее умрет, чем выскажет «неправильное» мнение.

– Мне просто не нравится, что эти книги стали чем-то типа…

Я почувствовала, что она колеблется.

– Секретного рукопожатия? – предположила я.

– Или теста, который обязательно надо пройти. Пока ты не делаешь постоянные отсылки к этим книгам, никто не захочет тебя по-настоящему узнать.

– Казалось бы, Вудсток! Все должны быть такими открытыми…

– Да! – воскликнула она. – Петь вместе «Кумбайя» и все такое.

– Ага-ага, «почувствуй ритм, сверни косячок».

– Ха-ха. Но нет. Тут совсем не как в Нью-Джерси. Когда мы с Виктором переехали в Саммит, весь район пришел познакомиться. Нам принесли столько комнатных растений и пирогов, что мы не знали, куда их девать. Здесь все совершенно иначе. Я даже своих соседей не знаю.

– Наверное, слишком заняты детоксом и заглядыванием друг другу в третий глаз. Вы тут давно живете?

– Мы переехали сюда насовсем, кажется… Год назад? У Виктора в компании была реструктуризация. Я и подумать не могла, что в Вудстоке все будет как в подростковой драме восьмидесятых.

– Типа фильмов Джона Хьюза?⁸

– Да! В детстве думаешь, что все ярлыки испарятся, когда станешь взрослым.

Я догадалась, что она имеет в виду, но все же спросила:

– Ярлыки?

– Ну, признаков, по которым мы категоризируем людей… «Крутой», «не крутой». – В этот момент Мелани показалась по-настоящему уязвимой. – А когда заводишь детей, это снова всплывает.

– И кого в Вудстоке можно назвать крутым?

– Ой, знаешь… Модных фотографов. Режиссеров. Нескольких жен известных музыкантов. Их дети ходят в ту же частную школу, что и Габриэлла. Но не горят желанием знакомиться ни с ней, ни со мной.

Я сочувственно посмотрела на нее, как бы говоря: всему свое время.

– У нас в Катскилле тоже встречаются провинциальные замашки. Кошмар. Я не понимаю женщин, которые сторонятся новых людей, не приемлют новые идеи.

Крупинка соли с бокала прилипла к ее блеску для губ.

– Любопытство, – произнесла она. – Вот что делает нас молодыми.

– Согласна. Когда я была маленькой девочкой, папа всегда говорил мне: «Трейси, чтобы увидеть что-то новое, не надо никуда ехать. Каждый человек – это своего рода путешествие. Относись к любому, кого ты встречаешь, как к новому приключению».

– Я тоже так считаю. Мне в «Селестинских пророчествах» понравился отрывок…

Я подняла брови.

– Единственное, что мне там понравилось. Мысль о том, что каждая встреча не случайна. Все, с кем у нас пересекаются пути, – это часть нашей судьбы. Например, сегодня! Жалко, что тебя не было здесь на прошлой неделе. Эбигейл тогда принесла гигантский надувной матрас в виде единорога. Их производит одна калифорнийская компания. Неприлично дорогие. Но ты никогда в жизни не видела ничего милее!

– Да уж, наши дети точно поладят, – сказала я и добавила, что нужно обязательно сходить вместе на детскую площадку, хотя прекрасно знала, что мы исчезнем из ее жизни, как только Фитц, мой послушный мальчик, доест купленный Мелани сэндвич.

Я внимательно посмотрела на сына – глаза полуприкрыты, тонкая нить горячей моцареллы прилипла к подбородку. Хорошо, что мне удалось накормить его чем-то приличным. Хотя бы один день не был похож на мое детство с фасолевыми сэндвичами, от которых только больше хотелось есть.