– Она самая, – согласился Андрей, дописывая бумажки. – Марусь, а ты видела того, что напал? – Я отрицательно мотнула головой и усердно старалась не уснуть, облокотившись на холодную стену. – Тогда нас развели, детка, – засмеялся брат.

– В смысле? – оживилась я.

– А ты сама глянь. Был один удар и точный, но не такой, чтобы навредить. Губа лопнула – отсюда кровь. Никаких других повреждений на теле я не нашел, руки у Киселева целые, хотя, он должен был постоять за свою посрамленную честь, а вот правая рука Смирнова чуть покраснела. Обрати внимание на костяшки, – брат веселился, смотря на мое вытянувшееся лицо.

– А зачем ты их на рентген отправил?! – спросила я.

Моему удивлению не было предела, это ж хитрющие змеи… слов нет.

– С тобой хотел переговорить. Ну что, подыграем столичному передвижному театру? – заговорщически спросил брат.

– Да! Да так, чтобы Станиславский поверил!

***

Я наблюдала за приемом очередного везунчика, которого укусила соседская собака. Мужчина, возвращаясь домой, в состоянии легкого – подчеркиваю: легкого! – алкогольного опьянения зашел не в свой двор и решил на ночь глядя погладить за ушком дремавшего Бобика. Бобик оказался Тузиком и ласку принимать не захотел. Результат был налицо, вернее, руку и ногу – несколько укусов. Точки на руке и повторяющиеся небольшие дырочки на голени говорили о размерах пасти Тузика, который сумел раззявить ее на такого крепыша.

Следы напоминали укусы вампира, что меня жутко веселило. Накинув чей-то халат на плечи, чтобы не шокировать своим внешним видом, я деловито заполняла документы: фамилия, имя, отчество, адрес, жалобы.

– Ты видел укусы? – смеясь, спросила я брата. – Как вампирьи.

– Этих бессмертных… сегодня пятый, – рассмеялся брат, производя подсчеты в голове.

– Мы уже были, – послышался знакомый бас из коридора.

Дверь открылась, и господа гастролеры зашли, протягивая Андрею снимки.

Смирнов кинул на меня заинтересованный взгляд – халатик оценил, стервец. Я же призвала все свое актерское мастерство и приготовилась к представлению.

Андрей пригласил мужчин присесть, сам занял место напротив меня за столом и с напряженным взглядом изучал снимки. Причмокивая и сокрушенно качая головой.

Драматическая пауза начала затягиваться, Киселёв не выдержал.

– Ну?! – спросил он осипшим голосом.

Андрей поднял обеспокоенный взгляд и произнес:

– У меня две новости: хорошая и плохая. С чего начинать?

– С хорошей, – произнес мужчина.

Гуляя по Смирнову взглядом, я немного задержалась на его правой кисти и заметила небольшое покраснение, как брат и говорил, а руки Киселева были чисты. Мстительно поджав губы, я с прищуром смотрела на Яра.

– Ребра целы! – сообщил Андрей.

Лёня рассмеялся, придерживая поврежденную губу.

– А с челюстью все плохо, там раздроблено на три части, сейчас проведем шинирование, поставим пару скоб. Две недели походишь с ними, а потом глянем, снимать или нет.

На лица друзей было больно смотреть, Яр побелел и уронил голову в ладони, а Леня ему что-то зашептал. Из слов были понятны только непечатные.

– Никакой твердой пищи, – продолжил брат. – Да ты ее и не протолкнешь и разжевать не сможешь. И сотрясение легкой степени. Системки, укольчики. Все будет отлично, – закончил он, лучезарно улыбаясь.

– Боже! – Я вскочила с места и бросилась к Лёне. – Не волнуйся. – Взяв его за руки, затараторила: – Андрей обязательно все исправит, он врач от бога.

А про себя добавила: «И актер».

– Костя, давай, забирай экстренного на клизмирование, звони анестезиологам и готовь к шинированию, – деловым тоном отчеканил Андрей.

Тут моей выдержке пришел конец, и я, сотрясаемая смехом, изобразила горькие рыдания, села рядом с Киселевым, закрыв ладонями лицо. Никто и не смекнул, что травматология-то при поликлинике и никаких анестезиологов и тем более операционных тут нет, из перечисленного только клизма!

Костя выглянул из смежного кабинета, хотел было что-то сказать, но, увидев мое улыбающиеся лицо, которое я старательно прятала за гримасой плача, смекнул.

– Понял, Андрей Александрович, через двадцать минут все будет готово! – И удалился со сцены.

Браво, Оскар! Браво. Я готова была захлопать в ладоши.

– Но разве… – Руки Киселева предательски затряслись. – У меня не должно быть болей? У меня же ничего не болит, правда! – поклялся он.

Смирнов сидел, не поднимая головы, и тер ладонями лицо.

– Да?! – заинтересованно спросил брат. – Очень странно, обязательно должно болеть… – Повертев в руках снимки, громко рассмеялся. – Вы не поверите, перепутал! – Ткнул пластиковыми листами в нашу сторону. – Это снимки пациента, что был до вас.

Мне казалось, я сейчас разрыдаюсь от смеха, а Лёня от облегчения. Он широко заулыбался, болячка на губе треснула, и капелька крови упала на пол. Тут появился Костя, протянул кусок бинта, щедро смоченного зеленкой, подмигнул, глядя на меня, и вернулся в смежную комнату.

Леня, не задумываясь, прижал бинт к губе.

– Ах, вот, Киселев… Да, тут все замечательно! Неделю покушаем протертую пищу, можно на блендере измельчать, – подсказал врач, само сострадание. – Никакого спорта, алкоголя и секса месяц.

– А секс-то причем? – возмутился Киселев.

М-да, что еще могло волновать из перечисленного?

– А при том. Был удар, а мозг – орган очень чувствительный и, замечу, важный. А там повышение давления, опять же физнагрузки, я бы так не рисковал.

– Понял, – уныло согласился пациент.

– Ну, все, свободны. Если что, Ярослав знает мой номер, а лучше сразу набирать ноль три. Я утром передам данные о побоях, с вами свяжутся сотрудники.

С этими словами Смирнов вышел из транса.

– Андрюх, давай без полиции, еще время на это тратить. Все же нормально.

– Ничего не могу сделать, – извиняющимся тоном произнес брат. – Регламент.

На выходе из кабинета я чмокнула брата в щеку и, подмигнув Константину, пошла вслед за мужчинами. На улице уже можно было различить очертания домов и деревьев, новый день вступал в свои права.

– Рада, что все хорошо, – обратилась я к Лёне, – А вот и такси, спокойной ночи! – Махнув на прощание рукой, села в машину.

Добравшись до дома, первым порывом было пойти в душ. Скинув с себя платье, я простояла минут пятнадцать под теплыми струями. Ноги невыносимо гудели от безудержных танцев на каблуках. Упав на кровать, я закинула ступни на подушку и тут же уснула.

***

С трудом разлепив глаза, старательно пыталась понять, сколько же я проспала. Голова гудела, как высоковольтные провода. Мысленно отругала себя за алкоголь и поплелась в кухню. Проходя мимо зеркала, ойкнула. Нельзя ложиться спать с мокрой головой. Припухшие глаза и белые губы напоминали о вчерашних приключениях. Горло саднило от сухости, и казалось, я смогу выпить ведро воды.

Утолила первую жажду, набирая прохладную воду из крана сложив ладошки лодочкой и только потом открыла холодильник в поисках спасения. Банка маринованных помидоров манила своим видом. Вдохнув пряный аромат, я пустила слюну.

Поклялась себе, что никому не расскажу, как позорно опохмелялась рассолом. Превозмогая головную боль, достала бокал, борясь с желанием пить прямо из банки. Да и если пить из банки, помидорки точно будут падать на лицо.

Квартиру оглушил требовательный звонок.

Кого там принесло с утра пораньше?

Часы показывали тринадцать двадцать – хорошо же поспала.

Я доплелась до двери и, не глядя в глазок, открыла.

На пороге возвышался господин Смирнов, он был раздражающе свеж и бодр. Вспомнив о своем внешнем виде, я смутилась, но головная боль и жажда убили на корню ростки стыда.

– Не баси, пожалуйста, – первая фраза, которую я смогла произнести.

Мозг только-только со скрипом начинал работать.

Развернувшись в сторону кухни, я пошлепала за живительным рассолом. Придется позориться при Смирнове. Хотя куда еще хуже-то?.. Всклокоченная, опухшая, с помятым лицом.

Входная дверь закрылась, и послышались шаги.

Ярослав застал меня сидящую в обнимку с двухлитровой банкой и потягивающую мутный напиток.

Зрелище Смирнова нисколько не удивило и, поставив пакет на стол, он извлек из него две бутылки минералки и «Алкозельцер». Мужчина по-хозяйски открыл шкафчик, взял стакан и, наполнив его водой, бросил в него пару таблеток.

– Пей, – сказал тоном, не принимающем возражения.

А возражать сил не было.

– Спасибо, – выдавила я из себя.

Растворяющаяся таблетка щекотала мелкими брызгами-пузырьками, и я невольно почесала нос.

Яр сел напротив меня.

– Страшное зрелище? – поинтересовалась я.

– Нет, очень красивое.

Я снисходительно улыбнулась.

– На тебе моя футболка, – заметил он удивленно.

Вот же черт, и правда!

– В ней удобно спать, – произнесла будничным тоном.

– Я так и подумал.

– Что-то случилось? Лёне плохо? – спросила я.

Жадно напившись минералки, я мечтала добраться до кроватки и поспать еще пару часов.

– Нет, он в полном порядке. Андрей действительно передал информацию о нападении?

С улицы доносились детские визги, и я поморщилась от пульсирующей боли.

– Нет, конечно, – улыбнулась я уголком губ. Растерев виски, еще раз прокляла алкоголь.

Яр посмотрел на меня взволновано.

– Ты догадалась? – спросил он.

– О том, что ты дал Лёне в челюсть? Конечно. – Было приятно ощущать превосходство. – Я только не поняла зачем.

– Если я скажу, ты решишь, что я псих.

– А если не скажешь, то я придумаю причину сама. – Я прижалась к прохладной стене спиной.

– Я не знал, как тебя забрать из клуба. Все эти взгляды и подкаты. Еще этот хорек с танцем… – Смирнов зло пыхтел, не поднимая на меня взгляд.

И это взрослый человек.

Меня разобрал смех, я не могла остановиться. Веселье пульсирующей болью отразилось в висках.

– И как Лёня согласился? Вы же взрослые, местами умные люди.

– Ну-у-у, мужская дружба.

– Дружба, – фыркнула я. – Спасибо за воду и лекарство, не хочу показаться не вежливой, но я бы хотела еще поспать.

– Да, конечно. – Яр быстро поднялся на ноги. – Не провожай.

Плотно зашторив окна, я забралась обратно в кровать. В тяжелой голове мелькали образы и сцены сегодняшнего утра и вчерашней ночи. Боль наконец отступила. Сознание медленно уплывало, и я вместе с ним – в мир абсурдных сновидений. Лёня с двумя загипсованными руками танцевал с Ингой вальс, вокруг них сновали официанты с коктейлями, Андрей пытался отбиться от собаки, которая ухватила его за штанину джинсов и противно потявкивала. Я же, полулежа на диване, расслабленно наблюдала за ними, и в этот момент опора начинала уходить из-под спины. Я мягко проваливаюсь в объятия Смирнова. Не отталкиваю и не отстраняюсь, а устраиваюсь удобнее и теснее прижимаюсь щекой к горячей груди. Это же сон. Улавливаю знакомый запах парфюма, втягиваю носом и слышу мягкий шепот над ухом.

– Я люблю тебя, Нимфа.

– И я тебя люблю, – отвечаю не задумываясь.

Стоп!

Приоткрываю один глаз. Нет, мне не показалось. Мой нос утыкается в мужскую грудь. Поднимаю взгляд вдоль шеи вверх и упираюсь в довольное лицо Смирнова.

– Я услышал все что хотел, – произнес он слишком радостно.

Эпилог

Четыре года спустя

Ярослав

***

Мой телефон разрывает звонок, я показываю жестом собеседникам, что это важно и отвечаю:

– Да, малыш, все хорошо? Почему ты звонишь, а не мама? – спрашиваю я волнуясь.

Лерка, как обычно, меня не слышала и, оставив все вопросы без ответа, начала тараторить:

– Пап Яр, мама попросила, чтобы ты, когда к нам поедешь, заехал в магазин и купил одежду для мальчика.

Я слышу, голос Маши:

– Яр, на два года. Слышишь?

– Скажи маме, что я слышал. Куплю обязательно, буду через два часа. Лер, тебе швы сняли?

– Не-е-ет, там такие ниточки, они сами исчезнут, – тоном знатока посвятила меня Лерка.

– Ну, хорошо, скоро расскажешь. Пока, ждите. – Я сбрасываю вызов. – Извините, дочь, ей недавно удалили аппендицит, – зачем-то рассказываю об этом собеседникам. И что я вообще оправдываюсь? Мне эта встреча и даром не нужна.

– Мы все понимаем, – отвечает один из моих присутствующих. – Семья – это главное.

Я киваю в знак согласия.

В течение следующих десяти минут мне тонко намекают, что стоило бы избавиться от своего коммерческого директора – Киселева Леонида. Мне деликатно объясняют, что Федоров Сергей Дмитриевич, колбасный король всея Руси, передает привет и наилучшие пожелания с надеждой, что его просьбу исполнят.

М-да, нажил же Киселев себе проблем.

– Думаю, вам пора. – Я поднимаюсь из-за стола.

– А как же наша просьба?

– Передайте Федору Сергеевичу и Каролине мой привет.

– А Киселев?

– А Киселев продолжить исполнять свои обязанности. Доброго вам дня. – Я указал на дверь и подал пример визитерам – первым покинул кабинет.

В ближайшем магазине детской одежды, схватив консультанта за локоть, потащил к вешалкам, по пути обозначая, что мне требуется. Девочка быстро накидала полную корзину и отправила к кассе.

По дороге к кассе прихватил маску Донателло. Все же я смог Лере привить любовь не только к принцессам, но и к Черепашкам-ниндзя.

Не так давно она пришла домой и заявила, что круто быть каратистом, испробовав прием, подсмотренный у Джеки Чана и тренированный на мне, а после на своем соседе по парте. Нас, конечно, вызывали в школу, где я краснел как маков цвет под пристальным взглядом директрисы, да и дома получил по полной от Нимфы.

Если вы думаете, что она меня с легкостью простила еще тогда, когда я прокрался к ней в кровать, вспомнив совет Леры, то вы глубоко ошибаетесь. Меня выгнали с ругательствами в спину, выставив на площадку, кинув вдогонку кроссовками. Но это уже было неважно, я знал самое главное: она меня любит. И не собирался отступать!

Пришлось брать настойчивостью и пошагово зарабатывать доверие обратно. Потратил на это больше, чем рассчитывал, но Новый год я уже встречал с Машей у ее родителей, хотя бы в роли друга.

Каждую возможность быть рядом с Машей использовал по полной. В пятницу сразу после работы мчался к ней. Пару раз провел выходные под Машиным подъездом, ожидая, когда она спустится и мы сможем поговорить спокойно.

Павлуше же пришлось доступно объяснить, что, если он хочет сохранить место, пусть даже не думает приближаться к Маше ближе, чем того требуют рабочие моменты. Человек-хорек оказался исключительно смышленым и перекинул внимание на Наталью, которая благосклонно принимала все его ухаживания. Скорее всего, сказались мои букеты, которые Нимфа ей усердно передаривала.

При встрече с родными Маши хотел сказать спасибо Максу, но он на меня так посмотрел, мол, не знаю ничего, это был не я. Это, наверное, единственный человек из семьи Некрасовых, кто до сих пор смотрит на меня с подозрением.

Я залетаю на третий этаж в отделение хирургии, Леркина палата первая справа, распахиваю дверь.

– Привет, девчонки… – Застываю на пороге, глядя, как Нимфа бережно держит на руках малыша. – А это кто? – интересуюсь.

– Это Сеня, – громко заявляет Лера. – У него нет мамы и папы, он тут лежит один.

– Тихо, – шикнула Маша, – Яр, не сердись, но он правда один. Приходящая нянечка заболела. А малыш плакал в соседней палате, его недавно прооперировали. А ему всего полтора года. Мелочь, конечно, всего лишь грыжа, – затараторила Нимфа. – Мне его так жалко стало, ты посмотри, во что он одет. – Коснулась растянутой распашонки. – А его нельзя оставлять одного, у него же швы. За Сеней присматривали другие мамы из палаты, но…

– Я все купил, – я постарался успокоить разволновавшуюся жену, – и с чего я должен сердиться? М-м-м? Ну, привет, Сеня, – протянул руку к мальчишке. Но тот испугался и прижался лицом к Машиной груди.

– А давайте оставим его себе?! – выдала громко Лера.

– Лера, разве можно так говорить, он не котенок! – Маша посмотрела на дочь с неодобрением. – Мы ему будем помогать, пока он не выздоровеет.

– А потом его заберут в детский дом? – с горечью в голосе спросила Лера.

Мы с Нимфой от неожиданности чуть шеи не свернули, чтобы посмотреть на девочку с печальными глазами. Откуда она вообще могла все это знать?!

– Скорее всего, а может, его уже ждет другая мама. Когда он выздоровеет, она заберет его домой, – я не смог ничего другого придумать, чем эту неловкую легенду.

– А почему она сейчас к нему не приходит? Он же болеет.

Я мысленно застонал и обратился к Маше взглядом, в котором читалось: «Помогай».

– Лер, мы не знаем, – выдохнула Нимфа.

Лерка надулась, осторожно села на кровать и пробубнила:

– Ясно, мне его жалко. Разве не у всех должна быть мама?

– У всех, – выдавил я из себя.

Спустя три дня Леру выписали, а Маша дважды в день моталась в больницу навещать мальчишку. Проводила с ним по несколько часов и, приезжая домой, рассказывала, какой он смышленый и уже улыбается ей, ждет и встречает ее каждый раз в коридоре.

А сегодня я застал ее дома. Нимфа крутила в руках кружку с остывшим чаем и аккуратно ладошкой смахивала слезы, которые падали на отполированный стол.

– Что случилось? Я только что видел Лерку в гостиной, она веселым козликом скакала по дивану. С родными что-то? – Я присел рядом.

– Его больше нет, – всхлипнула Маша.

Сердце пропустило удар.

– Кого нет? – спросил я, опасаясь ответа.

– Сени. Его выписали, я сегодня пришла, а его нет, – всхлипнула Нимфа.

Я с облегчением выдохнул. Как гора с плеч.

– И что? – Я забрал бокал из рук Маши и перетянул ее к себе на колени. Она прижалась к моей груди и негромко всхлипнула. – Поедем, навестим, что нам стоит?

Нимфа разрыдалась еще сильнее.

На рубашку одна за другой капали слезы.

– Нельзя так. Он же будет надеяться. А у меня разрываться сердце, каждый раз, оставляя малыша там.

Дальше Маша не смогла выговорить ни слова.

– А мы можем его забрать и побережем твое сердце, – добавил я, улыбнувшись.

Нимфа моментально выпрямилась, стерла слезы и, не моргая, смотрела на меня взглядом полным надежды.

– Ты не шутишь? Ты серьезно? – Я кивнул. – И не против?

– А почему я должен быть против? У нас будет полный комплект – сын и дочь.

– Спасибо, Яр. Спасибо. – Нимфа растирала слезы по щекам. – Я боялась тебе даже намекнуть на это.

– Тебе спасибо, что смогла мне довериться, – прошептал я и прижал ее к себе крепче.