Kitabı oxu: «Думочка. Немного страсти в заснувшем сознании»
Думочка. Немного страсти в заснувшем сознании
Задолго до нашей встречи у нас бывали одинаковые сны.
Владимир Набоков, «Лолита»
* * *
– Что-то давно не слышно ребят, – Рита открыла глаза и лениво потянулась в гамаке, в котором удобно покачивалась последние два часа. Ничто в диспозиции вечернего сада не поменялось. Если не считать косых лучей солнца, пробивающихся сквозь решетку перголы. Они стали почти параллельными земле и уже не могли заставить воздух дребезжать под своим напором.
Рита любила это время в любом сезоне. Но летом особенно – когда после жаркого дня минуты растягивались в часы томного ожидания прохлады.
– Ты опять заснула на закате, это нехорошо, – крепкий молодой человек поднялся с кресла качалки. Поправив сползшее с гамака покрывало, аккуратно сел рядом с Ритой, обнял, потерся носом о ее щеку.
– Почему нехорошо? Мне именно на закате спиться сладко. И я люблю проснуться в предвкушении вечернего кофе.
– Кофе ты пропустила, – подал голос высокий брюнет, сидевший немного поодаль от стола, за которым тихо переговаривались две женщины. Одна была постарше, в платье стиля бохо, сливавшемся с красноватым фоном разросшегося по беседке винограда. Вторая – большеротая и с раскосыми, как у газели, глазами, увешанная бусами и браслетами – выглядела почти прозрачной в своем ярком наряде.
– Женька прав, – поддержала она брата слегка насмешливым тоном, оставшимся от веселой болтовни с напарницей. – По аюрведе, спать на закате – к бедности.
– Так Женечка же не спит на закате, – парировала Рита и, чтобы закрепить свою позицию, притянула к себе мужа и крепко его поцеловала. А чтобы не выслушивать дальнейших советов от золовки, поспешила упредить. – И не усугубляйте, пожалуйста, рассказами о древних египтянах, китайской мудрости и медицинских исследованиях. Не верю. К тому же в городе я не сплю в это время. Но здесь… так все располагает.
Она вновь потянулась и обвела взглядом сад и дом, видневшийся за кустами сирени. С ее места в обзор попадала лишь широкая двускатная крыша, выложенная красной черепицей, да кусочек веранды, оформленной камнем. Рите всегда хотелось посидеть именно там: в уютных плетеных креслах, с видом на озеро. Но хозяева шале туда пускали неохотно. В семье считалось, что это какое-то личное их пространство, куда, как в спальню, заглядывать не стоит.
И все мирились с этим, тем более что места для отдыха кругом было достаточно. Особенно в саду, который с годами становился все более скандинавским.
Рите тут нравилось. И хотя она точно знала, что дважды в неделю ландшафт обихаживает садовник, ей хотелось верить, что природа сама поддерживает это скупое на краски великолепие.
Взять, к примеру, заросли мистического папоротника. Здесь он на каждом шагу – под деревьями и в цветниках, возле сказочных валунов и у ограды. И везде он разный. По цвету вайи, ее размерам, сочетанию видов.
Порой Рита уходила вглубь участка, туда, где возле огромного валуна разрослась дербянка. Там между высоких сосен на полянке стояли диковинные скульптуры – проволочные феи, танцующие на ветру.
Каждая, казалось, жила своей жизнью. Одна подхватывала поток крыльями, причудливо изгибая упругое тело, другая стремилась улететь с помощью одуванчика, третья кокетливо исполняла замысловатое па. И все же они были единым целым – от их компании веяло искренним весельем и верой в лучший момент. Рита каждый раз ловила себя на мысли, что хочет присоединиться к ним. Поднять руки, поймать дуновение радости и подняться над повседневностью.
Это было странное чувство. Знакомое с детства, но такое эфемерное и так редко теперь ее посещающее. Оно было сродни той волне счастья, которое накатывало на нее в момент возвращения домой из пионерского лагеря. Когда вдруг на шумном суетном вокзале оживал громкоговоритель: «Скорый поезд Москва – Архангельск прибывает к первой платформе».
И вот это произнесенное монотонным голосом диктора название города вдруг впрыскивало адреналин в кровь, мурашки начинали ползти по спине, будоражили душу ожиданием встречи с чем-то родным и близким.
Рита знала, что фигурки были сделаны практически в момент строительства усадьбы, когда, по версии мужа, его дед подглядел идею у английского скульптора. В подвальном этаже дома бережно сохранялась оборудованная под это экзотическое хобби мастерская, но сегодня там никто фигурок уже не ваял. Дед то ли с годами потерял к творчеству интерес, то ли просто сил на кручение проволоки стало не хватать. А потомство предпочитало увлечения попроще.
– Кстати, никто так и не ответил, где дети? – Рита протянула руку, и Женя помог ей встать с гамака.
– Может, фильм какой смотрят в доме, – предположила Катя. – Надо сходить посмотреть. Заодно проверить, что там с ужином.
– Кузьминична говорила, что сегодня будут пирожки, – тряхнула браслетами Даша. – Она их сейчас, должно быть, и варганит. Не надо ей мешать.
– Если пирожки, то Давид точно на кухне. А с ним и Лёва, скорее всего.
– Выходит, подсадить на мучное иногда полезно, – Рита подошла к столу, налила в стакан воды из большого кувшина и залпом выпила, – а наши к пирогам равнодушны.
– Мы детей не к мучному приучали, а помогать в готовке, – Екатерина поджала губы, но вступать в перепалку не стала.
Риту в семье постоянно жалели – ведь ей досталась нелегкая ноша воспитания двойняшек. Они были шустрыми и с характером, к тому же часто болели. В детский сад практически не ходили, так что Рите самой пришлось заниматься их развитием. Она таскала детей на всевозможные занятия: то на спортивные танцы, то в бассейн, то к логопеду.
И так самозабвенно вкладывалась в это дело, что через пять лет стала похожа на былинку. От прежней пышногрудой красавицы остались только роскошные волосы и большие карие глаза, которые на аскетичном лице теперь выглядели еще более глубокими и грустными.
– Жень, давай я осмотрю сад, а ты – дом. Что-то мне тревожно.
– Ну, куда им деться? Ворота закрыты, калитку без кода не открыть. Сейчас найдем.
– Да тут такой забор, что детям коды на калитках не нужны. Они между прутьями пролезут, – разгоняла волнение Рита. – Давай, иди уже. И телефон не забудь. Я позвоню минут через пять, если не найду.
Она быстрым шагом отправилась по тропинке, ведущей к воротам. В другой ситуации Рита наверняка получала бы удовольствие от пейзажа вокруг и представляла бы себя легендарной Элли, легко бегущей по дорожке из желтого кирпича. Но сейчас садовые прелести поблекли на фоне нарастающей паники. Она уже рисовала себе безумные картинки с утопленниками и прикидывала, как быстро до дачного участка доедет скорая.
Не забывая обшаривать взглядом посадки, Рита быстро достигла калитки, ведущей на озеро. Остановилась в нерешительности – то ли пойти осмотреть пляж, расположенный в ста метрах за сосновым леском, то ли продолжить обход участка.
Она знала, что дети уже в том возрасте, что понимают – нарушать запреты себе дороже. Это касалось, прежде всего, выходов за пределы усадьбы. И уж тем более самостоятельных походов к водоемам. Да и не были они любителями купаться в ледяной воде здешнего озера, образованного подземными источниками.
С другой стороны, неосмотренная часть участка была достаточно открытой, там негде было спрятаться, разве что за огромными валунами возле дома.
Победил страх – Рита открыла калитку и побежала в направлении песчаного пляжа. Он оказался пуст, и свежих следов к воде не было. Отсюда открывался замечательный вид на озеро и еще на одну проволочную скульптуру – три огромных одуванчика придавали картинке сказочный образ. Однако Рите было не до красот.
– Жень, – тихо и как-то жалобно выдохнула она в трубку. – Их нигде нет. Они в доме? Ты нашел их?
– Успокойся. Пока не нашел. Но дед сказал, что часа три назад дети пили с ним чай на веранде. На их с Олесей веранде. А потом ушли в дом и в сад не выходили. Может, прячутся где-то. Им ведь нравятся всякие шалаши и гроты. Не волнуйся, найдутся. Есть захотят и объявятся.
– Какой ты спокойный. Я бы поискала в мастерской или гараже. Давай, пока я возвращаюсь, спустись туда. Я тоже сейчас приду.
* * *
– Фею с одуванчиком видите? – Алёна повернулась в сторону шале, указывая на флюгер. Судя по всему, был вечер, и фигурка на крыше в свете заходящего солнца казалась сказочной. Но девочку удивило другое. Свой голос. Мягкий и низкий, совсем не похожий на тот, что обычно выдавали ее связки. – А на участке и на дорожке к воде – это уже Игорь. Его неуемная фантазия.
«Конечно, – застучало в висках, – в моем возрасте всякое может случиться, но скорее ты сорвешься на высокий фальцет, чем получишь такой приятный оттенок».
– Мне показалось, – голос по-прежнему радовал, – что вы в окружении проволочных фей будете смотреться очень гармонично. Не смущайтесь. Представьте, что у вас выходной…
Собеседница Алёны прохаживалась по поляне между проволочных фигурок, валунов и хаотично разбросанных по газону зарослей папоротника.
Удивительно, но женщину эту Алёна не знала. Почему же она так фамильярно к ней обратилась сейчас?
– Танцевать не буду. А вот потрогать потрогаю. Расскажите о них, – напарница была высокой, с аккуратно собранными в пучок волосами, в узкой старомодной юбке темно-синего цвета и пиджаке. Алёне она напоминала бортпроводницу. Но среди друзей семьи ни одной стюардессы не было.
Так кто это? И зачем именно Алёна бродит с незнакомкой среди фей и одуванчиков, которые когда-то ловко мастерил дед, а рядом никого из членов семьи нет? Еще смущало и то, что смотрит она на визави практически глаза в глаза.
Но Алёна же точно знала свой рост. И он не превышал ста пятидесяти сантиметров. Они только что с братом вставали у притолоки в гараже. И она смеялась над Мишкой, что он начал от нее отставать.
«Теперь понятно, кто тут старший, – толкала она свою двойняшку, – не будешь теперь говорить, что не считается, когда младше на двадцать минут».
– Вы, наверное, уже знаете – я преподаю литературу, – вдруг изрекла Алёна, хотя думала сейчас совсем о другом.
«Что-то не так. Я изучаю литературу, а не преподаю. И потом: слова какие-то не мои. Непривычно расставлены. Но говорю же. Как героиня в кино». И она улыбнулась. Скорее даже не умению непринужденно жонглировать фразами, а тому, что почувствовала вдруг некую легкость в теле и возможность двигаться изящно.
– Я много ездила по стране, часто бывала в Европе. Не праздно, а всегда с целью побродить по местам, которые принимали литературных героев. Ой, простите, я постараюсь много не болтать.
«Это опять я изрекла? Про поездки, конечно, все правильно. Но про места литературных героев – подозрительное утверждение». Однако собеседница закивала головой.
– Сейчас это кстати. Время есть, пока психолог общается с Игорем Михайловичем. Да и мне интересно.
«С Игорем Михайловичем? Имя, конечно, известно. Это дед. А почему он должен с психологом говорить? У него что, поведение не ахти, и его, как Мишку, надо корректировать? Но кто ж его заставит? Он же самый главный здесь. Всё на нем держится, все в рот заглядывают. Даже бабуля и та старается все время ему угодить. То подушку под спину подложит, то чашку подаст».
– Действительно? Просто хотелось подвести к информации, откуда появилась эта идея с проволочными скульптурами. Если честно, лет пять назад я о них тоже не подозревала. А тут подвернулась возможность на три дня попасть на конференцию в Кембридж. Мы летали туда вместе с Игорем, теперь уже нет смысла скрывать это.
«Зачем я вру? Мы с дедом только в Прагу летали. Но эта мадам, кажется, поверила про конференцию».
– Игорь Михайлович и литература? У него и такая грань таланта имеется? – без сарказма, но усмехнувшись, спросила женщина в синем.
– Нет, нет. Он выступил в качестве спонсора нашей делегации… И как не посетить было несколько замков, тех, где проходили события популярных английских романов?
«Господи, я что, учителка, что ли? Почему я так говорю? Язык вывернуть можно. Я кого играю? В кого нарядилась?»
И Алёна опустила взгляд на свои ноги. То, что она увидела, поразило даже больше, чем разговор с гостьей. Из-под длинной юбки некрашеного трикотажа выглядывали кожаные босоножки на платформе. Они были открытыми, в прорезях виднелись ухоженные ноготки розового цвета.
«Кто мне покрасил на ногах ногти? И почему я об этом не знала?»
Девочка перевела взгляд повыше. Вот тут вид порадовал. Под блузкой бледно-пудрового цвета, завязанной по подолу узлом, угадывалась высокая грудь. Алёна даже потрогала ее.
«Вроде настоящая. Что со мной произошло?»
Но рассуждать было некогда. Женщина предложила прогуляться к озеру, и Алёне пришлось, продолжая болтать и постоянно оглядываясь на спутницу, быстро пойти по узкой кирпичной дорожке.
– Игорь не может действовать без плана, – сказалось внятно, словно опытным лектором. – Мы составили наш must see. Из Кембриджа поехали сначала на север к легендарному замку в Дербишире. Вспоминайте роман «Гордость и предубеждение». Поместье мистера Дарси. Это Пемберли… Эх, какой барокко!
Алёна даже остановилась после выдачи без запинки сложных слов и названий. Она их не знала прежде, но вдруг по мановению невидимой волшебной палочки произнесла. В страхе, что несет абракадабру, решила не продолжать про британский замок и переключилась на поделки Игоря, которые попались на пути.
– Вот, смотрите. На дереве и за ним, на поляне.
Действительно, на ветке одной из сосен висели качели, на которых раскачивалась проволочная фигурка с развивающимися волосами. Рядом танцевала свой бесконечный танец с одуванчиком вторая фея. Еще одна взобралась на высокий пень, пытаясь использовать его как взлетную площадку для большого пушистого цветка.
Конечно, все в семье были наслышаны о том, как дед стал последователем известного в Англии скульптора. И Алёне не составило бы труда пересказать эту удивительную историю их знакомства. Но то, какими словами и в каких подробностях она начала повествование, удивило снова.
Она, не задумываясь и не вспоминая никаких сюжетов из книг и фильмов, сначала подробно объяснила, почему Игорь не справился с круговым движением в тамошнем правостороннем и как это обстоятельство сбило намеченный маршрут. Затем поведала, что взятая напрокат тойота привела их с дедом в некий Окамур, где они решили перекусить. Тут она начала рассказывать о местном ресторанчике и других достопримечательностях, вставляя английские названия блюд и обстановки.
Алёне казалось, что она спит наяву. Ведь ее английский на самом деле был так себе, несмотря на спецшколу, а уж о тех деталях, которые упоминала, она и вовсе до последней секунды не подозревала. Но она говорила. Легко и непринужденно, как будто только что вернулась из путешествия в Туманный Альбион.
Она входила в раж, хотя и испытывала некий трепет от соприкосновения с непознанным. Боялась не просто потерять мысль, а как-то невзначай прыснуть, рассмеяться. Над собой, над ситуацией и над тем, как внимательно ее слушает эта старомодно одетая женщина. Правда, казалось, что та принимает это за своеобразный стиль ее общения – немного ироничный, с нотками насмехательства над собой.
– И там мы сначала узнали о садах Тренхем, а потом и о самом Мастере. Вернувшись домой, я попыталась изобразить на нашем участке подобие увиденных садов. А Игорь заказал фигурку на флюгер. И еще втайне решил сам попробовать плетение из проволоки. Я в восторге.
Вдруг Алёну осенило.
«Да это же бабуля всегда дедом восторгается. Это она садом занимается. И это ее идея валуны и фигурки среди папоротников прятать. Кроме одной, самой большой на берегу. Чтобы с веранды ее видеть. Еще несколько шагов, и эта громада появится из-за поворота».
Действительно, лес уступил место маленькому пляжу. И на фоне бирюзовой воды выросла еще одна металлическая поделка. Три высоких одуванчика. Два рядышком головка к головке, один чуть поодаль.
– Опять одуванчики. Почему?
И тут Алёна развила мысль, которая ей самой показалась очень странной. Никогда этой версии она ранее не слышала.
– Одуванчик – это в семье Игоря имя нарицательное. Его имя. Считается, что он, как лысый одуванчик, стоит в стороне от проблем семьи, чурается собственного счастья.
Пришло время удивляться и собеседнице.
– Как же так? Выходит, это его прозвище нашло поддержку и в ваших отношениях?
– Как раз все наоборот. У жены Игорь, как одуванчик, лыс и одинок. А здесь, как вы видите, все одуванчики с шевелюрой. И в обществе фей. То есть, создавая эти композиции, Игорь как бы утверждает, что мы нужны друг другу, несмотря на разный статус – фея ведь с крыльями и может летать без одуванчика. И он может без феи. Но они вместе, потому что им так лучше, потому что у них обмен энергией обоюдный… и конструкция семьи тут ни при чем.
Алёна напряглась. Она все запомнила из только что произнесенного спича? Так много непоняток в этом пояснении. То, что она говорит в стиле Олеси и как бы в ее образе, уже не смущало. Новая информация вытеснила эту тревогу и посеяла другую, более неприятную.
Итак. Если сейчас диалог Алёна ведет за Олесю, то почему та сообщила про какую-то другую семью Игоря? Семья у них большая, но одна. И Алёна это с детства знает точно. Как знает каждый уголок этого дома и сада. А может, не знает? Что за чудеса? У кого-то надо спросить. Но точно не у этой строгой женщины, которая, видимо, тоже старается что-то выведать, узнать о деде. Что-то, что он скрывает ото всех.
* * *
– Да выпусти ты из рук этого зайца. И просыпайся. Есть охота.
Алёна с опаской приоткрыла глаза. Над головой в солнечной пурге маячили деревянные перекрытия. Сознание бешено заработало, пытаясь совместить только что виденные картинки светлого пляжа и закатную полутень чердака.
Обстановка была знакомой. Здесь, в доме прадеда, располагался архив и обсерватория. Во всяком случае, так все называли небольшое под крышей помещение, где стоял телескоп, а книжные стеллажи были уставлены толстыми папками-регистраторами. Они были преимущественно синего цвета, но попадались и яркие экземпляры с фотообложками. Алёна знала, что в таких хранятся фотографии, тогда как другие напичканы старыми документами.
Совсем архивные бумаги и книги были тщательно упакованы в пластиковые пакеты и сложены в ящики на нижних полках. Они были деревянными – открытыми или напоминали маленькие сундучки. С заклепками и железными уголками, с полустертыми надписями или купажом. На некоторых висели замки, которые манили тайной и побуждали непременно их открыть.
Конечно, детей интересовало не само содержимое ларей, а, скорее, возможность нарушать запреты. Это стало своеобразной забавой. Когда они попадали на чердак, то не столько играли в какое-нибудь лото или «бродилки», сколько подбирали отмычки к чемоданам и сундукам. Видимо, взрослые это знали, и от детей ключи никто не прятал – они связками висели тут же на прибитых к стеллажам крючках.
Часа два назад Алёна выбрала большой сундук, который выглядел очень нарядным. Объемная резьба с драконами украшала боковые стойки и переднюю стенку, необычная латунная петля с гравировкой скрывала два замочных глазка.
– Будем этот открывать, китайский, – она напряглась, чтобы выдвинуть ларь из-под нижней полки стеллажа. Но тот, несмотря на внешнюю массивность, легко поддался.
– Может, пустой?
– Не. У бабули все коробки заполнены. Если б был не при делах, она его в сад бы вынесла. Как декорацию. А раз не вынесла, значит, он тут нужен.
Миша потрогал резьбу на крышке.
– Старинный. Может, вовсе и не ее. Помнишь, дед рассказывал, что на месте этого дома был другой, развалюха? И когда его разбирали, нашли много древних вещей. Санки какие-то, в музей которые потом сдали, лестницы, перила.
– Про сундук не помню. Да и как там мог оказаться китайский? Это скорее бабусина штука. Кажется, кто-то из ее предков на Дальнем Востоке жил.
– Чего гадать? Давай откроем и посмотрим, что там внутри. У деда должно быть все в соответствии. Если китайский, то и внутри что-нибудь с Китаем связано. Он порядок любит.
Миша снял со стеллажа несколько связок с ключами.
– Мы тут три дня возиться будем.
Ребята уселись с двух сторон рундука, и соревнование на ловкость началось. Выделить и вставить ключ в скважину было не так сложно, как удерживать всю связку. При этом надо было не ошибаться и не повторять операцию с одним и тем же ключом.
– Слушай, – в какой-то момент произнес Миша, – а может, надо не просто подбирать, а так, чтобы два одновременно подошли?
– Так пока ни один не влез. Но если у кого-то подойдет, надо друг друга подождать. Или давай ты подбирай, а я поищу методом научного тыка.
– Какого метода?
– Научного тыка. В смысле наугад. Я так рассуждаю: раз сундук старый, то ключи должны быть старыми. И попроще. Не такие, как сейчас. Мне кажется, на твоей связке нет чего-то этакого, архивного. А вот на моей, смотри, практически все старомодные.
– И чего ж тебе это раньше в голову не пришло? Потратили полчаса зря. Давай твою связку.
– Я сама хочу попробовать. Подберу, тогда и ты сможешь.
– Что, думаешь, разные ключи потребуются?
– А кто ж их, этих китайцев, знает?
Но ключ для сундука оказался один. Правда, замки открывались им в разные стороны. Об этом тоже Алёна догадалась. Поэтому честь открыть крышку она отдала брату – а то обидится, как это у него принято по всякому пустяку.
Сундук был полон. Но не документами. В левой основной его части аккуратно были сложены мягкие вещи. Правую прикрывала полочка, на которой лежала потертая книга в кожаном коричневом переплете. Никаких названий, только тисненый золотом рисунок в виде четверти круга на обложках.
Алёна открыла книгу. Картинки и иероглифы. Первые на толстых вощеных страницах, вторые – на тонкой слегка пожелтевшей бумаге.
– Я же говорила, Китай, – Алёна опустила книгу на колени, стала листать. Миша, уязвленный прозорливостью сестры, не присоединился, а решил первым разобрать схрон. Авось тоже какое-нибудь открытие сделает.
Он стал выкладывать на пол вещи, упакованные в бумажные пакеты. Заглядывал внутрь, фиксировал предмет и откладывал за ненадобностью. Ничего интересного вроде не было.
Вот старый пуховый платок, в другом кульке – соломенная шляпа, в третьем – бутылка с грушей, затем еще какие-то мелкие носильные вещи: перчатки, шапки, ленты.
Миша открыл отделение поменьше. Ага, это уже кое-что – мягкие игрушки.
– Смотри, какие старые. Интересно, чьи?
Алёна подняла голову от иероглифов.
– Я ни медведя, ни зайца таких никогда не видела.
– Вот дурочка, как ты могла их видеть, они тебя на сто лет старше? Я же и спрашиваю, чьи они могут быть. Бабулины, деда или еще древнее?
– Так и на фотографиях не видела, – Алёна протянула руку, чтобы потрогать находки. Медведь не был пушистым, но ткань показалась приятной на ощупь. Заяц выглядел, как после линьки – его шерстка местами топорщилась, выдавая некогда дорогой материал. Обе игрушки источали печаль. То ли из-за маленьких глазок-пуговок, то ли потому, что нарисованный рот у них поистерся.
Но пахли они хорошо. Не плесенью, не лежалостью, а очень знакомым гелем для стирки. Миша тоже почувствовал этот запах, в который любил окунаться каждый вечер у себя в спальне, прыгая под одеяло.
– Их точно недавно стирали. Как думаешь, кто и зачем?
– Ну кто, кроме бабули, может в этом доме стирать? И зачем, тоже понятно – она не любит, когда старостью пахнет. Ну, так говорит всегда.
– Да кому нужны эти страшненькие игрушки, чтобы их еще и стирать?
– Мне, например, – и Алёна взяла в руки зайца. – Смотри, какой славный. Просто просится на ручки.
Она прижала бедолагу к груди.
– Заберу я его. А ты мишку возьми. Мишка с мишкой. Здорово ведь.
– Да ну тебя. Не нужен мне медведь. Там еще много чего есть. – Мальчик вновь засунул руку в сундук и вытащил мягкий шелковистый предмет размером с небольшую книжку.
– Подушка, что ли?
– Ой, какая красивенькая. Маленькая. Дай, дай, дай.
– Да возьми, ради бога.
Алёна отложила зайца на стоявшую рядом козетку. Двумя руками, как будто что-то хрупкое, взяла поданный братом предмет.
Ручная вышивка шелком по льну выглядела очень привлекательной, но была необычной. Не драконы, не райские птички или золотые рыбки, которые были знакомы по гравюрам, висевшим в одной из комнат. На устланном экзотическими цветами поле прятались петухи.
– А почему такая красота не в доме, а здесь, в архиве? Странно.
– Тоже хочешь забрать?
– Хочу. Не знаю, можно ли.
Тем временем Миша вытаскивал и вытаскивал из сундука антиквариат. Горжетка, театральный бинокль, серебряная сумочка.
– Ой, – опять вскрикнула Алёна, увидев последнюю находку, – я знаю, как она называется. Помпадурка. Мне бабуля рассказывала. Это же семейная реликвия. Не понимаю только, как можно было с такой по улице ходить.
Она положила подушку рядом с зайцем и схватила чешуйчатый ридикюль. Пощелкала замком.
– Да здесь деньги. Смотри, какие огромные.
Мишу банкноты заинтересовали. Бонистом он быть не собирался, но любил рассматривать вместе с отцом его коллекцию. Когда они надевали белые перчатки и открывали толстые альбомы. Особо увлекательными казались рассказы о нотгельдах – их было великое разнообразие, так как в Германии одно время каждый город печатал собственные деньги.
«По ним можно историю изучать», – приговаривал обычно Евгений, приучавший сына к усидчивости и убежденный, что страсть к собирательству – это в семье генетическое.
– Смотри-ка, куча царских банкнот, никакой не Китай, наши, с двуглавым орлом. И почему-то среди них одна купюра в два доллара. Я такие видел у папы, они точно редкие, эти два доллара. Но они не старинные. Вроде до сих пор в обороте. Тогда почему тут?
– Покажи. Э, да это бабулины, она рассказывала, что поверье такое было – подарить двухдолларовую бумажку на счастье, на удачу. И носить в кошельке.
– Так чего не носит? Почему спрятала на чердаке?
– Откуда я знаю? Может, ей кто-то такой подарил, с кем она поссорилась?
– Ерунда. Придумываешь.
– А вот и не придумываю. Я видела у нее в старых альбомах фотки, где были лица каких-то людей вырезаны. Ну натурально. Сидят пять-шесть человек на фотографии, а у одного вместо лица белый квадрат. И бабуля смеялась еще тогда. У ее отца было такое – с фоток негодяев вырезать.
Алёна вновь вернулась к облюбованным вещам. Уселась на потертый диванчик, пристроила к животу зайца и стала рассматривать подушку.
Та была такой маленькой, что даже в детской кроватке потерялась бы. Но она точно была для взрослых – уж слишком нарядной выглядела вышивка. При этом чехол на подушке был один, то есть наперник. Наволочки не было. Это совсем не укладывалось в представления гигиены, поэтому Алёна подушку понюхала.
Очень даже ничего, запах скошенного сена, лаванды. Хотелось вдыхать его бесконечно.
– Миш, ты долго еще будешь деньги разглядывать?
– Так тут их просто уйма. Интересно же.
– Ну ты смотри, а я полежу. Что-то спать захотелось.
– Полежи, полежи. Я еще посмотрю, а потом разбужу тебя, если что… Да выпусти ты из рук этого зайца. И просыпайся. Есть охота.
– Миш, а как я выгляжу?
– Трепаной.
– Но не старой?
– Точно моложе всех этих вещей вокруг.
– Я серьезно.
– И я серьезно. Ты спала минут сорок. Значит, постарела с момента прихода в архив, ну на два часа, не больше.
– Знаешь, мне страшно. Я только что видела сон, где я очень, очень взрослая. Даже старше мамы, наверное.
– Так во сне и не то привидится. Я, например, все время падаю в колодец. А просыпаюсь, ни одной царапины.
– Нет, честно. С моим сном было что-то не так. Он был просто реальным. А я говорила и ходила, как взрослая. И сад был такой, но не такой. Беседка была лысая, без винограда. И тропинка на пляж такая чистенькая, без травы.
– А кто тебе разрешил к озеру идти?
– Так в том и дело, что я бы ни за что не пошла – мама потом очень ругалась бы. И наказала бы точно. Особенно за то, что я с какой-то женщиной туда ходила.
– Слушай, давай уже спускаться. Пора ужинать.
– Нет, подожди. Еще вопросик. Я долго спала?
– Я же сказал уже. Полчаса прошло, минут сорок.
– То есть я легла и сразу отрубилась?
– Ну, может, минут через десять, я не засекал. Чего-то бормотала, бормотала и потом засопела. Как паровоз, между прочим. Говорит же папа, на закате спать вредно.
– Это он маме говорит.
* * *
На кухне пахло пирогами. Они громоздились на нескольких блюдах, занимавших всю поверхность барной стойки. Кузьминична накрывала стол, который уютно разместился в небольшом помещении, совмещенном с кухней. В доме, судя по всему, никого кроме нее не было.
Алёна с зайцем и подушкой в руках на цыпочках пыталась проскользнуть в свою комнату на первом этаже. Но нянька ее заметила.
– Господи, боже мой, вот она, целая и невредимая. А родители уже с ног сбились. Ты где, милая, была?
– Нянечка, не шуми. Я заснула в архиве. Случайно. Позвони маме, скажи, что все окей.
– Они с отцом в гараж пошли. Беги туда.
– Нянечка, миленькая, ты же знаешь, мама такая нервная, она плакать будет.
– Хорошо, я сама схожу. А ты садись вон там на диван и жди. Брат где?
– Я тут, – выглянул из-под лестницы Миша. – А можно пирожок? Малюсенький, аппетит не испорчу. Я очень люблю ваши пирожки.
– Не подлизывайся. Пирога не дам, через десять минут за стол все сядем, – и Кузьминична вперевалочку пошла к двери, ведущей в подвал.
– Миш, давай к деду с бабулей. Если с ними к столу выйдем, мама точно кричать не будет.
– Давай. Думаешь, они до сих пор на веранде?
– А где им еще быть? Сидят, за ручки держатся, на озеро смотрят.
– И шепчутся постоянно. И смеются потом. Я люблю, когда люди веселые.
Дети тихонько двинулись к боковому выходу на просторную веранду, обращенную в сторону воды.
– Не крадитесь. Мы вас видим, – дед поманил к себе ребят, выглянувших из дверей дома.
– Выспались? – Олеся встала с ротангового диванчика и, обняв брата с сестрой за плечи, усадила их на такой же напротив Игоря.
– Бабуля, а откуда ты знаешь, что я спала?
– Она у нас ведьмочка. Всё чувствует, – дед произнес это серьезно, но дети знали – когда он говорит об Олесе, то всегда немного шутит. Иногда даже подмигивает, подхихикивает. Но она почему-то никогда на него не обижается. Хотя бывало, как подросток, смахнет пальцем его по носу. Квиты.
– Так ты, дорогая, с заспанными глазками, а в руках у тебя думочка.
– Что в руках?
– Думочка.
– Зайчика так зовут?
– Нет, подушку.
– Почему?
– Это длинная история, – вклинился Игорь. – Но раз уж вы думочку нашли, придется про нее рассказывать. После ужина. Кузьминична, должно быть, минут через пять позовет к столу.
– Не позовет через пять. Она в гараж пошла. Это надолго. Бабуля, расскажи.
