Kitabı oxu: «Дом призрения для бедных сирот-2»

Глава 1

В конце предпраздничного дня городок был тих и малолюден. Казалось, все уже закупились продуктами, украсили дома и готовят любимые блюда.

Жаль, я не могла посоветоваться с Поляной, что лучше купить. Придётся действовать наугад. Пока мы ехали к рынку, я мысленно набросала примерный список покупок, исходя из своих представлений о праздничном столе.

И больше всего мне хотелось съесть кусочек шоколадного торта с взбитыми сливками и клубникой. Думаю, дети разделили бы мои предпочтения. Вот только я не знала ни одного рецепта. Или не помнила.

Да и цена ингредиентов наверняка будет заоблачной. Не по моему приютскому карману. Даже с золотой монетой.

И тут до меня дошло: я ведь не знаю стоимости денег. И сталкивалась с ними только на почтовой станции. И то – теоретически.

Та же мука. Сколько стоит килограмм? Или пуд, которым измеряла вес Поляна?

Попросить Вителея помочь? Старичок наверняка больше моего знает о расценках, но я не хотела признаваться, что ничего не помню. А как это скрыть, не представляла. Да и ехали мы недолго, ничего путного придумать я не успела.

Рынок оказался большим, но почти пустым. Кажется, за прилавками остались только самые жадные торговцы, которые не спешили домой, стремясь заработать как можно больше на таких запозднившихся покупателях, как я.

В продуктовом ряду бродило с полдесятка скромно одетых мужчин и женщин. Прилавков с товарами было примерно столько же.

– Вителей, вы не могли бы пойти со мной? – попросила я, когда он привязал Рыжуху к пустующей коновязи.

Из-за позднего времени площадка для телег была свободна. Лошадь сможет сделать полукруг и выехать отсюда, ничего не зацепив.

– Дык, а как сани-то? Бросить? А коли чего? – старичок засомневался.

– Так нет никого, и всё просматривается, – я пожала плечами, не видя особой беды, если Рыжуха постоит немного в одиночестве. – Мне нужна ваша помощь. Без мужской силы я не обойдусь.

Польстила лишь слегка, но Вителей приосанился, даже будто стал повыше ростом.

– Ну тадыть пошли, носильщики небось разошлись ужо, – он оправил бороду и двинулся за мной.

Первой на нашем пути оказалась самодельная вывеска из толстого листа фанеры, на котором не слишком ровными буквами было выведено: «Мясо дичь».

С двух сторон перед прилавком в утоптанную, смешанную со снегом землю были вбиты два столба. Оба увешаны птичьими тушками. Причём на левом столбе птицы сохранили и головы, и оперение.

Кажется, это и была упомянутая дичь. Потому что на домашних кур эти птицы не особо походили. Может, куропатки или рябчики. Или вальдшнепы. Больше промысловой птицы навскидку я назвать не смогла.

На самом прилавке лежали небольшие куски мяса, разделанные на антрекоты, рёбра и вырезку. А вот на стене за прилавком висели половинчатые туши свиней и овец. Только головы лежали в стороне.

Я не ожидала, что мясной отдел окажется таким… натуралистичным. Всё же антрекоты с рёбрами были мне более привычны.

Я велела себе собраться и не лицемерить. Любое мясо – это отданная жизнь. Нечего привередничать. Да и, думаю, половина туши выйдет дешевле, чем уже разделанные куски.

– Чего госпожа желает? – несмотря на мой наряд, торговец распознал во мне главную.

А тем, что польстил с обращением, я не обманывалась. Для него важно продать. И для этого он готов называть покупателей хоть королями с герцогинями.

– Половину свиной туши и четыре, нет, пять птиц, которые в перьях, – уверенно заявила я, решив, что неощипанные должны быть дешевле.

– Сию минуту, госпожа, – угодливо заулыбался продавец, кланяясь и демонстрируя напомаженную залысину.

Я сразу же поняла, цена мне не понравится. И угадала на все сто.

– Полторы золотых монеты, – выдал он и потянулся снимать тушу.

– Сколько? – ахнула я.

За моей спиной крякнул Вителей, подтверждая невозможность подобной покупки. Однако детям нужно мясо. Они и так долго просидели на капусте и краденых колбасах.

Может, отказаться от птицы? Кто знает, сколько под этими перьями будет мяса. Может, там только скелетик под синей кожей. К тому же зимой лучше есть свинину, она жирная и питательная.

Ладно, посмотрю, что подешевле, то и возьму.

– А если без куриц? – решила уточнить я.

– Какие ж это курицы? – делано оскорбился продавец. – Это наилучшие рябчики из наших лесов. Свежие, только утром охотники принесли. Вчера эти птички ещё бегали по нетронутому снежку.

Так вот почему такая высокая цена. Вроде рябчиков и ананасы всегда предпочитали буржуи, а они, как известно, вели роскошный образ жизни.

– Хорошо, без рябчиков, – согласилась я, – только свинина.

Продавец чуть посмурнел, но тут же нашёлся.

– Зря вы, госпожа, отказываетесь от рябчиков. Сейчас – самый сезон для них. А мяско просто нежнейшее, так и тает во рту. Вы косточки обглодаете – не заметите.

– Боюсь, что так и будет, – пробурчала я. Если отдам все деньги за этих рябых куриц, то придётся глодать косточки. И уже громче добавила: – Сколько стоит половина свиной туши?

– Всего одну золотую монету, – лицо у продавца сделалось печальным. Мол, себе в убыток отдаю.

– Идёмте дальше, Вителей, кажется, там есть ещё мясная лавка, – я развернулась от прилавка.

Торговаться я не умела и просто признала своё поражение. Даже половину монеты за четверть туши отдавать я не была готова. А меньше и смысла нет покупать.

– Подождите, госпожа, – торговец даже выскочил в проход, чтобы меня остановить. – Ну что же вы сразу уходите? Я вам уступлю пару серебрушек. И за восемь отдам.

Значит, в одной золотой монете – десять серебряных, подсчитала я. Не так уж и много. А кормить мне нужно целую ораву.

– Хорошо, – вздохнула я, делая вид, что он меня уговорил, и выдала неожиданное: – Беру половину свиной туши за две серебряных монеты и пять рябчиков в придачу.

Лицо у торговца вытянулось так же, как и у меня, когда он озвучил цену. Но нашёлся он быстрее.

– А-а, госпожа шутить изволит, – глазки сощурились, став щёлочками. А губы расплылись в улыбке.

Впрочем, в её искренность не верили ни я, ни сам продавец. Поняв, что ответной улыбки не дождётся, поскольку я говорю серьёзно, он тоже сбросил маску весельчака.

– Семь серебрушек за четверть туши и одну куру, – выдавил торговец с таким несчастным видом, как будто у него забирали всю лавку за бесценок.

А я поняла две вещи. Ощипанные птичьи тушки действительно принадлежат курам, и они дешевле пресловутых буржуйских рябчиков. И ещё – продавец готов уступать в цене.

Во мне словно проснулось вдохновение.

– Три монеты за четверть свиной туши и пять куриц… или мы уходим.

– Да за что ж вы со мной так, госпожа? Без ножа ведь режете! – возопил торговец, вздымая руки к небу, словно призывая его в свидетели моей жестокости. И тут же нормальным голосом предложил: – Шесть монет, четверть туши и две куры.

Сторговались мы на половине золотого.

Затем я наблюдала, как продавец упаковывает трёх куриц и четверть свиньи. Меня переполняло удовлетворение. Конечно, осталось всего пять серебряных монет, а купить нужно ещё много чего. Однако сама мысль, что мои дети наконец будут есть мясо, грела душу.

Продавец закатывал глаза с умирающим видом и безмолвно шевелил губами, то ли читал отходную молитву, то ли клял меня за то, что его разорила.

Вителей вызвался нести покупки, как самый сильный мужчина среди нас. Однако я разделила поровну: ему – свинина, в которой оказалось полтора, а то и два пуда веса, мне – куры. Тушки хоть и откормленные, но навскидку весили не больше полупуда. Сама того не заметив, я перешла на местную систему.

С приятным ощущением тяжести мы двинулись дальше вдоль торговых рядов.

Следующей рабочей в такой час оказалась лавка с такой же фанерной вывеской, только гласившей «Рыба зелень». Я рассудила, что рыба подождёт до следующего раза, а зелень зимой слишком дорогая, и двинулась дальше в поисках бакалейной лавки.

Узнала её и без вывески. По запаху.

В нос ударил сногсшибательный аромат пряностей, шоколада и летавшая в воздухе взвесь из мелких пылинок, что неизменно возникает при пересыпании муки и круп. Я несколько раз чихнула, прикрываясь свёртком с курами.

– Будьте здоровы, сударыня, – пожелала мне полная румяная женщина с толстой косой, закрученной в узел на затылке.

– Спасибо, – я улыбнулась, – и доброго дня.

– Доброго, – охотно откликнулась она. – Чего желаете?

Я окинула взглядом прилавок, уставленный разного размера плетёными ёмкостями с сушёными фруктами, орехами, специями, колотым шоколадом. На боковых полках глаз радовали банки с разноцветным мёдом, яркие коробочки с надписями «Чай», «Кофий», «Заморские лакомства».

Тоскливо вздохнув, я оторвала взгляд от кофия и перевела на открытые мешки, стоящие у подножия лавки. С мукой и разными крупами.

И снова вздохнула.

– Нам нужно много всего, но монет у нас мало.

– Тогда сначала выберите самое необходимое, а потом – добавите, на что хватит, – посоветовала торговка.

Такой подход мне понравился, как и сама женщина – полная противоположность первого продавца. В ней не было желания выудить у нас всю наличность, нажившись за наш счёт, и это импонировало.

– Нам нужна мука, крупы, масло, – начала перечислять я и поняла, что на большее денег вряд ли хватит.

Ведь на продукты осталось только четыре монеты. И ещё одна мне нужна, чтобы отправить письмо в Министерство народного просвещения. Хорошо бы купить чернил, чтобы не писать карандашом. Однако в нашей ситуации чернила являются такой же роскошью, как и рябчики.

Торговка вопросительно смотрела на меня, ожидая продолжения списка, но я её разочаровала.

– На этом всё. У нас всего четыре серебряных монеты.

Называя сумму, я рисковала. И боялась, что на приятном лице женщины сейчас появится то же выражение, что у предыдущего продавца. К счастью, моё опасение не оправдалось.

– Может, тогда вместо круп возьмёте овса? Он дешевле, больше выйдет. А коли ребятишкам кашу варить, так его смолоть можно.

– Да, ребятишкам, – улыбнулась я, обрадованная, что удастся сэкономить и взять количеством.

– Сколько их у вас? – на румяном лице торговки тоже расцвела улыбка.

– Девять, мы из дома призрения.

– Сиротки, значит, – кивнула своим мыслям женщина и крикнула куда-то за спину: – Эй, Вагур, иди-ка сюда!

Откинув рогожу, в лавку вошёл высокий худой подросток с длинным носом и торчащими из-под шапки ушами. У него было недовольное заспанное лицо.

– Чего, мам? – пряча зевок, спросил он.

– Отмерь-ка два пуда овса, да поживее! – велела женщина строгим тоном, в котором слышалась нежность. И добавила с теплом в голосе, когда подросток ушёл: – Вагурка, сынок мой единственный.

– Очень симпатичный мальчик, – ответила я, не зная, что ещё сказать.

– Отец-то его помер, одни мы остались, – продолжала откровенничать женщина и вдруг предложила: – А давайте я вам позапрошлогодних сухофруктов отсыплю? Они на продажу уже негодные, сухие больно, как деревяшки, а на компот ребятишкам сойдут.

Я застыла, подбирая слова для отказа. Без сухофруктов мы обойдёмся как-нибудь, лучше муки побольше взять.

– Да вы не переживайте, – разгадала мои сомнения торговка, – без денег это. Они ж негодные, за что брать? А ребятишкам в радость.

Ответить я не успела. Пока пыталась преодолеть шок, подбирала слова, женщина уже скрылась за рогожей.

– Чой это, госпожа директриса, – тихим голосом спросил возница, о котором я почти забыла. – Прям-таки без денег?

– Похоже на то, Вителей, похоже на то.

Торговка вынесла два мешочка и протянула мне.

– Вот, тут сушка, а тут орехи старые, но без плесени. Берите, – она улыбнулась. – Найдёте, где применить.

Я наконец отмерла и рассыпалась в благодарностях доброй женщине. На что она только отмахнулась и занялась отмериванием муки.

До Рыжухи нас провожал Вагурка, тащивший за собой тележку с двумя пудами овса, пудом муки, бочонком растительного масла и мешочками с даровыми гостинцами.

А я про себя думала, что теперь у нас будет самый настоящий праздник. Если не с тортом, то с пирогом точно.

Глава 2

Пропажу я заметила, когда мы уже тронулись места.

– Вителей, подождите! А где мой портфель?

– Тпру, Рыжуха, стой! – возница натянул вожжи и обернулся. – Чего-то забыли, госпожа директриса?

– Портфель мой, говорю, с которым я приехала, вы его не видели?

– Не видел, – Вителей покачал головой, а потом нашёлся: – Дык, может, заставили мы его? Вона сколько накупили.

Пришлось перебирать мешки со свёртками, выкладывая на снег. Портфеля под ними не оказалось.

– Я вернусь, посмотрю на стоянке, – сообщила старику.

А сама побежала обратно. Хорошо, что не успели далеко уехать. Если обронила, наверняка там и лежит.

Однако на стоянке портфеля тоже не было. Его не видели ни малочисленные покупатели, выходившие с рынка и шарахавшиеся от странно одетой дамочки, бросавшейся к ним наперерез. Не видел и угрюмый бородатый работник рынка, кативший перед собой наполненную мешками тележку и безмолвно покачавший головой в ответ на мой вопрос.

Я остановилась, чтобы подумать. Если восстановить в памяти минувшие события, можно вспомнить, где именно оставил потерянную вещь.

С портфелем всё обстояло очень плохо. Получалось, что я забыла его в санях, где мы с Вителеем уже искали. Да, он так и остался лежать на сиденье, когда я пошла на рынок. Ещё иронизировала над стариком, что Рыжуха не убежит. А вот портфель куда-то убежал.

Обратно шла, предаваясь унынию. В портфеле лежали мои документы, которые я взяла с собой, чтобы показать градоначальнику. Желание свалить вину на Монта было велико, но абсолютно бессмысленно. Он тут ни при чём.

Я ротозейка. Как можно оставить без присмотра столь важные бумаги? Клуша. Глупая курица. У тех безголовых с рынка мозгов больше, чем у меня.

Ругала себя до самых саней, но делу это не помогло.

– Вителей, куда здесь обращаются, если украли документы? – я даже забыла, что должна знать о таких нюансах. Однако меньше всего сейчас думалось о сохранении своей тайны с потерей памяти.

– Дык это, – подумав, выдал он, – городового надо кликнуть или дворника, а то и к околоточному ехать, заявлять о краже.

Я представила, сколько бюрократической волокиты мне теперь предстоит, и тяжело вздохнула. А что ещё я могла сделать? Только вздыхать.

Если б сразу спохватилась, возможно, был шанс поймать преступника по горячим следам. Но мы закупались не меньше часа. Вор давно убежал, распотрошил портфель, выяснил, что там нет ничего ценного, и выбросил где-нибудь в тихом месте. Только и надежда, что полицейские прочешут эти «тихие» места и найдут мои документы.

И надежда эта, честно говоря, весьма слабая.

Я посмотрела на чистое зимнее небо, на солнце, клонившееся к закату и обещавшее, что через час-другой уже стемнеет.

И решила:

– Давайте заедем к околоточному, напишем заявление, если это не слишком долго.

Вителей нокнул Рыжухе, и сани покатились по улочкам сонного городка, который больше не казался мне ни уютным, ни предпраздничным. Мысль, что я лишилась документов и не знаю, как теперь быть, пугала.

Я почти смирилась, что ничего не помню о прошлом, однако у меня оставалась надежда. Даже если память не вернётся, то смогу когда-нибудь поехать в столицу и попытаться выяснить что-то о себе. Как без паспорта доказать, что я это я, а не кто-то другой, не представляю. Особенно, учитывая, что и сама не знаю, кто я такая и как здесь оказалась.

Вителей привёз меня к зданию полицейской управы Соснового бора. Как я узнала позже, околоток являлся его частью, а околоточный надзиратель был кем-то вроде нашего участкового.

В этот раз старик категорически отказался покидать сани с продуктами. И я его понимала. Лучше подождать на морозе, чем, едва получив надежду наесться досыта, снова её потерять.

Полицейская управа располагалась в небольшом приземистом здании в два этажа. Я потянула на себя скрипучую дверь, и заглянула внутрь. Взгляду открылся малюсенький вестибюль, из которого вели три узких коридора.

Я прислушалась, стараясь определить, где могут находиться сотрудники. Не хотелось тратить время, открывая каждую дверь и заглядывая внутрь. Но, видимо, придётся, поскольку в полицейской управе царила абсолютная тишина.

– Эй, есть здесь кто-нибудь? – крикнула я в пустоту.

И вздрогнула от неожиданности, когда ближайшая ко мне дверь распахнулась, и оттуда выскочил заспанный парнишка, на ходу оправляя мундир.

– З-здравия желаю! – он вытянулся в двух шагах от меня, видимо, приняв за кого-то другого.

– Здравствуйте, – я вежливо улыбнулась юноше, – я ищу околоточного. У меня украли портфель с документами.

Услышав это, юноша так громко и с облегчением выдохнул, что мне захотелось рассмеяться, несмотря на мои невзгоды.

– Прошу прощения, спутал вас с одной барышней, – оглянувшись по сторонам, он понизил голос и поделился: – Ходила тут к нам давеча, спасу не было. Но вроде утихомирилась уже.

Я понимала, что юному полицейскому скучно на службе и хочется поделиться сплетней. Однако у меня было мало времени.

– Я точно не она, мне нужен околоточный надзиратель.

– Так нет его, – лицо парнишки разочарованно вытянулось. Даже совестно стало, что не дала ему поделиться. – Уехал на доклад к градоначальнику.

– А кто-нибудь, кроме этого околоточного, может принять у меня заявление о краже?

– Так никого нет, праздник же завтра. Короткий день.

Точно, как я могла забыть об этом коротком дне. Вот уж неудачный момент выбрала для поездки в город. Хотя если б отправилась завтра, было бы ещё печальнее.

– А могу я написать заявление и оставить вам, а вы передадите околоточному, когда он вернётся.

– Чего ж не можете, пишите, – разрешил полицейский и пригласил меня в кабинет, откуда выскочил с полминуты назад.

В изголовье небольшой софы с потёртой обивкой лежала свёрнутая шинель с блестящими пуговицами. Юноша действительно прилёг вздремнуть, а его разбудила.

Заметив, куда я смотрю, полицейский покраснел и метнулся к софе. Быстрым и явно отточенным движением он сунул шинель между спинкой и стеной.

– Садитесь, – предложил он мне, снимая со стула папки с бумагами.

Вообще бумаги в помещении занимали большую часть пространства. Ими были забиты полки небольшого стеллажа. Они возвышались горой на массивном комоде. Торчали из-под неплотно закрытых дверок шкафа.

Все три стола, как и тот, у которого стоял предложенный мне стул, тоже были заставлены кипами бумаг.

– Похоже, бумажная промышленность у нас работает отлично, – хмыкнула я.

– Что? – полицейский сел за свой стол и сдвинул папки, чтобы лучше меня видеть.

– Дайте лист бумаги, пожалуйста, – не стала повторять я.

– А, это сейчас, – он начал хаотично открывать ящики, бормоча про себя что-то вроде «ну где же она?», «куда он её дел?».

Похоже, этот стол был не совсем его. Поиск бумаги занял с полминуты, когда наконец с радостным воплем, произнесённым шёпотом, юноша достал несколько листов. Один протянул мне.

– Вот.

– А ручку дадите?

– Что? – снова переспросил он.

– Чем писать? – тут уже я поняла, что это слово из моей «другой» жизни и пояснила, ещё и жестом показала.

– А перо! – понял юноша. – Сейчас принесу.

Он снова прошёлся по ящикам, подтверждая мою догадку, что обычно он не сидит за этим столом. Затем окинул взглядом другие поверхности.

Повторил:

– Сейчас, – и отправился на поиски.

Я начинала нервничать. Молоденький полицейский действовал неуверенно и слишком медленно. Меня так и подмывало спросить, какой по счёту у него день на службе. Однако я призвала себя к терпению. Сама в директрисах без году неделя. Да и все опытные работники когда-то были новичками.

– Нашёл! – радостно сообщил юноша и грохнул на стол медную чернильницу.

Крышка от удара звякнула, слегка приоткрываясь и выпуская на столешницу небольшую чёрную лужицу. Я испуганно дёрнулась, отодвигаясь, чтобы меня не испачкало.

– Ой, простите, я такой неловкий, – полицейский достал из комода тряпку, очень похожую на чьи-то форменные брюки, и вытер чернила.

Я обратила внимание, что вся столешница была раскрашена кляксами разной формы и размера. Похоже, неловких тут много.

Наконец юноша вручил мне перо и снова уселся за стол.

Я открыла крышку, стараясь не испачкать пальцы. Обмакнула кончик пера в чернила и подождала, когда капли стекут обратно. Затем занесла перо над бумагой.

– Ой, – от движения сорвалось ещё несколько капель, растекаясь в большую чёрную кляксу прямо посередине листа.

Я подняла взгляд на полицейского, смущённо улыбнулась.

– Похоже, я тоже не слишком ловкая. Дадите ещё бумаги?

– Конечно, – моя неловкость смирила юношу с его собственной.

Он достал сразу несколько листов, но мне протянул только один. Я мысленно похвалила его находчивость. Так я не испорчу все разом, если снова что-то не получится.

В этот раз, обмакнув кончик пера в чернильницу, я постучала им о край. И поздравила себя с верной догадкой – чернила больше не капали.

– Что писать? – спросила я полицейского.

– Ну, как всё было, так и пишите, – посоветовал он мне, добавляя: – Как выглядел вор: высокий, низкий, толстый, худой, молодой, старый…

Наверное, он бы так и перечислял характеристики потенциального преступника, если бы я его не перебила.

– Я не видела вора.

– Он подкрался сзади и выхватил ваш портфель? – уточнил полицейский.

– Нет, – со вздохом призналась, – я оставила его в санях и ушла на рынок.

По выражению лица юноши можно было понять, что он думает о моей беспечности. Я и сама думала то же самое. Однако делу это помочь уже не могло.

– Так и пишите, – произнёс он неожиданно строгим тоном, будто становясь на десяток лет старше.

Похоже, благодаря моей легендарной растяпистости юноша обрёл уверенность в себе. Что ж, рада помочь.

– Пишите вверху листа, – полицейский ткнул пальцем в нужное место, чтобы я наверняка не ошиблась. – В околоточный участок Сосновоборского уезда околоточному надзирателю Андию Решета. Написали?

– Подождите, – откликнулась я.

Буквы из-под пера выходили корявые. Кончик царапал бумагу, норовя проткнуть. Такой способ письма явно был мне в новинку. Казалось, я вообще впервые держу перо в руках.

Чернил хватало на полтора, максиму два слова. Постоянно приходилось обновлять.

– Написала, – наконец выдохнула я.

– Теперь чуть ниже – от кого, – он снова ткнул пальцем, и я послушно сдвинула руку. – Здесь нужно указать имя и ваш род занятий, если есть.

– Есть, – откликнулась я.

– И чем же вы занимаетесь? – казалось, юноше любопытно, что может делать такая растяпа.

– Я директриса Сосновоборского дома призрения для бедных сирот, – произнесла, выпрямляя спину.

Полицейский даже присвистнул от удивления, но тут же вернул себе деловой вид и снисходительно выговорил.

– Что ж вы, госпожа директриса, так невнимательно к документам относитесь? Их беречь надо, с собой носить.

– А вы что же, воришек распустили? Среди бела из саней портфели тащат! – не сдержалась я. – Надо делом заниматься, а не спать на рабочем месте. Тогда и документы красть не будут!

Полицейский слегка побледнел при упоминании о сне на рабочем месте. И выговаривать мне сразу перестал, вернувшись к заявлению.

– Вот здесь, чуть ниже, – он снова указал пальцем, тщетно стараясь не краснеть, – пишите: «Сосновоборского дома призрения директрисы». Как вас зовут?

– Аделаиды Вестмар, – продолжила я, выводя буквы своего имени.

– Ещё пониже и по центру крупно напишите «Заявление» и точку поставьте. А дальше описывайте ситуацию. Чем подробнее, тем лучше.

Вздохнув, я начала признаваться в своей глупости бумаге и околоточному надзирателю.

В кабинете повисло гнетущее молчание, которое нарушал лишь скрип пера по бумаге. Он вызывал волны мурашек по коже и ещё нечто, очень напоминающее сожаление.

Наверное, зря я так резко с юношей обошлась. Он, конечно, тоже не прав, что начал выговаривать мне с умным видом. Однако всё равно не стоило тыкать парня носом в его слабости.

Мне захотелось как-то загладить свою бестактность. И я решила возобновить беседу, выбрав тему интересную для него.

– Господин полицейский…

– Младший помощник полицейского надзирателя, – сохраняя обиженный вид, поправил юноша.

– А по имени? – я не сдавалась. У меня девять непростых детей в приюте, уж с одним полицейским как-нибудь справлюсь.

– Лёв Пирани.

– Приятно познакомиться, помощник Пирани.

– Младший помощник, – упрямо поправил он.

Точно обиделся.

Я написала ещё пару предложений и вспомнила, как Пирани рассказывал о какой-то барышне, которая ходила в участок и не давала им тут житья. Младшему помощнику явно нравятся истории о барышнях. А у меня как раз есть одна.

– Я сегодня была в городской управе, – заметила как бы между делом и прервалась на полминуты, обдумывая, просто написать, что мы с Вителеем закупались около часа, а потом вернулись к саням, или перечислить всех торговцев, у которых мы были, и сделанные покупки. Потом продолжила: – Представляете, градоначальник запретил пускать туда барышень. Странно, правда?

Я подняла голову. На лице Пирани отражался целый букет эмоций. Остатки обиды, опасение, любопытство, желание поделиться секретом.

– Не понимаю, чем барышни ему не угодили, – подстегнула я интерес.

Внутренняя борьба завершилась полной и безоговорочной победой любви к сплетням. Всё же скука – главный враг оставшихся на дежурстве сотрудников, когда все остальные уже готовятся к празднику.

Пирани глянул на запертую дверь, затем перегнулся через стол. Я тоже потянулась ближе к нему, но так, чтобы продолжить писать. Всё же сначала – заявление, ну а барышни – потом.

– Это та самая и есть, – многозначительно произнёс младший помощник громким шёпотом.

– Какая та самая? – не поняла я.

– Которая к нам ходила. Её зовут Виджис Соба, дочь Маржина Соба, купца. Вы его наверняка знаете, у него самый большой магазин тканей в городе и при нём пошивочная.

Я не стала спорить или упрекать Пирани в невнимательности. Ведь мой наряд недвусмысленно намекал, что знакомство с пошивочными у меня если только теоретическое. Главное, что он разговорился.

– Всё случилось на балу в городской управе. Господин Монт устраивал праздник для почётных горожан. И на первый танец пригласил барышню Соба. Все видели, как они улыбались друг другу и шептались о чём-то. Только никто ничего не услышал. Музыканты расстарались. После танца градоначальник отвёл Виджис к столу с угощениями и вручил ей бокал. Это установило следствие…

– Как следствие? – перебила я, неожиданно увлечённая повествованием.

– Да, было разбирательство, – поведал Пирани трагическим шёпотом, как нечто невообразимое. И похвастался: – Я в курсе всех деталей. Мне доверили опрос свидетелей. А их было немало. Видите эти папки?

Младший помощник указал на кипу. Я кивнула.

– Это всё показания присутствовавших на празднике.

– И что было дальше? – заявление я дописала, но хотелось дослушать историю.

– Барышня Соба утверждала, что градоначальник подлил ей что-то в бокал. Свидетелей этому не было. Но ближе к концу праздника, когда гости уже доедали угощения, чтобы не ложиться спать голодными, – я закатила глаза.

Так и хотелось подтолкнуть его, чтобы уже заканчивал с витиеватостями и переходил к сути. Похоже, на этом празднике произошло нечто невообразимое для маленького сонного городка.

– Господин Соба обнаружил, что дочь пропала. Начал её искать, расспрашивать присутствующих. И вдруг она забегает в залу, – Пирани приглушил голос, и я вся обратилась в слух. – В одном исподнем, волосы распущены. Красивущие, блестящие, чуть не до колен, цвета воронова крыла. А кожа белая-белая, словно алебастровая.

В голосе младшего помощника появились нотки мечтательности.

– Вы тоже были на празднике? – уточнила я.

– Нет, что вы, – мечтательность как ветром сдуло. Пирани откашлялся и добавил уже другим, суховатым тоном: – Это из описания свидетелей.

Кто-то совсем не умеет врать. Наверняка сам нафантазировал и дорисовал картинку. Ох уж эти юноши с богатым воображением.

– Что случилось с Виджис? – я направила его в интересующее меня русло.

– После того бокала, что ей дал градоначальник, барышня Соба ничего не помнила. Осознала себя в постели, – при этом слове Пирани слегка покраснел, но продолжил рассказ, – в личных покоях господина Монта и с ним самим рядом. Он собрался над ней надругаться и уже хотел приступить. Однако она сумела вырваться из его загребущих лап и сбежать. В слезах бросилась на грудь папеньке и потребовала, чтобы тот заставил градоначальника на ней жениться. Ибо теперь навечно опозорена она.

Я уставилась на младшего помощника во все глаза. То есть мэр не только ко мне приставал? Он вообще не может пропустить ни одной юбки?

– Мерзавец! – вырвалось у меня.

Пирани даже замолчал. И удивлённо воззрился на меня.

– Почему мерзавец?

– Поступить так с беззащитной девушкой – это подло.

Младший помощник хитро улыбнулся и выдал:

– Тут не всё так просто. При опросе присутствовавших в здании городской управы выяснилась одна любопытная деталь.

– Какая? – завороженно спросила я.

– Дело в том, что швейцар не ушёл домой в конце рабочего дня, как ему полагалось. Он остался помочь ночному сторожу, рассудив, что тот один не справится с таким количеством гостей. К тому же на празднике присутствовало много нанятой прислуги. А Потан – человек военный, хоть и бывший, привык к порядку.

Я даже не удивилась. Помнится, при мне Монт тоже велел ему идти домой, однако швейцар всё равно остался. Переживал, что случившееся на балу может повториться ещё с одной барышней?

– Так вот, Потан делал обход вверенной ему территории. Ну это он так выразился, – пояснил младший помощник, который, похоже, заучил наизусть показания свидетелей и теперь легко цитировал выдержки из них. – И видел, как барышня Соба на цыпочках кралась по коридору по направлению к личным покоям градоначальника. И швейцар утверждает, что была она одна, двигалась уверенно и опоенной не выглядела.

– Ух ты! – да, такого поворота в деле я не ожидала. – И что же выявило разбирательство.

– Следы насилия барышня демонстрировать отказалась. А других улик против господина Монта не было. Только слова Виджис, которые градоначальник яростно отрицал. Когда я протоколировал его показания, он ругался и клялся, что больше ни одна барышня не переступит порог управы, пока он тут главный.

Свою клятву он исполнил. Это я проверила на себе.

– И давно это случилось?

– В начале зимы, – ответил Пирани. – Господин Монт устроил праздник в связи со своим назначением на должность.

– Как назначением? – а вот тут было расхождение. – Мне господин Монт говорил иное, что он занимался делами города ещё осенью. Как его могли назначить меньше месяца назад?

– До господина Берриана Монта градоначальником Соснового бора был его батюшка – Элтран Монт. В конце лета с ним случился удар. Он сразу попросился в отставку. Сын пожелал его сменить. Однако господина Бэрриана не отпускали из столицы по каким-то важным делам. Только разрешали раз в месяц приезжать. Ну он и помогал, как мог, мы его уже и градоначальником считать стали. Тем более что господин Элтран в городе почти и не показывался. Так и сидел в своей родовой усадьбе. Да и сейчас нечасто выезжает оттуда.