Kitabı oxu: «Неуловимая подача»

Şrift:

Liz Tomforde

CAUGHT UP (#3 in Windy City series)

Translation rights arranged by Sandra Dĳkstra Literary Agency

* * *

10 октября (дата выхода романа «Неуловимая подача» в США) был бы днем рождения моего отца. Герои Кай и Монти посвящаются ему, потому что его черты легли в основу двух моих любимых вымышленных отцов.
А Миллер посвящаю тебе, Эллисон

Плейлист

Caught Up – USHER ♥ 3:44

Wild – Carter Faith ♥ 3:36

Juice – iyla ♥ 3:27

Save Me The Trouble – Dan + Shay ♥ 3:20

3:15 (Breathe) — Russ ♥ 3:03

Wild as Her – Corey Kent ♥ 3:18

Lil Boo Thang – Paul Russell ♥ 1:53

Lovely – Arin Ray ♥ 2:57

Best Shot (acoustic) – Jimmie Allen ♥ 3:12

Miss Shiney – Kaiit ♥ 3:11

Stay Down – Brent Faiyaz ♥ 3:26

Come Over (cover) – JVCK JAMES ♥ 2:21

Grateful – Mahalia ♥ 3:05

I Just Want You – JAEL feat. Alex Isley ♥ 4:00

Snooze – SZA ♥ 3:21

If You Let Me – Sinéad Harnett feat. GRADES ♥ 3:51

Until The End Of Time – JVCK JAMES / Justin Timberlake ♥ 5:22

BRB – Mahalia feat. Pink Sweat$ ♥ 3:37

My Boy (My Girl Version)— Elvie Shane ♥ 3:25

So Gone – Vedo ♥ 3:01

1
Кай

– Эйс, ты, должно быть, шутишь. – Монти кладет скаутский¹ отчет на стол в гостиничном номере. – Ты уволил его в день игры? Что, черт возьми, ты собираешься делать с Максом сегодня вечером? Ты должен быть на подаче!

На эту встречу я привел своего сына. Отчасти потому, что его не с кем оставить, отчасти потому, что знал: услышав, что я уволил очередную няню, Монти разозлится, но будет менее взбешен при виде пухленьких щечек Макса и адресованной ему улыбки малыша.

– Не знаю. Я с этим разберусь.

– Мы уже со всем разобрались. Трой был норм.

Да уж, черт возьми, норм. После утренней тренировки с врачом команды и тренерским штабом, на которой я разминал плечо перед сегодняшним стартом, я вернулся в свою комнату и обнаружил, что моему сыну вот уже несколько часов как пора менять подгузник. Добавьте это к тем неделям, которые Трой вместо своей работы панибратствовал с моими товарищами по команде, и вы поймете, что мое терпение лопнуло.

– Он не подходит, – вот и все, что я говорю в ответ.

Монти сокрушенно вздыхает, а Макс хихикает над разочарованием моего полевого менеджера².

Монти смотрит на него через стол и наклоняется вперед.

– Считаешь, это смешно, малыш? Твой папаша прибавляет мне седых волос. Думается мне, старик, это все из-за тебя.

В ответ мой пятнадцатимесячный сын, сидя у меня на коленях, улыбается тренеру, демонстрируя десны и молочные зубы. Как я и рассчитывал, Монти отказывается от роли крутого парня, потому что Макс вызывает у него симпатию. Черт возьми, ему симпатизирует вся команда, но особенно – человек, сидящий напротив него за столом в этом гостиничном номере.

Эммет Монтгомери, или, как мы его называем, Монти, – не только полевой менеджер «Воинов Города Ветров», чикагской команды ГЛБ³, но и отец-одиночка. Он никогда не рассказывал мне в подробностях историю своей семьи, но я был бы сильно удивлен, если бы его ситуация оказалась такой же абсурдной, как моя. То есть если у него оказалась бы бывшая пассия, которая пролетела через всю страну спустя год после того, как он видел ее в последний раз, лишь затем, чтобы сообщить ему, что он стал отцом, а она не желает иметь к этому никакого отношения, а затем оставить его одного с шестимесячным мальчуганом.

Я стараюсь не использовать Монти в своих интересах, зная, что он и вся организация из кожи вон лезут, чтобы наладить ситуацию в моей семье, но, когда речь заходит о моем ребенке, я отказываюсь идти на компромисс в вопросе того, кто заботится о нем, пока я работаю.

– Я поговорю с Сандерсоном, – предлагаю я, имея в виду одного из штатных тренеров. – Он весь вечер в тренировочном зале. Я могу отнести туда Макса. Если никто не пострадает, в зале будет тихо. Он сможет поспать.

Монти потирает брови большим и указательным пальцами.

– Кай, я стараюсь. Я делаю для тебя все, что в моих силах, но ничего не получится, если у тебя не будет няни, на которую мы все сможем положиться.

Монти называет меня по имени только тогда, когда хочет, чтобы я принял его слова близко к сердцу. В противном случае и он, и вся команда называют меня по прозвищу – Эйс.

Но я принял его слова близко к сердцу. Те самые слова, что он твердил мне последние три месяца, с самого начала сезона. Я уже сменил пять нянь. И причина этого в том, что, ну… я не уверен, что хочу, чтобы все получилось.

Я не уверен, что хочу и дальше играть в бейсбол.

Единственное, в чем я уверен, так это в том, что я хочу быть для Макса самым лучшим отцом на свете. На данном этапе моей жизни, в тридцать два года и после десяти лет работы в ГЛБ, ничто другое для меня не имеет значения.

Игра, которую я когда-то любил, для меня была смыслом жизни, а теперь я рассматриваю ее как время, проведенное вдали от семьи.

– Я знаю, Монти. Я разберусь с этим, когда мы вернемся в Чикаго. Обещаю.

Он издает еще один сокрушенный вздох.

– Если бы в моем списке не было твоего брата, ты был бы самой большой занозой в моей заднице, Эйс.

– Знаю. – Я поджимаю губы, стараясь не улыбнуться.

– И я бы обменял тебя, не будь ты настолько чертовски талантливым.

Я не могу удержаться от смеха, потому что он бессовестно врет. Я один из лучших питчеров⁴ в лиге, это правда, но дело не в моем таланте. Монти меня любит.

– И если бы я тебе так сильно не нравился, – добавляю я за него.

– Убирайся отсюда и поговори с Сандерсоном о том, чтобы он присмотрел за Максом сегодня вечером.

– Я встаю со своего места, беру сына на руки и поворачиваюсь, собираясь покинуть гостиничный номер.

– И, Макс, – окликает Монти моего ребенка, который не может ему ответить, – ну хоть иногда не будь дохрена милым, чтобы я мог время от времени поорать на твоего отца.

Я закатываю глаза и наклоняюсь поближе, обращаясь к сыну.

– Помаши на прощание дяде Монти и скажи ему, что к старости он стал сварливым и некрасивым.

– Придурок, мне всего сорок пять, и я посмотрю, как ты будешь выглядеть через тринадцать лет!

Макс хихикает и машет моему тренеру, понятия не имея, о чем мы говорим, но он любит Монти так же сильно, как Монти обожает его.

– Пливет! – достаточно отчетливо кричит Макс с другого конца комнаты.

– Привет, приятель, – смеется Монти. – Увидимся позже, ладно?

Я не думал, что когда-нибудь буду в настолько доверительных отношениях с тренером, как с Монти. Перед прошлым сезоном я играл за «Святых Сиэтла», команду, в которую был задрафтован⁵ и в которой провел первые восемь лет своей карьеры. Я уважал персонал команды, и мне даже нравился полевой менеджер, но наши отношения оставались исключительно деловыми.

Затем, в прошлом сезоне, мое свободное агентство привело меня в Чикаго исключительно потому, что мой младший брат играет в стартовом составе «Воинов», а я соскучился по игре в мяч с этим маленьким засранцем. Когда я встретил Монти, он мне сразу понравился, но наши рабочие отношения стали больше похожи на семейные после того, как прошлой осенью в моей жизни появился Макс. Я не могу выразить всей признательности за то, что он для меня сделал. Именно благодаря ему и его пониманию того, на какие жертвы приходится идти, чтобы быть родителем-одиночкой, разрешилась эта ситуация.

Он заявил руководству команды, что в этом сезоне мой сын будет путешествовать со мной и что он не примет отказа, зная, что, если с его предложением не согласятся, я завершу карьеру раньше времени. Я не пойду на то, чтобы оставлять на полгода своего ребенка, особенно после того, как его шестимесячным бросила родная мать. Ему нужен кто-то постоянный, и я не допущу, чтобы такая банальность, как игра, стала причиной того, что мой сын будет этого лишен.

Наверное, мне нужно перестать увольнять всех, кого мы нанимаем, чтобы хотя бы немного облегчить жизнь Монти, но это уже другой разговор.

Мой брат Исайя бежит трусцой по коридору и заскакивает в лифт сразу следом за нами. Его растрепанная светло-каштановая копна волос все еще сохраняет ту форму, что придала ей кровать, на которой он спал. Я не сплю уже несколько часов, начиная с пробуждения с Максом и заканчивая утренней тренировкой, но готов поспорить на большие деньги, что братец только что встал с постели.

И готов поставить собственную жизнь, что в этой постели до сих пор остается голая женщина.

– Привет, чувак, – говорит он и добавляет «Привет, Максик», чмокая моего сына в щеку. – Куда это вы, ребята, намылились?

– Иду попросить Сандерсона присмотреть за ним сегодня вечером во время игры.

Исайя ничего не говорит, просто ждет моих пояснений.

– Я уволил Троя.

Он смеется.

– Господи, Малакай. Просто дай понять, что ты не хочешь, чтобы действовала эта договоренность.

– Ты сам знаешь, что Трой облажался.

Исайя пожимает плечами.

– Я имею в виду, я предпочитаю, чтобы у твоих нянек были сиськи и здоровое желание со мной переспать, но, если не принимать в расчет эти недостатки, он был не так уж ужасен.

– Ты идиот.

– Макс… – Исайя поворачивается к моему сыну. – Разве ты не хочешь, чтобы у тебя была тетя? Скажи своему папе, что твоей следующей няней должна быть незамужняя женщина лет двадцати-тридцати. Бонусные баллы, если она будет выглядеть потрясающе в моей футболке.

Макс улыбается.

– И была бы не прочь стать матерью для тридцатилетнего мужика, – добавляю я. – Не возражала против отвратительной квартиры. Умела готовить и убираться, поскольку ты в буквальном смысле мужчина-ребенок и отказываешься это делать.

– М-м, да, звучит идеально. Высматривай кого-нибудь вроде… – двери лифта открываются, – вот такой.

Внимание брата устремлено прямо на открывшийся выход в вестибюль.

– Вот дерьмо, я пропустил этаж Сандерсона. Блин, – поправляюсь я. – Макс, никогда не говори «дерьмо».

Мой ребенок слишком увлечен, чтобы прислушиваться к моим ругательствам, он грызет пальцы и наблюдает за своим дядей. Дядя как вкопанный остается стоять столбом посреди лифта.

– Исайя, ты выходишь или нет?

В лифт входит женщина и встает между ним и мной, что делает его внезапное потрясение еще более очевидным. Красивые девушки, как правило, заставляют его стремительно глупеть.

А эта действительно хорошенькая.

Темно-шоколадные волосы ниспадают на загорелую кожу, покрытую замысловатой черной татуировкой. Под коротким комбинезоном – то ли топ, то ли лифчик, из-под обтрепанного подола видны полные бедра. Однако на этих бедрах нет того рисунка, который покрывает руку и плечо.

– Привет, – наконец выдавливает Исайя, совершенно ошеломленный и рассеянный.

Протянув руку ей за спину, я отвешиваю брату легкий подзатыльник, потому что последнее, что ему нужно, – это еще одна женщина в другом городе, которая будет его отвлекать. Я жил той же жизнью, что и он, и теперь у меня на руках пятнадцатимесячный ребенок. Дополнительная ответственность за младшего брата, который может пойти по моим стопам, мне нужна, как собаке – пятая нога.

– Исайя, выйди из лифта.

Он кивает, машет рукой и выходит в вестибюль.

– Пока, – говорит он с влюбленными глазами, и это «пока» адресовано не мне и не моему сыну.

Женщина в лифте просто поднимает одну из двух своих банок «Короны»⁶ в знак прощания.

– Этаж? – спрашивает она хриплым голосом, прежде чем смочить горло глотком пива. Протягивает руку мимо меня, нажимая на этаж, с которого я только что приехал, прежде чем оглянуться через плечо в ожидании моего ответа.

Глаза у нее нефритово-зеленые и совершенно растерянные, прямо под носом сверкает крошечное золотое колечко, и теперь я понимаю, почему мой братец превратился в ошарашенного подростка, потому что внезапно я стал таким же.

– Может, мне просто угадать? Если хочешь, могу нажать на все, и мы вместе совершим приятную долгую поездку в лифте.

Макс тянется к ней, окончательно возвращая меня к реальности. Как будто я никогда раньше не видел красивой женщины.

Я чуть отворачиваюсь, чтобы он не запустил свои маленькие пальчики в ее волосы, что выглядело бы забавно, если бы эта женщина не выпивала в девять утра даже не одну, а две банки пива.

Я кашляю и сам нажимаю на этаж Сандерсона.

Мисс «Двойное пиво в будний день» перекидывает волосы через плечо и становится рядом со мной. Независимо от того, какие напитки она предпочитает по утрам, выпивкой от нее не пахнет. От девушки исходит аромат свежей выпечки, и меня внезапно охватывает желание перехватить чего-нибудь сладенького.

Краем глаза я замечаю, как она с легкой улыбкой смотрит на Макса.

– У тебя милый ребенок.

«У тебя все милое», – хочу я сказать в ответ.

Но не говорю, потому что с прошлой осени я завязал с этим. Я больше не могу позволить себе роскошь флиртовать с каждой встреченной на улице хорошенькой женщиной. У меня нет возможности пропустить стаканчик пива в девять утра. Я не могу, не назвавшись, привести в свой гостиничный номер случайную женщину на один вечер, потому что мои номера в отеле заставлены детскими кроватками, стульчиками для кормления и завалены игрушками.

И мне особенно не стоит делать кокетливые заявления в адрес такого типа женщин. Не нужно быть ясновидящим, чтобы понять, что она дикая штучка.

– Мы говорить-то умеем? – интересуется она.

– Мы? В смысле…

Она тихонько посмеивается.

– Я имела в виду тебя. Значит, ты просто имеешь обыкновение игнорировать людей, которые с тобой разговаривают?

– Э-э, нет. – Макс снова пытается схватить ее, но я отворачиваюсь, чтобы не дать дитю вцепиться в незнакомку. – Прошу прощения. Спасибо. – Мой ребенок прижимается всем телом ко мне, продолжая тянуться пухлыми пальчиками то ли к ней, то ли к одной из банок пива.

Женщина снова издает негромкий смешок.

– Может быть, он знает, что тебе нужно вот это, – она предлагает мне вторую банку «Короны».

– Сейчас девять утра.

– И?

– И сегодня четверг.

– Я вижу, мы еще и любим порицать.

– Проявлять ответственность, – поправляю я.

– Господи, – смеется она. – Тебе нужно что-нибудь покрепче «Короны».

Что мне нужно, так это чтобы лифт двигался немного быстрее, но, возможно, она не так уж неправа. Мне действительно стоит выпить баночку пива. Или десять. Или несколько часов поваляться с обнаженной женщиной. Не могу вспомнить, когда я в последний раз это делал. Такого, черт возьми, не случалось с тех пор, как в моей жизни появился Макс, а это произошло девять месяцев назад.

– Папа. – Макс сжимает мои щеки, а потом снова указывает на женщину.

– Знаю, приятель.

Ни черта я не знаю.

Все, что я знаю, – это то, что мой ребенок не оставляет попыток оторваться от меня, чтобы добраться до нее. Что само по себе странно, потому что вообще-то Макс не любит незнакомцев, и уж тем более ему не очень комфортно с женщинами.

Я считаю, что виной тому – тот факт, что родившая Макса женщина бросила его на попечение отца-одиночки, бестолкового дяди и команды буйных бейсболистов. Единственная женщина, которая затесалась в эту компанию, – невеста моего приятеля, и ему потребовалось время, чтобы проникнуться к ней симпатией.

Но по какой-то причине эта женщина ему нравится.

– Ну-ка, Макс, – выдыхаю я, одергивая его. – Перестань ерзать.

– Я знаю, это странное предложение, но я могу подержать его, если хо…

– Нет, – огрызаюсь я.

– Боже.

– То есть нет, спасибо. Он не слишком ладит с женщинами.

– Интересно, в кого это он?

Я бросаю на нее многозначительный взгляд, но она только пожимает плечами и делает еще один глоток.

Макс снова смеется. Буквально из-за пустяка. Просто этот парень, как ни странно, запал на нее, и поездка в лифте занимает чертовски много времени.

– Это ты в маму такой улыбчивый? – спрашивает она моего сына, наклоняя голову и любуясь им. – Потому что я не думаю, что твой папа знает, как это делается.

– Очень смешно.

– Сделаю вид, что это не было сарказмом, и у тебя действительно есть чувство юмора.

– У него нет мамы.

В кабине лифта воцаряется зловещая тишина, как это обычно бывает, когда я произношу эти четыре слова. Большинство людей обеспокоены тем, что они перешли черту, потому что думают, что его мама трагически скончалась, а не потому, что она не сказала мне, что беременна, а затем появилась через шесть месяцев после родов, чтобы перевернуть мой мир с ног на голову и уйти.

Ее дразнящий тон сразу меняется.

– О боже, прости. Я не имела в виду…

– Она жива. Просто она не с нами.

Я физически ощущаю, как ее охватывает облегчение.

– О, ну это хорошо. Я хотела сказать, это нехорошо. А может, хорошо? Кто я такая, чтобы судить? Вот дерьмо, этот лифт едет целую вечность. – Она прикрывает рот ладонью, ее взгляд устремляется на Макса. – Я имею в виду «черт возьми».

Незнакомка наконец заставляет меня усмехнуться, и легкая улыбка скользит по моим губам.

– Так мы действительно умеем улыбаться.

– И улыбаемся гораздо чаще, когда нас не отчитывает в лифте незнакомка, которая, проснувшись, первым делом прикладывается к банке пива.

– Ну может, она вообще не ложилась спать.

Еще одно небрежное пожатие плеч.

Боже милостивый.

– Может, стоит перестать говорить о себе в третьем лице, словно мы пара напыщенных засранцев?

Лифт наконец открывается на нужном ей этаже.

– Может, ему стоит время от времени расслабляться? У него симпатичный ребенок и милая улыбка. Когда он ее демонстрирует. – Она салютует мне своей «Короной», прежде чем допить остатки и выйти из лифта. – Спасибо, что подвез, папочка младенца. Это было… интересно.

Да уж точно интересно.

2
Миллер

Обожаю сливочное масло. Только представьте себе того, кто преподнес человечеству этот величайший божий дар. Так и расцеловала бы его за это открытие. С хлебом? Совершенство. Намазать на печеную картошку? Ниспослано небесами. Или вот еще, мое любимое блюдо – знаменитое масляное шоколадное печенье.

Возможно, вы посчитаете, что это просто печенье с шоколадной крошкой, и все они одинаковые. Неверно. Абсолютно неверно. Может быть, я и известна на всю страну своей способностью готовить десерты для ресторанов, отмеченных звездой Мишлен, но я бы хотела, чтобы какой-нибудь из этих модных ресторанов сказал «к черту все» и позволил мне испечь для их меню гребаное печенье с шоколадной крошкой.

Они бы распродавали все до последнего кусочка. Каждый вечер.

Но даже если бы мне разрешили приготовить что-нибудь классическое, то этот рецепт – мой. Я могу использовать свой творческий подход, свои фишки и техники. Черт возьми, я даже составлю целое свежее и вдохновляющее десертное меню для ресторана, в котором столики заказаны на год вперед. Но классические рецепты, те, что я отрабатывала последние пятнадцать лет, те, от которых ваше тело тает, едва сладость касается языка, и которые напоминают вам о доме, принадлежат только мне.

Как бы то ни было, никто не просит у меня эти рецепты. Я известна не ими.

И я совершенно уверена, что единственное, чем я прославлюсь, – это психическим расстройством, которое у меня случится прямо посреди кухни в Майами просто потому, что за последние три недели я не смогла приготовить ни одного нового десерта.

– Монтгомери, – окликает меня один из поваров. По какой-то причине он не считает нужным называть меня по званию, поэтому я не стала утруждать себя, выясняя, как его зовут. – Ты пойдешь с нами куда-нибудь вечером после смены?

Я не удостаиваю его взглядом, убирая свое рабочее место и молясь, чтобы суфле в духовке не остыло.

– Полагаю, вы забыли, что я шеф-повар, – бросаю я через плечо.

– Милая. Ты просто печешь пироги. Я не собираюсь называть тебя шеф-поваром.

На кухне воцаряется тишина, как будто запнулась пластинка, и все повара застывают со своими инструментами в руках.

Прошло много времени с тех пор, как меня не уважали в моей профессии. Я молода, и в двадцать пять лет нелегко стоять на кухне среди, как правило, взрослых мужчин и указывать им, что они делают неправильно. Но за последнюю пару лет я заработала репутацию, которая требует уважения.

Три недели назад я получила премию Джеймса Бирда⁷, высшую награду в моей отрасли, и с тех пор, как меня назвали «Выдающимся кондитером года», мои консультационные услуги пользуются большим спросом. Сейчас я составляю трехлетний список кухонь, в которых проведу сезон, в том числе и в Майами, разрабатываю для них программу приготовления десертов и даю им шанс получить звезду Мишлен.

Так что да, звание шеф-повара я заслужила.

– Так ты идешь, Монтгомери? – снова начинает он. – Я куплю тебе пива или какой-нибудь коктейль с зонтиком, который тебе, наверное, понравится. Что-нибудь сладенькое и розовенькое.

Как этот парень умудряется не замечать, что его коллеги молча умоляют его заткнуться, – это выше моего понимания.

– Я знаю еще кое-что сладенькое и розовенькое, что я бы не отказался попробовать.

Он просто пытается вывести меня из себя, разозлить единственную работающую на кухне женщину, но он не стоит моего времени. И, к счастью для него, мой таймер подает звуковой сигнал, возвращая мое внимание к работе.

Когда я открываю дверцу духовки, меня встречает обжигающий жар и очередное подгоревшее суфле.

Премия Джеймса Бирда – всего лишь листок бумаги, но почему-то ее вес меня раздавил. Я должна быть благодарна и польщена тем, что получила награду, к которой большинство шеф-поваров стремятся всю свою жизнь, но после победы я ощутила лишь невыносимое давление, из-за которого у меня помутился рассудок и я больше не смогла создать ничего нового.

Я никому не говорила о своих проблемах. Мне слишком стыдно в этом признаться. Все взгляды прикованы ко мне больше, чем когда-либо прежде, поэтому я теряюсь. Но не пройдет и двух месяцев, как я появлюсь на обложке осеннего выпуска журнала «Еда и вино», и уверена, что в статье будет говориться исключительно о том, как грустно критикам видеть, что еще один новый талант не смог реализовать свой потенциал.

Я больше так не могу. Как ни стыдно это признавать, но сейчас я не справляюсь с давлением. Это просто небольшое эмоциональное выгорание, повседневная рутина. Что-то вроде творческого кризиса у кондитера. Он должен закончиться, но, черт возьми, он точно не пройдет, пока я работаю на чужой кухне, стараясь научить других своему ремеслу.

Развернувшись спиной к персоналу, чтобы они не могли увидеть мой очередной промах, я ставлю формочку с суфле на стойку. Как только я это делаю, чья-то рука ложится мне на талию, и каждый волосок на моей шее тревожно встает дыбом.

– У тебя здесь еще два месяца, Монтгомери, и я знаю хороший способ скоротать времечко. Способ расположить к себе персонал. – Горячее дыхание повара касается моего затылка.

– Убери от меня свои руки, – холодно говорю я.

Кончики пальцев впиваются мне в талию, и я чувствую, что вот-вот сорвусь. Мне нужно убраться подальше от этого мужчины и этой кухни. Мне нужно убраться подальше от любой кухни.

– Тебе, должно быть, одиноко, раз ты разъезжаешь по стране. Держу пари, в каждом городе, который ты посещаешь, ты находишь себе дружка, который согревает тебя в твоем маленьком фургончике.

Его ладонь скользит по моей пояснице, направляясь к заднице. Я хватаю его за запястье, разворачиваюсь и бью коленом по яйцам, сильно и без колебаний.

Он тут же сгибается от боли и жалобно стонет.

– Я же сказала, убери от меня свои гребаные руки.

Персонал молчит, позволяя крикам своего коллеги эхом отдаваться от посуды из нержавеющей стали, в то время как он не может разогнуться. Часть меня хочет прокомментировать, каким маленьким оказался его член на моем колене, но по его поведению становится очевидно, что я перегнула палку.

– Да ладно тебе, – говорю я, расстегивая поварскую куртку. – Встань с пола. Выглядишь жалко.

– Кертис. – Шеф-повар Джаред в шоке выглядывает из-за угла и смотрит на своего помощника. – Ты уволен. Вставай и убирайся на хрен с моей кухни.

Кертис – вот я и узнала его имя, – продолжает держаться за яйца и кататься по полу.

– Шеф Монтгомери. – Шеф Джаред поворачивается ко мне. – Я прошу прощения за его поведение. Это совершенно неприемлемо. Уверяю вас, это не та культура, которую я здесь стараюсь развивать.

– Думаю, с меня достаточно.

С меня достаточно по множеству причин. Линейный повар⁸, которого больше никогда не возьмут на работу в высококлассный ресторан, просто оказался той соломинкой, которая сломала хребет верблюду. В глубине души я понимаю, что не смогу помочь шеф-повару Джареду составить меню этим летом.

И я чертовски уверена, что мне ни к чему, чтобы другие знали, что я испытываю трудности. Эта индустрия беспощадна, и как только критики сообразят, что шеф-повар высокого класса, не говоря уже о лауреате премии Джеймса Бирда, тонет, они начнут кружить вокруг меня как стервятники, упоминая мое имя в каждом из своих кулинарных блогов, а мне сейчас не нужно такое внимание.

Шеф-повар Джаред слегка съеживается, что странно. Этот человек пользуется уважением в мире кулинарии, и он вдвое старше меня.

– Я все понимаю. Я позабочусь о том, чтобы вам выплатили все по контракту, включая следующие два месяца.

– Нет. Не нужно. – Я пожимаю ему руку. – Я, пожалуй, пойду.

Кертис все еще сидит на полу, и, уходя, я показываю ему средний палец, потому что да, я признанный кондитер, который иногда все еще ведет себя как ребенок.

Едва я оказалась на улице, меня принялась душить июньская влажность, как будто моя неспособность выполнять свою работу была недостаточно удушающей. Не знаю, о чем я думала, когда согласилась провести лето, работая на кухне в Южной Флориде.

Быстро запрыгнув в свой фургон, припаркованный на стоянке для сотрудников, я включаю кондиционер на полную мощность. Мне нравится этот фургон. Он полностью отремонтирован: снаружи покрашен свежим слоем темно-зеленой краски, а внутри у меня есть собственная маленькая кухня.

Я живу в нем, пока езжу в командировки по всей стране, с распущенными волосами и ни о чем не заботясь. Затем, когда добираюсь до места назначения, я включаю рабочий режим и провожу следующие месяцы, прикрыв свои татуировки, и меня именуют шеф-поваром по десять часов в день.

Странное сочетание, которое я называю своей жизнью.

И, если быть честной, это не совсем то, как я ее себе представляла. Когда-то я мечтала открыть собственную пекарню и готовить все свои знаменитые печенья, батончики и торты, которые в детстве пекла для отца. Но мне посчастливилось сразу после окончания школы пройти обучение у одного из лучших кондитеров Парижа, а затем еще одну стажировку в Нью-Йорке.

После этого мои дела пошли в гору.

Теперь это тарталетки на один укус, муссы, названия которых большинство людей не в состоянии выговорить, и сорбеты, которые, как нам всем нравится делать вид, вкуснее мороженого. И хотя в мире кулинарии высокого класса есть моменты, которые кажутся претенциозными и нелепыми, я благодарна судьбе за то, что жизнь привела меня именно сюда.

Моя карьера впечатляет. Я это знаю. Я работала бесконечные часы, чтобы стать впечатляющей, покорить эти почти недостижимые высоты. Но теперь, когда у меня получилось достичь большинства из них, я плыву, потеряв направление, высматривая следующую галочку, за которой можно погнаться.

Именно об этом мои хаотичные мысли напоминали мне в течение последних трех недель. Я либо добьюсь успеха, либо быстро миную постоянно вращающуюся дверь, за которой объявляется имя самого нового и популярного шеф-повара в индустрии.

В смятении я выезжаю на шоссе, ведущее к отелю моего отца, и в этот момент звонит мой агент.

Я отвечаю по Bluetooth.

– Привет, Вайолет.

– Что, черт возьми, сделал этот маленький засранец, из-за чего именно ты, а не кто-то другой, бросила работу раньше времени? Шеф-повар Джаред позвонил мне, чтобы извиниться, и попытался перевести тебе зарплату за три месяца вперед.

– Не принимай этот чек, – говорю я ей. – Да, его сотрудник – тот еще придурок, но, по правде говоря, этим летом я бы Джареду все равно ничем не помогла.

Она замолкает.

– Миллер, что происходит?

Вайолет была моим агентом последние три года, и, хотя из-за моего беспокойного образа жизни у меня не так много друзей, я считаю ее своим другом. Она управляет моим расписанием и проводит интервью. Любой, кто хочет написать обо мне в своем кулинарном блоге или попросить меня проконсультировать по поводу их меню, должен сначала познакомиться с ней.

И хотя на свете очень мало людей, с которыми я могу быть откровенна, она – одна из них.

– Вай, ты можешь меня убить, но я подумываю взять отпуск до конца лета.

Если бы на шоссе Майами не было так чертовски шумно, можно было бы услышать, как падает булавка.

– Почему? – В ее голосе слышится отчаяние. – Осенью у тебя самая важная работа в твоей карьере. У тебя заказана обложка для журнала «Еда и вино». Пожалуйста, не говори мне, что ты от этого отказываешься.

– Нет. Боже, нет. Я все еще этим занимаюсь, и к началу моей следующей работы я буду в Лос-Анджелесе, просто… – Черт, как мне сказать ей, что она теряет своего самого высокооплачиваемого клиента? – Вайолет, я уже три недели не могу придумать новый десерт.

– Ты хочешь сказать, что у тебя не было времени? – предполагает она. – Потому что если тебе нужно больше времени, чтобы усовершенствовать рецепты для статьи, я могу это понять.

– Нет. Я имею в виду, что не приготовила ничего, что не развалилось бы в процессе или не подгорело в духовке. Я настолько плохо справлялась со своей работой, что это было бы смешно, если бы из-за этого я не находилась на грани нервного срыва.

Она смеется.

– Ты что, издеваешься надо мной, да?

– Вайолет, пятилетняя девочка с простой духовкой для выпечки могла бы приготовить десерт лучше, чем я.

На линии снова воцаряется тишина.

– Вайолет, ты еще здесь?

– Я перевариваю.

Я направляюсь к отелю, где живет мой отец, и жду, пока она заговорит.

– Ладно, – произносит она, успокаивая себя. – Ладно, все в порядке. Все в порядке. Следующие два месяца ты потратишь на то, чтобы отдышаться, собраться с силами и к первому сентября отправиться в «Луну».

«Лу́на» – ресторан шеф-повара Мэйвен, в котором я буду консультировать осенью. Когда я училась в кулинарной школе, Мэйвен проводила у нас семинар, и я мечтала о возможности с ней поработать, но она ушла из индустрии вскоре после нашего знакомства. Она стала матерью, затем вернулась в мир кулинарии, открыв ресторан, названный в честь ее дочери, и попросила меня помочь с составлением десертного меню. Интервью для журнала «Еда и вино» будет проходить на ее кухне в Лос-Анджелесе, и я очень рада этой возможности.

По крайней мере, меня эта перспектива действительно волновала, но ровно до тех пор, пока все не превратилось в дерьмо.

1.Скаут – в профессиональном спорте человек, который занимается сбором информации, наблюдением, разведкой и вербовкой спортсменов.

2.Полевой менеджер (обычно именуемый кратко «менеджер») в бейсболе – главный тренер, который отвечает за контроль и принятие окончательных решений по всем аспектам стратегии работы команды, отбору состава, обучению и тренировкам. Полевые менеджеры, как правило, не участвуют в решениях о персонале вне поля или в долгосрочном планировании деятельности клуба, эти обязанности выполняет генеральный менеджер.

3.ГЛБ – Главная лига бейсбола.

4.Питчер в бейсболе – игрок, который бросает мяч с питчерской горки к дому, где его ловит кетчер и пытается отбить бьющий. В Национальной лиге питчер также отбивает мяч при игре команды в нападении.

5.Драфт в спорте – процедура выбора профессиональными командами игроков, не имеющих активного контракта ни с одной командой в лиге.

6.Имеется в виду сорт пива.

7.Премия Джеймса Бирда – ежегодные награды, присуждаемые Фондом Джеймса Бирда для признания лучших ресторанов и шеф-поваров Соединенных Штатов.

8.Линейный повар – шеф-повар, отвечающий за определенный участок производства в ресторане.