Kitabı oxu: «Призрак Мельпомены»

Лора Перселл

Şrift:

Серия «Дары Пандоры»

Laura Purcell

THE WHISPERING MUSE

Перевод с английского Елены Алешиной

Издательство Иностранка®

Акт I
Макбет

Под маскою двуличья скрывается предательство души.

Глава 1

Предложение было настолько заманчиво, что даже не верилось. Это было ясно с самого начала. Возможности не валятся на нас с неба, их приходится вырывать зубами и когтями. Ведь я это прекрасно знала. Хотя все‑таки мне хотелось в этом ошибиться.

В то утро дождь, подобно раскричавшемуся младенцу, упорно не хотел утихать. Зонта у меня не было. Поскольку на омнибусе можно было преодолеть лишь часть пути, к моменту своего появления у высоких белых домов я уже насквозь промокла.

Чуть раньше я наступила в лужу, и теперь в левом ботинке хлюпала вода. Я замедлила шаг, дабы убедиться, что иду в верном направлении, но сквозь пелену измороси разглядеть номера домов было сложно.

Некоторое время я бродила, слушая, как капает вода с карнизов, и забавляя себя мыслью о том, чтобы развернуться и отправиться домой. Но наша семья и без того нанесла этим людям серьезную обиду. Лучше уж увидеться с хозяйкой и после получить небольшую передышку, чем прямо сейчас вернуться в тесную комнатенку, где дел всегда невпроворот.

Когда мне наконец удалось отыскать дом под номером тринадцать, оказалось, что он ничем не отличается от соседних домов: три этажа, стены из белого кирпича и сланцевая крыша с мансардными окнами. Из окошка детской на самом верху выглядывала девочка лет шести с ангельским личиком. Стекавшие по стеклу капли дождя издалека походили на струящиеся по пухлым щечкам слезы. Я махнула ей рукой. Девочка не успела ответить на мое приветствие, потому что в окне появилась чья‑то рука, повернула ее за плечо и плотно задернула штору.

Меня это не удивило. Люди благородного происхождения приучают своих детей к сдержанности с самого юного возраста, и, возможно, правильно делают.

Дверь парадного входа блестела черным лаком, как начищенный ботинок. Такие, как я, туда заходить не должны. Поэтому я ухватилась за скользкие металлические перила и спустилась по лестнице в цокольную часть дома. Не сказать, что я нервничала; нервное возбуждение подразумевает надежду на благополучный исход. Я же просто устало тащилась, как загнанная лошадь на живодерню. Хоть миссис Дайер и оформила свою просьбу в виде приглашения на чай, в действительности это могло быть лишь внешним проявлением благородного воспитания. Могло статься, что ничего хорошего она не скажет. Единственное, для чего она могла бы меня разыскивать, – это ради сообщения очередного плохого известия.

Я постучала в дверь черного хода. После длительного ожидания она открылась, и за ней показался прыщавый юноша.

– Чего вам?

– Я пришла к миссис Дайер.

Юнец смерил меня взглядом, начиная с обвисшего капюшона и заканчивая заляпанными грязью юбками.

– Что‑то непохоже.

Щеки у меня вспыхнули, причем скорее от гнева, чем от смущения. У меня выучка в два раза лучше, чем у него, и я уж точно умею вежливо принимать посетителей.

– Что ж, в таком случае пойдите и справьтесь у нее. Передайте, что пришла Дженни Уилкокс.

Мальчишка снова оглядел меня.

– Пожалуй, можете зайти, чтобы не стоять на дожде. Но я буду за вами приглядывать.

Он впустил меня в прокопченную кухню с пятнами сажи на стенах и уселся за длинный стол из сосновых досок. На чугунной кухонной плите кипела кастрюля. Я ожидала увидеть толпу слуг, подобно тому, как было в доме миссис Филдинг. Но здесь только этот юнец точил ножи и чистил столовое серебро.

Я встала у очага, чтобы немного обсохнуть. От одежды начал подниматься пар, и я почувствовала, как над ушами курчавятся волосы. Так происходило всегда при повышенной влажности. Вид у меня будет неряшливый. Хотя, может, это и неплохо. Ведь тогда миссис Дайер может и пожалеть брошенную на произвол судьбы замарашку.

Где‑то в глубине дома пробили часы. Десять – точное время назначенной встречи. Тут как по волшебству появился лакей в старомодной ливрее и напудренном парике.

– Сюда, пожалуйста.

Он повел меня из помещений для прислуги по длинному коридору, и всю дорогу нас сопровождал тихий шелест дождя. Дом выглядел элегантным и ухоженным. На приставных столиках между окнами красовались вазы со свежими цветами, на стене сияло зеркало. Из-за долгого перерыва в работе благородная обстановка вогнала меня в некоторое смущение. Неужели когда‑то такие просторные помещения и впрямь доставляли мне удовольствие?

Лакей бесшумно скользнул к двери рядом с напольными маятниковыми часами в самом конце коридора. Он постучал, сосчитал про себя до пяти, а затем открыл дверь.

Взору открылась отделанная бледно-зеленым ситцем гостиная. На окне стояли горшки с папоротником, и висела клетка с попугайчиками-неразлучниками. Камин не горел – в конце концов, был еще август, и потому место возле очага занимала пара фарфоровых собачек.

На диване, устремив взгляд на фарфоровые фигурки, сидела леди. Ее светло-каштановые волосы были уложены в высокую прическу, державшуюся при помощи гребней. На ней было бирюзовое платье с высоким воротником и модными, расходящимися книзу рукавами. Выходит, это и была отправившая мне письмо миссис Дайер. Жена владельца театра «Меркурий».

Лакей кашлянул.

– Мисс Уилкокс к вашим услугам, мадам.

Миссис Дайер медленно повернулась ко мне. Она была красива, слегка за сорок.

– Вот как, – произнесла она, улыбаясь ярко-красными губами. – Прошу, проходите. Садитесь.

Она подалась вперед и стала разливать чай из чайника, стоявшего перед ней на серебряном подносе. Руки у хозяйки дома дрожали. Чашка стучала о фарфоровое блюдце, как зубы от холода.

Но почему? Миссис Дайер находилась у себя дома. Она сама попросила меня прийти. У нее определенно не было никаких причин для беспокойства.

Я осторожно присела на краешек стула, стараясь, чтобы на обивке не осталось мокрого пятна. Не зная, что сказать, я хранила молчание.

– Это все, Джеймс, – обратилась она к лакею.

Тот отвесил низкий поклон и отступил назад, словно выходя из покоев королевы.

Миссис Дайер разбавила чай молоком.

– Я очень рада, что вы получили мое письмо, Дженнифер, – ведь я могу называть вас Дженнифер?

Я приняла чашку из ее холеных рук.

– Да, если вам угодно. – Это был единственно уместный ответ, хотя я бы предпочла, чтобы она меня так не называла. Обращение ко мне по имени подразумевало некоторую степень знакомства. Я ее совершенно не знала. Миссис Дайер впервые встретилась со мной взглядом. Глаза у нее были зелеными, как полынь.

– Вижу фамильное сходство. Вы похожи на брата.

Мои пальцы обвили ручку чашки.

– Простите меня, мадам, но… Не вполне понимаю, для чего вы позвали меня. Если Грег ушел из театра, задолжав вам деньги, я не могу… У меня нет…

Миссис Дайер оценивающе посмотрела на меня поверх своей чашки и аккуратно отпила. По всей видимости, она поняла, что я сказала ей чистую правду. Брат оставил нас без гроша, и мы едва сводили концы с концами.

– В действительности, мистер Уилкокс и впрямь взял больше, чем ему полагалось. Жалованье ему выплатили вплоть до следующего квартального дня. Но не подумайте, пожалуйста, что я пригласила вас ради того, чтобы стребовать его долг. Я бы хотела обсудить с вами более… деликатный вопрос.

Пульс у меня участился. Всякий раз, когда я считала, что разгребла учиненный братом погром, на поверхность всплывали все новые нечистоты. Неужели он и у своего бывшего работодателя что‑то украл? Возможно, руки у миссис Дайер дрожали по той же причине, что и у меня; быть может, это происходило оттого, что она с трудом сдерживала вызванную обидой ярость.

Я пила чай, стараясь выиграть время.

– Вам нравится бывать в театре, Дженнифер?

Ее вопрос застал меня врасплох.

– Очень нравится, когда выпадает возможность туда попасть. Я уже давно ничего не смотрела… Грег брал меня на балкон один или два раза, когда только начал работать у вас. Мы смотрели «Ист-Линн» и «Корсиканских братьев». – Теперь эти счастливые воспоминания стали вызывать у меня лишь досаду.

– Ах да! Очень трогательные произведения. – Выражение лица миссис Дайер потеплело. – Я не припоминаю, что видела вас тогда. Я не должна была узнать о вашем существовании, однако после того, как ваш брат сбежал с деньгами, слухи распространились по театру. Как филантроп я серьезно забеспокоилась, когда услышала, что мистер Уилкокс оставил семью в нужде. Мы в «Меркурии» лишились художника и субретки, но боюсь, что вам в результате этих печальных событий пришлось потерять гораздо больше.

Миссис Дайер даже близко себе не представляла, каково это было.

– Что такое суб… суб…

– Субретка? Так мы называем молодых актрис, которые исполняют второстепенные роли. Таких, как Джорджиана Милдмей.

Относительно Джорджианы мне на ум пришла парочка других эпитетов.

Дождь по-прежнему постукивал по карнизу. Чирикнул один из неразлучников в клетке. Миссис Дайер сделала еще глоток чаю.

Что ей могло от меня понадобиться? Мне она показалась добрее моей бывшей хозяйки. Не было никаких оснований полагать, что она мне чем‑то поможет, но раз уж я все равно оказалась здесь, стоило уточнить. Мы уже слишком поиздержались, чтобы миндальничать.

– Я не вполне владею театральными терминами, – призналась я. – Я всегда работала прислугой. В домах, подобных этому. Не думаю… Простите за мой вопрос, но я осталась почти без средств. Мадам, никому из ваших знакомых, случайно, не требуется поденщица?

Миссис Дайер покачала чашку в руках. Она словно взвешивала ее, взвешивала меня.

– Я уже наслышана о том, что вы искали новую работу после отъезда брата. Расскажите мне о вашей предыдущей роли.

Мне понравилось выбранное ею слово «роль», будто я играла в какой‑то пьесе. Вне всяких сомнений, я трудилась достаточно усердно. Долгие годы проб на роль посудомойки, прокладывание пути к более высокой позиции, а потом в один момент все словно корова языком слизала.

– Я была камеристкой у миссис Филдинг и ее дочерей.

Миссис Дайер нахмурилась.

– Прошу меня извинить за прямоту. Но разве не позор для столь опытной молодой женщины вроде вас заниматься уборкой в чьих‑то домах? Вы были камеристкой и наверняка обладаете другими способностями. Я уверена, что вы умеете обращаться с платьями, делать прически и прекрасно шьете. Работа поденщицы может оказаться для вас… унизительной.

Я подавила в себе разраставшееся чувство гордости. Миссис Филдинг не дала мне рекомендаций. А без них я должна была радоваться, даже если бы меня взяли просто подметать ковры.

– Я буду делать все, что нужно.

– А что, если… – медленно проговорила миссис Дайер, и ее зеленые глаза сверкнули, снова метнувшись на фарфоровых собачек, – я предложу вам другой выбор? Работу под стать вашим способностям. Вы бы хотели?

В моей груди вспыхнула надежда, одновременно причинившая мне боль.

– Вы хотите сказать… это что‑то в вашем театре? У вас есть вакансия?

– Именно так. – Она просияла. – Мой муж уехал с группой актеров на летние гастроли в Саутенд-он-Си, но по их возвращении у нас будет много работы – ужасно много. Мне нужно подготовиться и нанять больше людей. Я пригласила вас сюда в надежде на то, что вы согласитесь оказаться в их числе.

Я поставила чашку на стол, чтобы не выронить. От радости на меня нахлынула слабость. После всех несчастий, свалившихся на меня за последние несколько месяцев, я с трудом могла поверить, что слышу такое.

– Миссис Дайер… Я не знаю, что сказать. Это так любезно с вашей стороны, что подумали обо мне! Я уверена, что у вас на примете есть другие женщины, и они тоже были бы рады получить эту работу.

– Такие есть. Но на эту должность нужен особый работник. Из тех, кому я смогу доверять в значительной степени.

Все что угодно. Я бы сделала практически все что угодно, только бы вернуть свою семью на прежний уровень жизни.

– Да, мадам. Разумеется. Я сделаю все, что будет в моих силах, ради того, чтобы заслужить ваше расположение. Я возмещу вам все, что остался должен мой брат, и проявлю себя на этой должности лучшей… наилучшим образом. – Я осеклась, сообразив, что лопочу не бог весть что. – Простите меня… но о какой именно должности идет речь?

Она отнеслась к моему волнению снисходительно.

– Это называется «костюмер». Человек, который готовит костюмы, парики и гримирует актрис перед спектаклем.

Я вообще не надеялась получить работу, не говоря уж о столь интересной перспективе. Это ведь просто что‑то удивительное – одевать персонажа. Мне наскучило поправлять наряды хозяйки и ее дочек, готовя их к очередному балу, делать модные укладки, которые были им не к лицу, и застегивать корсеты платьев в пастельных тонах.

– Думаю, я смогла бы. С радостью!

– Рада слышать. – Под высоким воротником платья было заметно, как миссис Дайер сглотнула. – Но не стоит усердствовать с благодарностью. Нанимая вас, я буду откровенна. Вы должны понимать, что актриса, которую вы будете одевать… Она скверная женщина, Дженнифер. За ней нужно приглядывать.

Миссис Дайер с равным успехом могла бы описать любую актрису. Ни одну из них нельзя назвать благонадежной. Посмотреть хотя бы на то, что натворила Джорджиана Милдмей! Предупреждение миссис Дайер не отбило у меня охоту работать. Прежняя хозяйка мне тоже не особенно нравилась.

– Каким образом приглядывать? – уточнила я.

Миссис Дайер поставила свою чашку на стол рядом с моей. На ободке остался след в виде розового полумесяца.

– Позвольте, я вам немного проясню ситуацию. Наша прима прослужила у нас долгие годы, но весной вышла на пенсию, и мистер Дайер предложил на ее место другую актрису из нашего театра. Она называет себя Лилит Эриксон. Сценическое имя. – За окном прогремел гром. В ту же секунду в комнате сделалось темнее. – С ней что‑то не так. Это чувствуется с первой секунды. Муж убежден, что она «нераскрытый талант», и, возможно, так оно и есть. Но мне не нравится, как она выглядит. Видите ли, мы вкладываем в ее продвижение большие средства, и на кону репутация нашего театра. Нас уже покинула Джорджиана, и мне было бы гораздо спокойнее знать, что за Лилит присматривают.

– Я была бы рада вам услужить. Но, может, вам не стоит так волноваться? Должно быть, ваш муж доверяет Лилит, раз дал ей большой шанс?

Моя собеседница посмотрела мне прямо в глаза.

– Мистер Дайер, – произнесла она ровным голосом, – околдован. Я хочу сказать, что это в буквальном смысле. Мой муж – добрый человек, но слабовольный. Он не станет свидетельствовать против Лилит Эриксон и ее выходок.

Я потупила взгляд. Возможно ли, что миссис Дайер знает больше, чем говорит? За актрисами закрепилась слава распущенных женщин. Возможно, она хочет уберечь не только деньги мужа. На карту может быть поставлена его верность.

Что ж, я не против того, чтобы понаблюдать за актрисой ради своей нанимательницы. Если ей требуется доносчица, то я готова. Выбирать мне не приходилось.

– Я, разумеется, заплачу вам за благоразумие, – продолжила миссис Дайер, слегка подергивая сложенными на коленях руками. – За эту роль вы будете получать сорок пять фунтов в год.

Я смотрела на нее хлопая глазами, уверенная, что ослышалась. Сорок пять фунтов! Это больше, чем на моем последнем месте работы платили прислуге мужского пола. Такое высокое жалованье мне и не снилось.

И на что же я могла бы потратить это состояние? Я могла бы снова начать откладывать на операцию Берти. Перевезти семью в квартиру получше. Эта работа поможет мне обеспечить нам всем стабильность.

– Вы уверены, что так много? Нет ли тут какой‑то ошибки?

Миссис Дайер печально улыбнулась.

– Дженнифер, со временем вы поймете, что я всегда добра к тем, кто добр ко мне. Просто стыд, что ваш брат не захотел оказаться в числе этих людей.

Я отхлебнула чаю для подкрепления сил. Грег и подавно столько не зарабатывал. Миссис Дайер была глубоко заинтересована, раз выкладывала такие деньги.

– Вы обучите меня, мадам? Тому, как работать в театре. Я немного знаю от брата, но все же некоторая помощь мне не помешает.

– Ну конечно! – с жаром воскликнула миссис Дайер. – Даже не думайте переживать. Я научу вас всем нашим премудростям. – Она встала с дивана и отперла ящичек в шкафу. Обратно она вернулась, неся в руках кошелек и книгу в кожаном переплете. – Полное собрание сочинений Шекспира. Считайте это подарком. Прочтите все пьесы, но особое внимание уделите «Макбету». С этой вещи мы начнем сезон в сентябре. Вы будете одевать Лилит на роль леди Макбет.

Книга представляла собой увесистый том. Я полистала ее, дивясь тонким, как луковая шелуха, страницам. Их сплошь покрывал текст, набранный мелким убористым шрифтом. Я буду продираться сквозь него целую вечность. Мне еще никогда не приходилось читать таких толстых книг.

– Благодарю вас, мадам. Я слышала о «Макбете». Правда ведь, он великий злодей?

– Воистину. Отвратительный. Но все же я считаю, что его жена была еще хуже. – Миссис Дайер задумчиво погладила себя по подбородку. – Чем еще можно вам помочь? Думаю, до начала работы вам будет полезно посмотреть одну или две постановки в других театрах. Конечно, это будет не «Макбет», но мы не прочь позаимствовать какие‑то детали костюма у других. Моя костюмерша миссис Неттлз всегда пребывает в поисках вдохновения.

У меня не было денег на театральные билеты. Похоже, мне нужно было рискнуть и попросить аванс.

– Но… сейчас лето, – попыталась оправдаться я. – Разве сейчас лондонские театры не закрыты?

– Все, кроме одного. – Миссис Дайер умолкла. На ее губах заиграла странная, задумчивая улыбка. – Есть особенный театр, который предан искусству и работает круглый год. Это «Геликон». – Ее голос стал тише, будто она делилась со мной каким‑то секретом. – Он принадлежит величайшему актеру из всех, кого я знала. Его зовут Юджин Гривз. Вы о нем слышали?

– Имя кажется знакомым, но…

– Должна признать, что я в некотором роде его поклонница. – Она расстегнула кошелек и достала несколько монет. Не затертых и тусклых, какие обычно доставались мне, а блестящих, как драконовы копи. – Мистер Дайер говорит, что Лилит Эриксон талантлива, но вы сможете нас рассудить, когда увидите блестящего актера в моем понимании. Вот. – Она взяла мою руку, развернула ладонью вверх и высыпала на нее монеты.

Я кашлянула.

– Миссис Дайер, здесь ведь больше, чем нужно на один билет!

– Возьмите все, – настояла она. – У вас ведь наверняка есть младшие братья и сестры? Возможно, детям тоже захочется пойти.

Так‑то! Трещина в моей обороне. Доброта, обращенная ко мне, – это еще куда ни шло, но забота, проявленная к моим родным, растопила мое сердце. Я постаралась отогнать от себя дурное предчувствие. Это была удача, о которой я молила Бога. Может быть, некоторым богатым леди просто нравится помогать людям моего класса? Чтобы показать себя добродетельными и милосердными христианками.

– Спасибо вам, мадам, – с чувством ответила я и сжала в ладони полученное богатство. Монеты были тяжелыми, настоящими. – Благодарю вас. Не сомневаюсь, что дети придут в восторг. А что за пьеса?

– Великая классика. Вы увидите, как Юджин Гривз играет доктора Фауста!

Для меня это был пустой звук. Я устыдилась своего невежества, но она ведь уже пообещала стать моим учителем.

– А о чем она?

Губы миссис Дайер разомкнулись от удивления.

– Как, это же настоящая легенда! Фауст. Глупец, заключивший сделку с дьяволом.

Глава 2

Я еще никогда не видела Филипа таким возбужденным. Он стоял у зеркала на цыпочках и, смачивая гребешок, зачесывал волосы назад.

Доркас подмигнула мне:

– Хочет быть красивым перед дамами.

Филип густо покраснел. Ему было только тринадцать.

– Отстань! Я еще ни разу не был в театре. Грег вечно говорил, что мне надо остаться дома за хозяина.

Я вздрогнула, когда он произнес имя Грега.

– Тебе понравится в театре, – сказала я Филипу громким и радостным голосом, будто тем самым могла стереть следы от упоминания нашего брата. – Там ты попадаешь в сюжет. Если гремит гром, то ощущаешь, как у тебя в груди все подпрыгивает.

Тут, отодвинув от себя недоеденный ужин, заскулил Берти:

– Я тоже хочу пойти!

Я проклинала себя. Нужно было предвидеть такое. Я обняла худые плечи младшего братишки.

– Знаю, что ты хочешь, родной. Но чтобы подняться на балкон, надо преодолеть столько ступенек. Тебе с твоей больной ножкой это не под силу. – Нижняя губа Берти выпятилась и задрожала. – Я возьму тебя, когда подрастешь, – попробовала я уговорить его. – И не забывай: скоро придет миссис Хан с нижнего этажа и побудет с тобой до нашего возвращения. Она тебе расскажет много сказок, может, даже поинтереснее, чем мы будем смотреть в театре.

Берти уже исполнилось девять, но его слезы по-прежнему вызывали во мне такие же приступы паники, как когда‑то его младенческий плач. Мне казалось, что это не изменится никогда.

В этот момент ночной сторож на улице прокричал время. Доркас ухватила Филипа за ворот и оттащила от зеркала.

– Пора идти. Красивее уже не станешь.

Я вздохнула. Мне было тяжело оставлять Берти одного, но мы втроем заслуживали того, чтобы хоть раз где‑нибудь побывать. Я поцеловала младшего брата в горячую, мокрую от слез щеку.

– Увидимся через несколько часов.

Долго терзаться чувством вины было невозможно. Вечер выдался идеальным: легкий теплый ветерок и начавшее садиться солнце. Народ высыпал на улицы в поисках развлечений после тяжелого трудового дня. Оборванные мальчишки кувыркались и ходили колесом, зарабатывая медяки. Какой‑то незнакомец установил шарманку, и под ее аккомпанемент затанцевала труппа обученных собачек.

Филип широко улыбался. При виде радости на его веснушчатом лице у меня поднялось настроение. С тех пор как сбежал Грегори, радости нам очень недоставало.

– Кто написал эту пьесу? – внезапно спросил у меня Филип.

– Я не знаю. Никогда ее раньше не видела.

– Может, Шекспир?

– Нет. Кто‑то другой. Какой‑то другой уже умерший автор.

Доркас рассмеялась.

– Не приставай к ней, Фил. Ей платят только за то, чтобы она следила за костюмами.

Но сами пьесы меня тоже интересовали; я как раз пыталась в них разобраться. В моем образовании не делалось уклона на литературу или историю. Мне постоянно приходилось перечитывать страницы «Макбета», дабы убедиться, что я правильно поняла хитросплетения сюжета. Слава богу, миссис Дайер оказалась очень терпелива и все мне объясняла. Чем дольше я ходила за ее наставлениями, тем больше к ней привязывалась. Она умела ясно выражать свои мысли, была щедра и обожала свою маленькую дочку, которую, как я узнала, звали Рейчел.

Ближе к Ковент-Гардену улицы становились оживленнее. Из лавчонок на площади валил пар. Там продавали горячий сбитень, каштаны и конфеты с бренди. Я купила бутылку имбирного лимонада и встала в очередь к кассе. Эту бутылку мы передавали друг другу, радуясь, что у нас есть, чем освежиться на жаре. Знатные дамы проскальзывали в здание «Геликона» без очереди через вход для владельцев абонементов.

– Глянь-ка на них, – удивилась Доркас. – Как им удается оставаться такими чистенькими и не перепачкать в этой пыли все юбки?

– Деньги, – ответила я.

Наконец подошел наш черед просунуть в специальное отверстие в стене девять пенсов и получить взамен металлические жетоны. Толпа напирала, наступая мне на юбки и проталкивая внутрь. Я оказалась права, предупреждая Берти о ступеньках. Он бы ни за что не смог подняться на балкон. Сотни ступенек вели высоко наверх без промежуточных площадок, где можно было бы остановиться и отдохнуть. Когда мы добрались до верха, у меня нещадно болели ноги.

Но подъем того стоил, потому что в тот момент, когда взору Филипа открылся вид на лежащий внизу зрительный зал, я услышала его восхищенный вздох. Отсюда сверху мы могли разглядеть каждый кристаллик хрустальной люстры. Ряды скамеек круто спускались вниз, к перилам, предохранявшим людей от падения на зрителей в бельэтаже. Доркас схватила нас за руки и ринулась к самому нижнему ряду. Мы успели занять места прямо перед носом у компании молодых и бойких уличных торговцев. Показав им язык, Доркас сняла свою шляпку и привязала за ленты к перилам.

Филип расплылся в улыбке:

– Лучшие места на всей галерке!

Воздух быстро сделался густым от запаха апельсиновых корок и пота. Гудели голоса, топали ноги. Позади нас кто‑то щелкал орехи.

Неужели я и впрямь меняю свое унылое существование горничной на работу в столь потрясающем месте, как это? Мне с трудом верилось в собственное везение. Счастье – это зверь, которого надо держать на коротком поводке на тот случай, если ему вздумается сорваться и отшвырнуть меня в канаву. Лучше уж быть начеку в мире, где любой может тебя предать, даже твой собственный папочка или старший брат.

Но удержаться от того, чтобы заглянуть за ограждение на сцену, я не смогла. Сцена казалась маленькой. Важные господа в первых рядах партера смотрелись как муравьи. Джентльмены блестели напомаженными волосами, у леди на головах громоздились высокие прически с лентами и перьями. Роскошь их одеяния контрастировала с довольно обшарпанным зрительным залом. «Геликон» определенно знавал лучшие времена. Когда я убрала руку с ограждения, на перчатке остались следы ржавчины. Занавес, похоже, поела моль, а его бархатный блеск потускнел от пыли.

Я посмотрела наверх и заметила, что люстра с одной стороны потеряла блеск. Между потускневшими подвесками медленно колыхалась паутина. Потолок некогда был украшен фреской, изображавшей девять женщин в античных одеждах, но теперь она изрядно выцвела. Одна из фигур – с дубинкой и какой‑то маской в руках – сохранилась лучше остальных.

– Даже не верится, что ты будешь здесь работать, – с восхищением произнес Филип.

Его волнение передалось мне.

– Ну, не здесь. В другом театре. Я уже сто лет не была в «Меркурии», и, может, там совсем не так красиво.

– А может, даже лучше!

Театр всегда был уделом Грега. Это он вечно экспериментировал с цветами и полетом фантазии – возможно, в этом заключалась привилегия старшего. Мне же пришлось покинуть дом, как только Берти отлучили от груди, и начать зарабатывать более-менее приличное жалованье, которое следовало отсылать домой, где я появлялась исключительно редко. При мыслях о том, что теперь в этом мире фантазии удалось оказаться и мне, я впадала в какую‑то первобытную радость. Грег был передо мной в долгу за все, что забрал себе.

Наконец прозвучал звонок. Гомон голосов начал стихать, и по залу пронесся приглушенный шепоток. Дирижер поднял свою палочку.

Резко грянула задорная увертюра, и Филип схватил меня за руку. Меня тут же пробрало до самых костей: музыка настолько могучая, что способна унести тебя прочь, заставив позабыть обо всем на свете.

Поднялся занавес, и перед зрителями предстал призрачный хор в белых масках и черных одеяниях. Все как один, артисты запели на старинном языке. Декорации не впечатляли; возможно, так оно и было задумано, чтобы сразу обратить взор публики на актера, вызывавшего восхищение миссис Дайер, на Юджина Гривза. Он вышагивал по сцене в мантии и шапочке ученого. Этот простой костюм привлекал к нему внимание и подчеркивал его высокие, острые скулы и бледность лица. У его бедра, сверкая в свете рампы, качались часы на цепочке. Я не знаю, чем именно он приковывал к себе внимание, но имелось в нем нечто такое, что прямо‑таки дрожало в воздухе, подобно дымке.

Закрутилась ветряная машина, издавая низкое завывание, и доктор Фауст стал призывать темные силы. Он заговорил на каком‑то другом языке, грубом и демоническом.

– Что он говорит? – голос Филипа прозвучал тихо и испуганно.

Миссис Дайер предупреждала меня, что доктор Фауст заключил сделку с дьяволом, но я не ожидала, что все будет так правдоподобно.

– Не смотри, Фил. Этот кусок скоро закончится.

Резкий аккорд и удар тарелок. Вспыхнули смоляные факелы, и на заднем плане появилась тень. Постепенно она обратилась в клуб дыма, и в нем стало возможно различить человека в красном. Мефистофель, демон.

Имитируя грохот грома, прокатились металлические шары, и оркестр исполнил головокружительное падение тона.

– Неси ж известие сие великому Люциферу: скажи, что Фауст вверяет ему душу свою, дабы взамен получить двадцать лет и четыре года жизни в сладострастии и твое постоянное присутствие рядом.

Доркас сидела не шелохнувшись.

– Плохая идея, – прошептала она.

Юджин Гривз закатал рукав, взял кинжал и полоснул себя по руке. На сцену что‑то брызнуло. В других пьесах я видела, что для изображения крови использовался красный носовой платок. Здесь же был какой‑то новый эффект.

– Это он на самом деле? – тихо прошептал Филип. – Он себя порезал?

– Конечно нет, – огрызнулась Доркас.

Но у меня такой уверенности не было. К горлу подступила тошнота.

– И завещал так Фауст душу Люциферу. Но что за надпись на руке? Homo, fuge! ¹ Неужто мне спасаться бегством? Обмануты ли чувства? Я ясно это вижу. Начертано здесь «Homo, fuge!»

Возможно, это было только мое воображение. Я полагаю, что все‑таки мы находились слишком далеко, чтобы разглядеть. Однако я могла бы поклясться, что кровь начала застывать в виде букв, образуя произнесенную героем фразу.

Что‑то здесь было не так. Ото всего этого веяло опасностью. Я пообещала Филипу, что сюжет оживет, и так произошло на самом деле. Это была самая настоящая проповедь об адском огне и сере. Как только миссис Дайер пришло в голову посоветовать мне взять сюда детей? Хотя в одном она была права: Юджин Гривз был поразительным актером, поскольку заставил меня без тени сомнения поверить в то, что он на моих глазах заключил сделку с дьяволом.

Я сидела на краю скамьи, сжимая руку Филипа и глядя больше на облупившееся ограждение, чем на разворачивающееся на сцене действо. Мне не терпелось увидеть конец. Что же произойдет, когда пройдет двадцать четыре года и Фаусту придется заплатить свою цену?

Никакого спасительного поворота сюжета не произошло. Фауст чувствовал, что время его истекает. Последовали речи раскаяния, от которых у меня разрывалось сердце.

– И так в угоду праздным наслажденьям лишился Фауст вечной радости и блаженства. Я собственною кровью выписал им счет. И срок истек. Настанет время, и дьявол заберет меня.

Фауст сжал висящие на цепочке часы. Свет рампы сделался кроваво-красным. Взметнулось пламя, повалил дым, и по залу разнесся запах, похожий на серный.

Я почувствовала, что меня саму душит страх не меньше, чем обуял Фауста. Никогда не думала, что способна так испугаться какой‑то пьесы, но ради остальных старалась держаться спокойно и уверенно.

1.Человек, беги! (лат.) – Здесь и далее прим. перев.

Pulsuz fraqment bitdi.