Читайте только на Литрес

Kitab fayl olaraq yüklənə bilməz, yalnız mobil tətbiq və ya onlayn olaraq veb saytımızda oxuna bilər.

Kitabı oxu: «Введение в восстановительное правосудие (медиация в ответ на преступление)»

Şrift:
[битая ссылка] ebooks@prospekt.org

Введение

В России за последние пятнадцать лет накоплен определенный опыт в использовании медиации по уголовным делам – но пока только в сфере правосудия в отношении несовершеннолетних. Складывающаяся практика зиждется на энтузиазме и самоорганизации общественных групп, а также судейского сообщества ряда регионов и опирается на действующее уголовное и уголовно-процессуальное законодательство, предусматривающее по определенной категории дел институт примирения сторон. Однако нормы о медиации по уголовным делам в российском законодательстве отсутствуют.

В 2010 г. принят Федеральный закон от 27 июля 2010 г. № 193-ФЗ «Об альтернативной процедуре урегулирования споров с участием посредника (процедуре медиации)», определяющий правовые условия применения процедуры урегулирования споров с участием посредника (медиатора). Закон касается гражданских, трудовых и семейных споров, но не затрагивает сферы уголовного судопроизводства. Больше того, как правило, медиация считается адекватной в сфере частноправового регулирования, поэтому в любом случае ее применимость в уголовной юстиции (за исключением узкого круга дел частного обвинения) не очевидна. Однако все больше слышны голоса тех, кто выступает в пользу медиации по уголовным делам. И отечественный опыт, и наличие в российском уголовном законодательстве норм о благоприятных для обвиняемого последствиях примирения с потерпевшим и заглаживания вреда, и общие мировые тенденции, указывающие на возрастание роли медиации в сфере уголовной юстиции, – все это свидетельствует об актуальности темы медиации в отечественной уголовно-правовой сфере.

Соответственно, тема постепенно начинает занимать определенное место в проблематике юридических исследований. Так, Л. В. Головко, представивший в 2002 г. научной общественности первое обширное сравнительно-правовое исследование, посвященное новой тенденции в современной уголовной юстиции – альтернативам уголовному преследованию, среди которых уголовно-правовая медиация занимает значительное место1, – обращает внимание на интересный российский опыт уголовно-правовой медиации. Однако этот опыт, по словам автора, скрыт «за несколько странным словосочетанием “восстановительное правосудие”». Работы Л. В. Головко служат серьезным теоретическим фундаментом для становления и уголовно-процессуальной ассимиляции института уголовно-правовой медиации, но автор призывает не прибегать «к юридически достаточно аморфному и на понятийном уровне трудноуловимому термину “восстановительное правосудие”»2. Позиция аргументируется тем, что термин «восстановительное правосудие» принадлежит, в основном, философскому и даже религиозному дискурсу, в то время как «уголовно-правовая медиация» – понятие сугубо юридическое. Отсюда следует, что, во-первых, «институт медиации идеологически нейтрален, т. е. вовсе не обязательно должен быть связан с мировоззренческими установками сторонников концепции восстановительного правосудия, позволяя, как и во многих других случаях, отделить право от идеологии… Во-вторых, медиация, будучи юридической конструкцией, а не философской категорией, определима на юридико-техническом уровне, причем, что крайне важно, определима однозначно»3.

Можно согласиться с автором, что введение новых и, как представляется, полезных институтов требует значительных юридико-технических усилий. Не стоит, однако, забывать, что серьезные нововведения в правовой сфере исходят не только (и не столько) из имманентной логики развития самого права, но и из способности права (его понятийных, конструктивных, институциональных возможностей) ассимилировать те ценности, которые сначала артикулируются как общественные4, а затем переформулируются в требования к тем или иным институтам – в данном случае уголовной юстиции. Такие часто встречающиеся обоснования медиации по уголовным делам, как возмещение ущерба потерпевшему, препятствование стигматизации и нередко следующей за ней криминализации обвиняемого, процессуальная (и экономическая) разгрузка правоохранительных органов и судов и т. п., отнюдь не самоочевидны (в особенности первые два) для классической уголовной юстиции, доктрина которой доминирует поныне и в теории, и на практике. Сама постановка указанных целей стала результатом эволюции уголовного права5 под воздействием философской, религиозной, социологической, криминологической, аксиологической критики. В течение длительного времени в ответ на исходящие из разных источников критические суждения воздвигались научные теории, появлялись течения и новые науки (к примеру, криминология) и разрабатывались новые практические формы реагирования на преступления в поисках более адекватных и справедливых методов. И уголовно-правовая медиация – это не просто «еще одна процедура», это другой подход к реагированию на преступление. В основе доминирующего уголовно-правового и восстановительного ответа на преступления лежат разные ценности6. И, чтобы разобраться с различием в подходах, соответствующие ценности и связанные с ними ключевые категории должны быть осознаны и стать предметом сопоставительного анализа.

Но «восстановительное правосудие» – это не только манифестация других ценностей, это еще и интеллектуальный поворот, который включен в общие постмодернистские тенденции современной культуры, в русле которых формируются критические и гуманистические подходы в социально-гуманитарных науках и практиках, в том числе в праве. Восстановительное правосудие – это расширяющаяся область не только практики, но и методологических и теоретических работ междисциплинарного характера. Поэтому книгу я назвала «Введением в восстановительное правосудие» в надежде, что она только приоткроет читателю дверь в эту интереснейшую область.

Сам термин «восстановительное правосудие» можно подвергнуть критике, но он уже живет собственной жизнью, символизируя то новое правосудие, где «жертва и правонарушитель и в соответствующих случаях любые другие лица или члены общины, пострадавшие от какого-либо преступления, активно участвуют в совместном урегулировании вопросов, возникающих в связи с преступлением, как правило, при помощи посредника»7. И официальным документам международного уровня, как оказалось, потребовался для именования этого нового направления специальный термин, не ограничивающийся юридико-техническим обозначением новой процедуры – в официальных документах ООН на русском языке такое правосудие обозначается как «реституционное правосудие».

В 1998 г. в переводе на русский язык первой работы на эту тему мы обозначили restorative justice как «восстановительное правосудие»8, и в таком виде понятие распространилось по России и русскоязычному пространству стран СНГ. Термин стал использоваться в нашей стране не только в кругу экспериментаторов, практикующих медиацию по уголовным делам, и не только в научной и практико-методической литературе – он перешел и в официальные документы. Так, Концепция долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2020 года (Распоряжение Правительства РФ от 17.11.2008 № 1662-р – ред. от 08.08.2009) предполагает «формирование и развитие механизмов восстановительного правосудия, создание службы пробации, обеспечивающей социально-психологическое сопровождение лиц, освободившихся из мест лишения свободы, и реабилитационное насыщение приговоров судов, в части реализации принудительных мер воспитательного воздействия, реализация технологий восстановительного правосудия и проведения примирительных процедур»9 (курсив наш – Л. К.). Или подписанная Президентом РФ 1 июня 2012 г. Национальная стратегия действий в интересах детей10 в разделе «Создание системы защиты и обеспечения прав и интересов детей и дружественного к ребенку правосудия» предусматривает развитие сети служб медиации в целях реализации восстановительного правосудия, использования программ восстановительного правосудия как в отношении несовершеннолетних, совершивших общественно опасные деяния и не достигших возраста уголовной ответственности, так и привлеченных к уголовной ответственности. Соответственно, Правительством РФ разработан план по реализации важнейших положений Национальной стратегии на 2012–2017 годы11, а Министерством юстиции РФ подготовлены предложения по их реализации, в соответствии с которыми предполагается создание всероссийской службы медиации и восстановительного правосудия (СМВП), возглавляемой Федеральным центром медиации и развития восстановительного правосудия.

За термином стоят разные практики, но термин «восстановительное правосудие» имеет вполне определенное содержание, так что свою задачу мы видим в том, чтобы, по возможности, раскрыть его.

Настоящая работа посвящена анализу концепции восстановительного правосудия как основания для разработки представлений о медиации по уголовным делам, а также анализу возможностей включения медиации как в российский уголовный процесс, так и в структуры до— и внепроцессуального разрешения конфликтов (школы, комиссии по делам несовершеннолетних и пр.). Мы не можем ограничиться только предметным – уголовно-процессуальным или уголовно-правовым – рассмотрением темы, работа носит междисциплинарный характер.

Эта книга адресована в первую очередь тем, кто интересуется, занимается или будет заниматься построением этой новой практики. Но так ли «ново» то, что предлагает восстановительное правосудие? Какие культурные и исторические линии развития общества и права приводили к постановке тех или иных проблем уголовного правосудия? Какие ответы на них давались? Каковы последствия предшествующих нововведений? Как они осмыслялись? И в чем видится следующий шаг в развитии уголовной юстиции? Мы рассмотрим восстановительное правосудие в контексте эволюции современной уголовной юстиции последних двух столетий как определенный ответ в историческом поиске более адекватных и ценностно приемлемых путей реагирования на преступление. И анализируя его, следует отдавать себе отчет, о чем идет речь, – об оттачивании инструментария для решения старых задач или об изменении самих задач уголовного правосудия.


Практика восстановительного правосудия в России, а также работы по ее теоретическому и методическому обеспечению начались с проектов Общественного центра «Судебно-правовая реформа» в 1997 г., деятельность продолжается сегодня сообществом Всероссийской ассоциации восстановительной медиации. И данную книгу следует рассматривать как часть этой большой работы.

Задачи настоящего исследования состоят в том, чтобы:

– ввести концепцию восстановительного правосудия в социокультурный контекст эволюции уголовной юстиции и раскрыть ее содержание;

– рассмотреть основные характеристики медиации как метода разрешения правовых споров и конфликтов и ее особенности при применении к уголовным делам;

– выявить условия использования медиации по уголовным делам в российской правовой системе;

– проанализировать российский опыт медиации по уголовным делам;

– выделить проблемные области и наметить перспективные линии работ по расширению и институционализации новой практики.

Часть 1
ВОССТАНОВИТЕЛЬНОЕ ПРАВОСУДИЕ: КОНТЕКСТЫ ФОРМИРОВАНИЯ И СОДЕРЖАНИЕ ПОНЯТИЯ

В последней трети ХХ в. в мире стали распространяться практики разрешения конфликтов, основанные на поиске консенсуса, в противовес традиционной конфронтации сторон. Причем модели разрешения конфликтов с помощью медиации в узком смысле либо с использованием местных традиций участия общины в разрешении споров стали проникать и в официальные системы уголовной юстиции.

Такой подход к реагированию на уголовные преступления начал довольно интенсивно развиваться в разных странах мира примерно с конца 70-х гг. ХХ в. Множество разнообразных течений, концепций и практик, базирующихся на идеях согласия и примирения, в 80-е гг. было объединено термином restorative justice (восстановительное правосудие)12. Притом что подход к реагированию на преступления, в ядре которого переговоры, примирительные процедуры и компенсация причиненного ущерба, восходит к глубине тысячелетий, во второй половине ХХ столетия он получил новую жизнь, будучи противопоставленным доминирующему карательно-юридическому способу ответа на преступление.

Если активизацию социальных движений и распространение практики альтернативных форм разрешения конфликтов относят к последней трети ХХ в., то научные теории и разработки в поисках более адекватных методов реагирования на преступления – криминологические, социально-психологические, правовые, философские, религиозные – следует отнести к более раннему периоду. Иво Айртсен, который в течение десяти лет был председателем Европейского форума по восстановительному правосудию с момента его учреждения, обращает внимание, что термин restorative justice пришел на европейский континент недавно из Северной Америки, но философия альтернативного уголовного правосудия складывалась в Европе примерно с конца 60-х гг. ХХ в. И североамериканские инициативы во многом «несли на себе четкий след влияния теоретических трудов европейских ученых»13.

Но важно иметь в виду, что вопрос о «кризисе наказания» и необходимости разработки новых теорий и альтернативных практик реагирования на уголовные преступления был поставлен значительно раньше, если брать обозримый период – уже во второй половине XIX в. Сто лет назад выдающийся русский юрист С. К. Гогель писал, что репрессия – это средство борьбы с преступностью, «негодность коего вполне уже обнаружилась»14. Исправление преступника вместо возмездия, экспериментирование с условиями содержания в тюрьмах, условное осуждение, воспитательное правосудие для несовершеннолетних, реабилитационные программы для преступников – концепция восстановительного правосудия стала во второй половине ХХ в. результатам долгого пути поисков, научных гипотез, романтических надежд и разочарований. И для того, чтобы понять смысл концепции восстановительного правосудия как этапа в эволюции идей о том, как следует реагировать на преступления, обратимся для начала к предшествующим критическим теориям, приведшим к сдвижкам в практике юстиции, в доктринах и законодательстве.

Глава 1
ПАРАДИГМАЛЬНЫЕ СДВИГИ В УГОЛОВНОЙ ЮСТИЦИИ

Анализируя историю западной уголовной юстиции, Ховард Зер, один из лидеров восстановительного правосудия, связывает ее современную парадигму с двумя принципиальными процессами в ходе исторической эволюции: приданием правосудию публично-правового характера при вытеснении частного начала и все возрастающей зависимостью от тюрьмы как средства наказания15.

Вслед за Г. Дж. Берманом16 он относит смену парадигм в уголовной юстиции к средневековью: папская революция, приведшая к складыванию канонического права как образца для светского, рецепция римского права, огосударствление уголовного правосудия и последующая юридизация и догматизация привели к тому, что право отвернулось от человека. В этом же контексте, т. е. под критическим углом зрения, Зер рассматривает философию Просвещения и последствия для правосудия Великой Французской революции как мощные факторы, способствовавшие формированию карательной публичной доктрины и практики. А те изменения, которые происходят в правосудии с XIX в. и дальше под влиянием наук о человеке (медицины, психологии, социологии, криминологии), он рассматривает лишь как «заштопывание дыр», за счет которого осуществляются попытки некоторой компенсации «аномалий», не укладывающихся в доминирующую карательную парадигму17. Разного рода гуманистические альтернативы и реформы порой приводили даже к усилению карательного характера юстиции. Реформы правосудия остаются индифферентными к потребностям вовлеченных в преступление людей и к ценностям мира в обществе, поскольку неизменными оказываются базовые представления о преступлении и правосудии. Парадигма правосудия остается карательной, и это соответствует само собой разумеющимся представлениям о том, как следует реагировать на преступление. В 80-е гг. ХХ столетия накопившиеся проблемы уголовной юстиции стали обсуждаться как симптомы «смены парадигм».

Смена парадигм – это не демонтаж и замена одной системы другой, это изменение точки зрения, изменение видения предмета. Смена парадигм не происходит одномоментно, она предполагает историческое время; то, что на большой исторической дистанции может быть зафиксировано как кардинальная смена доминирующих представлений и практики (к примеру, отличие европейского правосудия Нового времени и от средневекового), складывается из множества процессов, действий и менее масштабных сдвижек. И именно такие изменения интересны для анализа с точки зрения выявления предпосылок последующих парадигмальных трансформаций. Нас будут интересовать их идейные основы, практическое воплощение и новые проблемы. Имея в виду выделение ближайших исторических предшественников восстановительного правосудия, мы сосредоточимся на сравнительно недавнем историческом периоде, когда фундамент здания современной уголовной юстиции уже был заложен, и выделим из множества происходящих в течение двух столетий изменений линию, которую назовем гуманистической. Такой экскурс представляет не только академический интерес: отсутствие представлений о ближайших предшественниках приводит сегодня порой к отождествлению концепции восстановительного правосудия с теми «человекоцентристскими» подходами, по отношению к которым она выступила в оппозиции.


1.1. Современное уголовное правосудие

Нынешний облик уголовного правосудия18 сложился под влиянием идей эпохи Просвещения и Великой Французской революции. Но предпосылки для оформления уголовного права и процедуры в их сегодняшнем виде проистекают из более общего контекста формирования права и относятся к предшествующему периоду19.

В ходе государственного строительства в средневековой Европе судебная деятельность постепенно обретала публичный характер, суд стал использоваться для укрепления королевской власти, пополнения казны, происходило перерастание обвинительного процесса в розыскной, от спора сторон к государственной репрессии.

Понятие преступления как причинения вреда пострадавшему было вытеснено другим: преступление – это неподчинение власти. На основе канонического права сформировался инквизиционный порядок процесса, который распространялся и закреплялся светскими законодательствами Западной Европы. За большинство преступлений предусматривалась смертная казнь. Процесс был ориентирован на отыскание истины, главное доказательство вины – признание обвиняемого, пытка стала основным средством добывания доказательств, действовала презумпция виновности.

Таким образом, в уголовном процессе происходило поглощение не только частного, или искового, начала публичным, но вообще всего личного, индивидуального безличным государственным законом. Права личности отрицаются в обвиняемом, он становится «предметом исследования», причем самого жестокого, во имя государственных интересов. Из процесса изгоняется понятие сторон, обвинителя заменяет безличная воля закона. Личное начало отвергается и в судьях, которые связаны теорией формальных доказательств20. Но одновременно в Англии становление уголовной юстиции проходило под значительным влиянием концепции надлежащей правовой процедуры; вообще государственное и судебное устройство Англии стало образцом для европейских мыслителей эпохи Просвещения.

В центре размышлений идеологов Просвещения были понятия Разума и Свободы. Эпоха Просвещения поставила в центр духовной и общественной жизни новые идеалы и ценности, новые правовые идеи, которые дали импульс судопроизводству, основные характеристики которого доминируют и по сей день. Она определила вектор развития уголовного правосудия и дала Европе современный уголовный процесс и уголовное право. В XVII–XVIII вв. формируется доктрина естественного права, которая определяет на несколько веков вперед такие ценности, как естественные права человека и разум.


«Вопреки своему неудачному наименованию школа естественного права видела в праве не какое-то естественное явление (как продиктованная богом природа вещей у постглоссаторов), а творение человеческого разума, признанного отныне единственной направляющей право силой. в эпоху господства философии просвещения юристы вдохновлялись идеей универсализма и стремились к созданию таких норм справедливости, которые образуют всеобщее неизменное для всех времен и народов право… Выдвижение на первый план разума как силы, творящей право, подчеркивало новую важную роль, отводимую закону, и открывало путь кодификациям»21.


Систематизацией новых ценностей для уголовного правосудия стала книга последователя Монтескье Чезаре Беккариа «О преступлениях и наказаниях» (1764)22, ставшая краеугольным камнем концепции современного уголовного права и процесса. Идеи Беккариа, которого считают символом гуманизма в правосудии и родоначальником классической школы уголовного права, выражали непримиримую моральную реакцию на жестокость и бессмыслицу средневекового уголовного суда. Законность против судейского произвола, не жестокость, а неотвратимость наказания, цель наказания не в причинении страданий преступнику, а в предупреждении преступлений, презумпция невиновности, недопустимость пыток и смертной казни, простота и ясность языка закона, доступного для понимания обычных людей, – основополагающие положения его книги легли в основу законодательства разных стран в XVIII и особенно XIX в. и по сей день остаются фундаментом парадигмы уголовного правосудия. Тюрьма и каторга, придя на смену смертной казни как доминирующего наказания, становятся средством гуманизации, позволяют реализовать принцип рационального наказания, дав возможность, как предполагалось, отмеривать сроки заключения в соответствии с тяжестью преступного деяния.

Итак, в основу современного уголовного правосудия, пришедшего на смену инквизиционному, был положен принцип законности, в котором нашли свою реализацию ценности свободы, естественного права и разума. Реформы юстиции XIX в. были направлены на то, чтобы на основе принципа законности обеспечить уважение к основным правам человека. Свобода рассматривалась как высшая ценность, в плане уголовно-процессуальной процедуры это означало ограничение и регламентацию права государства на уголовное преследование. Права человека и гражданина стали основой фундаментального принципа современного уголовного процесса – презумпции невиновности.

В это время оформляется классическая школа уголовного права. Преступления и наказания четко очерчиваются законом. Основные формулы классического уголовного права: нет наказания без закона; нет наказания без преступления; нет преступления без законного наказания. Человек рассматривается как существо разумное, наделенное свободой воли, благодаря чему он является хозяином своих поступков – и на этом постулате основывается концепция уголовной ответственности. Уголовная ответственность устанавливается только за преступное деяние, а не за намерение23.

Нельзя, однако, примитивизировать представление о развитии в праве, о смене парадигм. Отказ от феодального репрессивного аппарата не изменил существа подхода к реагированию на преступления – наказания как возмездия, но регламентировал его осуществление. И, как отмечает М. Ансель, происходит постепенная догматизация права, «преступление» и «наказание» становятся юридическими категориями, закон снова оказывается «делом юристов», не доступным профанному сознанию.


«Великие принципы политической философии и социологии, провозглашенные Монтескье и Руссо, уступают место чисто юридической доктрине. Вместо понятия гражданского общества, соответствующего гуманистическим идеям, появляется понятие правопорядка, организуемого и определяемого законом. Преступление рассматривается как абстрактное посягательство на этот правопорядок, искупаемое наказанием, которое восстанавливает нарушенный порядок»24.


Разрабатывается доктрина состава преступления и противоправного деяния; судья определяет признаки преступного деяния и применяет предусмотренные законом меры наказания, не принимая во внимание личность преступника.

Если средневековое уголовное правосудие континентальной Европы можно рассматривать в первую очередь как инструмент укрепления публичного порядка и власти суверена, то классическая школа уголовного права формирует юридическую концепцию правосудия25. Классическая школа достигла вершин уголовно-правовой науки в исследовании догмы уголовного права, в изучении уголовно-правовой нормы и других категорий уголовного права как юридических понятий; подобным же формальным юридическим понятием была «свобода воли», замещающая представление о человеке.


«Уголовное право в продолжение трех четвертей века продолжало оставаться технико-юридической доктриной, доведенной до крайности, и считалось чем-то вроде алгебры, в которой абстрактные рассуждения занимали первое место и согласно которой преступление рассматривалось прежде всего как юридическая сущность»26.


XIX век: новые тенденции

Одновременно обозначаются течения, подготавливающие пересмотр существующих доктрин и образующие неоклассическое направление уголовного права27.

Сюда относится, во-первых, индивидуализация уголовной ответственности и наказания. Доктрина свободной воли модифицируется: начинает учитываться умственная неполноценность, возрастные особенности, смягчающие вину обстоятельства. В разных странах создаются системы альтернативных наказаний. Кроме законодательной, становится возможной и судебная индивидуализация, когда за судьями и присяжными заседателями закрепляется право признавать смягчающие обстоятельства.


«Только судья, рассмотрев всесторонне дело, оценив общественное значение посягательства, выразившиеся в нем преступные свойства личности преступника, может точно определить меру следующей ему кары. Но достижимо ли и для судьи выполнение этого требования?… Не подсказывает ли нам жизненная правда, что в действительности весьма и весьма нередко служители правосудия отправляют свои обязанности с традиционной повязкой на глазах, что выбор меры наказания определяется шаблонной рутиной, а не тщательным изучением дела и человека»28.


Логика индивидуализации вывела поиски эффективного наказания за границы судебного приговора. Отсюда следует второе направление, которое включает попытки выработки разнообразных режимов отбывания наказания. Возникают разные пенитенциарные системы, европейские страны обращаются к опыту Англии и Америки. На повестку дня ставится вопрос о том, что необходимо рассматривать не преступное деяние и наказание как юридические сущности, а конкретного человека, «личность, на которую налагается наказание»29. Меняется содержание идеи наказания: от возмездия к исправлению преступника и полезности наказания. Появляются «пенитенциарии»30: новые тюремные заведения ставили своей целью создание таких условий, которые способствовали бы улучшению самой природы правонарушителей31. Реформаторы Пенсильвании, в основном квакеры, использовали, например, систему одиночного заключения: осужденные в полном одиночестве занимались работой, чтением Библии и размышлением о своей судьбе. Другая модель опробовалась в тюрьме Обурн (Нью-Йорк): заключенным не разрешали общаться друг с другом, дабы избежать опасности дурного влияния, но они в полном безмолвии работали и питались сообща, посещали церковную службу, спали по отдельности.

Возможность различных режимов отбывания наказания и цель исправления привели к сомнению относительно фундаментального положения о непоколебимости приговора. Нужно ли оставлять в тюрьме человека, если есть достаточные основания убедиться в том, что он исправился?32 И наоборот, следует ли освобождать человека, если тюремная администрация убеждена, что по выходе он совершит новое преступление? Юридическим ответом стало то, что возможность изменения срока заключения будет содержаться в самом приговоре. Так в тюремной практике и законодательстве появляется конструкция досрочного освобождения – условного либо безусловного33.

Формируется и укрепляется точка зрения, что по отношению к случайным преступникам меры наказания должны носить, скорее, превентивный, а не репрессивный характер. «Нужно препятствовать тому, чтобы какая-нибудь неудачно примененная карательная мера не толкнула их к рецидиву и не превратила в преступников привычных и неисправимых»34. В законах появляются такие меры, как домашний арест, поручительства, внушения со стороны суда, условное осуждение. Последнее стало серьезным средством смягчения наказания и постепенно приобрело широкое распространение.

Идея условного осуждения, или «погасительной отсрочки», формировалась на основе различия категорий преступников: с одной стороны, новички и случайные преступники, с другой – привычные и даже профессиональные. Первоначально внимание было обращено на несовершеннолетних – карательные меры превращали случайных преступников в привычных. Смена приоритетов с карательного подхода на воспитательный в детской юстиции дала хорошие результаты, но возникла проблема недостаточного количества исправительно-воспитательных учреждений. И появился еще один путь, менее обременительный для государственного бюджета: внушение или выговор35. Однако в подобном «судебном прощении», уместном для несовершеннолетнего, усматривались недостатки по отношению к взрослым: в глазах многих оно демонстрирует бессилие суда, но в то же время носит для виновного характер меры позорящей. Отсюда возникла более сложная форма, предусматривающая неблагоприятные последствия в случае невыполнения осужденным ряда условий, которые ему объявляются при освобождении от наказания. Такая форма стала называться условным осуждением. К концу XIX в. сложились четыре системы условного осуждения: американская – система испытания (пробации); английская – система отобрания судом подписки, как правило, с денежным залогом или денежным поручительством; франко-бельгийская – система условно-погасительной отсрочки судом исполнения определенного наказания; австро-германская – система административного условного помилования36.

Институт условного осуждения вызывал много критических замечаний, причем с противоположных позиций. Одни говорили о том, что он являет собой безнаказанность. Другие, напротив, отмечали полное пренебрежение индивидуальными характеристиками преступника, поскольку последний предстает здесь не живым человеком, а некой «средней абстрактной величиной»37. Дело в том, что основание к применению условного осуждения оставалось формальным: тяжесть преступления, а вовсе не личность конкретного преступника, – и судьи применяли эту меру, по замечанию Ферри, «механически». Последняя точка зрения, как мы увидим, принадлежит формирующейся в это время позитивистской школе, которая выстраивала концепцию преступности и ответа на преступление на основании данных наук о человеке и в центр уголовной юстиции ставила личность преступника.

Yaş həddi:
0+
Litresdə buraxılış tarixi:
20 sentyabr 2016
Həcm:
384 səh. 8 illustrasiyalar
ISBN:
9785392150151
Müəllif hüququ sahibi:
Проспект
Mətn, audio format mövcuddur
Orta reytinq 5, 12 qiymətləndirmə əsasında
Mətn
Orta reytinq 4,8, 21 qiymətləndirmə əsasında
Mətn, audio format mövcuddur
Orta reytinq 4,1, 36 qiymətləndirmə əsasında
Mətn
Orta reytinq 5, 3 qiymətləndirmə əsasında
Mətn PDF
Orta reytinq 4,7, 30 qiymətləndirmə əsasında