Kitabı oxu: «Садовник»

Каждый человек имеет некоторый горизонт взглядов. Когда он сужается и становится бесконечно малым, то превращается в точку. Тогда человек говорит: "Это моя точка зрения".

(с) Давид Гильберт

###

Гики неспешно брёл по длинному узкому коридору в сторону родной оранжереи, увлечённо насвистывая мотив из полузабытой песни. Музыкальная тема была мягкой и податливой. Ему как будто и не приходилось вспоминать мелодию – каждый следующий такт был закономерен и объективен. Одним словом, Божественнен.

В гармонии для Гики существовал только один закон – благозвучие. Конечно, он не настолько талантлив, как настоящие музыканты. Он выбрал другой путь. Но Гики не стеснялся применять свой от Слова чуткий слух, когда оставался наедине с собственными мыслями. Рари за эту его привычку насвистывать беззлобно поддразнивал садовника, называя его «птичником», хоть Гики и не имел к Птичьему Ведомству никакого отношения.

– Знакомая песня! – услышал он вдруг голос приятеля-плацерия, как раз в тот момент, когда собирался войти в оранжерею. – И всё же, где я мог ее слышать?..

– Я и сам не знаю, Рари, – слегка смущённо, будто его застали за непристойным занятием, ответил Гики. – Иногда мне кажется, что я помнил её всегда!

Рари добрый. Он сам попросил считать его «приятелем», чем Гики невероятно гордился. Далеко не каждый работник так тесно контактировал с плацериями. Они казались недосягаемыми и вели закрытый образ жизни.

Плацерии были основой благополучия общества всей ойкумены. Под их чутким руководством весь Мир функционировал согласно Слову, не нарушая свой изначальной гармонии и не отклоняясь от намеченного Им курса ни на йоту. Гики принимал этот порядок вещей, как норму. Так его учили.

– У тебя получилось бы найти с пернатыми общий язык, – сказал плацерий, пропуская Гики в оранжерею впереди себя. – Может тебе всё-таки попробовать перейти в их Ведомство?

– Рари, – добродушно сказал садовник, – не надо так говорить! Мне здесь нравится. В оранжерее я чувствую себя спокойно, а разве не к этому мы обязаны стремиться согласно Слову? Птицы суетливы, от них много шума и очень мало толка. Иногда я не понимаю, зачем Слову понадобилось придумывать таких назойливых созданий…, – сказав это, Гики поймал на себе неодобрительный взгляд плацерия и быстро, но отнюдь не из желания подмазаться, а, скорее, чтобы не показаться своему приятелю невеждой, добавил, – хотя, я, конечно, не сомневаюсь в том, что Слово бесконечно мудро во всех своих проявлениях. Я еще очень многого могу не знать….

– Тут ты прав, – после секундного раздумья сказал Рари. – Но насчёт птиц ты ошибаешься. Они не так бесполезны, как кажется. Раньше, когда птицу видели…

И вдруг, не имея на то никакой ощутимой причины, плацерий замолчал, а лицо его исказила гримаса неизъяснимой досады,

Гики не знал, что нужно говорить в подобные моменты, поэтому промолчал. Рари всегда был невероятно добр к нему, но часто говорил много непонятных вещей, а иногда и вовсе обрывал повествование, так и не доведя свою мысль до конца, совсем как сейчас.

– Лу́на когда-нибудь прикончит меня…, – только и пробормотал он в задумчивости.

– Прикончит? – удивился Гики. Раньше ему уже доводилось слышать это странное слово от Рари.– За что?

Луна была не из общительных плацериев; но всё-таки садовнику казалось абсолютно невероятным, будто она способна убить человека собственными руками.

Рари посмотрел садовнику в глаза и тихо сказал:

– Как жаль, что я не могу сказать тебе всего…

Он моргнул и, слегка тряханув головой, будто прогоняя заставшее его врасплох наваждение, совершенно спокойно сказал:

– В общем, никто никого не прикончит. Просто я не всегда делаю всё правильно…

– В этом нет ничего страшного, – по-братски успокоил своего приятеля Гики. – Идеально лишь Слово, а мы – хранители Его, имеющие силу и волю стремиться к Абсолюту…

– Потому и стремящиеся, – закончил за него знакомые всем строчки Рари. – Тут ты снова прав! Только и делаем, что стремимся…

###

Гики нравилась его жизнь. Круглые периоды он проводил в оранжерее, ухаживая за бесчисленными представителями царства растений, ежепериодно прогрессируя в этом нелёгком, но бесконечно интересном деле. Каждый вид требовал специального индивидуального раствора и соответствующего освещения, которое иногда приходилось выключать. Интересно, почему? Наставник еще в школе рассказывал им, что Мир был создан в абсолютной тьме, а сама темнота – есть неотъемлемая часть всего сущего. Допустим, это так, но не проще ли было сделать всё живое одинаково неприхотливым и светолюбивым?

Гики стремился объяснять мир через Смысл Слова, и, доводы учителя вроде бы объясняли, почему растения необходимо оставлять на какое-то время без света. В пользу тьмы говорил и опыт. Каждый раз, проснувшись, садовник обнаруживал, что стволы его подопечных становились сильнее, а плоды будто бы сами собой наливались силой и соком. Ему казалось, что отсутствие света временами дает растениям даже больше, чем лампы и удобрения. Интересная закономерность! И метафоричная. Но всё-таки, в словах Наставника чего-то не хватало. Какой-то шестерёнки – важного элемента.

Эти и другие вопросы глубоко волновали Гики, но ему не всегда хватало смелости, чтобы задать их кому-то. Порой ему казалось, что стыдно не понимать чего-нибудь, а порой он боялся показаться плацериям ещё бо́льшим идиотом, чем он считал себя сам.

Думая о подобного рода вещах, Гики спокойно прогуливался между кустов жудитов – причудливых растений с вытянутыми параллельными стеблями и необычайно пышной кроной. Жудиты давали на редкость дурно пахнущие семена, из которых плацерии каким-то образом умудрялись делать великолепное душистое масло. Каждый раз, когда начинало казаться, что Гики в своей профессии уже ничем не удивить, плацерии выводили новый уникальный вид или изобретали что-нибудь эдакое. Садовнику виделось странным их вечное стремление творить в изначально идеальном мире, но он принимал их деятельность, как должное и никогда не задавал им подобных вопросов. В конце концов, жить в неизменной реальности было бы довольно скучно.

Гики аккуратно подстриг несколько излишне разросшихся кустов. По опыту он знал, что любое из брошенных на произвол судьбы существ, над которыми он имел непосредственную власть, неизменно начинало захватывать всё большее пространство вокруг себя, тем самым нанося вред всему сегменту оранжереи.

Порхая по своему зелёному царству, Гики беспечно насвистывал тот самый мотив, как бы вторящий всему окружающему его миру – приятному гулу ламп, тихому хрусту опадающей листвы, каплям раствора, медленно стекавшим по стеблям и корням в резервуары с жидкостью. Динь-дон.… Еще выше – р-р-рдинь-да-ри-да… Пришедший из самых глубин оранжереи шёпот листвы – и мелодия на полувздохе вошла в следующий такт, чуть погодя. Тиш-ш-ше.… Вот так…

Помимо Гики в местном Растениеводстве трудилось еще около двухсот человек, но он не стремился общаться с ними на важные для себя темы, хотя довольно часто контактировал с другими рабочими и даже имел возможность принимать организационные решения на территории оранжереи. Ему не нравилось, что многие из тех, кто стал садовником, были вынуждены пойти сюда по распределению, которым руководили плацерии из Родового Ведомства. Большинство из таких распределённых совсем не любили заниматься своим делом и не скрывали этого; они лишь бездумно выполняли работу – делали то, что им сказано. Гики казалось порой, что это несправедливо по отношению к так горячо любимой им оранжерее – посылать сюда тех, кто не хочет отдать делу душу.

Успокаивало его, пожалуй, только то, что плацерии непрерывно сверялись со Словом для того, чтобы неуклонно блюсти равновесие и гармонию, заложенные Им. Слову можно было довериться с лёгкой душой – сам факт того, что Мир всё еще существует, не рассыпавшись в прах много миллионов периодов назад, казался садовнику наиболее верным доказательством Его объективной силы.

Кроме того, система была довольно гибкой, и работа по распределению не обязывала человека трудиться на своём посту до конца жизни. Спустя каждые триста периодов, проведенных в той или иной сфере, любой мог послать стандартный запрос о переводе в другое Ведомство, и чаще, подобные просьбы оказывались удовлетворены. Большинство людей предпочитало сменять окружающую обстановку время от времени.

В конце концов, Гики стал единственным работником Растениеводства, оказавшимся на своём посту сразу после школы и так и не сменившим свою профессию с тех самых пор; и, вероятно, именно поэтому некоторые работники косились на него, вечно бормоча себе под нос всякие гадости.

Мысли о бытности учеником заставили садовника закопаться в собственных воспоминаниях, и он вдруг вспомнил, как Луна однажды сказала, будто Гики «не от мира сего». Как ни пытался, он так и не смог понять, что же это должно было значить.

– Мы все – дети этого Мира, – сказал он ей тогда.

В ответ она, со свойственной ей категоричностью объявила:

– Ты глупый, Гики. Но это вовсе не твоя заслуга. А потому я рада, что ты находишься на своём месте. Если бы этими оболтусами руководил кто-то другой – думаю, мы бы уже давно задохнулись.

– Задохнулись? – удивился он. – От праздности?

– Может, и от неё…, – отвечала она.

###

Наступил новый период. Мир величественно возвышался вдали, постепенно закругляясь и образовывая подобие исполинской трубы. Волшебство, древняя магия Мысли, или на то воля Слова – но город-гигант плотно сидел на своем месте. Там, в десятке километров кверху, люди жили своей жизнью; кто-то, быть может, ухаживал за такой же, как у него, Гики, оранжереей; кто-то разводил птиц и странного, а иногда и совершенно невообразимого вида зверей. Душа его переполнялась искренним всепоглощающим восторгом при мысли о том, насколько идеально и бесконечно мудро Слово, сотворившее всё это великолепие.

Множество вопросов приходило ему на ум, когда он смотрел на Мир ранним периодом. Свет ламп, постепенно разгоравшийся в полутьме противостоящей части города – верхней его части – завораживал Гики. Сотни, затем тысячи, а к завтраку и миллионы огней постепенно приходили в движение, становясь всё ярче с каждой минутой. Глядя вдаль, он мог видеть, как плацерии то и дело снуют вверх и вниз по Кольцу Мира на бесчисленных машинах самого разного назначения. Одни только Стены Мысли, располагавшиеся вдалеке по обе руки от садовника, оставались абсолютно неподвижны.

Садовник вернулся из мира грёз и взглянул на часы. Этим периодом он планировал привести в действие новый разбрызгиватель, который по доброте душевной помог ему собрать Рари. Саму конструкцию аппарата придумал Гики, плацерий лишь усовершенствовал подвижный механизм и автомат. По его словам, было очень важно, чтобы садовник собрал установку самостоятельно.

В последние периоды, Рари казался совершенно другим человеком – в нём проявилась какая-то несвойственная ему неуверенность; его движения казались рваными и скованными одновременно. То и дело он приходил к Гики, утопая в несложной монотонной работе, почти не говоря ничего вслух, что для обыкновенно общительного и жизнерадостного Рари было, прямо скажем, далеко от нормы.

Что-то страшное коснулось плацерия, и это чувствовалось в уголках его глаз, когда он смотрел так печально, так скупо и сухо на всё, что их окружало. Он будто постарел на пару тысяч периодов за невообразимо короткий срок.

– …не надейся лишний раз…, – одними губами прошептал Рари, застыв над установкой.

– Что? Я что-то не то говорю? – почти трусливо спросил садовник.

Пожалуй, меньше всего в своей жизни он хотел хоть как-то обидеть Рари – своего единственного приятеля, которому, по всей видимости, было сейчас очень нелегко.

Интересно, а как у них устроены жилища? Где, вообще, живет Рари и почему он периодически пропадает? Отчего Гики никогда не было интересно это? Они же приятели? Приятели знают друг о друге всё, разве нет?

«Хотя, – мелькнуло в голове у садовника, – я всего лишь работник, и дружба наша – скорее, исключение из правил, как и моё положение в оранжерее.… Может одно стало причиной другого?.. Откуда вообще берутся все эти мысли?»

– Прости, Рари, я не хотел обидеть тебя….

Плацерий в ответ лишь повёл плечами, затем, как он часто делал в последнее время, пробурчал себе под нос что-то неопределенное и вернулся к работе, полностью поглощенный своими свинцовыми думами.

"Что происходит с ним", – подумалось садовнику. Почему он такой, а я… – ну, а я, как бы.… Кажется, что я совсем другой?

– Рари, а можно я задам тебе один вопрос? – вдруг услышал свой голос Гики.

– Ну? – не отвлекаясь от дела, спросил плацерий. – Я весь внимание.

Садовник силился собраться с мыслями. Всё вокруг такое…тесное…

– Я живу вот уже почти десять тысяч периодов….

Плацерий замер в неподвижности, оставив руки на разбрызгивателе, и медленно, почти по слогам, проговорил:

– Продолжай…

– Ну…, это очень сложно объяснить…, – Гики изо всех сил старался подбирать наиболее подходящие слова, но мысль уже начала ускользать от него, таять, так и не оформившись в стройное предложение. Кажется, его отвлекла сама идея о подходящих словах.

Что это было?

– Тем не менее? – теперь с некоторым нажимом в голосе спросил плацерий.

Он смотрел на садовника, и Гики почудилось даже, будто Рари может каким-то мистическим образом, одному Слову известным, заглянуть ему прямо в душу – в самые сокровенные уголки его сознания. Он ощутил себя голым и беззащитным. Мелкая дрожь прокатилась по всему телу, от чего стало сильно не по себе – как будто он снова ребёнок, и Наставник опять требует с него заученных наизусть простейших истин.