Теперь, когда я свободна и не хожу на работу, порномания наваливается на меня со страшной силой. Меня неудержимо, как щепку по волне, несет в сторону порно. Я смотрю его постоянно, почти без перерыва, я живу им, служу его культу, как дошедшая до религиозного исступления послушница в монастыре, или как языческая жрица… Я превратилась в закоренелую онанистку. У меня болит все тело, рука, плечо, спина, клитор, пальцы. Но я упорно продолжаю. Я почти ничего не ем, лишь пялюсь в проклятый монитор. Наверное, вы хотите подробностей, чего-то остренького, хотите тоже немного возбудиться, разделить со мной мой пыл, а то как-то нечестно получается, я вас распаляю, а вы остаетесь в стороне, я ведь почти не даю смачных подробностей… Это нечестно, я не должна забывать о своей публике, о том театре, в который я превратила, или лишь хочу превратить, свою порноманию. Хорошо, я расскажу вам кое-что из недавнего, хоть это противоречит правилам игры, которые я установила…

Это был один из множества роликов, которые я регулярно скачивала с бесплатного торрент-трекера, так называемое home porn, домашнее порно. У парня отличное тело, отметила я механически, как бы походя, уже не удивляясь своей циничности. (Да и чему тут удивляться? Я уже не животное, не робот даже. Я неведомое по своей низости и заброшенности нечто.) Видео было без звука, и оно почему-то напомнило мне экспериментальные фильмы Энди Уорхола и Пола Морриси, которые они снимали на Фабрике в шестидесятых годах прошлого уже века. Конечно, это убогое «хоум-видео» без звука не могло тягаться с теми шедеврами. Но все же было в нем что-то ощутимо напоминающее (может, лишь мне одной?) атмосферу этих фильмов-провокаций, фильмов для вуайеристов. Было в этой дешевой поделке и что-то трогательное. Может, это из-за того, что парень был чем-то похож на Малыша Джо, Джо Далессандро, звезду знаменитой уорхоловской трилогии. Эти развращающие, дразнящие и бесстыжие (когда-то!) “Flesh”, “Trash”, “Heat”… В памяти всплыли давние просмотры этих фильмов в компании киноманов-эротоманов, моих знакомых, связь с которыми оборвалась давным-давно. Ах, какая горько-сладкая ностальгия! Ее не понять современным детям интернета, они не могут даже это представить. Как было сладко смотреть это запретное кино, да еще и в бывшем Советском Союзе!

Я погружаюсь в эти сладостные воспоминания… Да, в то время еще смотрели видео – на видеокассетах с фирменной обложкой. На «фирменных» (конечно же пиратских, но по тогдашним временам качественно сделанных) кассетах уорхоловской трилогии, про которую я вспомнила, красовался Малыш Джо в бандане, с трогательным прыщиком на переносице. В те времена еще не умели замазывать изъяны фотошопом! И да, «в те времена» приглашали друг друга в гости, подавали чай с печеньем и обсуждали особо удачный ракурс… Но – нам стыдно было признаться – смотрели мы в основном не на ракурсы, а на яйца Джо, круглые и совершенные, на его член, на его спину и задницу, на его почти звериную и в то же время нежную и чуть ленивую грацию, с которой он ходил, садился, говорил, лежал, раздевался. Сколько раз ночью я вспоминала это зовущее тело! Оно манило и дразнило меня, и будучи подростком, совсем еще девушкой, вчерашней девочкой, я уже яростно онанировала. И порой не могла заснуть, не вспомнив Малыша Джо и не кончив. Эта, возможно, самая первая волна моей «порномании», которую я сейчас вспомнила, быстро закончилась, уступив место стыду и интеллектуальным поискам. Правда, с тех пор онанировать я не прекращала. Это случалось то чаще, то реже, но все-таки довольно регулярно. Просто в то время я не была так зациклена на этом. В то время не было виртуального мира.

Спустя десять с лишним лет я опять та же девчонка, что не может заснуть от мыслей о малыше Джо, точнее, о других «малышах», давно сменивших его, безымянных, без намека на харизму и убогих, но все равно возбуждающих, по-другому возбуждающих. Сегодня все приобрело более грубый и прямолинейный оттенок. В отличие от тех просмотров, с печеньем и компанией единомышленников, сейчас я одна, наедине с этим монстром ― унылым монитором моего компьютера. И я дрочу на парня, похожего на малыша Джо, на то, как самовлюбленно и в то же время небрежно он снимает плотно облегающие его подтянутую, выпуклую попку черные трусы; он знает, что красив! На то, как он подчеркнуто безразлично, почти по-хамски, обращается со своей девушкой. На то, как он нарциссически проникает в нее, красуясь своим телом, любуясь на него, словно смотрит со стороны… Потом, после невнятного секса, он садится рядом с ней и они внимательно смотрят куда-то. Я догадываюсь, что они просматривают только что отснятое видео, комментируют его. Девчонка, видимо, говорит какую-то глупость, и парень легонько бьет ее внешней стороной ладони по лицу – не жестоко и не больно, но так, словно она предмет.

Однако самое главное возбуждение впереди. И я знаю, чувствую, что надо чуть-чуть подождать, и тогда я увижу то, ради чего все это затевалось, то, ради чего я скачала это домашнее видео. Девушка встает с дивана и выходит из кадра. Немного погодя парень тоже встает, поворачивается к камере задом, наклоняется и натягивает трусы. В последний раз мелькает его тугая красивая задница, и…

…И я яростно кончаю. Больше всего меня возбудила неторопливая беспечность и небрежность, эта случайность, с которой кусок задницы молодого нарцисса мелькнул в кадре и тут же исчез. Сама не понимаю, почему меня это так завело, но я рада этому, рада этой спонтанности, этой случайной атаке похоти и воспоминаний, связанных с юностью. Эта ситуация хотя бы немного ослабила хватку виртуальной порномании. Я на мгновение погрузилась в то время, когда не было экранов, не было искусственного интеллекта, когда я и другие люди не были рабами виртуального мира, когда мы были свободны, сами не понимая этого. И не очень-то эту свободу ценили, если быть честными. Потому что не знали другого мира. А этот другой, О-Чудный-Новый-Мир, уже стоял у ворот, терся о них как шелудивый пес, подвывал и поскуливал в нетерпении, готовился войти и захватить все вокруг, уничтожить старый мир, изменить нас всех до неузнаваемости.

То было счастливое время, время свободы и самых смелых свершений. Я говорю о девяностых годах в России, да и, пожалуй, на всем бывшем постсоветском пространстве. Пал железный занавес, истлел в прах советский монстр, в воздухе было столько свободы, он пьянил и сводил с ума. Люди не были так сильно поглощены потребительством, не были разобщены, не проводили время в социальных сетях, подглядывая друг за другом, не пялились с утра до ночи в мониторы, они просто жили и получали удовольствие от самых простых вещей. Молодые люди, такие как я, были полны надежд, мы были наивны и безумны, мы все хотели скорее попробовать, приобщиться к недавно запрещенному, испытать на себе. Многие сгорели в этом пламени: наркотики, бандитизм, отчаяние, алкоголизм. Да еще эти чеченские войны, одна за другой. Но, несмотря ни на что, мы были счастливы. Мы верили, мы жили. Мы были свободны. Я благодарна этой паре, выложившей свое домашнее видео без звука, за эти воспоминания. Я даже впадаю в некое подобие эйфории. Увы, ненадолго.

Ненависть к себе

После просмотра «немого» фильма и ностальгии по девяностым на меня что-то находит. Я хочу ругать себя последним словами, обзывать, унижать и топтать.

Вот что я говорю, стоя перед зеркалом и с отвращением глядя на свое тощее, изможденное тело, на осунувшееся лицо с кругами под глазами – неизменными спутниками порноманки и онанистки:

– Ты злобная засохшая манда. Вонючая и заскорузлая. Я ненавижу тебя. Твою худобу, сутулость и снобизм. Твои маленькие сиськи. Твою серую, задроченную пизду…

Я сжимаю правую руку в кулак и что есть силы бью ей в зеркало, в ненавистное мне отражение. Боль отрезвляет меня, но ненадолго.

Анна получает наследство и продолжает страдать

Наконец-то у меня появился доступ к деньгам, завещанным моим анонимным благодетелем, к моему наследству, на которое я имею полное право, согласно его завещанию. Куча денег, банковский счет, карточка, все что нужно для чудесной, беззаботной жизни. Буквально за час я оформила все и вернулась обратно, в свою конуру, в медвежье логово. Какая жизнь впереди, какая жизнь! Деньги даруют любые возможности, я свободна, могу делать что хочу, я должна плясать от счастья, радоваться жизни. Но я не рада. Что со мной происходит? Неужели я и правда настолько деградировала из-за своей мании? Да, скорее всего, так оно и есть. Я не могу даже представить, как прожить хотя бы час без того, чтобы не смотреть порно и не онанировать.

Я хочу выть не переставая, пока хватит сил и голоса, чтобы сорвать навсегда голосовые связки. Может, кому-то понравится, если я стану немой? Помогите мне кто-нибудь, прошу вас! Я так одинока, я так слаба… Я в тупике.

Но, может быть, это не самый страшный тупик. Я, наверное, еще не достигла дна, от которого смогу оттолкнуться. А если не смогу, тем хуже для меня.

Порномания: оттолкнуться от дна

Снова и снова мысли о порно. Это отвратительное, извращенное удовольствие в подглядывании за другими, которое так распаляет меня, эти возбуждающие образы, струящиеся потоками с экрана… Куда мне еще упасть? В какую пропасть? Я чувствую себя грязной, никудышной и ненавистной самой себе. Как еще унизить себя и свое тело? Есть ли в этом предел?

Но я чувствую, что на этот раз, впервые за всю историю моей порномании, я достигла дна, предела, что дальше падать уже просто некуда, я уперлась во что-то твердое. Я дошла «до точки»: у меня невыносимо болит все тело, когда я дрочу под порно. Когда же я с партнером, даже с самым никудышным, то почему-то все нормально. Тело не болит, нет-нет, никакой боли, оно даже поет. Но в нынешнем моем состоянии найти кого-то, даже просто выйти из дома означает геройский поступок, подвиг. Я стала настоящей затворницей, хикикомори, кажется, так их называют в Японии. На что они живут, интересно? На госпособие, на деньги родителей? Или как я – на неожиданное наследство?

Впервые за месяц я собралась выйти из дома. Да, я провела безвылазно в этих тридцати метрах почти целый месяц, никуда не выходя – мой персональный рекорд. Вот я вышла из дома, и не знаю, что это мне принесет, но это все равно лучше, чем медленно убивать себя.

Анна идет к врачу

Я иду к… врачу, к «специалисту широкого профиля». То есть к терапевту, причем в обычную государственную больницу, хотя собиралась в частную клинику, тем более она совсем рядом. Но только что мне попались две пожилые женщины, и одна из них говорила другой: «У нас только в государственных больницах лечат. У Алки дочь пошла в частную клинику, там диагноз неправильно поставили и еще ободрали как липку. Им нельзя доверять! Вот и приходится в очередях стоять… Там хоть не так обманывают, они проверок боятся. А те ничего не боятся, их не проверяют, им лишь бы денег содрать! У нас-то их все равно нет… А те, у кого есть, их так обдирают, что мало не покажется!»

Видимо, этот треп на меня подействовал, или я сомнамбула, но вместо частной клиники буквально за углом от моего дома ноги сами принесли меня в государственную больницу, которая, к счастью, тоже не очень далеко. После оформления в регистратуре и моих сбивчивых объяснений меня неохотно направляют к общему врачу. Очередь к терапевту огромная, присесть негде, но меня это не смущает, я весь месяц только и делала, что сидела. Я встаю поближе к окну и начинаю читать книжку, которую предусмотрительно захватила. Читаю чисто автоматически, ничего не понимаю, слишком непривычная атмосфера, слишком многое отвлекает. Чувствую, как на меня пялятся женщины из очереди. Я откладываю книгу и тоже начинаю их бесцеремонно разглядывать. Женщины неохотно отводят глаза.

Через полтора часа подходит моя очередь. Терапевт ленив и явно не хочет мной заниматься. Не глядя на меня, заполняет какие-то бумажки. Видя его пофигизм, я срываюсь и резко говорю ему:

– У меня проблема… Мне надо к психологу! Я провожу слишком много времени на порносайтах!

Он вздрагивает, глаза блестят злорадным огнем и тут же снова потухают. Бледный и тоскливый голос скрипит:

– Меня не волнует, где вы проводите время.

– Вас ничего не волнует!

Его глаза белеют от ненависти.

– Уходите отсюда!

Встав, я выхожу и резко захлопываю за собой дверь. В коридоре тихо, женщины напуганы, мальчик лет пяти-шести не сводит огромных глаз. Пока что он чист и невинен, но что будет потом? Я замечаю в его руках айпад. Неужели это тоже будущий порноман, или как минимум неврастеник с кучей комплексов, будущая жертва виртуального мира? Я хотела бы подойти и обнять его, предостеречь, направить на путь истинный, отдать ему все, что я знаю, вдруг ему это поможет? У меня нет детей; эта мысль неожиданно материализуется во что-то очень важное, но я затыкаю ее, не даю ей хода, забываю ее, чтобы она не мешала мне жить и наслаждаться. Наслаждаться? Я называю наслаждением то болото, в которое я провалилась? Видимо, да, и это очень странно. Мне определенно нужен психолог, специалист, который бы объяснил мне, что и как, дал бы направление, помог бы мне выбраться из этого болота… И все-таки, дети. Эта мысль еще раз всплывает в моем сознании, но через мгновение падает на дно, как камень. Я снова смотрю на мальчика с айпадом, в эти огромные и пока что невинные глаза. Мне становится страшно, потому что я вижу в этих глазах ту пропасть, в которую упала, то твердое дно, которое наконец-то нащупала и от которого пытаюсь оттолкнуться.

Выхожу наконец из больницы и иду по улице. Это типичный московский спальный район с унылыми домами-коробками, советскими многоэтажками, этими устремленными ввысь человеческими муравейниками. Я прохожу эти унылые дворы, знакомые с детства, в которых мамаши с детьми гуляют и зорко обозревают местность. Сейчас и меня заприметят, оглядят с ног до головы. Мой взгляд падает на вывеску: «Дружба. Кафе. Бар». Написано размашисто, красным. Я захожу вовнутрь, интерьер довольно обшарпанный. Сажусь на протертый плюш, если это вообще плюш – диван старый и выцветший, но до неприличного пунцовый, как возбужденный клитор. Заказываю кофе с коньяком. Выпиваю залпом. Накрывает гадкое и тяжелое опьянение. Как давно я не выпивала? С тех пор как уволилась, наверное. Что делать дальше? Жить и радоваться жизни? Не могу, не получается. Положить конец мучениям? Тоже не хочу. Продолжать борьбу? Наверное. Несмотря на разочарование и подавленность, мне удается унять тягу к саморазрушению, я еду домой, ложусь спать и сплю до следующего дня, до раннего утра. На меня хорошо подействовал алкоголь.

На следующее утро встаю так рано, как не вставала даже когда работала. Выпиваю свой обязательный кофе, выкуриваю одну за другой три сигареты, выбираю наугад частную клинику из рекламы в журнале, который валяется уже как месяц на полу, я о него все время спотыкалась, но теперь понимаю его предназначение. В интернет я не решаюсь заходить, вообще не открываю компьютер; знаю, что, если открою его, то мне наверняка захочется посмотреть что-то еще помимо адресов психологических консультаций. «Что-то еще». Хороший эвфемизм для моей одержимости интернет-порно! Я звоню в клинику; меня сегодня же готовы принять, через какой-нибудь час или максимум два. В этот момент я начинаю понимать преимущества богатства. Я готова заплатить любые деньги, лишь бы меня приняли как можно скорее. Мне больше не хватает той сцены, на которую я восхожу каждый день. Мне нужен специалист, который будет слушать и советовать. Мне нужен диалог, общение с профессионалом.

Не буду утомлять вас рассказами про мои походы в клинику. Это и правда помогает. Цены там почти неприличные, но мне нужен быстрый результат. Поэтому я не отказываюсь от их услуг. Наоборот, я готова платить даже больше, если бы они потребовали. Я привыкаю к ним, к этому безвкусному, выхолощенному интерьеру в стиле hi-tech, к этому убаюкивающему и в то же время бодрящему lounge-disco в коридорах, к этим предупредительным, но все равно готовым по старой привычке сорваться на тебя «специалистам». Я им не очень-то доверяю, но надеюсь, что они чего-то стоят.

После пяти сеансов я заметно иду на поправку. Я вообще не открываю компьютер! Просто обхожусь без него. Это настолько удивительно, что я не понимаю поначалу, как такое возможно, но это и правда, оказывается, возможно… Много времени провожу вне дома – это все его советы, которые правда помогают. Доходит до того, что на седьмом сеансе я осознаю, что влюблена в своего врача, красивого женатого мужчину лет сорока-сорока трех, элегантного и выдержанного. На мой тридцатый день рождения он дарит мне такой же элегантный, как он сам, букет, и я готова заплакать от счастья. Я хочу пригласить его поужинать, едва удерживаюсь от этого; ужинаю в одиночестве в дорогом ресторане, не обращая внимания на сидящих в зале; я словно в трансе; возвращаюсь домой усталая, но радостно-возбужденная, валюсь на кровать не раздеваясь, в своем черном вечернем платье, специально купленном на тридцалетие в каком-то дорогом магазине в Столешниковом переулке, сразу после сеанса у психоаналитика; став богатой, я перестала обращать внимание на цены и названия брендов, просто беру то, что мне хочется и по-настоящему нравится, как вот это платье; плохо сплю ночь, мне снится мой психоаналитик, его руки, его лицо, и я кончаю во сне… Дело принимает серьезный оборот, я страдаю от своей влюбленности, которую считаю настоящей большой любовью, при этом чистой, ведь у нас с ним не было секса и даже намека на флирт. Доходит до объяснений, он честно говорит мне, что не может меня полюбить, и просит его за это простить. Я рыдаю прямо перед ним, это унизительно, но я так надеялась на него! Я хочу, чтобы он вытащил меня из болота, ведь он протянул мне свою красивую, крепкую руку! Униженая и растоптанная, я выхожу из его кабинета, тушь растеклась по лицу, на меня в ужасе смотрят другие посетительницы в своих норковых манто, с хорошим дорогим макияжем на холеных лицах. У них тоже проблемы, им не надо моих печалей, они хотят отгородиться от стресса, который я им невольно предлагаю. Я впервые осознаю, что эта клиника – настоящий заповедник для очень богатых женщин, они слетаются сюда как мотыльки, на этот свет, исходящий от роскошных люстр, украшенных стразами от Сваровски… Мне становится стыдно за свое расточительство, за то, что я осмелилась сюда прийти, приходила сюда целый месяц… Я не чета этим женщинам, я перед ними жалкая дворняжка, не холеная, не надменная, как они, эти московские дамы из элиты. Они показывают мне всем своим существом, что такой как я здесь не место. И правильно, кстати, показывают. Какая я была дура! Решила, что, если могу купить платье в Столешниковом не глядя на ценник, то, значит, принадлежу к этому клубу избранных. Самонадеянная дура, и вот мне расплата, меня поставили на место – и он, и они, показали, кто я такая. Обида на психоаналитика, злость на него и на его отказ, отвращение к этим напомаженным куклам в норковых шубах сплетаются в один клубок. Выход здесь один, я это прекрасно знаю: расстаться с ним и с клиникой, и как можно скорее. Не видеть всего этого больше. Я знаю, что больше здесь никогда не появлюсь. После опьянения пришло похмелье.

Я возвращаюсь в реальность. Тем не менее, деньги не были совсем уж потрачены зря. Все дни, что я провожу одна, без защиты психоаналитика из роскошной клиники, у меня не возникает желания открыть компьютер и начать смотреть порно. Неужели это все еще возможно? Но вскоре появляется тошнота и головокружение. Я без любого врача знаю, что это просто панические атаки. Я боюсь остаться без помощи, без поддержки. Мне надо срочно искать новую клинику, нового специалиста, новые костыли, которые будут меня поддерживать. С каждым часом тревога усиливается, тошнит все чаще, апатия нарастает. Надо приниматься за поиски.

После шикарной клиники я возвращаюсь к жизни обычного городского жителя: бросаю привычку вызывать такси по каждому поводу, покупаю простые продукты вместо дорогих, перестаю шляться по бутикам на Большой Дмитровке и в Столешниковом переулке. Просто гуляю, блуждаю по улицам и переулкам в центре, надеясь, что само все сложится, не тороплю провидение.

В один из таких пасмурных дней я наугад захожу в первую попавшуюся клинику; там скромнее, без сверкающих стразами от Сваровски люстр, и слава богу. Там простые и честные, как мне кажется, специалисты, один из которых достается мне. Это женщина средних лет, у нее своя методика; она не особенно церемонится с пациентами, обходится без патоки, может «ввернуть крепкое словечко» (именно так она и говорит – приятная старомодность!), рассказывает им о том, о сем, отвлекает монотонной болтовней. В нее я уж точно не влюблюсь! Эта мысль смешит меня и успокаивает. На ее сеансах я совершенно расслабляюсь. Как по команде включается ее монотонная трещотка, она рассказывает что-то из жизни, какие-то сплетни про знаменитостей и знакомых; я лежу на почти больничной кушетке, в простой комнате с когда-то белыми, а ныне желтоватыми жалюзи, без музыки, из коридора доносятся голоса, шаги и шуршание. Мне хорошо и спокойно. «Аня, жалюзи опустить или так нормально?» – доносится откуда-то издалека ее голос, похожий на воркование пожилой голубки. «Как хотите», – отвечаю я. Мой голос неузнаваем, он как морской прибой, шуршит и шепчет. Я не верю, что он принадлежит мне. «Тогда не буду, а то света и так мало», – воркует мой врач. Я проваливаюсь в блаженство, засыпаю и выныриваю из своего младенческого сна, чтобы опять провалиться. «Вставай, Анечка! Закончен сеанс», – говорит мне ласково пожилая голубка. Я не помню, как ее зовут, у меня ужасная память на имена, зато хорошая – на лица. А вот она меня помнит, и мне нравится, как она меня называет. То Аня, то Анечка. Так называла меня мать. Теперь я понимаю, кто эта женщина мне. Моя новая мать. Или ласковая мачеха. Почему бы и нет?

Так проходит больше месяца. Это чудесное время. Я не прикасаюсь к компьютеру, убираю его в кладовку, «чтобы не отсвечивал», как говорила мать, мне часто теперь вспоминаются ее выражения. Я готова провести так всю жизнь, приходя к своей новой мамочке, готова всю жизнь лежать на кушетке и слушать ее воркование, проваливаться в сон и выныривать из него, потом ехать домой с пустой головой, никому не звонить и ничего не смотреть, а лишь читать книги и гулять в парке… Но однажды я понимаю, к своему ужасу и разочарованию: эта методика перестает помогать. Я снова постепенно думаю о своих привычках, и не просто о них, а о возвращении к ним… Когда я спрашиваю своего врача, как мне быть с моей порноманией, она опешила, словно впервые услышала жалобу пациента, и говорит, чтобы я не забивала себе этим голову. «Ложись, Анечка, все будет хорошо…» Может, она и права, но мысли о порномании начинают возвращаться, не дают мне покоя, даже когда я на приеме. Я больше не расслабляюсь, как раньше, какие-то молоточки стучат в виски, не дают покоя. Во время второго разговора я не могу ничего добиться, никаких советов, которые мне нужны. Мамочка-врач говорит, чтобы я не накручивала. «Так, Анечка, ты что-то волнуешься у нас, прекрати это немедленно, ложись, мое солнышко, ложись, а я тебе что-нибудь расскажу… Жалюзи не опускать? Хорошо, хорошо, уже опустила… Ты лежи, лежи, не беспокойся, все хорошо… Вот, представляешь, сегодня заходила в тот магазин на углу, рядом с клиникой, думала, сырков моих любимых купить, а их уже давно там нет; испортился магазин этот, давно там не была, жаль, так было удобно там все покупать… Подруга мне вчера позвонила, говорит, сын ее наконец невесту себе нашел… Давно пора, такой красивый парень, все выбирал… А правда, что Кабаева от Путина уже второго родила?»

***

Анна лежит на кушетке натянутая как струна и не может расслабиться – впервые за долгое время. После этого сеанса она не приходит больше к своему врачу, старой голубке, хоть и тоскует по ее убаюкивающему воркованию. Магия исчезла, непрекращающиеся выходные с хорошим настроением кончились, и она снова оказалась лицом к лицу со своей главной проблемой – порноманией. Эффект был положительным, но, увы, кратковременным.