Kitabı oxu: «Верность сестер Митфорд»

Şrift:

This edition published by arrangement with Laura Dail Literary Agency, Inc and Synopsis Literary Agency.

* * *

Поклонники исторических романов о Второй мировой войне не смогут оторваться от этой книги.
Library Journal

Глубокое исследование сложных уз сестринства. Бенедикт отлично передает тревогу и неуверенность межвоенных лет в Англии и напоминает об опасности аристократической вражды. Динамичный роман, помогающий понять суть вещей.
Фиона Дэвис, автор бестселлера New York Times «Дворец магнолий»

В новой книге «Верность сестер Митфорд» Бенедикт погружает читателей в мир юных, гламурных, харизматичных британских дебютанток, а затем переворачивает этот блестящий мир с ног на голову. Меня потрясла эта правдивая история сестер Митфорд, их роль в нацистском движении и борьбе с ним. Бенедикт дает читателям все, за что ее любят и чего от нее ждут: внимание к деталям, изящество и восхитительную историю.
Аллисон Патаки, автор бестселлера New York Times «Великолепная жизнь Марджори Пост»

Бенедикт решительно отдергивает легкомысленный занавес и открывает трагедию, таящуюся за полуумолчаниями, она пристально вглядывается в темный час семьи Митфордов: принятие ими фашизма и заигрывание с изменой родине перед лицом Второй мировой войны.
Лорен Уиллиг, автор бестселлера New York Times «Потерянное лето в Ньюпорте»

«Верность сестер Митфорд» – роман своевременный и напряженный, он показывает, какое ужасающее обаяние таит в себе фашизм для некоторых людей, а также мужество и моральную цельность, которые заставляют других людей сопротивляться, даже когда друзья, любимые и семья уже сдались.
Дженнифер Чиаверини, автор бестселлера New York Times «Женщины сопротивления»

В книге Мари Бенедикт оживают темные страницы Второй мировой войны. Благодаря выдержке и упорству три сестры – одна другой ослепительней и умнее – прокладывают себе путь на самый верх. Что бывает, когда сестры, выросшие вместе, перестают признавать друг друга? Почему забота сменяется безразличием и черствостью? Как любовь превращается в соперничество? Когда встает выбор – притворяться слепой или разоблачать? Героине этого захватывающего романа придется решить, кого она предаст: сестру или страну? Мастерски.
Джанет Скеслин Чарльз, автор бестселлера New York Times «Библиотека в Париже»

Глава первая
Нэнси

7 июля 1932 года

Лондон, Англия

Чарующие звуки симфонии летят по бальному залу. Слуги разливают золотистое шампанское в хрустальные бокалы. В легендарном особняке на Чейни-уок всё, вплоть до мельчайшей детали, сияет совершенством, а прежде всего хозяйка.

Там, в центре просторного бального зала, стоит она – восхитительная, статная, в длинном платье-футляре из шелка, платиновый оттенок которого перекликается с ее серебристо-голубыми глазами. Она протягивает свои унизанные бриллиантами руки навстречу гостям, излучая безмятежность и невозмутимое, неподражаемое спокойствие. Если бы мы были едва знакомы, я бы сочла эту ее сфинксову улыбку напускной или того похуже, но я знаю ее очень близко, как саму себя. И знаю: она именно такая, какой кажется, ведь она – Диана, моя сестра.

Я окидываю взглядом сверкающий позолотой и мрамором бальный зал, легко вмещающий три сотни гостей. Когда приглашенные начинают разбиваться на пары для танцев и занимать места, кажется, что они рассеиваются вокруг Дианы, как лучи вокруг солнца. Так происходит с самого нашего детства: она всегда сияет в центре, а мы, сестры, веером вкруг нее, как лучи. И не важно, что в прессе нас, сестер Митфорд, всех шестерых называют «золотой молодежью»: звезда – она.

Вечер скорее выглядит как новоселье Дианы и ее добрейшего мужа-красавчика Брайана Гиннесса в их фешенебельном особняке, чем как дебютный бал нашей младшей сестры Юнити. Куда, кстати, она подевалась? Я скольжу взглядом по залу, высматривая поразительно высокую восемнадцатилетку. Ей никогда не было дела до светских условностей, вот и в этот раз она, кажется, ушла в тень вместо того, чтобы привлекать к себе внимание – чего следовало ожидать на мероприятии в ее честь. Наконец я обнаруживаю ее в темном углу, увлеченно болтающую с Памелой, нашей сестрой, и Томом, нашим единственным братом, нашим золотым мальчиком. Из нас, семерых молодых Митфордов, тут нет только Джессики и Деборы, они еще слишком юны, чтобы выходить в свет.

Юнити, хоть и притворяется, что слушает, очевидно куда больше увлечена наблюдением за гостями вечеринки, чем беседой с Томом и Памелой. По крайней мере, здесь, на Чейни-уок, ей не придется дважды приседать в реверансе и отводить ножку назад, как перед королем и королевой, когда ее представляли ко двору в Букингемском дворце. Бедняжка Бобо, как мы зовем ее между собой, не славится грацией, так что мы, сестры, затаив дыхание держали друг друга за руки, пока она не завершила представление, не споткнувшись и не прыгнув на колени к одному из величеств. Но и тут не обошлось без неловкости: отводя ногу назад, зацепилась каблуком за подол, и душераздирающий звук рвущейся ткани разнесся по знаменитой приемной.

Серебристое мерцание, плывущее по бальному залу, привлекает мой взгляд, это Диана пробирается сквозь толпу. Как же они похожи на расстоянии – Диана и Юнити, думаю я. Обе высокие, с мягкими чертами лица и светлыми, сияющими волосами. Совсем другое впечатление, если присмотреться вблизи, и дело не в том, что наряд Дианы словно гладкая серебристая колонна, а Юнити щеголяет в серо-белом платье, которое на удивление плохо сидит, несмотря на бесчисленные визиты к портному. В который раз я благодарю судьбу, что родилась с блестящими черными волосами и зелеными глазами, а не голубыми; меньше всего на свете мне хотелось бы выглядеть «чуть-чуть недо-Дианой».

Музыка смолкает, и в другом конце зала я замечаю Ивлина Во. Восторг и тепло переполняют при виде милого друга. Сильнее я обрадовалась бы, только если бы появился мой неофициальный жених. Но это невозможно: мне ли не знать, ведь Хэмиш сам заявил, что не сумеет прийти, дав моим родителям, Муле и Пуле, еще один повод себя недолюбливать – вдобавок к нашей слишком уж затянувшейся многолетней помолвке. «Что за дела помешали твоему шальному женишку пойти на бал в честь сестры невесты?» – уничижительно поинтересовался Пуля во весь голос.

В такие мрачные моменты я задаюсь вопросом, не лучше ли было принять предложение сэра Хью Смайли: хоть он и сама банальность, но союз с ним спас бы меня от нынешних финансовых забот. И избавил бы от бормотания Мули, мол, хватит уже понапрасну болтаться в свете, ведь мне уже под тридцать, а мужа все нет.

Ивлин смотрит в мою сторону, и я машу ему рукой, приглашая присоединиться к нашему дружескому кружку. Эти люди, среди которых поэт Джон Бетжемен и фотограф Сесил Битон, – моя избранная семья. Почему бы не назвать их так? Те качества, которые Муля и Пуля, да и большинство знакомых мужчин, презирают во мне, эти парни обожают, им нравятся моя начитанность и остроумные замечания, особенно колкие. Только эти люди по-настоящему близки мне, и потому, конечно, Пуля презирает моих «денди». Даже среди своих пяти сестер я всегда чувствовала себя чужой. Все в доме вечно разбивались на парочки, начиная с детства – Джессика и Юнити, Памела и Дебора, Диана и Том, золотые двойняшки, – а я чаще бывала одна.

Прежде чем приветственно улыбнуться навстречу Ивлину, я скольжу языком по зубам, чтобы на них не осталось ни пятнышка сочно-красной помады. Разглаживаю руками платье, припоминаю про себя остроты, которые приберегла к нашей встрече. Все должно быть безупречно; никто из нас не хочет попасться на язык к насмешливому и язвительному Ивлину. Когда он шутит про людей не из нашего кружка, это очень забавно, но когда про тех, кто внутри, – уже не очень.

Но Ивлин не подходит. Более того, он вдруг разворачивается, словно его магнитом потянуло в другую сторону – в сторону Дианы. Мне делается дурно, и я знаю, что сама виновата. Когда-то Ивлин был только моим другом. Но он задумал написать книгу о выходках высшего общества и попросил познакомить его с Дианой, которая еще дебютанткой стала звездой и настоящим магнитом для журналистов благодаря красоте и обаянию. Я представила их друг другу на тропической вечеринке, которую Диана с мужем устраивали на своей яхте «Дружба».

Я не волновалась: знала, что Ивлин собирался невзлюбить молодую парочку и сделать их легкомысленными героями своего романа «Мерзкая плоть». Но стоило Ивлину подпасть под чары Дианы, как все изменилось. Теперь он так чертовски загипнотизирован, что я замечаю, как он морщится, если я называю ее Бодли – этим озорным прозвищем, обыгрывающим название издательства Bodley Head¹, я наградила ее еще в детстве, потому что ее голова всегда была непропорционально большой по сравнению с телом. Этакое крошечное несовершенство, практически незаметное другим, потому что красота ее поистине ошеломляюща.

Я быстро отворачиваюсь: не хочу, чтобы Ивлин или другие заметили мой пристальный взгляд. Не дело так таращиться, это выдает недопустимую слабость. Чтобы скрыть свою оплошность, я говорю:

– Похоже, поездка леди Теннант в Баден не принесла того «исцеления», которое так рекламируют спа-курорты.

Хотя раздается ожидаемый смех, я ненавижу себя за то, что опустилась так низко, добиваясь его. Как бы мне порой хотелось, чтобы моим оружием были не только острый язык и перо. Но тут друзья тоже начинают сыпать наблюдениями, и каждое следующее остроумнее предыдущего, так что в конце концов я буквально рыдаю от смеха. И только вытирая глаза, осознаю это.

Диана стоит, окруженная мужчинами, – привычная картина. Но она не смотрит ни на кого из них. И не влюбленный и богатый муж тому причиной. Ее серебристо-голубые, сверкающие глаза устремлены через многолюдный зал к тому, кого я меньше всего ожидала увидеть.

Глава вторая
Диана

7 июля 1932 года

Лондон, Англия

Диана делает шаг назад – прочь от устремленных на нее глаз, в толпу. Гости расступаются перед ней, пытаются пожать руку или поцеловать в щеку. Кончики пальцев касаются ее сверкающего серебристого платья. Если б ей была свойственна ложная скромность, она могла бы сказать себе, что все тянутся к ней лишь потому, что она хозяйка этого роскошного вечера, на котором собрались ее родные, светские друзья и «золотая молодежь». Но ей ни к чему себя обманывать; она Диана Митфорд-Гиннесс, и мир готов предложить ей все. Так было всегда.

Сквозь шум голосов она слышит, как Уинстон Черчилль, муж кузины Клементины, разносит висящую на стене картину Стэнли Спенсера. Видимо, изображение военного мемориала в Кукхеме не совсем точно и заметить это мог только старина Винни. Диана гасит его пыл – редкий случай, обычно его политические соображения ей интересны, хоть она всегда с ними не согласна. Обрывает она и резкую отповедь сына Черчилля Рэндольфа; он близкий друг ее единственного и любимого брата Тома и, как она давно догадывается, неравнодушен к ней.

Красивый, обожающий муж подходит к ней. Осознавая, как эффектно они смотрятся вместе, Диана поднимает руки, унизанные бриллиантовыми браслетами, чтобы дать знак музыкантам и танцорам. Сила, что исходит от нее, подчиняет музыкантов и гостей, все следуют ее сигналу. «Все это – мое», – проносится в голове, самой ей не до конца в это верится. Сказочно обставленный особняк на Чейни-уок, с обюссонскими коврами даже в детских. Загородное поместье восемнадцатого века Биддлсден, где в сезон можно принять сколько угодно гостей. Ее двое замечательных мальчиков, Джонатан и Десмонд, которых она отчаянно любит с того самого момента, когда они с ревом ворвались в ее жизнь. Разумеется, ее муж, Брайан, наследник пивоваренной империи Гиннессов, барон. Ватага настоящих друзей, семья, знакомые – все готовы ради нее на что угодно.

И вот при этом при всем – почему же ей так скучно? Конечно, не постоянно. Летучие искры веселья вспыхивают на вечеринках, подобных этой, или от острот дружочков вроде Ивлина Во. Порой она ощущает умиротворение, читая на ночь своим сыновьям. Но глубокое чувство бесцельности и тревоги пронизывает почти каждый день.

«Не обращай внимания, – твердит себе Диана, – неприлично такое и думать». У нее нет никакого права скучать. Прямо за дверями особняка полно лондонцев на грани отчаяния, и всех их выводит из себя ее процветание на фоне мировой экономической депрессии. Как смеют они с Брайаном тратить состояние на бессмысленные вечеринки и покупки, когда многие едва выживают и голодают из-за безработицы, вопиют они.

Люди думают, что она не знает, или того хуже, что ей плевать на эти разгневанные толпы и голоса. Но это не так. Она точно знает, сколько людей собралось снаружи и чего они хотят. Красота неспособна оградить от правды. Но что она может поделать? Даже ее знакомые мужчины не готовы уйти с головой в проблемы тонущего общества, даже Брайан, у которого есть деньги, связи и ум, не хочет ничего предпринять. И это ее злит.

Музыка затихает, она чувствует, что внимание дирижера и гостей снова устремлено на нее. Она как-то позабыла, что бальный зал ждет, какой танец она предложит следующим. Она снова поднимает руку, и все вокруг оживляются, словно пробуждаясь ото сна. Смычки снова берутся за дело; вокруг нее, Брайана, Ивлина и других избранных кружатся пары, а она снова видит его. Темноглазый брюнет на другом краю танцпола не сводит с нее глаз, глядит не мигая, и ресницы его не дрогнули, даже когда какая-то пара чуть не врезалась в него. Ее щеки вспыхивают. Вообще-то она даже не ожидала, что он и правда придет. Сэр Освальд Мосли, ее М.

Она отвечает ему взглядом – долгим, гораздо более долгим, чем прежде. И вдруг, впервые за бог знает какое время, чувствует себя невероятно живой.

Глава третья
Юнити

7 июля 1932 года

Лондон, Англия

Юнити жалеет, что не взяла с собой на бал крыса. Ратулар отлично разместился бы у нее в сумочке, и можно было бы заводить о нем речь каждый раз, как повиснет неловкая пауза – а такое неизбежно случается. Но, возможно, у малыша не было бы шанса блеснуть, ведь даже в бальную книжечку Юнити нет желающих записаться – притом что, боже правый, бал на Чейни-уок дают в ее честь. Но по крайней мере мягкая шерстка и щекотные усики Ратулара утешили и успокоили бы ее, а это так нужно. Как же ей хочется спрятаться под ближайшим столом: дома она всегда так делает, когда настроение портится.

От неловкости она тянется к бретельке своего серо-белого платья от Хартнелла. Диана специально заказала его для сегодняшнего вечера, не желая, чтобы сестра надела еще раз единственный свой приличный бальный наряд, тот, с новой меховой накидкой, в котором она уже появлялась в Букингемском дворце, когда ее представляли ко двору, – все, разумеется, было куплено Дианой. Ни у кого в семье кроме нее лишние деньги не водятся.

В этом ужасном дебютном сезоне Диана стала для нее настоящей опорой, думает Юнити. От нее было гораздо больше пользы, чем от любой из сестер – понятно, что ее любимая Джессика, которую они зовут Деккой, ничем помочь не могла, она еще слишком юна, – но что насчет Нэнси? Она бросает взгляд на старшую сестру: та, как всегда, окружена своими умными друзьями и совсем не хочет, чтобы Юнити присоединилась к беседе.

Ох, ничего себе, неужели это Нина Стэрди стоит в пределах слышимости Нэнси? Юнити вздрагивает. Меньше всего ей сейчас хотелось бы поболтать с кем-то из бывших одноклассниц из школы Квинс-Гейт или колледжа Святой Маргариты. С кем-то из этих ненавистниц, кто может помнить, как преподаватели назвали Юнити «неподходящей» для их заведений и «советовали» ей вернуться домой под крыло Пули и Мули, к огромному их огорчению. Юнити знала, что мать сделала для нее исключение из своего правила «девочкам – домашнее образование» лишь потому, что хотела отдохнуть от уникальности Юнити, как она выразилась. Но сегодняшней ночью, единственной из всех ночей, ей больше всего хотелось бы слиться с толпой, а если уж и выделяться – то достойно и респектабельно, как от нее и ожидается. Не так-то просто с ростом почти шесть футов.

Только теперь она замечает Диану: та направляется в угол зала, где молодые мужчины налегают на напитки с таким усердием, будто от этого зависит их жизнь. И еще она замечает, как сестра склоняется к самому высокому, худому и неуклюжему из всей компании, шепчет ему что-то на ухо, а остальные трое в этот момент буквально замирают. Словно само присутствие Дианы среди них уронило температуру до арктической. Как бы Юнити хотелось так же действовать на мужчин. Или на одного мужчину в особенности.

Долговязый отделяется от компании друзей – как ей кажется, неохотно – и направляется к ней. Он улыбается, и ей приходится одернуть себя, чтобы не улыбнуться в ответ. Из-за пломб передние верхние зубы посерели, отталкивающее зрелище. Так что выходит гримаса вместо улыбки.

Рожки и скрипки подают голоса, когда он спрашивает: «Могу ли я пригласить вас на танец?» Она кивает и, все еще думая про свои зубы, прежде чем заговорить, стремится переместиться в ту часть танцпола, что освещена похуже. Они начинают кружиться по залу, и она чувствует признательность к Диане за то, что та прислала кого-то выше шести футов. Домашние вечеринки, три бала и уроки, которые она брала по настоянию Мули два раза в неделю, – вот и весь ее танцевальный опыт, так что Юнити не уверена, что сможет подладить свой шаг к партнеру ниже ростом.

– Какая музыка вам нравится? – спрашивает он. Один из тех вопросов, которые инструктор по танцам рекомендовал как «подходящие» для разговоров на балу. Она жалеет, что не спросила то же самое первой.

– Я обожаю оперу. – Она отвечает честно – просто не может выдать ложь, рекомендованную инструктором. Понимая, что оплошала, она нервничает и становится еще болтливей. – Особенно немецкую. Мои дедушка с бабушкой были близкими друзьями семьи композитора Рихарда Вагнера, поэтому родители и дали мне второе имя Валькирия.

Его лицо безучастно – совсем не то благоговейное выражение, на которое она надеялась. Может, он не знает, кто такой Вагнер? Не знает, что это мировая знаменитость? Может, пояснить ему немножко, думает она, и добавляет:

– В честь его самой знаменитой оперы, цикла «Кольцо Нибелунга».

– А-а-а, – отвечает он. – Интересно.

Но по его тону понятно: разговор максимально далек от «интересного», она ему скучна. Она пытается сменить тему:

– Любите ли вы крыс?

Он отстраняется, пристально вглядываясь в ее лицо, но не прерывая танца. И она тоже продолжает двигаться. В конце концов, они приближаются к Диане, и Юнити не хочет разочаровать любимую сестру.

Но когда они оказываются на расстоянии вытянутой руки от Дианы и Юнити ждет от сестры одобрительного кивка, вдруг обнаруживается, что та ее не замечает. Она увлечена разговором с каким-то мужчиной, чье лицо кажется Юнити знакомым, но она не сразу может его узнать, и стоят они с сестрой неуместно близко. И тут Юнити лихорадочно вспоминает его имя; это же фашист-проходимец, как называет его Пуля, сэр Освальд Мосли. С чего бы, ради всего святого, Диане разговаривать с ним, настолько сблизившись?

Глава четвертая
Нэнси

24 января 1933 года

Лондон, Англия

– Ты уверена, Бодли? Ты еще слишком молода, чтобы принимать такие решения, – ты же практически новобрачная. – Я придвинулась поближе к своей младшей сестре, пытаясь отыскать в ее глазах сомнение или неуверенность. Даже их тень помогла бы мне выполнить миссию, с которой меня сюда прислала Муля. Но все, что я вижу в ее глазах, – возбужденный блеск: Диана красива, как никогда.

– Нэнс, ты всегда была моей верной, а часто и единственной союзницей в этих делах, – смеясь, говорит она, и голос ее чудесно звенит, когда она произносит прозвище, придуманное ею для меня еще ребенком. Словно я рассказала ей очаровательную шутку, а не пыталась пробраться к ней в сердце и отговорить от самого разрушительного шага в жизни. – Я настолько немолода, что уже пять лет прожила в браке и родила двоих сыновей, а значит, достаточно стара и для того, чтобы точно знать, что – и кого – я хочу.

Я знаю, она не собиралась ранить меня этим словечком «стара» – ведь она умудрилась уложиться с браком и рождением детей к двадцати двум годам, я же, дожив до двадцати девяти, не смогла ни того ни другого. Спасибо Хэмишу Сент-Клеру-Эскину и его бесконечному списку оправданий, чтобы отложить свадьбу. Но все-таки она меня ранит, и я припрятываю эту обиду до будущих времен. Мы, сестрички Митфорд, никогда ничего не забываем. Только притворяемся, что прощаем.

– Просто не хочу, чтобы ты потом пожалела. – Я глубоко затягиваюсь сигаретой, оглядывая небольшой дом, который она сняла на Итон-сквер, – ему далеко до ее бывшего особняка Чейни-уок или поместья в Биддлсдене, но он гораздо лучше моей квартиры. – Неужели ты не можешь просто закрутить с ним чертов роман? Обязательно разводиться с чудесным мужем и сбегать, чтобы выйти за него? Честно, я уверена, что Брайан скорее уступит вам супружескую кровать, осыпав ее розами, чем согласится потерять тебя навсегда.

Она снова мелодично смеется, на этот раз озорно:

– Кто сказал, что я собираюсь за него замуж?

На долю секунды я теряю дар речи, а такого со мной еще никогда не случалось. Когда я, наконец, снова открываю рот, я брызжу слюной:

– Ну… Мы все предполагали…

«Да и как нам было не предположить этого?» – думаю я. Если уж Диана посмеет бросить примерного, ручного, боготворящего ее мужа, редкостного представителя своего пола и класса, почему бы семье не вообразить, что она сделала это из пылкой преданности распроклятому «М»? Могли ли мы заподозрить, что всё это ради утоления похоти? Муля и Пуля уязвлены поведением Дианы – они запретили остальным сестрам видеться с нею, и эта моя бесплодная миссия «по приведению в чувство» – единственное исключение, но запрет станет еще строже, когда они узнают ее результат. Даже боюсь представить, как разозлится отец, когда поймет, что Диана не собирается замуж. Интересно, сколько фарфоровой посуды падет жертвой его ярости? В нашем детстве немало чашек и тарелок было перебито вдребезги и из-за гораздо менее серьезных проступков – вроде разлитого варенья.

Как всегда невозмутимая, Диана продолжает:

– Нэнс, дорогая, то, что я попросила у Брайана развод, еще не означает, что планируется свадьба с М.

Ее лицо оттенка слоновой кости слегка розовеет при упоминании драгоценного «М». Меня выводит из себя ее отношение к сэру Освадьду Мосли – политическому авантюристу, безусловно харизматичному, но запросто нарушающему партийную дисциплину, если ему это выгодно, в придачу он еще и отъявленный повеса.

– Видишь ли, М не планирует расставаться с женой. А меня вполне устроит проводить с ним столько времени, сколько он сможет мне уделить. И, честно говоря, мне не помешало бы чуть больше времени наедине с собой. Брайан был несколько навязчив.

Я в ужасе. Почему Диана решила довольствоваться крохами? Каждый готов преподнести ей полный, не надкусанный пирог. Вместо этого она, похоже, в восторге от того, что будет делить любовника с его женой, Симми, наследницей огромного состояния Керзона, с которой он прожил уже тринадцать лет, а также со всеми, кто ему еще приглянется, – и таких, по общему мнению, будет не счесть.

Я как раз собираюсь задать этот вопрос, когда с лестницы доносятся шаги – кто-то спускается. Может, это Джонатан или Десмонд? Я думала, няня повела мальчиков в парк. День сегодня хоть и холодный, но не по сезону солнечный.

– Леди, – раздается из холла звучный голос, и я сразу понимаю, кто это. Бобо. Только она время от времени называет меня «Леди», и она самый громкий человек из всех, кого я знаю.

Я встаю, чтоб поцеловать Юнити в обе щеки, и замечаю, что она втиснулась в одно из твидовых платьев Дианы. Смотрится вульгарно, и хотя меня так и подмывает сделать замечание, я не решаюсь нападать на нее в такой щекотливый момент. Если Юнити закатит истерику, дальше уже никакого разговора не получится.

– Бобо, разве до тебя не дошло распоряжение Мули и Пули насчет Бодли? Она у нас теперь персона нон грата. Мы не должны с ней общаться.

Мне-то можно пропускать мимо ушей наставления родителей – мне двадцать девять, и они не поддерживают меня финансово, так что не могут мне диктовать, а вот Юнити все еще у них под каблуком. Я удивлена, что она нарушила их приказ.

Она улыбается, открывая свои нелепые серые зубы.

– Как я могла не зайти к Нарди, раз я в Лондоне? Особенно в такой сложный момент. – Юнити смотрит на Диану с нескрываемым обожанием и называет ее прозвищем, которое обычно пускает в ход, когда ее переполняет нежность к сестре.

Муля и Пуля поддались на уговоры Юнити и разрешили ей пожить в Лондоне на время светского сезона и заняться рисованием в отчаянной надежде, что круг ее общения расширится настолько, что рядом появится заинтересованный поклонник. Не стоило мне забывать, что Юнити выходит из дома гораздо чаще, чем того требует светская жизнь, поскольку посещает занятия на Харли-стрит.

– Я тоже в Лондоне, а меня ты игнорируешь, – шутливо говорю я. Хотя, наверное, я должна была бы обидеться на невнимание Юнити, на самом деле я не получаю от ее общества никакого удовольствия. Ее настроение так переменчиво, а интересы так своеобразны, что я нахожу ее утомительной. Не говоря уже о том, что я терпеть не могу Ратулара! Боже милостивый, кому придет в голову держать домашнюю крысу!

– Для таких как я вы слишком заняты, Леди. Все эти твои писательские дела и приятели, – отвечает она, плюхаясь рядом с Дианой и хватая ее за руку. Интересно, как Диана находит общий язык с Юнити? О чем они говорят наедине? Странно так часто видеть их вместе. Раньше Том был ее родной душой, по крайней мере в детстве, но теперь все изменилось. Он не может простить Диане, что она бросила его друга Брайана, к тому же наш единственный брат целиком поглощен собственной личной жизнью.

Я не обращаю внимания на язвительность сестры:

– Что ж, рада встрече, Бобо. Кажется, целая вечность прошла со времен каникул в Свинбруке.

Муля и Пуля, а также наши младшие сестры Памела, Декка и Дебора (она же Дебо), живут в Свинбрук-хаусе в Оксфордшире, отменно приятном, просторном загородном доме, который мы ненавидим за все, чем он не является – это не замок Бэтсфорд-парк, не усадьба Астхолл-Мэнор, где мы когда-то блаженно резвились, пока Пулины финансы не пришли в расстройство из-за череды неудачных решений и общего экономического упадка, в результате чего мы и оказались в Свинбруке. Когда растешь так, как росли мы, – будто стая диких кошек, в изоляции, общаясь только друг с другом (мы избегали праздного Пули и нервной Мули), то окружающая обстановка играет огромную роль, она становится буквально всем. И как теперь вернуть разговор к разводу Дианы, когда рядом с ней маячит Юнити? Едва мой мозг начинает выстраивать план, звонит телефон. Горничная, оставшаяся у Дианы после «сокращения штата прислуги», стучит в дверь гостиной со словами:

– Простите, что прерываю, миссис Гиннесс, но мисс Нэнси Митфорд звонят.

Кто может звонить мне сюда? О том, что я на Итон-сквер, знают только Муля и Пуля. Но они бы не посмели звонить сюда после своего решительного выступления против Дианы.

Я тушу сигарету и поднимаюсь с кресла, обшитого шелком цвета морской волны. Представление Дианы о лишениях и жертвах сильно отличается от общепринятых, думаю я, рассматривая роскошную мебель, сделанную на заказ.

Я протискиваюсь в телефонную комнатку, примыкающую к холлу, беру трубку и настороженно здороваюсь. К своему изумлению, я слышу голос Хэмиша.

1.Head – голова (англ.).