Kitabı oxu: «Огненная Земля»

Şrift:

* * *

С благодарностью и уважением к Ингмару Витвицкому, выдающемуся архитектору и просто замечательному человеку.

Посвящается моему любимому мужу Оскару.

Запах души, какой он? У каждого он свой.
Неповторимый и неповторяющийся.

Глава 1

Мне было шесть, когда отец впервые взял меня с собой на шхуну. Атлантический океан тогда казался мне бескрайней вселенной, вызывающей в моем детском воображении бурю эмоций и страстей. Океан виделся мне загадочным миром, хранившим в сердце большого кита множество тайн.

Это было утро 1951 года на берегу Атлантического океана, на Огненной Земле, в городе Стэнли с численностью около двух тысяч человек. Тогда город казался мне мегаполисом и, без сомнения, людным. Эта многолюдность отягощала меня, ведь я был интровертом. Как и сейчас, впрочем, им же и остаюсь. Мои рамки закрытости от внешнего мира часто, да что греха таить, день ото дня разрушала рыжеволосая девчонка, живущая по соседству, дочь капитана Хосе Мануэля Торреса, своенравная аргентинка Эва. Она была старше меня на несколько дней, чем часто апеллировала, загоняя мое эго в ловушку своего тщеславия.

Наш городок Стэнли в ту пору был удивительно спокоен, как и я тем ранним июльским утром, поймавший, как бабочку в сачок, настроение большого островного города. Климат на острове был близок к субарктическому, морскому. Пара градусов Цельсия на термометре – одним словом, холодно.

Но в тот день мое тело было наполнено огнем и ожиданием приключений. Сердце горело. Я был готов отправиться в путь совершенно обнаженным – на встречу с ветром и морской волной. Тогда я был еще несмышленым мальчишкой, даже не догадываясь, что этот день ознаменует выбранный мною курс. А погоня за счастьем станет призванием всей моей жизни.

Как и у моей аргентинской подруги, мой отец тоже был капитаном. Когда я был совсем маленьким, я говорил об отце: «Мой папа – капитан Великобритании, а у Эвы – Аргентины».

Наши дома соседствовали у подножия Атлантического океана – я и по сей день помню запах соленой воды.

Моя семья держала овец. Я тренировался в арифметике, подсчитывая их не только ночью, чтобы уснуть, но и днем. Компанию мне часто составляла Эва. Думаю, что ее больше забавляли овцы и впечатляло имбирное печенье, которое пекла моя мама пару раз в неделю по просьбам наглой соседки. Я был неким трамплином для достижения ею своих целей. Но все же мне хотелось верить, что какую-то роль Эва отводила и мне в своей жизни, и я не ошибся.

Наши дома смотрели друг на друга, словно близнецы, и были похожи как две капли воды. Если бы не овцы, я бы, наверное, смог их перепутать. После завтрака мы обычно сидели на берегу и смотрели на корабли, приходящие в Порт-Стэнли. Уже с того времени нас объединяло чувство ожидания встречи с человеком, которого сейчас, по прошествии долгих лет, я могу назвать не просто отцом, как и Эва, а своим героем.

Глава 2

Я ждал возвращения отца с моря по полгода, иногда и дольше. Мама кормила меня завтраками, играя со мной в игру под названием «Неопределенность». Но в один прекрасный день я не сдержался и взял календарь. Также в моей руке оказался карандаш, и появилось желание прояснить ситуацию, которая уже длительное время нарушала мой покой. Со всеми этими инструментами, полный решимости, я отправился к маме. Я отметил даты возвращения моего отца на Огненную Землю, пускай и примерные.

И вот этот день настал. Сегодня я его жду. Через пару месяцев должен прибыть и отец Эвы. Моя соседка сидела рядом со мной и что-то бормотала себе под нос. Я не мог разобрать многие слова. Слишком быстро она лепетала, словно журавль в мультике, когда на плеере зажевало кассету. Моя мама часто журила ее на своих уроках английского языка. Эва часто использовала в разговорной речи испанские слова. Английский язык ей сложно давался – так считала мама. Она коверкала слова, предпочитая испанский. Но я понимал ее, а она – меня. И прекрасно знал, что все у нее в порядке с английским и это лишь шалости моей чудной соседки из-за ее взбалмошного характера. Что касается меня и испанского, я учил его, но был полным профаном.

– Знаю я давно!.. Щедрым, плутом – все пустяк! И лучших нет! Здесь равен всяк!¹ – задорно напевала Эва, сидя рядом на камне у подножия бескрайнего Атлантического океана. – Джек, смотри, смотри!

В тот момент я лишь видел указательный палец Эвы у себя перед носом. Она загораживала собой весь обзор.

Взяв меня за руку, она с гордым видом громко произнесла:

– Прибыл капитан Великобритании!

Лучи солнца безуспешно пытались ослепить меня своей красотой, но я не поддавался их чарам. Прищурившись и закрыв солнце рукой, я все-таки смог рассмотреть все великолепие бригантины отца. Вдалеке я увидел корабль с полным парусным вооружением на всех мачтах. Без ложной скромности могу заявить, что в свои шесть я прекрасно разбирался в морской тематике, особенно в устройстве этого судна.

– Откуда ты можешь знать? Тоже мне знаток. Корабельных дел мастер! – не унималась Эва.

– Там мой отец! Я должен это знать, – негромко ответил я.

Отец был корвет-капитаном, служащим на фрегате «Норд». Человек немногословный, пунктуальный и незаносчивый. Эти качества, безусловно, украшали его, служили примером для меня, являлись поводом для гордости в моей голове, что именно он был моим отцом. Я любил его. Его морское сердце восхищало меня.

Тогда на берегу Эва спросила меня:

– Джек, ты хочешь стать капитаном, как твой папа?

И я, даже не задумываясь, ответил «нет». Ведь ожидание встречи стало мучительным бременем для меня. Но и радость свидания с отцом согревала мое сердце в городе Стэнли посреди бескрайнего холодного океана. Наверное, в мире нет столь терпеливого человека, умеющего так долго ждать.

– Люди ужасно торопятся, Эва. Все время куда-то спешат.

– Джек, ты рассуждаешь как старец. Движение – это жизнь.

– Жизнь, Эва, это мгновение в масштабах Вселенной.

– Вот приплыли. Перекрестись. Тебе только шесть. А ты как мои старые башмаки!

– При чем тут твои старые башмаки? Что за чушь!

– Зануда! Зануда!

Я потрепал ее по волосам и, уставившись на нее, произнес:

– Лучше я стану врачом.

– Врачом? – удивленно переспросила она.

– Пожалуй, да. Врачом.

Эва развела руками в недоумении. А потом мечтательным голосом тихо произнесла:

– Когда я вырасту, я выйду замуж за капитана.

Я опустил ей кепку на нос и с ухмылкой ответил:

– Ну да, да, конечно. Дураков нет. У тебя скверный характер. Даже под дулом пистолета никто не решится на столь опрометчивый шаг. Эва в ответ ущипнула меня за щеку и легонько толкнула в плечо.

– Мне пора! – на бегу прокричал я.

Я бросился со всех ног к дому сообщить радостную весть маме о прибытии отца, оставив позади себя горы, равнины, океан и силуэт Эвы, которая махала мне вслед. Наперегонки с ветром я мчался к человеку, которого я так ждал. К отцу.

Глава 3

И вот я уже стоял на пороге собственного дома. Я так спешил, что даже не заметил, что подарил ветру свою кепку. Так быстро я бежал.

– Мама, мама! Отец здесь! – запыхавшись, выпалил я.

Мама, не оборачиваясь, подошла к окну и еле слышно произнесла:

– Джон…

Я подошел к ней, обнял ее и сказал:

– Не плачь, пожалуйста, мама.

Но она заплакала. В тот момент я смог прочувствовать ту боль тоски и ожидания, которая жила внутри нее все это время, от разлуки с моим отцом. Ее слезы катились по моей спине. Мне было холодно и мокро. Я не смел сказать ей об этом, боясь расстроить ее еще больше. Ворчливо проскрипела дверь нашего дома. Обернувшись, я увидел отца, стоявшего на пороге. Мы все замерли, словно кто-то в фильме нажал на кнопку «Стоп». Мое тело немело, руки дрожали, глаза стали стеклянными и полными слез. Именно в тот момент я смог ощутить поистине настоящее счастье от этой встречи. Чувства я бы сравнил с бескрайней вселенной, полной тайн и мечтаний. И пожалуй, в тот момент я бы назвал мою вселенную отчим домом.

Я бросился к отцу на шею и заплакал:

– Как же я ждал тебя, отец! Как долго я тебя ждал!

В тот момент я совсем забыл про хорошие манеры и вытирал нос рукавом. От радости я, как и мама, залил слезами куртку отца.

– Какой же ты большой! – изумленно произнес он.

Как и всегда, от него пахло смолой, табаком и одеколоном, который каждый год дарила ему мама.

Он поставил меня на землю и, наклонившись, стал копошиться в своей дорожной сумке.

Из каждой поездки он привозил подарок. Это были корабли, которые он мастерил сам на судне. Моя коллекция насчитывала пять знатных кораблей, хранившихся на полке в моей комнате.

– Где же? – бормотал он. Он перевернул вверх дном всю сумку, а потом, стоя, стал вытирать пот со лба рукавом и полез в карман за платком. – Вот же он!

В его руке был кулек, завернутый в платок.

Распахнув платок, я увидел в его руке маленький корабль.

– Я назвал его «Виктория» в честь твоей матери. В этот раз мне ее особенно не хватало.

И вот теперь я держал «Викторию» в своей руке. Она была так же изящна, как и улыбка моей мамы. Особенно меня впечатлили паруса карамельного цвета. Стоило мне немного подуть на них, и карамельная пыль, как дым от свечи, испарилась в воздухе.

Родители уже сидели за столом, а я не мог оторвать глаз от корабля, который был размером со спичечный коробок.

– И как же это? Ювелирная работа! – с восторгом произнеся.

– Отец лишь улыбнулся и смущенно ответил, держа маму за руки:

– Чего уж там, Джек! Какой был шторм, Виктория! – с содроганием сказал он. – Я думал, что уже никогда вас не увижу. Бог спас меня! Я умолял!

Я выдержал паузу, а потом спросил:

– Папа, ты можешь рассказать мне? Я выдержу, я не боюсь, я достаточно взрослый.

Он смущенно улыбнулся. У него стали ходить желваки, словно ходунки у нашей соседки Молли Браун. Так она ловко с ними управлялась. Мне даже иногда казалось, что она просто играет, что это бутафория и что Молли просто готовится к поступлению на актерский в Королевский колледж. Но потом я говорил себе:

– Джек, ей почти девяносто, ну или семьдесят.

Днем я мог ей прибавить все двадцать, а вечером сбросить пару-тройку лет. Она была сварливой дамой. Но по отношению ко мне она была благосклонна и испытывала искреннюю симпатию. Мне хотелось в это верить.

– Люди так самонадеянны, Джек! Океан в тот день был как неуемное, рассерженное дитя. Только у нас, у людей, нет соски для успокоения его души. Мне уже никогда не забыть это чувство смирения и обреченности. Мы не властны над ним. Люди только гости в зрительном зале. Океан позволяет нам лишь наблюдать за его эмоциями, следить за его настроением, когда он этого сам захочет.

В тот день Атлантический океан был неспокоен. Что-то испортило его настроение, и он решил не сдерживать своих эмоций и начал бушевать.

На борту фрегата было несколько новых моряков, впервые ступивших на палубу.

– Перемещение потоков воздуха в горизонтальном положении, Джек…

– Ветер, папа!

– И чем быстрее эти потоки перемещаются… – продолжал он.

– Тем сильнее ветер!

– Первое, что необходимо брать во внимание, это погрузка судна в порту. И, конечно, быть готовым к возможной встрече с морской стихией, Джек.

– Шторм, папа!

– Идем дальше по порядку.

Нужно уложить груз в трюмах, закрепить его хорошо, надежно, чтобы избежать на всякий случай его перемещения. При погрузке судна нужно оценивать все риски, допустимые для него, чтобы не произошла осадка.

– Непотопляемость!

– Верно! – радостно подтвердил он. – Капитан и его помощники изучают метеосводки в океане. Кстати, сын, существует в море уж очень дрянная штука!

– Морская болезнь.

– Вот наши новички и среагировали на болтанку. Зеленые, как кузнечики, бледные, как моль, покачивались из стороны в сторону.

– Папа, и что же им делать?

– Только работа способна побороть недуг. Спать пойдешь – вариант совершенно бесполезный. Толку никакого. Тяжелая зыбь, Джек. Корабль раскачивается, резко падает атмосферное давление, и…

– Шквал, шторм, двигатель.

– Да, давление растет, волны накрывают судно. Недаром, Джек, в море говорят: «Жизнь морякам портят водка, женщины и механики». Ведь именно механики заранее, за несколько часов, знают, что будет на море. Обычно вахта на морских судах несется четыре через восемь. Четыре часа моряк на вахте, потом восемь часов на заслуженном отдыхе. И, конечно, какой может быть отдых во время шторма?!

В тот день полученный прогноз не сулил нам ничего хорошего. Судя по показаниям барографа, надвигался ураган. Ясное небо обрело свинцовый окрас, тучи сгустились, а Атлантический океан был явно совсем не рад нашему присутствию.

В долю секунды в небе появился просвет, и наш экипаж оказался в самом эпицентре урагана. Волны, словно разъяренные голодные звери, собрались в стаю и бежали друг за другом. Их ярость закипала внутри и вырывалась наружу, оставляя свои следы – раны на судне. Бушевал шторм. Удары молнии преследовали океан, ветер усилился, и просвет на небе превратился в темные громоздкие тучи.

Ветер уже не свистел мне в спину, он кричал. Кричал так громко, что закладывало уши. Мачты ходили ходуном. Я пристегнулся к судовому телеграфу. Бортовая качка была настолько сильной, что крен достигал восьмидесяти. Водяная мгла. Я никого не мог слышать. Шторм рвал мачты. Анемометр зафиксировал пятьдесят узлов. Скорость ветра по шкале Бофорта равнялась 22,6. Именно такие бури называют…

– Ураганами, отец!

– Три дня бушевал шторм в Атлантическом океане. Три дня мы шли со скоростью два узла, а бывало, и стояли на месте. На второй день корма судна стала погружаться в воду. Вся команда молилась на главный двигатель.

– Выбросы винта из воды!

– Трещины в палубе были настолько глубоки, что до последнего я не верил, что с такими повреждениями судно, ведущее ожесточенный бой с разъяренным океаном, способно выжить. Нас вело. Барометр и изобары уже ничем не могли помочь. А со временем барометр и вовсе вышел из строя. Все морские суда, Джек, отличаются по весу и размерам. То, что страшно для тридцатиметрового буксира, совсем не пугает трехсотметровый танкер. Наше судно шло прямо на волну, длина судна равнялась длине волны. Был риск сломаться напополам. Капитана я не видел и понимал, что должен изменить курс и скорость судна и уменьшить динамические нагрузки. Темно, холодно и, черт возьми, паршиво.

Я полз в сторону к своей цели – изменить направление. Но вдруг судно качнуло, волна накрыла так сильно, что я полетел вниз. Но успел зацепиться за палубу. Я вцепился изо всех сил и держался, повиснув за бортом. Мачта покосилась и рухнула в океан. Судно качнуло еще и еще, и я понимал, что мне крышка. Еще чуть-чуть, и меня сожрет морской дьявол. Я увидел капитана. Он полз по направлению ко мне. В долю секунды судно накрыло волной, и капитан, ударившись головой, потерял сознание и полетел за борт. Я успел схватить его за рукав и поймал за запястье. Я пытался карабкаться, повиснув на одной руке. Рука капитана то и дело выскальзывала у меня из рук, но я держался. Джек, в тот момент я лишь просил у Бога дать мне возможность увидеть вас, чтобы я мог вернуться назад, к своей семье.

– И он помог, отец!

– Безусловно, сынок! Чудесным образом вера придала мне сил. Я смог вытащить себя и капитана на палубу. Буря стала стихать. Ветер уже не кричал, а насвистывал свои песни. А я лежал рядом с капитаном и смотрел в небо. «Надо было, Джон, стать пилотом», – с закрытыми глазами еле слышно, шутя, размышлял капитан. «Ты изменил курс и скорость, герой», – пробормотал ему в ответ я. «Все же я не такой уж и никудышный капитан!» – воскликнул он. «И такое бывает», – ответил я. Я закрыл глаза и улыбнулся. Мои руки дрожали. Брызги соленой воды летели прямо в лицо. Да что уж там. Сухим я вышел из воды, так говорят.

И вот буря совсем стихла. Она лишь оставила на прощание, убегая, синее небо и парочку темных облаков, которые еще не успела забрать с собой. Я повернул голову и приподнялся. Тело совсем не слушалось меня. Я увидел океан и поблагодарил его. В тот момент я залез в карман и обнаружил конфету, к слову, из Бельгии, которую вез для тебя. Я развернул ее и бросил заморскую сладость в океан. Он жадно поглотил ее. Как я уже говорил, Джек, у меня не было соски, чтобы успокоить плаксивое морское дитя, но была конфета. А океан – это дитя.

– Отец, а если бы ты дал конфету океану раньше, шторма, может быть, и не было вовсе?

– Джек, он все равно пришел бы за добавкой, но чуть позже: так устроена жизнь. Что должно произойти, обязательно случится.

– Хм… интересно! – задумчиво ответил я.

Глава 4

Только я начал размышлять о том, что сказал мой отец, как вдруг, словно ураган, как в мою жизнь, так теперь и в дверь ворвалась моя рыжеволосая соседка Эва.

Запыхавшись, оторопев, рыжая и лохматая, затормозила на своих двоих посредине комнаты:

– Ой. Здрасте! Я не помешала? На улице прохладно. Одевайтесь теплее.

Мы трое уставились на нее. Потеряв дар речи от такой наглости, я лишь смог произнести:

– Да-да, уже идем. Эва, ты, как всегда, в своем репертуаре, без тормозов.

– Ну почему же? Я успела затормозить.

– Эва, ты неисправима. Ты как танк. Напролом прешь.

– Мама улыбнулась и, подойдя к Эве, сказала:

– Слушаюсь, наш местный Робин Гуд. Собираемся.

Отец подошел к Эве, опустился на корточки, положил свои большие руки на ее хрупкие детские плечи и негромко сказал:

– Привет, девчонка. Я тебе рад. Присматривай, пока меня нет, за нашим парнишкой. Он без тебя пропадет. А ты вон какая боевая, подруга!

Эва улыбнулась и без всякого смущения ответила:

– Так точно, сэр! Совершенно согласна. Без меня данный объект пропадет. Сгинет и канет в Лету. Словно корабль, пойдет ко дну.

Я был необычайно возмущен речами моей соседки и дерзко выпалил:

– Отец! Она как вихрь ворвалась в дом и права качает. Я уже взрослый. Вот ей нужен помощник, а я сам справлюсь!

Она лишь посмотрела на меня своими удивленными глазенками и развела руками.

Отец окинул нас отцовским родительским взглядом и сказал:

– Нам пора, дети. Литургия скоро начнется. Нельзя опаздывать.

В ответ мы оба послушно кивнули и, как в строю, стали разворачиваться по направлению к выходу.

Не знаю как Эва, но в этот момент я ощутил себя абсолютно несмышленым ребенком. Я испытал чувство спокойствия и умиротворения, но чего мне действительно недоставало все это время, так это воспитания отца. Его мудрости и, пожалуй, выдержки по отношению ко всему вокруг. Сейчас я рад и счастлив. Ведь я его ученик, а он мой учитель. Лучшего и желать нельзя.

– Эй, Джек, бежим, опоздаем! – Эва схватила меня за руку, а я и не смел сопротивляться.

– Железная рука у тебя, Эва! – произнес на бегу я.

– По сторонам смотри, просвещайся, неуч.

Вдали показались католическая церковь и силуэты людей. Когда мы были совсем близко, Эва резко остановилась и спросила меня:

– Значит, врачом?!

– Именно! – с уверенностью ответил я.

Она неодобрительно посмотрела на меня, а потом сказала:

– Ладно, пошли. Не я, а ты в своем репертуаре, Джек. Предлагаю спор. Если не станешь врачом, будешь должен.

– И что твоей душеньке угодно? Скорее ты будешь мне должна.

– Везешь меня смотреть Аконкагуа.

– Ты ненормальная. Его еще называют Каменным стражем. Он же в Аргентине, я прав?

– Ага. Вулкан там. С воздуха хочу. На вертолете полетим.

– Эва! Кажется, ты совсем улетела.

– Уговор есть уговор. Согласен?

– Так, а с тебя что?

– С меня испанский язык. Я же должна подготовить тебя к поездке.

– Эва, ты всегда все делаешь в свою пользу. Вот-вот.

Чувство несправедливости потихоньку наполняло меня, но я решил взять себя в руки. Как говорил отец, женщинам надо уступать: пусть чувствуют себя умнее и сообразительнее. А ты наблюдай. Это же несусветная глупость, думал я тогда. Как же уступать глупости! А сейчас я понимаю, о чем он говорил. Речь шла о принятии правил игры. Если я буду знать замысел женщины, я уже победитель. Им так спокойнее, и тебе тогда тоже.

Я решил последовать его совету и выдохнул:

– Бог с тобой, Эва. По рукам.

Мы пожали друг другу руки и одновременно произнесли:

– Не подведи!

Зайдя в католический собор, я обмакнул руку в святую воду в выпуклом стакане из мрамора, расположенном на стене, и осенил себя крестным знамением. Я сел на кафизму, закрыл глаза и вдруг почувствовал, что кто-то треплет меня по макушке. Это явно была не мама, ведь в этот раз прикосновение было достаточно дерзким и грубым. Я вернулся, но никого не увидел.

– Эва Торрес! Вылезай. Я знаю, что это ты. Твои железные руки хотели мне явно навредить.

– Ну не-е-ет! Джек Нельсон! Нужен ты мне больно. Что приперся?

– Сама вежливость, Эва.

Она толкнула меня в плечо и сказала:

– Подвинься, увалень.

– Эва, ты как вредный мужик.

– А ты как неженка! – парировала она.

На улице с пастором Стэнли разговаривал какой-то тип. Седой мужчина с большими ушами, в шляпе и большим саквояжем.

– Я раньше его тут не видела.

– Эва, ты никогда никого не замечаешь. Меня хоть помнишь? Кто я?

– Да нет, правда. Я его не помню.

– Эва, у тебя память ни к черту. Ты вон вчера портфель забыла. В школу она отправилась. А тут человека помнить. Такой мозговой труд!

– Ну да, забыла. С кем не бывает.

– Эва, ни с кем. Ты войдешь в анналы истории. И написала ты в диктанте недавно «не законно рожденный» раздельно, а не слитно.

– Ну давай, все грехи мне припомни. Тоже мне, друг называется.

– Ладно, не дуйся. Рассказывай.

Я повернул голову и увидел перед собой большие карие глаза, рыжие вьющиеся волосы. И да, еще и веснушки. Я уставился на Эву, свою соседку, которая удивительным образом вызывала во мне смешанные чувства. Я недоумевал. Как там говорят, от любви до ненависти… Именно в тот самый момент она казалась мне исчадием ада, сидящим рядом в католической церкви. Вот же парадокс.

– Что уставился? – Эва, выпучив глаза, передразнила меня.

– Да просто откуда ты взялась, свалилась на мою голову? Ну ты расскажешь или как?

– Нужна мне твоя голова. Ладно, ладно. Я случайно услышала, как он…

– Подслушивала, значит. Эва, Эва, – пробормотал с ухмылкой я. Я шутливо погрозил ей указательным пальцем.

– Хватит. Иначе не буду рассказывать.

– Ладно, ладно. Валяй.

Она жестом показала, что надо держать рот на замке, и продолжила:

– Значит, вот мужик этот спрашивал у Стэнли, как принять католическую веру и что для этого нужно. Стэнли ему и ответил, что это очень серьезно. Это решение, которое требует немало времени и размышлений.

– Короче, Эва. Не разглагольствуй! – возмутился я.

– Ладно, ладно. Короче, если мужик этот готов сделать шаг в сторону старейших христианских церквей планеты…

– Эва, ты плавишь мои мозги!

– Джек, Стэнли пригласил его посетить мессу, сказал, что обучение длится литургический год, а потом ему выдадут «крестного отца»!

– Эва, ему никто ничего не выдаст. Его назначат после обряда. Это очень серьезно.

– Спасибо, сэр. Будто этой информации я и без вас не знала.

– Апчхи! – громко чихнула Эва.

– Будь здорова! Ты еще и чахоточная, – засмеялся я.

– Спасибо, Джек. Сейчас как чихну на тебя. Уже чихнуть нельзя. Притесняют.

– Да можно. Но не увлекайся!

– Джек, а ты знал, что орган – изобретение Запада?

– Так, Эва, ты ошибаешься. На самом деле орган изобрели в Византии, потом византийский император подарил орган папе.

– Джек, какой первый музыкальный инструмент, изобретенный людьми?

Я задумался. Ответа на этот вопрос я не знал. Гадать я не стал.

– Сдаюсь, – ответил я.

– Голос неуч. А еще, – продолжала Эва, – Стэнли рассказал ему про Виа Долороза.

– Крестный путь, – негромко ответил я.

– Именно, сын мой, – сказал приглушенно мужской голос.

– Обернувшись, мы увидели пресвитера Стэнли.

– Я расскажу вам. До литургии немного времени. Пройдемте со мной. Дети, почти в каждом католическом соборе есть набор из четырнадцати икон, которые располагаются вдоль стен Виа Долороза.

– Мы подошли к иконе «Христос на суде у Пилата».

– Правильно, Джек, – согласился пресвитер Стэнли. – «Иисус Христос перед Пилатом».

Мы шли за ним, а пресвитер называл нам каждую икону: «Бичевание», «Несение креста», «Плач Девы Марии», «Мадонна», «Падение Христа».

– Дети! – пресвитер Стэнли кивнул на генуфлекторий. – Начинается литургия, – серьезным голосом сказал он.

– Видишь вон ту узкую приступку внизу для колен? – шептала мне на ухо Эва.

– Вижу, конечно, – ответил я.

– Когда я была маленькой, думала, что это подставка для ног.

– Я закрыл лицо руками, а потом произнес:

– Боже, Эва!

И вот началась литургия. Я увидел пресвитера Стэнли. В руках у него был листок.

– Благословенные братья и сестры! Бог сотворил и искупил нас! Богородица – наша спасительница. Мария является нашей матерью. Она о каждом из нас заботится. Нам надо признать Иисуса Христа, ее сына, Господом нашим. Наша родина на небесах. Все мы находимся в пути. Это не наш окончательный дом. Нам следует это понять. Помолимся же о погибших в море. Уильям Адаме, Уинкотт Грин, Эдвард Эгертон, Майкл Джеффри, Харви Клод.

Пресвитер Стэнли называл фамилии, и с каждой произнесенной я все четче понимал, что это была команда отца, его друзья. Все они погибли.

Я обратился к Эве и растерянно выкрикнул:

– Как же это… отец не сказал!

– Тише ты, Джек!

Я опустил голову вниз. Впереди сидел отец. Скупая слеза пробежала по его щеке. А потом и по моей. У обоих по правой.

– Вот смотрю я на вас, и душа моя радуется! Полный храм сегодня. Много людей пришло, молитесь. А чем это воскресенье отличается от прошлого или будет отличаться от следующего? В нем есть что-то особенное? В собор мы приходим, чтобы причаститься, помолиться. Я понимаю, что всегда есть сомнения, идти ли в церковь или нет. Не всегда понятно, для чего и зачем сюда приходить. Все, что сделал Господь, должны мы преобразить в земной жизни. Иисус и человек, и Бог. Пусть каждый из нас преобразится! Бог дает нам еще один, новый шанс. Бог нас прощает. Бог знает нас. И знает лучше нас, чем мы сами знаем себя. Мы знаем, что познать означает любить. В своем милосердии Господь сотворил нас. Мы отражение его любви!

Я слышал обрывки фраз. Я не мог поверить, что шторм был так жесток и безжалостен к людям.

– Нового и Ветхого Заветов… И благодарим тебя. Аминь! Слава в небесах Богу, а на земле – мир, всем людям – доброй воли! Идите, месса окончена.

Я поднял голову, и в это самое мгновение зазвучал орган. Я считал его королем музыки. Волшебная органная музыка наполнила католический собор. Божественное, хрупкое, полное искренности, забилось сердце Святой Марии на Фолклендских островах посреди Атлантического океана.

А я как завороженный не мог ни о чем думать. Тогда я почувствовал, что музыка наполнила и мое сердце. Ведь именно в детском возрасте ты действительно можешь быть удивлен и восхищен происходящим. Это был момент, который произвел на меня значительное впечатление.

Эва стала копаться в кармане и вернула меня в реальность, нарушив мой музыкальный полет своим шуршанием. В кармане ее желтого сарафана чего только не было. И леденцы, и ключи, и ручка, и булавки, и какие-то пуговицы.

– Не смотри так. Это все нужное.

– Кому? Только тебе этот хлам и пригодится.

– Вот, наконец нашла. – Она вынула из кармана свой зеленый в крапинку дневник. В нем она записывала свои мысли и стихи. – Вот посмотри. Я вчера ходила к морю и увидела падающую звезду. И начирикала тут немного. А ты когда-нибудь видел, как звезда падает в море?

– Нет. Наверное, это красиво. Дай почитать. Может, что-то путное.

– И вот я держал в руках потертый, но в то же время детский, наполненный решимостью и уверенный в себе старинный дневник Эвы Торрес. Пролистав страницы пудрового цвета, я понял, что это оно. «Аргентинка!» – подумал я. Мелькали слова и на испанском в ее прозе. Я решил ничего не говорить. Она испуганно смотрела на меня. И я почувствовал, что для нее было непросто поделиться со мной написанным ею. Поэтому я молчал.

«Звезда (estrella) холодная (frio), как айсберг, цвета серебра, падая в море, гаснет… Миллионы осколков разлетаются по небу, и тысячи глаз в надежде поймать себе в карман счастье задувают свечи… А она (ella), наполненная людскими мечтами и желаниями, хранит их у себя в сердце, спрятанном в глубинах темного, цвета большого кита моря…»

В эту самую секунду на другом конце Земли кто-то задул свечу, и маленькая звездочка, словно шаровая молния, спрыгнула с неба, чтобы исполнить самое заветное желание следящего за ней человека…

Сейчас, стоя на берегу Атлантического океана, я вспомнил строки из ее дневника. Я лишь сказал ей тогда:

– Не верю, что это ты написала, Эва.

– Конечно же я. Я же гениальна!

1.Танго Cambalache – аргентинская песня-танго на жаргонном языке, написанная в 1934 году Энрике Сантосом Дискополо для фильма «Душа аккордеона».