Психолог тактично ждала моего отчета. Она попросила, чтобы я закончил предложение. Я поднял голову и встретился с десятками глаз, смотрящих на меня. Они тоже ждали тех слов, в которых я боялся признаться самому себе.

– Но мне очень страшно. Я ужасно боюсь, что не оправдаю надежд моей семьи. Если я подведу их, и Патрис умрет, как я смогу после этого жить дальше?

Я больше задавал этот вопрос самому себе, чем людям, оказавшимся в месте, где пахло смертью. Я оттолкнулся руками от пола, и поднялся на ноги. Мне не было стыдно, что в моих глазах сверкают слезы, и я не могу сдержать плач. Он давно рвался из моей груди, булькал в легких и наконец вырвался наружу.

После моих слов воцарилась тишина. Это была не та тишина, которую можно разрезать ножом. А та, в которой можно было услышать стук собственного сердца. Та девушка, которая сильно плакала из-за своей сестры, отделилась от толпы и пошла ко мне навстречу, раскрывая руки для объятий. Когда она меня обняла, я ощутил, как страх, который окутывал меня паутиной, душа меня своей шелковой ниткой, растворяется во мне. Я плакал навзрыд в объятьях незнакомой девушкой и на виду у всех людей, которых я видел впервые в своей жизни. Кто-то сзади обнял меня, проливая слезы на мое плечо. Затем еще несколько и несколько людей подходили к нам, обнимая друг друга. Один парень плакал и твердил мне, какой я сильный, что мог открыться и поделиться своими страхами. Они раскрывали свои руки, поглощая меня своим теплом и какой-то божественной любовью. Нам все это было нужно. Мы транслировали через объятья веру и надежду в лучшее. Я ощутил себя важной частью составляющего для этих людей. Я был важным человеком для своей младшей сестренки, также, как и они были важны для своих близких. Это было удивительно. Мы стояли, обнимая друг друга, оплакивая боль и горе, что поселилось в наших семьях. Несомненно, я был уверен, что, если смерть смотрела на нас сверху вниз, она должна была догадаться, что битва за жизнь для нее проиграна.

Сегодняшний день, определено, был странным и насыщенным. От непонимания и принятия самого себя до трогательного и ранимого. Когда мы выходили из кабинета психолога, мы были заплаканными, помятыми, но достаточно сильными, чем тогда, когда мы вошли в этот кабинет. Мама уснула на диванчике, прижимая сумку к груди, пока ждала окончания сеанса. Я смотрел на нее и думал, какая она храбрая. Она борется за жизнь своего ребенка, невзирая на все тяготы, которые свалились ей на голову. Причём ей еще нужно ходить на работу, и трудиться, как профессионал. Она работает в крупном банке, и я не уверен, что они вообще знают, как тяжело ей совмещать работу, дом, меня, папу и каждодневные походы в больницу. Я помню, что, когда отец предложил взять маме отпуск по болезни ребенка, мама наотрез отказалась. Она говорила о том, что её начальники бескомпромиссные люди и они никогда не разрешат ей взять отпускные или лишние выходные. Мне тогда было жалко папу. Он не мог позволить маме уволиться с работы, потому что счета за клинику, где лежала Патрис, были огромными. Вот она, маленькая несостыковочка! Ты платишь деньги за продление жизни, хотя каждому она дается бесплатно. Мир поистине удивителен, но также и беспощадно жесток.

Чего я только не прошел за этот день. Комплексная диагностика, словосочетание жутковатое. МРТ, КТ, ангиография, и еще куча непонятных слов, которые я уже встречал, когда гуглил диагноз Патрис, но честно сказать, ничего так и толком не понял. Мои вены сегодня изрядно поизносились и в конце дня уже выглядели синюшными и опухшими. Мама сопровождала меня на каждую процедуру. Но не подбадривала, как она обычно любит делать, а просто сидела рядом и молчала. Я понимал, что она очень сильно устала, и ей больше всего хотелось отдохнуть или выспаться. Но она не могла оставить меня наедине с этими монстроподобными аппаратами, которые издавали неприятные для слуха громкие звуки и вообще пугали меня до чертиков.

Когда все процедуры были окончены, мы сели в такси и в полном молчании поехали домой. Мне бы очень хотелось сказать ей что-то ободряющее, подарить надежу, но я боялся всё испортить. Может, это именно то, чего она и хотела? Немного побыть в тишине после этого монотонного гула? Я вышел из такси, придерживая маму за локоть. Было не совсем темно, и когда она стояла рядом со мной, я смог разглядеть её получше. Она была бледной, исхудавшей, под глазами виднелись синяки. Ее руки дрожали, когда она закрывала дверь. Может, ей было холодно или она чертовски устала оттого, что нянчилась со мной в последние дни? Я почувствовал себя таким козлом. Я думал раньше, что она лишает меня права выбора, ставя на кон мою жизнь. А теперь я смотрел на нее и понимал, что, если бы я смог вернуть назад несколько дней, отмотать, как на старой кассете, я не причинил бы ей столько боли, когда ощущал себя ущемлённым. Я не понимал, что ей тоже тяжело. Я только сегодня это увидел. Та мама, которую я знал целую жизнь с дня своего рождения, ее больше не было. Передо мной была женщина, которая любит своих детей, но не умеет это показывать. Патрис была ее ангелочком, но я, я был ее первым ребенком. Ее гордостью, когда выиграл свой первый турнир в шахматы. Я, кстати, его потом забросил в старших классах, потому что шахматы мне изрядно надоели. Да и шахматы как-то не способствовали знакомствам с девчонками, и были достаточно долгой и нудной игрой. Тогда я и подался в баскетбол, где впервые встретил Дину. Именно в старших классах началась моя взрослая жизнь, становление личности, отдаление от семьи и мой авторитет и статус обаятельного парня в школе.

Войдя в дом, мама сразу же ушла в свою комнату, а я прошел в кухню. В перерывах между постоянной беготней с этажа на этаж, у меня даже не было времени пообедать или перекусить. Мама перебивалась больничным кофе, пока ждала меня в коридорах, когда длились процедуры. Поэтому я был чертовски голоден и вымотан, как будто меня прокрутили несколько раз в стиральной машине.

– Хей, пап!

Отец сидел на кухне, облокотившись на руку, и завалившись бумагами во весь стол. Когда я смотрел на своих предков, я понимал, что такое же будущее ждёт и меня. Куча проблем, оплата налогов и счета за обучение детей, недовольные начальники и никакого света в этом темном тоннеле под названием «взрослая жизнь». Наверное, поэтому подростки так много берут от жизни, пока они молоды. Они накачиваются наркотиками и пьют столько алкоголя, сколько нет ни в одном винном погребе во Франции. Я и сам являюсь подростком. Но то ли мне не достался этот бешеный нрав и в моей крови не текут голубые реки дикого бунтарства, но по сути я так далек от этих грязных сует ночной и бурной жизни. Конечно, не буду лукавить, несколько лет назад мы с Биллом отрывались по полной, когда обкуривались травкой и кипешевали на весь район. Но тогда в моей жизни было полное дерьмо, и я просто не знал, куда себя деть, чтобы забыться.

– Майк? Ты как, сынок?

Отец выглядел усталым. Его лицо было красным, наверное, от постоянного напряжения, которое он испытывал. Мои предки были настоящими родителями для нас с Патрис, но даже они не были железными. Мысленно, они были там, рядом со своей маленькой девочкой. Я верил в то, что они хотели бы забрать ее боль, если бы могли. Наверное, именно от сознания собственной беспомощности они оба таяли на моих глазах, как угасающие свечи. Мы все вместе были погребены под этим горем. И вот сейчас у нас есть шанс выбраться из-под плит, придавивших наши спины.

Я достал из холодильника пару замороженных брикетов пиццы и бросил в микроволновку. Я старался как можно меньше шуметь. Хотя шум, который производила крутящая еду машина, было совсем не тихим. Отец оторвался от бумаг и посмотрел на меня, как будто только заметил.

– Иди спать, пап!

Я коснулся его плеча, но он неожиданно разрыдался, чего я совсем от него не ожидал. Он плакал негромко, зная, что мама уже в комнате спит или отдыхает. Моя рука сжимала его плечо, а он просто сидел, закрыв лицо руками. Я даже на секунду не мог представить, какие муки он испытывает в своей душе. Я чувствовал, что мои глаза на мокром месте, но я продолжал держаться из всех сил. В эту минуту я хотел дать ему больше поддержки, чтобы он знал, что я нуждаюсь в нем и для меня важно быть с ним рядом.

– Прости, за мою минуту слабости, – проговорил он, когда немного успокоился. Он вытер слезы рукавом рубашки и взглянул на меня, не как на сына, а как на ровного себе, взрослого.

– Пап, – ответил я, – это не слабость. Для меня сегодня ты стал еще сильнее, чем был ранее. Я люблю тебя, пап! Ты самый лучший отец в мире!

Я сказал эти слова и отвернулся, делая вид, что занят вытаскиванием размокшей пиццы из микроволновки. Я спиной чувствовал движение позади меня. Я переживал, что он подойдет и обнимет меня, и я уже буду плакать в его объятьях. Но он прошел мимо, видимо, почувствовав, что я испытываю на самом деле. И с этим мгновением мы стали еще ближе, не просто, как отец и сын, а как два человека, сплоченного в единую борьбу за жизнь Патрис.

Уже остывшую пиццу я доедал в своей комнате. На кухне не хотелось задерживаться, потому что мне бы резко захотелось пить или еще что-нибудь, обязательно что-нибудь бы упало, создавая громкие звуки. Поэтому я забрал тарелку с пиццей и бутыль молока в свою комнату. Включив сериал «Сверхъестественное» на ноутбуке, я принялся смотреть ту серию, где Кастиэль выбрался из чистилища. Телефон резко зазвонил, и я дернулся. Грязными руками провел по дисплею телефона, принимая звонок.

– Чувак!

Краем глаза я смотрел на экран ноутбука, усмехаясь над выражением лица Дина, когда он увидел Каса в зеркале, прижимая телефон к уху.

– Привет, Билл? Что новенького? Не говори, что ты выкинул очередную глупость и тебя за это исключили из школы?! Меня не было один день, и мне хотелось бы верить, что ты был послушным мальчиком.

– Не будь таким самоуверенным, – загоготал Билл. – Меня вообще не было в школе. Мать снова напилась и устроила жуткий кавардак в доме.

– Сочувствую.

Я не знал, что такое быть сыном пьющей матери. Отец Билла был тихим, спокойным человеком. По словам моего друга, его отец играет роль мебели в их доме. Нет, Билл прекрасно и с уважением относится к своим родителям. Но порой, когда у его матери сносит крышу, Билл превращается в человека, которого мне сложно понять. Я люблю своего друга, и не могу ему указывать, как нужно вести себя в таких ситуациях. Помнится, как-то, однажды я сделал ему замечание по поводу его предков, и он не разговаривал со мной две недели. За эти две недели безмолвного обета я спрашивал себя, чем именно я мог его обидеть или разозлить. Но, когда я так ничего и не понял, Билл подошел ко мне первым. Мы тогда здоровски напились, и он признался, как ему тяжело. Я его понял, не потому, что мог бы прочувствовать это на своей шкуре, я понял его, потому что он был моим единственным другом, который поделился о мной своими детскими травмами. Потом, позднее, мы больше никогда не поднимали эту тему. Не думаю, что алкоголь так сильно развязал его язык. Я думаю, что иногда бывают моменты, когда тебе сложно в чём-то, признаться. А это знаете ли, идеальное попадание, пиво и немного разговоров по душам.

Мы еще немного поговорили с Биллом, пока я разрывался между пиццей, ноутбуком и телефоном. Потом он отключился, уверяя меня, что завтра в школе он познакомит меня с девушкой, которая ему нравилась, причем она о его чувствах даже и не подозревала. Они просто ходили на один факультет. Занятия по современной литературе, наверное, многих людей сближает. Я, конечно, не замечал за Биллом тонкости его ранимой и жаждущей возвышенности души, но чёрт его знает, чего не сделаешь ради девушки, которая сильно нравится.

Серия подходила к концу, как снова зазвонил телефон. Я, не глядя на экран, одним движением пальца принял вызов. Наверняка, Билл забыл сказать что-то, по его мнению, очень важное, раз это не может подождать до завтра. Я немного отвлекся, потому что все серии сериала под конец были самыми интересными, и поэтому молча держал телефон у уха.

– Майк?

Ее голос ворвался в частоты моей волны, и мне немного стало трудно дышать. Настолько сильно был волнующим ее звонок и волшебный голос, в котором скрывалась тихая печаль. Я закрыл аккуратно крышку ноутбука, выключил свет и подошел к окну, удерживая телефон в руках, как что-то драгоценное.

– Дина?!

Дина

– Майк?

Я набрала его номер на телефоне, даже не задумываясь. Это была не замена моему лучшему другу Джейку, просто болтать с Лил, которая знает тебя от и до, это другое, чем разговаривать с парнем, который тебе немного нравится.

Я слышу в трубке его дыхание. Наверняка, мой звонок для него был неожиданным.

– Дина?!

– Да, это я!

После того, как он почти выдохнул моё имя, я почувствовала себя неловко. Последний наш разговор был просто ужасным. Я осознаю, что обидела, расстроила его, и мне от этого тоже было больно. Иногда я сама страдаю от своей же прямолинейности.

– С тобой всё в порядке? – спросил он.

–Ну, если учесть тот факт, что я еще жива, то да, я в порядке.

И снова эта скомканная неловкость. Я, бывает, что, иногда жонглирую словами о своей болезни и состоянии в целом. Конечно, мой юмор может кому-то показаться жестким. Но, а как тогда вообще еще можно повеселиться?

– Я рад тебя слышать.

Я киваю, как бы в подтверждении тому, что он только что произнес. И ловлю себя на том, что он – то этого не видит. Мы оба молчим. И вот уже неловкость превращается в какую-то длинную паузу, и честно сказать, я не знаю, как спасти положение. Он, как парень, мог бы попробовать спасти наш разговор. Но с другой стороны, это я позвонила ему, а не наоборот.

– Слушай, а ты сам в порядке? Пару дней назад ты говорил о своих страхах? Если хочешь, можешь рассказать мне.

– Да, я…

Он снова замолчал, и внутри меня что-то оборвалось. Вдруг я всё неправильно поняла, и он просто из вежливости поддерживает этот разговор? По-моему, я совершила ошибку, когда решилась позвонить ему.

– Ладно, слушай, – я попыталась придать голосу убедительности и даже поддала ноток веселья. – Мне пора, сейчас будет еще один вечерний прием процедур. На сегодня хватит. Пока, Майк!

Я выпалила всё на одном дыхании и быстро нажала отбой. В голове всё перемешалось с ног на голову. Слава Богу, этот нелепый разговор закончился! Я долго смотрела на телефон в надежде, что мне не показалось, что я ему нравлюсь, как девушка, и сейчас он мне сам перезвонит.... Но, нет! Экран телефона продолжал оставаться черным, как ночь, которая была за моим окном.

Я непроизвольно закусила губу. Так частенько бывает, когда я нервничаю. Интересно, как связаны наши рефлексы защитить себя с нашими привычками? Ведь недаром тело реагирует на страхи, стрессы, и вообще негатив в целом. Кто-то грызет ногти, или наматывает прядь волос на палец, кто-то просто теребит мочку уха. Мы все пытаемся защитить себя от зла любыми способами. Тогда получается, что люди так предсказуемы. Или дело совсем не в этом? Кто-нибудь из вас задумывался о смысле жизни? Даже когда тебя отделяет несколько дней от конца, ты всё равно не можешь думать об этом по-настоящему. В такие минуты мне становится грустно. Я много раз слышала о том, что каждый человек оставляет след. Не уверена, что это так. Иначе не было бы этих бессмысленных смертей новорожденных, по статистике это случается каждый день. Хм!? А какой след могла бы оставить я сама?

Я оставляю телефон на кровати и выхожу в холл. Приглушенный свет говорит мне о том, что сейчас самое время спать. Но я должна с кем-нибудь поговорить обо всём этом. Иначе все вопросы, которые застряли в моем мозгу, просто не дадут мне спокойно уснуть. Я подхожу к палате Стеллы. Прислоняюсь ухом к двери и тихонько скребу пальцами. Если она спит, для нее мои прикосновения по дереву останутся незамеченными. Но она распахивает дверь так резко, что я почти влетаю в комнату.

– Ты чего? – спрашивает она уставшим голосом. Если бы она и хотела накричать на меня за то, что я ввалилась в ее палату, то у нее не осталось на это, сил. Она выглядела вымотанной, как будто не спала несколько ночей.

– Эм, прости, я надеялась, что ты не спишь.

Она потирает лицо руками, пытаясь сбросить с себя сонливость. Со мной тоже так бывает от частого приема лекарств.

– Правда, прости, ты, видимо, уже ложилась спать.

– Да. Иногда я не могу заснуть, ворочаюсь с боку на бок. Но в последнее время я так устаю. Да ты и сама всё понимаешь.

Я кивнула. Стела выглядела не только сонной, но и какой-то подавленной. Или она выглядела как девушка, в душе которой поселились самые безнадежные мысли.

– С тобой всё в порядке? – спросила я.

Мне не нравилось то, что я видела. Таким был в последние дни Джейк. Парнем, у которого закончились все счастливые шансы.

Стелла вздохнула и с грустью посмотрела на меня.

– На самом деле, нет. Я разговаривала с родителями.

Она выдержала паузу, прежде чем продолжить:

– Они забирают меня.

– Когда?

У меня чуть не остановилось сердце, когда она это произнесла. Скольких еще я готова проводить, оставляя саму себя в этой чертовой больнице?

– В конце недели.

Я подошла к ней, обнимая крепко, запутавшись носом в ее волосах, и осознавая, что это случится через два дня.

– Значит…, – мой голос застрял у меня в горле.

– Да, – ответила Стелла, высвободившись из моих объятий. – Папа хочет, чтобы я провела эти дни дома. Приедут бабушка с дедушкой и другие близкие родственники.

Я смотрела не нее, ненавидя себя за то, что слезы подступают к глазам. Стелла оставалась спокойной, как будто она говорила не о себе.

– Не плачь, Дина. Я давно уже смирилась.

Мне хотелось убежать, чтобы побыть наедине с своим невидимым горем. Но в то же время я чувствовала, что мне нужно остаться. Джейк был в моей жизни несколько месяцев. И он так быстро ушел, покинул меня. Я не хотела повторять тех же самых ошибок со Стеллой. Мы не были близки с ней, но, когда по-настоящему сблизились, я поняла, что теряю ее тоже. Я не могла сейчас злиться за несправедливость. Я должна была отложить все чувства на потом. У меня есть еще два дня, чтобы побыть с ней.

– Ты можешь поспать у меня? – спросила она, улыбаясь.

– Да.

Я кивнула, забираясь в ее теплую постель. Сначала мы лежали молча, как будто больше не осталось никаких слов. Я не знала, что сказать ей. Я не хотела с ней прощаться. Затем Стелла повернулась и произнесла:

– Мне очень страшно, Дина.

Я взяла ее за руку и закрыла глаза. Мне тоже было страшно, и боль, которая напоминала мне о смерти Джейка, вновь вернулась ко мне.

Я проснулась посреди ночи от своих собственных слез. Я не знаю сколько я спала, но за окном было всё так же темно. Я взглянула на Стеллу. Ее дыхание было ровным, и она крепко спала. Я встала с постели, стараясь несильно шуметь. Мне не хотелось бы ее будить. Я немного постояла, и вышла в холл.

На посту виднелась Эйви, сегодня она дежурила, вновь заменяя ночную медсестру. Она заполняла какие-то бумаги, и даже не смотрела в мою сторону. Я тихонько прошла до своей палаты, и открыла дверь, чтобы войти, как увидела его. Он сидел на моей постели. Я остановилась в дверях, искренне недоумевая, что он здесь делает.

– Майк?

Он вскочил, знаками показывая, чтобы я закрыла дверь.

– Не уверен, что так можно, – зашептал он. – Но я здесь точно нелегально.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, выглянула в коридор, затем вошла в палату и закрыла дверь.

Майк развел руками. Он выглядел растерянным, и всё время поглядывал в сторону двери.

– По-моему, мы не договорили. Я звонил тебе тысячу раз, но, когда пришел сюда, понял, почему ты не брала трубку.

Он мотнул головой в сторону телефона, лежащего на кровати. Я подошла и взяла телефон в руки.

– Сорок пропущенных? Ты, сейчас, серьезно?

– Я не знал, что случилось и почему ты не отвечаешь. И, поэтому, звонил всю дорогу, пока шел сюда. Прости. Просто мне казалось по телефону, что ты нуждаешься в поддержке.

– Ты даже не представляешь, как , – ответила я. Я устала скрывать свои эмоции, и, если Майку что-то не нравится, пусть валит на все четыре стороны. Но сильной быть всегда, это невозможно. Ты не можешь открываться всем подряд, но иногда стоит попробовать поверить в то, что человек сможет тебя понять или хотя бы выслушать.

Не знаю, что со мной случилось в этот момент. Я не подозревала, насколько сильно я устала за эти дни. Сначала слезы хлынули водопадом, плач превратился в подобие воя. Все мысли, чувства смешались, прогоняя перед собой лица Джейка, Стеллы, моего папы, Руби. Я плакала и скулила, закрывая рот руками. Я кричала, задыхаясь своим собственным криком. Я уже почти хрипела, как Майк схватил меня и прижал к себе. Поначалу я вырывалась, но он держал меня крепко. Он ничего не говорил, он не просил меня успокоиться. Просто его руки держали мое беснующееся тело, и момент покоя озарил меня внезапно. Я затихла, отняв руки от рта. Ладони были мокрыми, царапины от ногтей немного кровоточили. Майк смотрел на меня встревоженным взглядом.

– Всё нормально, – прошептала я по буквам. – Спасибо.

Он еще обнимал меня за плечи, как будто боялся, что я вновь повторю свой личный бунт.

– Ты дрожишь, – произнёс он.

Всё также поддерживая меня одной рукой, второй он потянулся за одеялом. Майк накинул одеяло мне на плечи, укутывая меня. Он немного подвинул меня, и усадил на кровать.

– Если ты снова хочешь поплакать, то ничего, Дина. Я буду рядом. Я никуда не уйду.

Я закрыла глаза, прижимаясь к нему. А если бы это была мама, и она бы мне говорила эти слова? Но это был Майк, тот самый Майк, в котором я ошиблась. Тот Майк, который пришел ко мне посреди ночи, чтобы узнать, почему я не отвечаю звонки. Мне стало так тепло рядом с ним. Вот значит, как бывает! Именно так зарождается любовь! Сначала тебе просто нравится парень, не знаю, он тебя чем-то цепляет. Потом ты узнаешь его ближе, и у вас есть, о чем поговорить. И потом, когда тебе просто необходима чья-то рука, чтобы идти дальше, он подставляет плечо, и ведет тебя сам.

Это всё промелькнуло в моей голове, но мысленно это звучало более поэтично. Хотя знаете, каждый понимает любовь по-своему.

– Дина?

Я подняла глаза. Этот момент был таким романтичным и немного несвойственным для меня. Не каждую ночь в моей палате сидит Майк Лорчер и смотрит на меня с нежностью.

– Я влюблен в тебя.

Майк

В ту ночь, когда я признался Дине в любви, всё изменилось. Моя жизнь перестала быть серой и больше не было белых стен, которое я воздвигал годами вокруг себя. Конечно, осознание того, что я еще нужен моей сестренке и своим родителям, никуда не делось. Но я также был нужен и ей. Мы тогда проговорили всю ночь. Она спрашивала меня, что нового в школе и как мои успехи с баскетболом, который я давно забросил, как она перестала туда ходить. Дина рассказала о своем отце, и я понимал, насколько сильно она чувствует свою вину перед ним. Хотя, по сути, это вообще не ее вина. Вообще, ни чья вина. Мне не хотелось бы верить, что где-то на небесах сами ангелы крутят рулетку, распределяя кому достанется та или иная болезнь. Да, блин, я знаю, как это звучит глупо! Но иногда эта мысль всплывает в моей голове, иначе как объяснить то, что кажется несправедливым? Неправильным?

Если бы кто-нибудь пару лет мне сказал, что нужно беречь каждый миг, я бы послал его и сказал: «Эй, чувак, я еще так молод, у меня вся жизнь впереди!». Но, сейчас мне кажется, что это ценно. Это так, нужно ценить каждое мгновенье. Я помню, как проходили дни рождения Патрис, я ждал, когда она задует свечи, а потом сбегал с ее каждого дня рождения. Я играл в футбол или просто мы с Биллом бродили по улицам города. Мне казалось это таким весельем. А сейчас, когда я сижу в палате сестры, я понимаю, что я многое пропустил.

Фланелевая сорочка, в которой обвито ее тело, кажется немного на размер больше. Аппараты, стоящие по бокам кровати, выглядят, как два сторожа, охраняющие сон принцессы. Завтра нам должны сообщить результаты тестов и анализов, которые я сдавал на совместимость с Патрис. Переживания делают меня почти параноиком. Но я ничего не могу с этим поделать. Мне невозможно справиться самому.

– Майк?

Патрис открывает глаза, и я вижу испуг на ее бледном лице. Она снова проснулась не дома.

– Я здесь!

Я сжимаю ее руку, но так, чтоб не коснуться трубки, скользящей по ее коже. Ее маленькие пальчики щекочут мне ладонь.

– А мама придет?

– Да! Она сейчас на работе. Но она придёт.

Патрис едва заметно кивает и закрывает глаза. Я продолжаю держать ее за руку, чтоб она знала, что она не одна. Но замечаю, что она уснула. Мне трудно представить, что она чувствует, когда открывает глаза в пустой палате. Она еще такая маленькая. Совсем недавно она уверяла меня, что под ее кроватью живут чудовища. Мне тогда пришлось спать на полу в детской, чтобы убить тех чудовищ, которых она боялась. А сейчас я абсолютно бессилен, кроме того, если можно спасти ее жизнь. Глядя на нее, я понимаю, каким я был трусом, когда боялся жертвовать собой. Сейчас я готов, чтоб меня разобрали на органы, если это даст ей шанс. Знаю, звучит зловеще. Но разве не так поступают люди, когда любят своих близких?

Дверь тихонько открылась. Я увидел лицо мамы. Под ее глазами темные круги. Бог знает, сколько ночей она не спала!

– Хэй, ты давно здесь?

– С утра.

– Майк!

Мама качает головой. Она понимает, что я не был в школе, и это создаст нам обоим проблем.

– Прости! – шепчу я.

– Как ты вообще мог оказаться здесь с утра? Ты не ночевал дома?

– Давай потом поговорим, – умоляюще шепчу я. – Патрис спрашивала о тебе.

– Иди! Отец уже дома.

Я киваю и выхожу из палаты. В холле кипит своя больничная жизнь. Я прохожу по коридору, и останавливаюсь возле лестничного пролёта. Мне хочется подняться к Дине, несмотря на то, что мы расстались несколько часов назад. Но, наверное, это плохая идея. Я провёл почти двенадцать часов в больнице, и мне нужно привести себя в порядок. Я уже давно не ел и мечтаю о горячем душе. Я спускаюсь вниз и иду по вечернему городу в сторону своего дома. Но чем дальше я ухожу от больницы, тем больше понимаю, что я ужасно соскучился по ней.

Сегодня ночью я плохо спал. Мне снился дом с заколоченными окнами. Я долго стоял прежде, чем решиться туда войти. И, когда я переступил порог этого странного дома, из меня вылетело что-то едва заметное, неосязаемое, серо-голубой дымок, сотканный из мыслей и снов.

Я проснулся от ужаса и собственного крика. Я начал судорожно ощупывать свое тело, как будто я оставил в том доме из сна что-то важное для меня. Мне было сложно представить, да я и не хотел гадать, к чему именно приснился этот сон. Сегодня должны прислать оповещение о совместимости донорства. Я посмотрел на дрожащие руки. Если мой сон был неким предзнаменованием, так вот, слышите, вы все меня слышите? Я готов умереть за Патрис, и мне очень жаль, что у Дины нет такого шанса. Я готов. Но мне очень страшно. Не осуждайте меня.

За окном было еще то утро, в котором все звуки кажутся такими громкими, как будто в твоей собственной голове звучит музыка, которую слышишь ты один. Я тихо встал с постели, стараясь не шуметь. Не знаю, слышали ли мои вопли предки, а, может быть, я кричал во сне? Сон оставил во мне липкий страх, страх перед будущим. Мне было сложно собраться с мыслями.

Я вдруг подумал, что было бы здорово притвориться больным и не пойти в школу. Такие трюки я проделывал, когда учился в младших классах накануне контрольных работ. С мамой это всегда срабатывало, а отец смотрел на меня подозрительным взглядом, как будто знал наперед все мои уловки откосить от учебы. Вообще-то, у меня отец – классный старикан. Не то чтобы он слишком старый, но нам в шестнадцать кажется, что наши предки слишком взрослые, наученные горьким опытом и тяжестью обязательств. А еще и трагедия нашей семьи сделала их обоих слабыми, бессильными.

Я ведь и сам, как уже говорил, чувствовал себя старым, взрослым, взвалившим на свои плечи груз чужой жизни. Мысль, что, если Патрис окажется идеальным реципиентом для меня, крутилась в моей голове несколько минут подряд.

Быть родственным донором, это всегда маленький риск. Если совместимость будет успешной, мне придется принимать некоторые препараты перед тем, как лечь на операцию. Также я должен посетить несколько курсов, чтобы еще раз быть готовым к риску. На этих курсах мне будут рассказывать, какие последствия я могу иметь после операции на костный мозг. Я всё это загуглил в инете, я и сам уже готов преподавать эти лекции. Честно скажу, хорошего мало. Еще я посмотрел статистку смертности доноров. Несмотря на то, что стволовые клетки имеют свойство восстанавливаться, есть моменты, когда что-то идет не так. Я не считал себя любимчиком Фортуны, но хотелось бы верить, что я не заслужил право умереть на операционном столе.