Драматический взгляд. Пьесы

Эпилог

Голда, Бен-Гурион, Даян, Абба. Входит Стенографистка.

Стенографистка: Госпожа премьер.

Голда: Да?

Стенографистка: Вот. Список.

Голда: Список? Какой список? Ах, да! Давай его сюда. (Стенографистка передает список). Сколько?

Стенографистка: Еще триста пятьдесят четыре.

Голда: Спасибо, Можешь идти.

Стенографистка: Извините, можно узнать, что вы будете с ним делать.

Бен-Гурион: Она будет его читать! Вслух! От первого имени и до последнего.

Голда: Прочитай сам. Ну пожалуйста!

Бен-Гурион: Я плохо вижу.

Голда: Может Моше прочтет?

Даян: Ты премьер – тебе и читать

Абба: Читай – не тяни.

Голда: Ладно. (Стенографистке) Ты можешь идти.

Стенографистка: Можно я останусь?

Голда: Зачем тебе это?

Пауза

Даян: Ее брат сейчас на Синае.

Бен-Гурион: Или в этом списке. Извини, девочка. Ты его просмотрела?

Стенографистка: Я боюсь.

Бен-Гурион: Читай, Голда. Видишь – тебя ждут.

Голда: (смотрит в список) Тут все по алфавиту. Ну зачем же так?

Дальнейшего нам не слышно. Голос за сценой читает стихи. В это время: Бех-Гурион сидит, устало опустив голову, Даян стоит неподвижно, с какого-то момента отдавая честь, Абба сидит задумчиво, Стенографистка сидит закрыв лицо рукам. Периодически сквозь стихи слышен голос Голды. .

Голда: (читает) Абрамзон Давид… Альфаси Менахем..

Песня:       Ты помнишь как обрушилась война?

Когда ушли от нас отцы и деды

И те что не увидели победы

Оставили в наследство имена.

Голда: (читает) Мошкович Гади… Мизрахи Шмуэль

Песня:       Они погибли на войне, а тут

Остались только имена и лица

Ты можешь умолять или молиться

Но все равно обратно не придут

Голда: (читает) Познански Ицхак… Портнов Амихай

Песня:       Ни завтра ни сегодня не придут

Не подойдут тихонько к изголовью

И песню колыбельную с любовью

Тебе на сон грядущий не споют

Голда: (читает) Клебанов Борис… Резник Михаэль

Песня:       Мы тоже этих песен не поем

Лишь имена в молитвах произносим

И больше никого уже не спросим

Что в имени тебе моем?

Голда: (читает) Шиманович Зальман… Шитрит Эзра

Улица перед входом в Кирию. По прежнему стоит Женщина. Женщина обращается к залу.

Женщина: Извините меня, пожалуйста, вы не видели моего Эли? Он ушел так неожиданно, что я не успела сложить ему теплый шарф. А ведь в этом году такие ранние холода! Ах, эти дети, они такие беззаботные. Ну ничего, на то и мама, чтобы позаботиться. Вот он, этот шарф, я взяла его на всякий случай. Если увидите моего Эли, передайте пожалуйста, что мама его ждет. Но только пусть, ради бога, не торопится. Я подожду.

Закрыть Америку

Драма

Действующие лица:

Автор

Сервантес – Мигель де Сервантес Сааведра, будущий писатель

Фра Франциско – монах-францисканец, бывший инквизитор

Эль Греко – живописец

Доктор – Херонимо де Санта Фе, доктор

Диего – бывший конкистадор и навигатор

Кармелита – трактирщица

Действие происходит в провинциальном городке Испании в 1590.

Трактир обозначен условно. Периодически возникает пьяный шум. В середине сцены стол. За ним сидят Доктор, Диего и фра.Франциско. Они оживленно что-то обсуждают. На авансцену выходит Автор.

Автор: Здравствуйте, друзья. Я – автор этой пьесы. Не удивляйтесь и не пугайтесь, я вышел к вам совсем ненадолго, чтобы объяснить, кто будет с вами в течении ближайших часа или двух. Посмотрите туда (показывает на стол). Это мои герои. Да, это я собрал их. Правда, не все еще в сборе, но скоро появятся и остальные. Как вы думаете, для чего они здесь? Ну как, догадались? Конечно же, они тут для того чтобы поговорить с вами и сказать вам то, что я сам сказать то ли не умею, то ли стесняюсь. Но я нашел очень простое решение. Я поместил моих героев в глухую испанскую провинцию и забросил их на несколько сот лет назад. Сейчас я собираюсь дать им слово. Еще не знаю, что они вам расскажут, но мне почему-то кажется, что это может быть актуально. Возможно и наши сегодняшние беды имеют очень давние корни. Итак, год 1590. Слово моим героям.

Кармелита вводит Сервантеса, проводит между (воображаемыми) столиками к столу на сцене. По пути она болтает.

Кармелита: Проходите, сеньор, проходите. Уж извините нас, провинциалов. У нас, как что интересное происходит, ну там бой быков, или еретика какого жгут, так опосля на мужиков наших сразу жажда нападает. Вот и прутся они в мой трактир, да льют винище себе в глотки, чтоб им в том вине утонуть. Ой, что это я, прости меня, святая дева (крестится). Так что уж не обессудьте, трактир сегодня переполнен, только за одним столиком место и осталось. Зато люди за ним сидят все больше благородные. Вот доктор наш, дон Херонимо, прекрасный человек. А уж врачует-то он просто милостью божьей. Как он бабке Сильвии ломоту в костях лечил, так мы все прибегали смотреть. А ей все лучше и лучше. И совсем было он ее вылечил, да тут возьми она да помри. Вот незадача, да разве это доктора вина-то? Болтают про него правда, что он трупы режет и еще… всякое. Да это все враки. вы и не верьте. А вот того сеньора, я сама не знаю, но сразу видно, что идальго, верьте моему слову. Наш-то доктор абы с кем сидеть не будет. Ну и святой отец, конечно. Он не наш, не местный, но в наших местах уже давно, и вы знаете, поговаривают, что он большой святости человек. Не знаю, я раньше святых великомучеников не встречала, но наш фра Франциско совсем не куражится и к нам, простым людям, он тоже по простому, хотя сам и из ученых, это вам всякий скажет. А вас, простите, как величать?

Сервантес: Моя фамилия – Сервантес. Но вы, милейшая, не утруждайтесь, зовите меня просто – дон Мигель.

Кармелита: А меня Кармелитой кличут. Так что, если что потребуется, так и кричите – Кармелита!! (обращается к сидящим за столиком) Позволят ли благородные господа дону Мигелю присоединился к вашему столу?

Фра Франциско: Я думаю, никто не возражает, верно?

Диего: О чем разговор. Присоединяйтесь.

Доктор: С кем имеем честь?

Сервантес: Мигель де Сервантес Сааведра к вашим услугам.

Доктор: Херонимо де Санта Фе, местный эскулап

Фра Франциско: Франциско, скромный слуга божий из местного монастыря.

Диего: А я вот не местный, только что из Вест Индии. Диего из Люцены, к вашим услугам.

Сервантес: Так вы андалузец?

Диего: В двенадцатом колене. Боюсь, что прежде того в моем роду в основном были мавры. Но уже не первую сотню лет мы верные сыны церкви.

Сервантес: Я так понял. что вы конкистадор из Америки?

Диего: Я еще не привык так называть наши новые территории. Впрочем – да, из Америки. И я действительно был чем-то вроде конкистадора. Правда это было давно.

Сервантес: Я слышал, что бывших конкистадоров не бывает…

Диего: Рыцарь и на отдыхе – рыцарь? Бывает, дон Мигель, еще как бывает. Тем более, что последние годы я все больше странствую по морям, чем по горам и непроходимым лесам.

Сервантес: Вы не слишком похожи на простого солдата. Пожалуй тут чувствуется Саламанка или Сарагоса. А может быт Барселона?

Диего: Саламанка, дон Мигель, Саламанка. Но мне пришлось покинуть Альма Матер, недоучившись.

Сервантес: Да и на простого матроса вы не похоже. Я бы предположил, что вы капитан или шкипер.

Диего: Всего лишь скромный навигатор, то есть штурман.

Сервантес: Извините, если лезу не в свое дело.

Диего: Ну что вы! У меня секретов нет.

Доктор: Тогда не расскажете ли нам свою историю, дон Диего? Не одному дону Мигелю интересно послушать.

Фра Франциско: А не пойти ли нам еще дальше? Пусть каждый из сидящих за столом расскажет про свою жизнь. Даже мы с доном Херонимо не слишком много знаем друг о друге.

Доктор: Ну, вы-то, предположим, знаете о мне многое, если не все.

Фра Франциско: Все знает только один Всевышний. И я не знаю про вас ничего такого, чего вам следовало бы стыдиться.

Доктор: (пристально смотрит на фра Франциско) Ну в таком случае я присоединяюсь.

(в зал) Кармелита!! Еще вина, будь добра. (к собеседникам) Не возражаете, господа?

Фра Франциско: Ни в коем случае. (в зал) И, слышишь Кармелита? Нацеди нам из того бочонка, что у тебя под стойкой с левой стороны. (к собеседникам) Вот они – привилегии постоянного посетителя.

Доктор: Итак, кто начнет?

Диего: Наверное – я, ведь с меня все началось.

Фра Франциско: Вообще то все началось с вас (в сторону Сервантеса) Не правда ли, дон Мигель.

Сервантес: Меа кульпа.

Диего: О, да и вы не чужды ученой словесности. Уж не одна ли у нас Альма Матер?

Доктор: А вот сейчас узнаете. Не возражаете дон Мигель?

Сервантес: Мне тоже скрывать нечего. (со смехом) …Пока что. Итак, я родился и вырос неподалеку от нашей новой столицы…

Появляется Кармелита с Эль Греко

Кармелита: Вот ваше вино, господа, а к нему закуска.

Радостные возгласы.

Кармелита: Боюсь навлечь на себя ваш гнев, но вот этот господин тоже хотел бы присесть к вашему столику.

Диего: Ты меня еще не видела в гневе, Кармелита, но под такую закуску и не увидишь.

Фра Франциско: Мы прекрасно видим, дочь моя, что единственное место осталось только за нашим столом. Прошу вас, сеньор…?

Эль Греко :Я живописец из Толедо, господа. Меня знают под псевдонимом Эль Греко, потому что я родом с Крита. Боюсь что мое настоящее имя прозвучит для вас как какое-то еретическое заклинание.

Доктор: Позвольте, мы все тут поклонники Эллады, не правда ли? (все подтверждают со смехом). Ну что тут может бы такого страшного? Да мы и не из пугливых. Вот дон Диего, например , сражался с краснокожими варварами, да и дон Мигель производит впечатление закаленного солдата. Итак, как вас зовут? Аристотель? Сократ? Или может Платон?

Эль Греко: Мое имя Теотоко́пулос, Доме́никос Теотоко́пулос.

Диего: (истово крестится в шутку) Матерь божья, спаси и помилуй.

Фра Франциско: Ну что ж, Доме́никос – вполне христианское имя. А вас, дон Диего, я прошу не забываться в присутствии священнослужителя. (Диего наклоняет голову в притворном смирении) Можем ли мы звать вас дон Доминик?

Эль Греко: Разумеется, друзья меня именно так и зовут. Но, похоже, мой приход прервал вашу беседу.

Доктор: Видите ли дон Доминик, мы тут как раз придумали некую забаву. А именно – каждый из нас должен рассказать историю своей жизни. Не присоединитесь ли?

Эль Греко: С радостью и интересом. Позвольте, однако, внести предложение?

Диего: Валяйте.

Эль Греко: Пусть каждая из историй жизни заканчивается каким-либо поучением.

Диего: Позвольте, но мы не на проповеди!

Эль Греко: А я вот убежден, что достойно прожитая жизнь должна обязательно чему-то научить.

Фра Франциско: Например, того, кто еще только начинает жить. Я поддерживаю дона Доминика. А вы, дон Мигель? Ведь вам первому начинать.

Сервантес: Поучения не относятся к моим талантам. Но я попробую. Посмотрим, что из этого выйдет.

Доктор: Смелей, дон Мигель.

Сервантес выходит на авансцену.

Сервантес: Как я уже говорил, мой родной город – это Алькала-де-Энарес близ Мадрида. Род наш уходит своими корнями глубоко в историю полуострова, но ни знатностью, ни богатством предки меня не наградили. Впрочем, отцовских денег хватило на полгода в Саламанке. Так что проницательность дона Диего ему не изменила. А потом мне пришлось бежать в Рим поближе к святейшему престолу, но подальше от нашего всехристианнейшего короля. Меня преследовал королевский ордер на арест за участие в дуэли, да и отцовские деньги давно кончились, а долги, наоборот, росли. Они, эти долги, достали меня и в Италии, где я изучал искусство, так что мне пришлось срочно завербоваться в королевскую морскую пехоту. Там я и обзавелся сухой рукой (показывает).

Эль Греко: Осада Мальты, верно? Наверное вы были в сицилийском корпусе и пришли на помощь рыцарям ордена?

Сервантес: Ну что вы, тогда я еще был студентом в Саламанке. Руку я потерял много позже, при Лепанто.

Эль Греко: Вот вторая, после Мальты, победа христиан над безбожными османами. И не менее великая.

Сервантес: Верно, но мне эта победа не принесла особых лавров. Впрочем, мое участие было отмечено и я получил самые наилучшие рекомендации. Эти рекомендации, однако, сослужили мне не самую лучшую службу, попав вместе со мной в плен к маврам.

Диего: Вы были в плену у этих нехристей?

Сервантес: Целых пять лет, господа. Пять лет! Увидев мои рекомендательные письма берберийцы запросили такой выкуп, который моему отцу было просто не поднять. Прошло долгих пять лет пока меня наконец-то меня выкупили монахи Ордена Святой Троицы. Там, в плену, я многое претерпел, но об этом вряд ли стоит говорить. Поверьте на слово – эта далеко не развлекательная часть моей истории отнюдь не предназначена для застольной беседы.

Доктор: Разумеется, дон Мигель, мы все уважаем ваши чувства.

Диего: (вскакивает и ударяет кулаком по столу) Черт бы побрал этих магометан.

Фра Франциско: Дон Диего!

Диего: Простите святой отец, язык мой – враг мой (крестит рот).

Фра Франциско: (Сервантесу) А вот я как раз не прочь бы задать вам пару вопросов. Но это скорее для частной беседы. Прошу вас, продолжайте.

Сервантес: Далее не так интересно. После освобождения из плена я еще некоторое время служил в Португальских землях, но потом вернулся в Кастилию и подвизался в подготовке Непобедимой Армады.

Диего: Я бы уже не стал ее так называть. Или это ирония?

Сервантес: Возможно. Мы заготавливали продовольствие для галеонов. Но и здесь неудачи преследовали меня. Часть продовольствия сжег безбожный Франсис Дрейк при налете на Кадис, но в его потере обвинили почему-то именно меня. Потом недобросовестные поставщики исчезли с казенным авансом, и ваш покорный слуга оказался на пороге темницы, и даже, на какое-то время и за порогом. Тогда-то мне и представилась возможность сравнить кастильские тюрьмы с тюрьмами Хасана-паши. Но неприятности не оставляли меня своим вниманием. Однажды дело чуть не дошло до отлучения от церкви, хотя я и предполагаю, что тут были замешаны скорее мирские интересы. Ведь я всего лишь отказался применить силу для взыскания недоимок с крестьян. Похоже, тем самым я невольно посягнул на некие незыблемые основы.

Фра Франциско: Возможно, коммерция – не ваша стезя. А чем вы еще грешили, сын мой?

Сервантес: Поэзией, святой отец, поэзией.

Эль Греко: И каковы же были ваши успехи в изящных искусствах?

Сервантес: В поэзии я несколько более преуспел. Однажды на соревновании поэтов я даже получил восхитительный приз – три серебряные ложки. Воистину, поэзия принесла мне больший доход, чем коммерция.

Доктор: Но несмотря на все неурядицы вы не потеряли чувство юмора.

Сервантес: Напротив, я его отточил и закалил и намерен использовать; в качестве грозного оружия.

Доктор: Весьма похвально. Порой насмешка бьет сильнее меча, хотя и бескровно.

Фра Франциско: Что же привело коммерсанта и поэта Сервантеса....

Диего: И солдата....

Фра Франциско: …и солдата Сервантеса в наши края? Однако, позвольте, если мой вопрос нескромен, то искренне прошу простить меня.

Сервантес: Ну что-вы, вопрос как вопрос. Видите ли, устав от моих неудач, я решил попробовать свои силы за океаном.

Диего: В Вест Индии?

Сервантес: Да, в Америке. И мое прошение уже, вероятно, лежит на столе Королевского Совета. А в ваши места я приехал за дополнительными рекомендациями, которые, я полагаю, никогда не помешают.

Диего: Если не попадут в руки берберийских пиратов.

Эль Греко: Что лишний раз напоминает нам о дуальности всего сущего.

Сервантес: (со смехом) Надеюсь, что сия дуальность не будет преследовать меня по ту сторону океана.

Фра Франциско: Боюсь, что ваш оптимизм преждевременен. Там, в Америке, в Вест Индии, если хотите, вы встретите еще большую ложь и жестокость.

Диего: Откуда вы так хорошо знаете заокеанские дела, святой отец? Должен признать, впрочем, что вы правы. Но позвольте, дон Мигель, а на какую должность вы рассчитываете там, за океаном?

Сервантес: Я не претендую на многое, но все же полагаю, что моя многолетняя служба короне стоит, ну скажем должности коррехидора, где-нибудь в Ла-Пас.

Диего: А вы знаете, дон Мигель, в чем заключаются обязанности коррехидора?

Сервантес: Я полагаю, это нечто вроде надзора за исполнительной и судебной властью, не так ли?

Диего: Здесь, в Кастилии, возможно и так. А вот в заморских территориях несколько иначе. Право слово, не хочется вас огорчать.

Фра Франциско: Боюсь что придется. Видите ли, мой друг, там, за океаном, коррехидор – это тот, кто организует подневольный труд краснокожих.

Сервантес: Вы уверены? Вы же не бывали в Америке, не так-ли?

Диего: И опять наш святой отец прав. Он правда не упомянул…

Фра Франциско: …просто не успел…

Диего: …о том, что американский коррехидор еще и выбивает налоги, причем из тех-же краснокожих. Он и есть эта самая исполнительная власть .

Фра Франциско: А порой и судебная.

Доктор: Наш святой отец открывается нам с неожиданной стороны. Жду не дождусь его очереди рассказывать.

Фра Франциско: Знаете ли вы, о любезный доктор, что Апостол Павел полагал милосердие величайшей из добродетелей истинного христианина. Не осмеливаясь его оспаривать, позволю все же предположить, что и терпение является немалой добродетелью.

Доктор: (смеется) Силенцио, святой отец, силенцио.

Эль Греко: Но, что это вы так побледнели, дон Мигель?

Сервантес: Признаюсь, дон Диего меня порядком расстроил. Неужели в колониях творятся те-же безобразия, что и в метрополии?

Доктор: А вот послушаем историю дона Диего и узнаем. Закончена ли ваша история, сеньор Сервантес?

Сервантес: Она закончится, когда меня отнесут в фамильный склеп. Пока что она скорее застряла на месте. Так что, дон Диего – ваша очередь.

Эль Греко: А как же поучение?

Сервантес: Пожалуй я еще не готов. Если, не возражаете, я вернусь к нему попозже.

Эль Греко: Не возражаю.

Диего: Но за вами должок, дон Мигель. Ну что ж, господа…

Фра Франциско: Позвольте лучше мне. Я вижу как наш Диего на меня подозрительно смотрит. При всем моем уважении к добродетелям, мне кажется что лучше не испытывать терпение нашего экс-конкистадора.

Диего: Отец Франциско – вы святой!! А то я уже совсем запутался в догадках.

Эль Греко: Да и нам небезынтересно. Вы тут нам добавили таинственности.

Доктор: Я с отцом Франциско знаком давно, но и не подозревал…

Фра Франциско выходит на авансцену.

Фра Франциско: Итак я начинаю. Но, с вашего позволения, я бы не придерживался хронологического порядка, а то наш Диего рискует не дожить. Так что я сразу признаюсь, что в Американских колониях я действительно успел побывать.

Диего: Я же говорил!

Фра Франциско: В Америку, в отличие от Диего-конкистадора, я попал не по своей воле, а был сослан. За что? Ну, об этом позже. Не буду описывать все мои путешествия по колониям, но только через какое-то время я попал в Лиму в качестве простого монаха, коим являюсь и сегодня. К этому времени я вступил в братство францисканцев, сменив также и свое имя на имя моего святого покровителя.

Диего: А как вас звали ранее?

Фра Франциско: Не думаю, что вам стоит это знать.

Доктор: Слишком известное имя?

Фра Франциско: Ваша проницательность, доктор, вас когда-нибудь погубит. Итак, я продолжаю. Ко времени моего приезда на западное побережье эта страна была уже далеко не той империей инков, которую нашли братья Писарро. Отбушевали многочисленные восстания и краснокожие были окочательно усмирены. Но как? Очень просто – загнаны в бесправное рабство. Да, инки порой практиковали человеческие жертвоприношения, но не более, чем Святой Трибунал практикует аутодафе. Зато каждый краснокожий кечуа имел при инках свой дом, утварь и всегда был сыт за счет маиса из казенных амбаров. А теперь они ютятся в бараках и ведут полуголодное существование. Что касается инков, то они вообще исчезли, оставив после себя не так много следов. Впрочем, боюсь, что я мало что могу прибавить к тому, что рассказывает в своей скандальной книге Бартоломе де лас Касас.

Доктор: Я, как верный сын церкви, не читал труды Касаса, но слышал, что он сильно преувеличивал.

Фра Франциско: Хотя я тоже верный сын церкви, мне пришлось ознакомился с некоторыми его работами.

Диего: Пришлось?

Фра Франциско: Да, по служебной надобности. И, уверяю вас, описания Касаса справедливы. В количественном отношении он, возможно, допустил некоторые вольности, и несколько сгустил краски пользуясь своим поэтическим даром.

Сервантес: Поэтической дар для этого и существует.

Доктор: Скажите фра Франциско, вы имеете в виду его работы о рабстве в колониях или его же записки о продвижении католицизма?

Фра Франциско: Для человека не читавшего этих работ, вы подозрительно хорошо осведомлены, Доктор. (Доктор отодвигается) Ну полно, дон Херонимо, не стоит так пугаться. Разумеется, мое замечание касается обеих тем.

Эль Греко: Святой отец, разве мы вправе сравнивать варварские жертвоприношения с исполнением приговоров святой инквизиции?

Фра Франциско: Пожалуй, ваш покорный слуга вправе. Похоже наш добродетельный доктор очень хочет спросить меня по какой такой служебной надобности, я изучал сомнительные тексты. Так знайте друзья, до моего изгнания я служил секретарем Священного Трибунала. О нет, тогда я еще не был братом босоногого ордена.

Немая сцена. Все, кроме Доктора, поражены.

Фра Франциско: Похоже, что для Доктора это не новость.

Доктор: Я предполагал нечто подобное.

Фра Франциско: Не буду рассказывать, как я примкнул к инквизиторам в качестве редактора индекса запрещенных книг. Замечу только, что это было почти осознанное и довольно добровольное решение, в котором я, как и во многих поступках своей молодости, давно успел раскаяться. Нет, я не был членом трибунала, но в его заседаниях мне пришлось принимать участие, хоть и не по своей воле. Так как я славился хорошим слогом и красивым почерком, к ним меня привлекали в качестве секретаря. Тогда то я и познал всю изнанку святой инквизиции. Как и многие другие благие начинания, изначально она преследовала благородные цели, иначе бы я к ней не присоединился. И действительно, разброд и шатания в вопросах веры угрожали взорвать Европу и если бы не… Впрочем, то дела дней давно минувших. Но как любое другое благое начинание, это тоже постепенно превратилось в свою противоположность В наши дни святой трибунал уже не орудие защиты веры, а скорее инструмент защиты власть имущих. Да что там, он сам и есть эта власть. И неизвестно еще, кто могущественнее, наш наихристианнейший монарх или наша не менее святая инквизиция. Я имел неосторожность открыто заговорить об этом и немедленно превратился в нежелательную персону. К счастью, я недостаточно знаменит, чтобы устроить мне случайную смерть, недостаточно опасен, чтобы стоило подослать ко мне наемных убийц, ну и недостаточно влиятелен, чтобы основательно оклеветать меня. Так что меня просто вежливо попросили приложить свои, весьма ценные, надо полагать, способности к делам заокеанским. Внушение мне было сделано в июне, а к рождеству я был в Лиме, уже в качестве брата ордена святого Франциска. Однако там, в Перу, мне почему-то не обрадовались. Наверное, и вице-короля и латифундистов смущал подозрительный монах с остатками совести. К тому же я отнюдь не молчал, похоже что мне порой не хватает смирения. Я поднял свой голос в защиту прав краснокожих, а вернее присоединил его к голосам тех порядочных испанцев, что ставят справедливость превыше наживы. Ох, как это не понравилось властям. И полагаю, что монастырь, в котором подвизался я и несколько моих единомышленников, сгорел не случайно, а стихийный бунт индейцев был не таким уж стихийным. Так что пришлось мне бежать из Лимы от греха подальше. Как ни странно, этот бег закончился там же, где и начался – в Кастилии. Здесь, пользуясь своими методами, о которых я возможно расскажу несколько позже, я нашел влиятельных покровителей. Влиятельных, но не всемогущих. Вот и приходится коротать век в провинции, подальше от властей. Ну как вам моя история?

Сервантес: Я всемерно удивлен. Нет, я не сомневаюсь в вашей искренности. Более того, ваши речи всего лишь отражают то о чем думающие люди шепчутся по углам. Но вы-то произносите их вслух. Разве вы не боитесь, святой отец, что один из нас окажется доносчиком?

Фра Франциско: Кто именно? Ведь не вы же? Но не считайте меня наивным и неосторожным глупцом. Поверьте мне, я хорошо защищен, а как именно – узнаете в свое время, когда придет очередь для поучения. Я, как и вы, дон Мигель, предпочитаю оставить его на потом. А пока что, давайте предоставим слово нашему Диего. Прошу вас, друг мой.

Диего выходит на авансцену.

Диего: Поверьте мне, господа, я вовсе не собирался в Вест Индию. и в этом отец Франциско немного ошибся, хотя во многом, да что там – буквально во всем остальном, я с ним полностью согласен. Там, за океаном немало мерзости, да она там просто перехлестывает через край. Поверьте мне, я отнюдь не ангел и мне есть о чем исповедоваться и есть в чем каяться. Тем не менее я бы попросил не называть меня конкистадором. И вовсе не потому, что в мое время колонии были уже завоеваны. Поверьте мне, нам нашлось с кем сражаться. Нет, дело совсем не в этом. Но позвольте по порядку. Из академии, где я изучал астрономию, меня строго попросили, а проще говоря – выперли, не удостоив никаких степеней. Причина сего изгнания была достаточно тривиальна, но дама, замешанная в этой истории была из слишком влиятельной семьи и, к тому же, она была порой излишне откровенна, если не сказать – болтлива. А у ее семьи в конфидентах ходят половина Саламанки. Так что мне доступно объяснили, что оставаться в метрополии будет весьма вредно для моего здоровья. Вот и пришлось мне срочно бежать в Кадис, где я завербовался на первый же попавшийся корабль, который как раз направлялся в Картахену. Ну а кем может стать в колониях молодой кабальеро без средств, без образования, а главное – без связей. Ну конечно же – солдатом. Вам, дон Мигель, это известно не понаслышке, хотя Мексика несколько отличается от Италии. Вы спросите меня, а зачем в Мексике войско, если краснокожие давно покорены и исправно платят налоги?

Сервантес: Отдают налоги, вы хотели сказать, если их из них выбивать. Наверное войска нужны именно для этого.

Диего: …А также для подавления неизбежных бунтов. Похоже, что мы с вами наступили на одни и те же грабли, дон Мигель. Но есть и отличия. Там, в Америке, никто не собирал средства на не слишком Непобедимую Армаду. Нет, мы просто выколачивали из индейцев последние сентаво в карман вице-короля и короны не обременяя себя высокими целями. Ведь поток золота не должен ослабевать, не правда ли, даже если последнее золото кациков давно вывез Кортес и иже с ними. И неудивительно, что туземцы бунтовали время от времени. Вот тут-то мои товарищи-кабальерос и показали себя во всей красе. Не буду пересказывать эти неаппетитные подробности слишком вольного отношения моих соратников к имуществу, чести и даже жизни индейцев. Скажу лишь что все это мне так претило, что вскоре я стал белой вороной в нашем отряде. Пришлось мне оставить военную карьеру, на которой, впрочем, я не добился каких-либо успехов, и поискать себе иную стезю. К счастью в Вера Круз мне удалось завербоваться в качестве помощника штурмана на частное торговое судно.

Эль Греко: А это не опасно? Я слышал, что британские пираты предпочитают охотиться за частными судами, так как караваны галеонов хорошо охраняются.

Диего: Совершенно справедливо. Более того, галеон может и сам постоять за себя, чего не скажешь о торговце с его парой невзрачных пушечек. Кстати, головорезы сэра Дрейка не пираты, а приватиры, так как имеют королевский патент на морской грабеж. Впрочем, судьи в колониях порой не слишком уважительно относятся к этим патентам, если им удается захватить кого-либо из этих еретиков, и преспокойненько вешают их на площади или сжигают под ликующие крики толпы. И, как справедливо опасался дон Доминик, нас ограбили уже через пару недель. Но это были не англичане.

Эль Греко: А кто же?

Диего: Настоящие пираты, те у кого нет ни отечества, ни короля, и кто никому не платит налоги. Эти люди находятся вне закона и в состоянии войны со всем светом.

Сервантес: Говорят, что они отличаются особой жестокостью и никого из своих пленников не оставляют в живых.

Доктор: Интересно, кто же вам это рассказывал? Те, кого не оставили в живых?

Фра Франциско: Вы, Доктор, неисправимый скептик.

Доктор: Увы, издержки профессии.

Диего: Как видите, господа, я пока жив. Пираты оказались не столь кровожадны и даже оставили нам корабль с небольшим запасом воды и еды, освободив его, однако, от груза какао. Пришлось нам вернуться в Мексику и прошло еще долгих два года пока мне удалось наконец добраться до Андалузии. Похоже, что если не в Саламанке, то в остальной Испании про меня основательно забыли. Самое время начинать новую жизнь, вот только не знаю как. Ну и, наконец, мое поучение таково: если желаете увидеть дальние страны, претерпеть многочисленные лишения и, в конце концов, остаться ни с чем, то смело ведите жизнь беззаботного повесы. В противном случае, господа, избегайте болтливых сеньорит.

Эль Греко: Браво, дон Диего. Ваше поучение и высокоморально и практично.

Всеобщий смех.

Фра Франциско: А я, признаться, надеялся узнать побольше об этих великодушных пиратах.

Диего: (настороженно) Что именно?

Фра Франциско: Впрочем, всему свое время. Но мне кажется, что пришла ваша очередь, дон Доминик.

Эль Греко: Моя жизнь, господа, не изобиловала приключениями и опасностями. Я родился на Крите, но творил в Венеции и Риме, а потом перебрался в Испанию. Здесь я получил некоторую известность, хотя королевских милостей не снискал.

Диего: Что же так?

Эль Греко: Мы с его католическим величеством расходимся в отношении к искусству. Он утверждает первичность содержания и считает, что живопись должна обращаться к разуму. Я же, не отрицая важности содержания, отдаю предпочтение форме и взываю к чувствам. Кстати, именно поэтому я живу в Толедо. Это город, ставший мне родным, несомненно город чувственный, разум ему почти что чужд. Более того, разум может обмануть в Толедо, чувства же – никогда. Но, боюсь, тому, кто не бывал в этом прекрасном городе меня не понять.

Сервантес: Да, в этом городе есть что-то таинственное. Я бывал в Толедо пару раз и каждый раз он открывался мне с неожиданной стороны. Однажды я даже накропал некие неуклюжие вирши. Если желаете, друзья…

Диего: Желаем, желаем.

Эль Греко: Более того – настаиваем.

Сервантес: Но прошу вас, будьте снисходительны (читает, бурно жестикулируя):

Давай пойдем туда где лепятся дома

По улицам, волной стекающим с холма

Безудержными выпадами шпаги. 

Как мертвые напутствуют живых

Булыжники гранитных мостовых

Свидетели безумства и отваги

Эль Греко: Прекрасно сказано! Именно таким мне видится мой город вечером, в сумерках или рано утром, когда еще не рассеялся туман, поднимающийся из вод Тахо. В остальные же времена он иной как хамелеон. Я бы не сумел выразить это словами, подобно дому Мигелю, но думаю попробовать воссоздать свои ощущения в красках. Не знаю только, получится ли. Я бы, изобразил Толедо перед грозой, когда кажется что небеса грозят городу, а город грозит небесам.