Kitabı oxu: «У врага за пазухой»
«Сильнее всех влюбляются самые отъявленные
циники и пессимисты».
Ф. Бегбедер
Глава 1
– Эй вы! Остановитесь сейчас же! – раздается за спиной требовательный женский голос.
До встречи в редакции всего пару минут. Нет времени на баб, но все же оборачиваюсь. Даже интересно, что за бессмертная пытается мне приказывать.
– Переставьте, пожалуйста, машину! – Дамочка, похоже, и не собирается сбавлять обороты.
– Она отлично стоит. Меня все устраивает. – Окидываю командиршу взглядом.
Ничего выдающегося! В прямом и переносном смыслах. Тощая, невысокая блонди. Вместо гривы густых волос, как я люблю, короткий хвостик. Вместо сладких выпуклостей и пухлых губ – тоскливая холмистая местность и тонкие черты лица.
Эдакая миниатюрная домашняя хозяюшка. Из общей картины выбивается только взгляд. Колкий, слишком решительный для той, чья работа – согревать постель и варить щи.
– Почему вы решили, что имеете право раскорячить свой трактор по диагонали?
Язычок у дамочки тоже явно не для оральных ласк. Таким только кастрировать.
– Вообще-то это гостевые места. – Я подхожу ближе. – А вы… – киваю на бейджик. Он, как назло, перевернут. – Здесь работаете.
– Ваш мутант два места на парковке занял! – Блондиночка облизывает губы, задирает голову и смотрит прямо в глаза.
Редкий аттракцион! Мало кто выдерживает мой взгляд, а уж чтобы говорить таким тоном…
– Крупный самец. А у вас тут все узкое.
Вроде бы никаких намеков, строго по делу. Но от нашей перепалки ниже пояса вдруг становится тесно.
Аномальная реакция! Словно и не было ночью трех подходов в горизонтальной плоскости. Впору поздравить себя: «Вот он, Ярослав, кризис среднего возраста. Дождался. Кости начали возбуждать. Такими темпами скоро и на серых мышек начнешь кидаться!»
– Я попросила по-хорошему.
Дамочка сощуривается. Как кошка перед прыжком на руку.
– Это угроза?
Черт, заводит еще сильнее. В штанах не просто парус, а полноценный флагшток. Тут или сексуальную нагрузку перед сном удваивать, или нести черепушку к мозгоправу, чтобы искал, где там что выгорело.
– Вы, наверное, опаздываете. Не буду больше задерживать.
Заноза устраивает тактическое отступление. Пока я прикидываю, возле какой стены ее лучше всего прижать и научить уму-разуму, она паркует свой тощий зад в старенькую малолитражку, заводит движок. И, сдув с лица светлую прядь, резко газует в мою сторону.
Такой поворот оказывается слишком внезапным. Обескровленный мозг чуть не проебывает вспышку. Лишь закаленное тренировками тело спасает от столкновения с резвой капсулой смерти.
Отпрыгнуть успеваю в самый последний момент. Но словно одного испуга недостаточно, дамочка останавливает своего микрозверя возле багажника моего джипа. Надежно перегораживает выезд и, не дав мне очухаться, походкой от бедра удаляется к лифту.
Глава 2
В редакцию известного питерского интернет-портала вваливаюсь лишь черед пятнадцать минут. Пять из них потрачены на разборки с охраной парковки. Еще десять ушло на сражение с собственной эрекцией.
Оба мероприятия оказались настоящими испытаниями. Дежурный охранник вначале изображал глухого, потом немого, а когда я пригрозил вызвать полицию, предложил составить жалобу в письменном виде и даже сунул в узкое окошко мятый лист и огрызок зеленого карандаша.
С флагштоком дело было не легче. То, с чем в обычной ситуации я мог справиться за пару минут при помощи дыхательной гимнастики, в условиях адреналинового шока не желало проходить ни через пять, ни через семь минут.
Несмотря на боль, контуженный младший отказывался принимать свое компактное походное положение. Буравил упрямой башкой жесткую ширинку. Иногда, словно вспоминая охреневшую мышку, крупно вздрагивал. И стоял! Памятником, мать его, Кутузову! Такой же одноглазый, упрямый и способный сдать хозяина, но добиться цели.
После такой «прелюдии» у кабинета главного редактора я уже готов сношать и угнетать.
– Ты обещал мне своего лучшего журналиста. Такого, который достанет все скелеты из шкафа моего клиента. Где он? – захлопнув дверь, сразу перехожу к делу.
– Я обещал – я нашел, – разводит руками Василий Иванович Ломоносов, однофамилец великого ученого и заодно один из самых занудных работников прессы.
– Буровой со дня на день вернется на родину. Я два года угрохал, чтобы выманить его сюда! Кто будет заниматься расследованием?
– Кира Самсонова.
Ломоносов достает из стола папку и кладет передо мной. Сквозь прозрачный пластик вижу фотографию – девушка…
– Да она же ребенок!
– Фото старое. С паспорта. Сейчас ей двадцать девять.
– Я, конечно, слышал модную херню о равноправии, но… – Оттянув ворот рубашки, откашливаюсь. – У тебя что, мужики закончились?
– Ярослав, мужики покупаются и продаются на раз-два! Не успею я озвучить задание, как мужик будет искать, кому продаться подороже, – ухмыляется главред. – Ты просил самого принципиального и неподкупного. Вот! – Он стучит толстым, как сосиска, пальцем по папке.
Я снова присматриваюсь к лицу на фото. Девчонка кажется смутно знакомой. Блеклая, тощая, без искры. Однако даже такую, пусть и в двадцать девять, жалко бросать на амбразуру.
– Она хоть писать умеет? – Нехотя беру папку и начинаю листать.
– Писать?.. Это настоящая акула! – хмыкает Василий. – Даже не акула, а пиранья! Характер не сахар, но доводит до конца даже самые стремные дела.
– И часто у тебя бабы стремными делами занимаются?
Не нравится мне весь этот расклад. Если бы не знал Ломоносова лет десять, решил бы, что он собирается слить мой заказ. В целом его даже можно было бы понять: не каждая редакция возьмется копать под бывшего вора в законе. Безопаснее спустить все на тормозах – поручить дело самому слабому журналисту и потом спихнуть на него ответственность за провал.
– Самсонова у меня одна такая, – после небольшой паузы отвечает Василий. – Я бы и рад повесить на ее плечи какую-нибудь светскую хронику. Задолбался уже нервничать каждый раз, когда кто-то обещает прикопать ее или пустить по кругу в темном лесу. Но эта заноза…
Вместо того чтобы продолжить, он опускает взгляд на стол и тяжело вздыхает.
– Бедовая?
Еще одна категория женщин, которых я обхожу стороной. Не в мои сорок трепать себе нервы с подобными дамочками. Хватает перед глазами примера племянника с его зазнобой.
– Правильная! – снова вздыхает главред. – С принципами и с… – Договорить он не успевает.
После двух ударов в дверь, та распахивается.
– Шеф, не занят? – доносится знакомый голос.
– Кира, а я вот, собственно, хотел… – начинает мямлить Ломоносов.
– Вась, последний материал – полное дерьмо! Фотографы вообще видели, что снимали? Я на телефон лучше делаю!
Причина моей недавней контузии подлетает к столу главного редактора и веером бросает фотографии.
– Кир, я бы хотел тебя с кое-кем познакомить. – Ломоносов приминает свои буйные кудри.
Лишь после этого восходящая звезда отечественной журналистики решает посмотреть в сторону гостя – меня.
– А мы уже знакомы! – Самсонова скрещивает руки на груди. В глазах ни намека на испуг. – Ярослав Борисович Вольский. Вы по делу или жаловаться явились? – Она оборачивается к своему начальнику: – Если что, я могу все объяснить.
Глава 3
Кира
Вечер того же дня
Мой первый муж вначале сказал: «Давай разведемся!» – и только после этого прыгнул в постель к любовнице. Со вторым, к сожалению, пришлось испытать весь спектр эмоций, положенных брошенным женщинам.
– Слушай, ну он все же урод. Трахнуть твою племянницу – это вообще запредел! – охает моя подруга и одновременно соседка по гаражу Ира.
– Пределов нет.
– Эта коза тоже хороша! Ты ее в дом впустила, разрешила пожить, пока место в общежитии ждет, а она тебя на семейном ложе подвинула. Охрененная благодарность.
– Подвинуть можно только имущество. Движимое. А Паша…
– Парнокопытное! – подсказывает Ира, пока я в муках пытаюсь подобрать правильное слово.
– Наверное. – Нет никакого желания спорить.
– И что сейчас? – Подруга смотрит с тревогой.
Из нас двоих она, похоже, единственная, кто переживает. Я, в отличие от нее, не способна даже злиться. Внутри словно кто-то сорвал стоп-кран. Бесконечное торможение и прострация.
– Ир… а что я могу? Ничего нового.
Ловлю себя на мысли, что дико хочется курить. Забытое желание. Не с моей нервной работой убивать себя еще и никотином. Тут бы пулю не схлопотать! И все же…
Губы саднит, а руки, будто сами по себе, отчаянно тянутся к сумочке, на дне которой уже больше года валяется одинокая сигарета – мой страховой парашют на случай ПП – полного пиздеца.
– Опять ввяжешься в какое-нибудь опасное расследование? – понимающе вздыхает Ира. – Будешь вместо ментов охотиться на продажных чинуш или выводить на чистую воду этих… оборотней. В погонах!
– Кому-то ж нужно этим заниматься, – жму плечами. – Зарплату мне не за красивые глаза платят.
– Кира, тебе не в журналисты нужно было идти, а в саперы. Там тоже адреналин, но шансов уцелеть все же больше.
– Меня бы не взяли. Такая роскошь доступна только мальчикам. А я… – Повернувшись направо, как в зеркало, смотрюсь в окно своей машины.
С первым мужем еще пыталась быть привлекательной, следила за модой и весом. Наряжалась, красилась, словно моих двадцати лет недостаточно, чтобы быть самой-самой.
После развода стало все равно. Вместо походов по салонам красоты я засела за конспекты, умудрилась влезть в парочку громких журналистских расследований. На радостях забыла, что все мужики Ко, и снова выскочила замуж.
В отличие от первого мужа, Пашу мало интересовало соблазнительное белье или свежая стрижка. Больше всего он любил секс. На этой его любви мы почти безболезненно протянули три года.
Днем я затрахивала себя работой, старалась доказать всем и каждому, что женщина тоже может быть серьезным журналистом. Отращивала акульи зубы. А ночью трахалась с мужем.
Без особого огня, но до отключки, которая была просто необходима психике.
С таким графиком и «заботой» о себе к двадцати девяти я превратилась в моль… Тощую, без сисек и задницы, неприметную, серую, с большими глазами, маленьким носом и немодными, совершенно обычными губами.
Выцветшая копия молодой Мег Райан. Блондинистый двойник, который так задолбался со своей работой и непутевой личной жизнью, что в двадцать девять тянет на старуху.
– Ты офигенная! – с уверенностью произносит Ира. – Просто… немного подустала.
– Как «Волга» Иван Иваныча, – киваю я в сторону соседского гаража.
Когда-то в нашем гаражном кооперативе все принадлежало чиновникам и прочим шишкам. Сейчас от прежнего «величия» осталась только «Волга» соседа. Да и та покрылась ржавчиной.
– Нет, его колымагу уже ничего не спасет. Только пресс. А тебя… – Сощурившись, подруга прикусывает губу.
– Еще скажи, что меня тоже пресс.
– Он самый! Мужской, горячий, и обязательно с кубиками.
Так и хочется закатить глаза или рассмеяться, но неожиданно вспоминается упакованный в дорогой костюм торс Ярослава – чтоб его – Вольского, и по телу табуном мурашек пробегает дрожь.
Только с моим везением можно было так встрять. Сам Вольский. Племенной жеребец, а не мужчина. Тот редкий экземпляр, который с возрастом стал только привлекательнее.
Идеальный вариант «пресса», под которым можно забыть предателя мужа. Одна проблема – Вольский не случайный знакомый, не ловец одиноких женщин из Тиндера и даже не цель нового расследования.
По странному стечению обстоятельств Ярослав – моя давняя головная боль. Он человек, который упек за решетку отца, а затем сделал все, чтобы тот никогда оттуда не вышел.
Глава 4
После воспоминаний об отце мне всегда паршиво. Он был самым близким человеком – и папой, и другом, и учителем. Сегодня, словно сверху решили поиздеваться, к этому «паршиво» добавляется внезапный приезд мамы.
– Дорогая, привет! Я так соскучилась! – Она повисает на моих плечах, стоит открыть дверь квартиры.
– Привет, мам. Что на этот раз? Ухажер или деньги?
Наверное, некрасиво заявлять такое родному человеку. Да еще с порога! Как назло, я слишком устала, чтобы играть роль хорошей дочери.
– Кирюша, вот что ты за девочка?! – театрально всплескивает руками мама и входит в мою скромную двушку, единственное наследство, которое досталось от отца.
– Ма, мы уже обсуждали. Мне повезло с матерью, тебе не повезло с дочерью. Изменить ничего нельзя.
Без особого интереса наблюдаю, как мама проходится по гостиной, рассматривает открытые полки, а затем подплывает к столу.
– Детка, что за сумочка?!
Она берет в руки недавний подарок Иры – бархатный клатч, расшитый кристаллами Сваровски. Вещь совершенно не в моем вкусе и не по моему карману.
Подруге сложно было отказать. Она убедила себя, что на ближайшем юбилее редакции я должна выглядеть дорого и эффектно. Как результат, у меня появились неудобный клатч, туфли на головокружительных шпильках и соответствующее платье – алое, с голой спиной до самой задницы.
– Это просто сумочка. – Пытаюсь забрать.
– Безвкусица! – Мама надежно держит Ирин подарок. – Ты с ней будешь смотреться как сорока. Помнишь, из сказки? Я тебе еще в детстве читала.
– Папа, – поправляю ее, – он читал.
– Да какая разница! – отмахивается мама. – Знаешь, я возьму эту штучку себе.
Она по-хозяйски пристраивает клатч под мышкой и оглядывается на зеркало.
– Он тебе так нужен?
Это все уже было, и не раз. Духи, которые дарили мужья. Дорогие кремы и помады. Сувениры, привезенные из заграничных командировок… Давно пора привыкнуть, что «маме важнее», «мне не идет», и все равно за ребрами ёкает.
– Ну куда тебе, молодой, эта пошлятина? – фыркает мама. – А я старушка. Мне сойдет. К тому же прежняя сумочка совсем порвалась. Недавно нужно было на почту сходить, так документы с кошельком положить было некуда. Пришлось в пакет класть. Такой позор!
– Ты не ходишь на почту. – Я закатываю глаза.
– Ну в банк. Перепутала. Подумаешь!
– Ясно…
Представляю реакцию Иры, когда она узнает, что ее подарок сделал ноги. Вероятно, это будет целый поток слов. Но винить некого. «Кто не спрятался, я не виноват», – приходит на память глупая фраза из детства.
– Надеюсь, у тебя только сумочка порвалась. Больше ничего.
Ставлю чайник. Мама не будет, она не пьет жидкость на ночь. «Чтобы не отекать». А мне сейчас просто необходима чашка кофе.
– Ох, знаешь, Кирюш, – усаживаясь на диван, охает мама, – другие дети дружат со своими родителями. Волнуются о них! Спрашивают, как жизнь. Проведывают! А ты даже здоровьем никогда не интересуешься. Обидно.
– Ма… – Я проглатываю фразу, что обычно родители тоже интересуются детьми. Спрашиваю о другом: – А расскажи о деле, из-за которого посадили отца?
После смерти папы прошло девять лет, после его ареста – все одиннадцать. Целая вечность без любимого человека. За эту вечность я много раз прокляла себя за то, что согласилась на время суда уехать к ростовской тетке. Родители тогда хором уверяли, что так будет лучше. Меня, восемнадцатилетнюю, и слушать никто не хотел.
А потом… мы с мамой лишь дважды говорили о том деле. Каждый раз она заливалась слезами и умоляла не мучить ее.
Чтобы выяснить хоть что-то, пришлось пробивать информацию по своим каналам. Однако, несмотря на старания, узнать удалось немного. ДТП, алкогольное опьянение как отягчающее обстоятельство и тромб, который якобы оторвался у отца в камере.
– Кира! Ты расстроить меня хочешь? – Мама даже не коверкает мое имя.
– Ты ведь была с ним в машине, когда он сбил ту женщину. Как это вообще вышло? – Тру виски. – Отец прекрасно водил. Да и чтобы он сел за руль пьяным… не могло быть такого.
– Я уже много раз тебе рассказывала! – всхлипывает она.
– Пожалуйста, можешь еще раз? – Складываю руки в молитвенном жесте.
Мама не религиозна. Это скорее для себя.
– Не пил он ничего! Баба эта… она сама под колеса кинулась. Ей красный горел. А она… обкуренная была. Вообще ничего не соображала.
– Ты уверена?
Я помню материалы дела. Там не было ни слова о наркотиках в крови жертвы. Только о том, что она беременна. На девятом месяце.
– Мы когда ей помочь пытались, такого в сумочке насмотрелись! – Мама брезгливо передергивает плечами. – Не у каждого наркомана подобный набор. Да и сама она… невменяемая была. Под кайфом. Куда врачи в женских консультациях смотрят! Ее в какой-нибудь больнице нужно было держать. Под присмотром нарколога!
– А на суде об этом говорилось?
– Конечно! Я последние деньги на адвоката спустила! Он постоянно заявлял эти… как их?.. Ходатайства! И об экспертизе тоже было!
– По факту оказалось наоборот. Что женщина была трезвой, а папа пьяным.
– Кирюш, так этот Вольский, муж ее… он страшный человек. Денег горы. Совести ноль. Купил и прокурора, и экспертов. Из-за него там все поменялось. Черное стало белым, белое черным, а наркоманка так вообще в человека превратилась. Не пила, не курила, не кололась. – Из глаз мамы начинают течь слезы. – Нас с отцом отчаяние брало. Этот гад со свету его сжить решил… отомстить за то, в чем Игореша даже не виноват.
– Мам… – Я обнимаю ее.
– Что мама?! – заливается она еще громче. – Ты сама хотела узнать. Так знай! Твой папа был приличным человеком. Он не пил и никогда не нарушал правила. Во всем виновата та баба. Но Игорю приписали алкогольное опьянение и посадили, чтобы потом в тюрьме… убить.
– Можно же было попробовать апелляцию. Найти другого адвоката…
Это в деле отца было самой большой загадкой. Он признал себя виновным, согласился с приговором и добровольно сел.
– Ты что? Снова перейти дорогу этому Вольскому? – На лице матери отражается священный ужас.
– Хотя бы попытаться…
– Чтобы он потом еще меня или тебя убил?
– А после смерти отца? Узнать точные причины смерти. Потребовать экспертизу… эксгумацию, в конце концов.
– Кира! Ты мне вот это прекрати! Игоря не воскресишь! Нет его больше! А Вольский может сделать так, что не станет и нас.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь.
Не вяжется образ сегодняшнего Ярослава Вольского с образом хладнокровного убийцы. Подкупить, нанять он может, но чтобы сам…
– Так! Я знаю, что ты задумала! Добить меня хочешь! – Мама становится серьезной. – Сейчас же поклянись, что не станешь копаться в этом деле! Памятью отца поклянись!
– Мама…
– Не мамкай! Клянись сейчас же! У меня сердце не выдержит, если еще и с тобой что-то случится.
– Прости…
– Кира! – Мама встает, забыв клатч на диване.
– У меня новое расследование связано с Вольским. Серия интервью.
– Катастрофа… Откажись! – Она берет меня за руку. – Милая, откажись. Он сам тебя не узнает, после всех твоих браков и смены фамилий ты в безопасности. Я-то не всегда помню, какая у тебя сейчас. А вот если ты докопаешься до чего-нибудь…
– Я не им буду заниматься. Он только заказчик.
– Не важно! Поклянись, что не станешь ничего узнавать о том ДТП и откажешься от нового дела.
– Я… – Собираюсь сказать «не могу», но телефон внезапно моргает сообщением от Ломоносова.
Главред редко пишет так поздно. Только если что-то срочное.
«Завтра первое интервью. Берешь его у Вольского», – читаю на экране.
«У Вольского?»
Знакомые мурашки становятся на стартовую позицию и начинают забег.
«Он был партнером нашей цели. Сможет многое рассказать».
Странное совпадение.
«Где?»
«Сейчас перешлю адрес и время. Это он назначил».
Спустя минуту на телефон приходит информация. Не веря своим глазам, я трижды перечитываю две строчки и тут же пишу шефу:
«Там? Он серьезно?»
Глава 5
За несколько лет в журналистике уже забыла, что такое мандраж. Любое интервью – просто часть работы. Неважно с кем. Но перед встречей с Вольским я все утро как на иголках. Трижды меняю костюм. Проливаю на него кофе и снова переодеваюсь.
Не успокаивает даже то, что накануне я выставила из своей квартиры мужа с племянницей и теперь совершенно одна.
В дороге тоже не все гладко. Больше, чем обычно, ругаю лихачей, разок глохну. А у клуба, в котором назначена встреча, чуть не подрезаю какую-то блондинку на дорогой иномарке.
Очень странное состояние. Нетипичное. И в самом клубе легче не становится.
На ресепшене встречают администраторы – фигуристая девушка, вероятно какая-нибудь «Мисс бикини», и такой же бугристый парень.
Рядом с ними так и хочется каяться, что давно забросила фитнес, а еще обещать отыскать в недрах шкафа беговые кроссовки.
– Добрый день, я к вашему начальнику, Ярославу Борисовичу, – произношу, пока и правда не начала исповедоваться.
– Мамочки к нему по записи, – с искусственной улыбкой отвечает девушка.
– Кхм… Я не мамочка.
– Прошу прощения, для остальных приема нет, – бодро скалится церберша.
– Мне назначено. Кира Самсонова. – Свечу журналистскими корочками. – Где его кабинет?
– Кабинет? – Администраторы дружно переглядываются.
– Приемная, офис, хоть что-то? – Я обвожу взглядом холл.
Типичный спортивный клуб для богатых. За стеклянной стеной зал с тренажерами, слева —раздевалки и дорогая кофемашина.
– Ах, кабине-ет! – Девушка растягивает губы так широко, что, кажется, они вот-вот лопнут.
– Так как найти вашего босса?
Не отпускает ощущение, что тупая здесь именно я.
– А очень просто! – вмешивается парень. – Прямо по коридору. Там у него и приемная, и кабинет, и… в общем, все.
Он снова смотрит на свою коллегу, словно оба общаются взглядами.
– Спасибо.
Происходящее напоминает цирк. Ни секунды не хочется здесь задерживаться, поэтому сразу же иду в указанном направлении. Прохожу десять шагов по ярко освещенному коридору, открываю одну дверь, затем другую. А после замираю от внезапного приказа:
– Мягче нужно быть! Танцуй его! Вначале обними… покрепче! Теперь вали! – командным тоном произносит Вольский.
Не понимая, куда я попала, открываю рот и осматриваюсь.
Это точно не кабинет! Не приемная! И не тренажерный зал для мажоров! Вместо рядов с гантелями и беговых дорожек здесь мягкий пол. Вместо фитнес-моделей и потных качков – дети! Мальчишки лет по десять-двенадцать. В боксерских перчатках, шлемах и с горящими глазами.
– Кажется, у нас гости, – гремит все тот же голос, и я наконец оживаю.
– Здравствуйте. Вы назначили встречу. – Останавливаю свой взгляд на массивной мужской фигуре в центре зала.
Местный босс тоже в перчатках, в такой же, как на мальчишках, майке, только своего размера, и без шлема. Мистер Тестостерон во всем своем великолепии.
– Подождите пару минут. Скоро закончу. – Это не предложение. Приказ. И отнюдь не детям.
В обычной ситуации я не стала бы слушаться. Ни за что! В журналистике, как в уголовном розыске, ждать и мучиться должна вторая сторона, иначе толка не выйдет. Но Вольский не позволяет возразить.
Распорядившись, он тут же подзывает к себе ближайшего мальчишку и продолжает тренировку. Не обращая на меня никакого внимания, показывает удары, заставляет оттачивать подножки, устраивает мини-спарринги с каждым из своих учеников.
Никогда не любила подобный спорт, не понимала родителей, которые отдают любимых чад в боксерские секции. А сейчас не могу отвести взгляд.
Вольский двигается совсем не так, как боксеры в телевизоре, – он похож на огромную пантеру. Осторожную и опасную. Каждый удар рассчитан с ювелирной точностью. Каждый блок будто непрошибаемая стена.
Ярослав завораживает как питон Каа в мультике про Маугли. На мгновение даже ощущаю себя тем самым бандерлогом – готова слушать и исполнять. Какой-то древний табунный инстинкт! Раньше этот мужчина на меня не действовал, а теперь словно обухом по голове.
Из гипноза выводит сам Вольский.
– Со мной на сегодня все! – кивает он парням. – Остались скакалка и отжимания. С этим справитесь сами.
– Ярослав Борисович, спасибо, – хором разносится по залу.
– Работайте!
Вольский поворачивается ко мне. В карих глазах что-то нечитаемое. То ли пожары, то ли костры святой инквизиции.
– А вы ждите здесь. Сейчас поедем!
Как и в первый раз, он не удосуживается что-либо разъяснить. Едва спрашиваю: «Куда?» – этот гад исчезает за ближайшей дверью, оставив меня с мальчишками.
Такая манера общения уже не просто злит, а конкретно бесит.
Не я назначала это интервью. Моя цель не Вольский, а бывший вор в законе по прозвищу «Китаец». И вообще… во вчерашней маминой истории не все гладко, профессиональное чутье так и вопит: «Там что-то темное!» Но воспоминаний о пролитых вечером слезах хватает, чтобы засунуть в одно место все свое воспитание.
Толкаю дверь, за которой скрылся Вольский.
– Мы договаривались на одиннадцать! Вы сами назначили… – Остаток фразы я проглатываю. Буквально, вместе с внезапно образовавшейся во рту слюной. – Черт, – шиплю секунду спустя и усилием воли отвожу взгляд от голого мужского торса.
Идеального, без усушенных кубиков, но плоского. С литыми косыми мышцами и кучерявой дорожкой от пупка до края полотенца… на бедрах.
– Чертом меня еще не называли, – с бархатной хрипотцой произносит Вольский. – Обычно кричат: «О господи!»
– Вы сообщили моему шефу, что готовы дать интервью, – Игнорирую последнюю фразу этого мерзавца и свои внезапно вспотевшие ладони.
– А вы такая пунктуальная?
Перед глазами пролетает полотенце. То самое, белое, которое мгновение назад было на упругой заднице Ярослава – чтоб его! – Борисовича.
– Представьте, да. – Я разглядываю полку с кубками.
– Отправьте свои данные в Красную книгу. Вас срочно нужно туда внести.
За последние десять лет брала интервью в самых разных обстоятельствах. Как-то даже с дулом у виска. Однако интервьюировать голого мужчину пока не приходилось.
– Вы сказали, что мы куда-то поедем… – пытаюсь отвлечься.
– Завтракать. Здесь недалеко есть неплохой ресторан.
– То есть вы решили сначала обаять меня детишками, а потом добить завтраком в ресторане?
Пока рассматриваю награды Вольского, он подходит ко мне и кладет руку на спину… чуть ниже талии. Уровень – «Интимно».
– Я так плох, что нужны детишки и еда?
С короткого расстояния его голос действует как гребаный эхолот. Всем телом ощущаю непривычную вибрацию и дрожь.
– Вы не в моем вкусе. – Отбрасываю глупую скромность и смотрю этому гаду в глаза.
– До вчерашнего дня я считал так же. Что такие, как вы, не в моем. – Губы Вольского искривляются в плотоядной улыбке.
– А сейчас? – спрашиваю я и тут же ругаю себя за этот вопрос.
