Там жизнь кипела за окном,
А у Неё-вода на чай,
Который, завари потом,
Себе сказала: "не скучай"
И нервно открывая кран,
Посуду собиралась мыть:
Тарелки, чашки и стакан,
Что так хотелось Ей разбить.
Закат пролил медовый свет
На внутри личностный бардак,
Звучит, наверное, как бред,
Но всё же, это было так.
И Ей не так хотелось слов,
Как просто близости души.
А Он, пока варился плов,
На кухне кушал беляши.
У меня на завтрак утро,
солнце растворилось в чае,
и туман, как будто пудра
лёг на щёки невзначай
Птицы вьют из мыслей гнезда,
в них нет места для печали.
А в глазах белеют звезды,
те, что падают ночами.
Ветер прогоняя ночку,
с простотой юнца- невежи,
залезает под сорочку
и его объятья свежи.
Удерет, касаясь веток,
от озноба уж не спится,
тает сон и напоследок
завещает мне влюбиться.
Пусть останусь я далёкою
Чернобровою, светлоокою.
Не увидимся и не встретимся,
Не узнаемся мы во век.
Но я буду в тебя влюбленная,
чувством радостным окрылённая,
Что по Божьему свету странствует
удивительный человек
Моего не услышишь голоса,
Не вплетешь непослушного волоса,
Черт лица и руки касание
Не запомнишь на сотни лет.
Буду вечно тобою нежданная,
незнакомая, нежеланная.
Ну и что же? Любовь выпрашивать?
Не такой нам оставлен завет.
Сам люби, да с другого не спрашивай.
Как ребёнка у сердца вынашивай.
Не ропщи на Творца, девка глупая.
Не терновый надела венец.
Раз не встретились, то не расстанемся…
даже если мы не повенчаемся.
И на пальцах заветных не скрестятся
блики золота наших колец.
В моей вселенной ночь.
И новая весна.
И мыслей тривиальных вереница.
Ох, мама, я не прочь
уснуть опять не в два,
но почему-то снова мне не спится.
Гуляют в тишине
и бьются об углы,
мечтания, предчувствия, сомненья.
Ох мама, как же мне
не терпится дожить
до Светлого Христова Воскресенья.
Чтоб колокольный звон,
и пение псалмов,
и день сороковой Великого пощенья.
Вдруг, мама, на амвон
к нам спустится Господь
и мы сумеем вымолить прощенья.