«Воспоминания» kitabından sitatlar
"В 1958 году московский Большой театр приезжал на гастроли в Париж. Хотя со смертью моего мужа я никуда больше не выезжаю, проводя дни или в студии за работой, для добывания хлеба насущного, или дома, я сделала исключение и поехала в Опера на него посмотреть.
Я плакала от счастья… Я узнала прежний балет… Это был тот самый балет, который я не видала более сорока лет. Душа осталась, традиция жива и продолжается. Конечно, техника достигла большого совершенства. Это должно приветствоваться, но при условии, чтобы техника не ставила себе целью удивить своей акробатичностью, а стремилась бы очаровать и увлекать. Большая заслуга в том, что в России, как нигде, сумели примирить и, я бы сказала, сочетать технику и искусство."
Нина и я переоделись матросиками, мальчишками, волосы собрали под фуражки, и, пока гости собирались, мы спрятались в верхних комнатах у Готша. Мы условились, что, когда все соберутся, он нам крикнет; и мы, веселые и радостные, сбежали вниз к гостям и произвели на всех громадное впечатление, в особенности на тех, кому мальчики вообще нравились, а среди присутствующих таких было немало. Обед прошел необычайно весело.
без водки блины потеряли бы свое значение.
"...весной 1905 года, за несколько месяцев до своей кончины, лихо танцевал со мной мазурку, будучи тогда уже восьмидесяти трех лет, что является, вероятно, единственным случаем в истории балета.""Кого-то нет, кого-то жаль, к кому-то сердце тянет вдаль."" В тот день он впервые почувствовал, что значит Россия, что означает - Отечество в опасности. Когда Государь вошел в театр , чтобы занять место в первом ряду, офицерство и все присутствующие устроили ему неописуемую овацию. Вся зала запела гимн, пели гимн с редким подъемом и воодушевлением и молитвенным благоговением. Его повторяли несколько раз. Каждый раз пение гимна покрывалось несмолкаемыми криками "ура". Единение Царя и народа не было в те минуты пустыми словами, а было реальностью, а выражение глаз Государя отражало сознание им тяжкой ответственности за судьбы России, ложившейся в этот день на его плечи.""Я всегда волновалась перед спектаклем. Это волнение продолжалось и тогда, когда я стояла за кулисами перед выходом: я боялась потерять ту славу, которую заслужила своей долголетней службой. Но едва раздавались первые звуки моей музыки, я, радостная, выходила на сцену, делая вызов публике, и была снова бесконечно счастлива.""Когда несколько лет спустя мы встретились с Дмитрием Павловичем в Париже, уже в эмиграции, то он с отвращением вспоминал роковую ночь в юсуповском дворце и избегал встречаться не только с участниками этого дела, но даже и с теми, с кем он тогда видался. Ему хотелось забыть все связанное с этим.
Многие думали - наверное, и самые участники, - что с исчезновением Распутина все пойдет лучше, зло, окружавшее Трон, будет удалено, и дурные влияния на Государя прекратятся, и Россия, наконец вздохнет, и наступят золотые дни. Но как все ошиблись. Быть может, некоторые на это и рассчитывали. Именно с этого рокового момента все покатилось к роковой развязке.""Арнольд Хаскелл в своей книге "Балетомания" отмечал злоупотребление званиями "балерины" и "прима-балерины", которые имели в России совершенно точное и определенное значение и давались балетным артисткам в ограниченном количестве. Балерин было не более пяти-шести, тогда как генералов сколько угодно, а прима-балерина была одна - М.Ф. Кшесинская.""...мы все остановились, снова в ожидании появления Царской семьи, но в этот момент я проснулась вся в слезах и продолжала горько плакать. Когда я проснулась, вся моя жизнь предстала перед моими глазами с особенной яркостью и отчетливостью. Я стала, лежа на больничной койке, вновь ее переживать и решила, что я должна написать мои воспоминания. Какая-то неведомая сила толкнула меня на этот шаг, как бы все время подсказывая, что я должна это сделать.
...В моей жизни я знала и любовь, и ласку, и заботу, но видала я помимо горя и много зла. Если о чинимых мне кознях я и пишу, то не говорю о тех, кто мне их делал. Не хочу ни с кем сводить каких бы то ни было счетов, ни о ком не хочу говорить скверно. Но много, много хорошего скажу о тех, кто делал добро мне.""Я написала свои воспоминания - я вновь была счастлива, я вновь страдала."
От первого брака у моей матери было пять человек детей, не считая четверых умерших в младенчестве. От второго брака нас было четверо.
"По городу бродило много голодных собак, и я стала из сострадания их прикармливать чем могла. Скоро все собаки знали мой голос и бежали ко мне навстречу, как только я начинала их звать, и каждая имела свою особую кличку."
"Когда до нас дошли известия о большевистском перевороте и в связи с этим о первых мерах, принятых ими, - конфискация банков, сейфов и всего имущества «буржуев», отобранного правительством, - мы поняли, что в один день мы все стали нищими."
У меня было всего-навсего два платья с собою, одно из них называлось парадное, так как я его надевала редко и только в парадных случаях, а второе состояло из кофточки и черной бархатной юбки, именно той, которую Катя-коровница украла у меня в первые дни революции, а потом вернула. От долгой и постоянной носки материя на коленях стала протираться, и в этих местах бархат порыжел.
"Во всю ширину сцены был установлен длинный стол, на котором были выставлены подарки в совершенно невероятном количестве, а цветочные подношения были расставлены позади стола, образуя целый цветочный сад.
Всех подарков я теперь вспомнить, а тем более перечесть не могу, кроме двух-трех наиболее памятных. Кроме Царского подарка я получила:
От Андрея - дивный бриллиантовый обруч на голову с шестью крупными сапфирами по рисунку головного убора, сделанного князем Шервашидзе для моего костюма в балете «Дочь фараона».
Великий Князь Сергей Михайлович подарил мне очень ценную вещь, а именно - коробку из красного дерева работы Фаберже в золотой оправе, в которой были уложены завернутые в бумажки - целая коллекция желтых бриллиантов, начиная от самых маленьких до очень крупных. Это было сделано с целью, чтобы я могла заказать себе вещь по моему вкусу - я заказала у Фаберже «плакку», чтобы носить на голове, что вышло замечательно красиво.
От Животовского я получила большого, из розового орлеца, слона с рубиновыми глазами работы Фаберже и вдобавок эмалевую, в золотой оправе, пудреницу в виде портсигара.
От публики по подписке я получила дивный чайный стол, тоже работы Фаберже, в стиле Людовика XVI с полным чайным прибором. Верхняя доска стола была из зеленого нефрита с серебряной балюстрадою. Ножки стола были сделаны из красного дерева с серебряными украшениями, а под столом, на перекладинах, была серебряная ваза для печений, которую можно было ставить на стол. Кроме того, также от публики, бриллиантовые часы в виде шарика, на цепочке из платины и бриллиантов. Так как денег было собрано по подписке больше, нежели эти предметы стоили, то на излишек были докуплены в самую последнюю минуту по мере поступления денег еще золотые чарки, и их накопилось довольно много.
От москвичей я получила «сюрту-де-табль», зеркало в серебряной оправе в стиле Людовика XV с серебряной вазой на ней для цветов. Под вазой были выгравированы фамилии всех лиц, принимавших участие в подарке, и можно было, не подымая вазы, в зеркале прочесть все имена."
"Каждый год после каникул, перед тем как начать сезон и после большой, усиленной работы, я делала себе проверку. Я просила сестру и верных друзей прийти на репетицию и откровенно мне сказать свое мнение, могу ли я еще выступать на сцене или нет. С каждым годом я, конечно, становилась технически сильнее и опытнее, но иногда артистка к концу своей службы не замечает, что ей пора покинуть сцену и уйти в полном блеске, а не совершать ошибки, как часто бывает, - не уходить тогда, когда силы уже начинают сдавать, и не оставлять по себе последнее невыгодное впечатление.""Когда я оставалась одна дома перед спектаклем, я часто с упреком спрашивала себя, зачем продолжаю выступать на сцене, когда я уже достигла славы, и не лучше ли выбрать этот момент для ухода. Но меня неудержимо влекло танцевать, я чувствовала настоящий творческий подъем, выход на сцену был для меня осуществлением всего, что дремало во мне. На сцене я чувствовала себя счастливой и, забывая все, сливалась со своей ролью."
