Kitabı oxu: «Магия найденных вещей»

Джимбо, который знает, как веселиться на карантине

The Magic of Found Objects

by Maddie Dawson

Печатается с разрешения Amazon Publishing, www.apub.com, при содействии литературного агентства Synopsis

Иллюстрация и дизайн обложки Луизы Ромазановой

© 2021 by Maddie Dawson

© Покидаева Т., перевод, 2024

© Ромазанова Л., иллюстрация, 2024

© Издание на русском языке, оформление. Строки

Пролог

Мое рождение стало нежданным сюрпризом и сразу все осложнило. Собственно, этим и определилась вся моя жизнь.

Мы с братом-близнецом были зачаты в Вудстоке. И под Вудстоком я подразумеваю музыкальный фестиваль. Горячее лето 1969 года и все такое. Человек высадился на Луну, а в маленьком городке на севере штата Нью-Йорк собрались полмиллиона хиппи…

«Вудсток: мир и любовь».

Помните ту легендарную фотографию? Вы наверняка ее видели. Парочка хиппи, парень и девушка, сидят в обнимку, завернувшись в одно одеяло, и смотрят в камеру сонными затуманенными глазами. Когда мне было шесть лет, моя бабушка Банни рассказала мне о Вудстоке, и я спросила, кто эти люди на снимке. Мои мама с папой?

Могли быть и они. Немного похожи. Но Банни так не считала. Она рассмеялась и добавила, что не уверена, что у моих родителей вообще было с собой одеяло.

Она сказала, что моя мама отличалась от всех других девушек, которых знал папа. (Это было понятно. Моя мама ни на кого не похожа. Других таких нет.) Когда папа с ней познакомился, она была настоящей красавицей, художницей, носила серебряные амулеты, звенящие браслеты, длинные юбки и яркие цветастые рубашки, которые расписывала сама. Она рисовала батик, плела макраме и занималась магией. Ее звали Джанет, но она переставила буквы местами и называла себя Тенадж.

Была ли это любовь? Наверное, да. А возможно, это было что-то из тех мистических, мимолетных мгновений, которые иногда происходят в жизни.

«Наверное, она его околдовала», – шепнула мне бабушка с тихим смешком. Она приложила палец к губам, ее глаза заблестели. Это был наш с ней секрет.

Мой отец – вовсе не тот человек, которого можно представить себе околдованным. Обычный парень из сельской глубинки, сын фермеров из Нью-Гемпшира по имени Роберт Грир Линнель. Когда они познакомились с мамой, ему было восемнадцать лет, и, мне кажется, его просто ошеломило увиденное на Вудстоке. В то лето он окончил школу, и, как выразилась Банни, ему и его лучшему другу Тому стукнуло в голову съездить на рок-фестиваль в штате Нью-Йорк. По возвращении он собирался остаться в родном городке и уже всерьез приступить к работе на ферме.

Но потом – сколько бабушка мне об этом ни рассказывала, каждый раз понижала голос на этом месте – то ли из-за музыки, то ли из-за простуды благодаря проливному дождю, а может, из-за витающей магии и дыма, который папа волей-неволей вдыхал, он запал на Тенадж.

Бабушка говорила именно так: «запал».

«Запал» – как упал или выпал.

Упал в яму?

Впал в прострацию?

Выпал из реальности?

Влюбился без памяти?

Бабушка только смеялась. Всё вместе. Полная катастрофа.

После фестиваля он не вернулся на ферму, где его ждали, не вернулся к отцу, который рассчитывал на него и из-за этого пришел в ярость. Бабушка не говорила, что тоже злилась на сына, но однажды призналась, что была «малость разочарована». Она за него очень переживала. Но все-таки понимала его чувства. Она знала, что творит с человеком любовь.

Но сильнее всех разозлилась папина девушка, Мэгги Маркли. Весь город считал, что у них с Робертом любовь до гроба. Она не поехала с ним в Вудсток, потому что устроилась на работу и не хотела отпрашиваться на несколько дней, и это решение стало главной ошибкой всей ее жизни.

Вот так и случилось, что мои родители, практически чужие друг другу люди, поженились и поселились в Вудстоке, в маленьком домике размером не больше садового сарайчика. А уже в мае следующего года родились мы с братом, вышли в мир, потрясая крошечными кулачками и выкрикивая свою мелодию. Бабушка говорила, что у нас были мамины глаза и крепкие папины кулаки, – видимо, нам обоим до чертиков надоела теснота в худеньком мамином теле, и мы хотели скорее выбраться на свободу, в большой мир, где можно развернуться.

Были ли нам рады в этом большом мире? Не знаю. Об этом бабушка не говорила.

Меня назвали Фронси в честь героини из книжки, которую мама очень любила в детстве. «Пять маленьких Перчиков и как они выросли». В той истории Фронси была самой младшей в семействе Перчиков – милой, светловолосой, кудрявой малышкой, которую все обожали. Моего брата назвали Хендриксом, в честь кого – и так ясно¹.

Мы с Хендриксом родились из рок-музыки и размокшей от дождя земли; из серебряных браслетов Тенадж и нью-гемпширской грязи под ногтями у Роберта, из табачного дыма и бескрайних кукурузных полей. Мы – дети ведьмы и фермера, у которых не было ничего общего. Похоже на сказку, да?

Но всем известно, что сказки быстро кончаются. Папа вернулся к коровам, курам и деревенской грязи, а мама полностью погрузилось в творчество и магию, превращая найденные предметы в произведения искусства. Папа ожесточился, возможно, сильно разозлившись из-за этой авантюры, которую считал своей первой и последней оплошностью. Зная его, я уверена, что ему было стыдно за свою опрометчивость, когда он свернул с намеченного жизненного пути и запал на Тенадж. Поэтому он так не любит говорить с нами о ней и тех временах.

Знаю только, что наше с Хендриксом рождение стало нежданным сюрпризом и сразу все осложнило. Так мы и живем: с магией, мерцающей в нашей крови, и деревенской практичностью, проросшей у нас в костях.

С тех пор глубоко внутри нашего естества идет постоянная война. И я не уверена, что кто-то из нас способен понять, что такое настоящая любовь.

Глава первая

2006 год

Сейчас полночь пятницы, и я лежу в кровати в обнимку с Мистером Свонки, моим сладко храпящим мопсом, и пытаюсь решить, что мне делать: разрыдаться в голос или принять ванну с ароматической пеной. Тут звонит мой мобильный.

Конечно же, это Джад. Пришло время для пятничного разбора свиданий.

Он даже не здоровается и сразу переходит к делу:

– Ладно, Фронси. Подводим итоги. Как у тебя?

– Как-то не очень, – говорю я. – Погоди, я открою табличку.

Я сегодня ходила на свое сорок третье свидание с парнем из интернета, мистер Кибербезопасность, разведен, без детей. Джад встречался с рыжеволосой медсестрой, живущей с мамой.

– Давай ты первый, – предлагаю я, открывая на ноутбуке реестр. Когда все закончится, я собираюсь написать большую статью об этом цирке, известном как онлайн-знакомства. Статья будет честной, язвительной и смешной. Я назову ее «Как смириться с неизбежным и покончить с поисками любви» либо «Руководство по успешному поиску любви в Нью-Йорке».

В зависимости от того, чем все закончится.

Может быть, я уволюсь с работы в маркетинговом отделе издательства, буду выступать на ток-шоу и давать людям советы. Меня будут представлять «Фронси, эксперт по свиданиям».

Джад тяжко вздыхает.

– Как обычно, все не то. Ничего интересного. Она совершенно не разбирается в футболе. Постоянно пялилась в телефон. Повезло, что мне удалось сбежать. Позвонила одна из моих старушенций, попросила приехать и прочистить раковину, она сильно забилась. Вот такой вечер пятницы. Прочищал слив на кухне у Мейбл.

– Ха! Это такой эвфемизм?

Он смеется.

– Если бы!

Да, у Джада есть целая свита из безнадежно влюбленных в него старушек. И кстати, не только старушек. Он владеет небольшим фитнес-центром; помимо стройного, подтянутого и мускулистого тела, у него очень красивые карие глаза, а еще брутальные черты лица – так что женщины всех возрастов толпами ходят к нему на тренировки. Дамы старше семидесяти постоянно твердят, что ему надо жениться на ком-то из них. Кажется, Мейбл – я точно не помню – говорит, что если он не хочет жениться на ней, то пусть женится на ее сорока-с-чем-то-летней дочери или на двадцати-с-чем-то-летней внучке. Хотя бы кто-то из их семьи должен выйти за него замуж.

– Ладно, пройдемся по списку, – говорю я. – Эта рыжеволосая медсестра, живущая с мамой, похожа на свое фото в профиле?

Джад снова вздыхает.

– Кто ж знает? Я даже не помню. Запиши «нет». Никто из тех, с кем я встречался, не похож на свою фотографию в профиле.

– Она просила тебя рассказать о себе? Интересовалась, что тебе интересно?

– Даже не заикнулась.

– Ясно. Дальше можно не спрашивать. Общая оценка от одного до десяти?

– Э-э-э… ну, давай полтора. Это полный провал. Мы пили пиво, она постоянно поправляла прическу, долго рассуждала, что футбол – аморальная игра, а потом у меня зазвонил телефон, и я быстренько смылся. Конец истории. – Судя по его дыханию, он выполняет какие-то упражнения, пока мы беседуем. Разговаривая по телефону, Джад не тратит времени зря: делает приседания или наклоны. – Ладно, – говорит он, – теперь твоя очередь.

– У меня все ужасно. Бездна отчаяния. Дурацкая стрижка. Ни одного вопроса о моих интересах. Работает в крупной фирме… бла-бла-бла… переживает по поводу участившихся киберпреступлений. Был женат дважды. Жаловался на то, что мужчина больше не может быть собой рядом с женщиной. В общем, пещерный житель.

– Все эти свидания – полный отстой. – Он пыхтит и отдувается. – Пойдем лучше поужинаем.

О чем бы ни шел разговор, Джад все сведет к ужину или обеду.

– К счастью или к несчастью, – продолжаю я, – есть еще три кандидата, которые желают встретиться со мной за чашечкой кофе. Двум я отказала, но третий кажется перспективным. Пожарный, основавший фонд помощи детям, чьи родители погибли одиннадцатого сентября². Только из-за этого уже можно выйти за него замуж.

– Мило, да. А теперь пойдем ужинать.

– Нет-нет! Мы с Мистером Свонки уже почти спим, и он к тому же не хочет, чтобы я уходила. Да, Мистер Свонки, мой сладкий песик? – Я чешу мопса за ухом, он потягивается со сна и, клянусь, улыбается мне.

– Мистер Свонки не может выразить свое мнение, но если бы мог, то, к счастью для всех, он понимающий и всепрощающий пес, который желает хозяйке только самого хорошего, – говорит Джад. – В общем, встречаемся на лестничной площадке через пять минут. Мне надо сообщить тебе кое-что важное.

– Скажи сейчас.

– Сейчас не могу.

– О боже. Это что-то серьезное? Ты переезжаешь в другую квартиру?

– Меня осенило. Можно сказать, мне было явлено откровение.

– Звучит пугающе. Ну ладно, встретимся через семь минут, не через пять. Сразу предупреждаю, я не накрашена и не собираюсь переодеваться. Пойду в домашней футболке и легинсах.

– И в чем тогда отличие от других вечеров? – удивляется Джад. – Я уже даже не помню, когда видел тебя накрашенной. Думал, ты давно выкинула всю косметику.

– Берегу для свиданий. Все эти коробочки, тюбики и флакончики дают мне надежду.

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить.

– О моей косметике?

– Нет. О надежде.

Джад Ковач – мой лучший друг. Мы дружим уже тридцать один год – познакомились еще в детском саду, в Пембертоне в Нью-Гемпшире, когда воспитательница, миссис Спенсер, посадила нас в группе на первом занятии «на ковре» рядом. Спустя пятнадцать минут нас развели подальше друг от друга, потому что мы болтали без умолку и мешали другим детям. Джад, насколько я помню, хвастался своим умением громко-громко рыгать. Если что, эта тема между нами еще неоднократно всплывала.

Сейчас уже и неважно, что у нас с ним совсем мало общего, кроме того обстоятельства, что мы оба сбежали с семейных ферм в Нью-Гемпшире и переехали на Манхэттен. Нам обоим по тридцать шесть лет, мы живем в одном доме, в одном подъезде, буквально в двух этажах друг от друга, в Верхнем Вест-Сайде. Из-за загадочных правил формирования рынка жилья в Нью-Йорке мы оба снимаем квартиры по субаренде, не совсем законно, но зато дешево, и законные съемщики, живущие в другом месте, могут выселить нас в любую минуту. (Все сложно, не спрашивайте.) Мы притворяемся настоящими ньюйоркцами и периодически пьем (чаще я) за то, что нам все-таки удалось вырваться из тисков сельской жизни, которую пытались навязывать нам наши родители. Время от времени кто-то из нас (чаще Джад) предается ностальгии и принимается идеализировать ту простую жизнь – с коровами и козами, – от которой мы отказались. Но такое обычно случается только по ночам, когда закрывается метро и добраться до другого конца города почти невозможно.

И если вам интересно, а я знаю, что вам интересно, за исключением одного неудачного «поцелуйного» эксперимента, когда и ему, и мне было четырнадцать, наши отношения никогда не «проваливались в кроличью нору» романтики.

Мы не во вкусе друг друга. Ему нравятся женщины с внешностью супермоделей, тогда как я… Если честно, мне лень напрягаться и тратить время на все эти женские штуки. На работу я практически не крашусь, разве что подчеркиваю ресницы тушью, да и то она почти сразу размазывается. Кроме того, я ненавижу высокие каблуки и не ношу одежду, под которую нужно надевать специальный бюстгальтер. (У меня есть единственный растянутый спортивный топ телесного цвета, и я планирую купить новый, только когда этот потеряет последние остатки эластичности.)

Что касается Джада, он замечательный парень, но в нем нет нюансов. Не существует таких проблем, которые он не может запросто решить. Например, лишний вес. Хочешь похудеть? Запишись в тренажерный зал. Все просто. А еще он не может спокойно стоять на месте: постоянно боксирует с воздухом или перекатывается с пятки на носок. Кроме того, мне неприятно об этом говорить, но во время стирки он не отделяет светлые вещи от темных, и поэтому его одежда всегда кажется чуть грязноватой. И он считает, что Мерил Стрип сильно переоценена. Мерил Стрип!

Но я почему-то уверена, что наша дружба как раз их тех, которые на всю жизнь.

Я была рядом с ним в ту тяжелую минуту, когда его школьная девушка Карла Кристенсен (она же «любовь всей его жизни») вышла замуж за другого, а он утешал меня ягодным штруделем и профитролями с заварным кремом (подвиг для сторонника ЗОЖ и владельца спортзала), когда распался мой недолгий брак со Стивом Хановером, хотя Джад категорически не одобрял ни такую еду, ни Стива Хановера (он же «любовь всей моей жизни»).

Кроме того, после стольких лет дружбы я очень ценю, что он не смеется над моей боязнью высоты, пчел, домов с привидениями, грозы и возможного появления змей в унитазе. А я делаю вид, что во время просмотра фильмов не замечаю, как он плачет, когда на экране умирают собаки.

Вот как-то так.

Мы оба уже много лет ведем жизнь одиночек в Нью-Йорке, проводим много времени вместе, потому что, по правде говоря, мы еще не оправились от предыдущих отношений… И вот в прошлом году, когда мы оказались уже на третьем за два месяца свадебном торжестве, Джад вдруг повернулся ко мне и сказал:

– Знаешь что? Мне надоело. То, что мы делаем со своей жизнью, – это полный бред. Нам пора выходить в большой мир и встречаться с людьми по-настоящему.

Я уставилась на носки своих лакированных лодочек на шпильках. Моих единственных нарядных туфель, купленных в момент помутнения сознания.

– Если я правильно поняла, «встречаться с людьми» означает…

Он посмотрел мне в глаза:

– Да. Поиски наших будущих половинок. Думаю, в этом году мы должны встретить свою судьбу. Это очень важно, нужно отнестись к этому серьезно. Ты согласна?

Конечно, я согласилась. После развода я так и осталась одна, потому что не встретила человека, отвечающего моим представлениям об идеальном муже. С тех пор как Стив Хановер забрал мое сердце и безжалостно его растоптал, я, кажется, потеряла способность флиртовать и соблазнять. Обычно я просто возвращаюсь с работы домой, снимаю с себя деловую одежду, стираю с глаз тушь, надеваю старую футболку и легинсы, сажусь за кухонный стол и заставляю себя работать над романом, который неспешно пишу уже пятый год. Этот роман помогает мне чувствовать себя кем-то бо́льшим, чем просто женщиной, которая ходит на свадьбы подруг, а потом возвращается домой и почти физически ощущает, как тратятся впустую ее яйцеклетки.

Но теперь мы с Джадом взялись за эту проблему всерьез. Вперед, за дело! Мы скрепили наш договор фирменным рукопожатием, которое придумали еще в старших классах.

– И еще, – сказал он, – нам надо зарегистрироваться на сайтах знакомств. Фиксировать подробности каждой встречи. И никаких свиданий с коллегами! И свиданий вслепую. Все должно быть организовано по четкой системе. Учет и контроль! Мы свернем горы! Будем докладывать друг другу о проделанной работе. Назовем это разбором свиданий.

Джад уверен, что не бывает таких жизненных ситуаций, которые нельзя было бы решить с помощью тщательно продуманного плана, особенно если заранее подготовиться.

Мгновенно мы превратились в консультантов по свиданиям и стали поддержкой друг другу после неудачных попыток. Разбор свиданий включал в себя все: от советов, как лучше одеться на первую встречу, до консультаций по заполнению анкеты для сайта знакомств. При необходимости мы подсказываем друг другу, как выстроить отношения с противоположным полом.

– Женщинам нравится знать, что их видят и слышат. Действительно видят и слышат, – наставляла я Джада. – Когда она говорит, слушай не перебивая. Потом задавай уточняющие вопросы. Если ты сделаешь комплимент ее туфлям, это будет большим плюсом. И да, это очевидно, но я все же повторю: не надо пытаться удивить ее громкой отрыжкой.

– Ага. А я должен сказать, что мужчинам не нравится, когда женщина слишком придирчиво выбирает еду в ресторане, – сообщал мне Джад. – Можешь позволить себе спросить у официанта место происхождения только одного продукта. И не надо выпытывать всю родословную покойной курицы.

Наш эксперимент с сайтами знакомств начался не очень удачно. Облом шел за обломом.

Однажды вечером, через три месяца после начала эксперимента, мы сидели у меня дома, смотрели «Огни ночной пятницы», ели попкорн, и я сказала Джаду, что мне, наверное, и не нужно искать себе мужа. Я буду просто писать книги, периодически заводить себе любовников; может быть, научусь вязать и буду создавать сложноузорчатые шарфы и шали.

– Может быть, – размышляла я, – мой неудачный короткий брак – это единственная семейная жизнь, которую подготовила для меня судьба.

– Да ладно. Не говори ерунды. Ты еще встретишь своего человека. Просто не прекращай поиски. И количество перейдет в качество.

– Понимаешь, в чем дело… Я уже и забыла, как надо влюбляться, – поделилась я. – Я сижу в ресторане на свидании с вполне приличным, интересным мужчиной, смотрю на него и вдруг понимаю, что просто не помню, что должно переключиться в голове, чтобы во мне пробудилось хоть что-нибудь к этому человеку.

– Ты серьезно? Послушай меня, – сказал Джад, – это в тебе говорит писатель. Лишние размышления никогда не помогают. Лично мне кажется, что любовь – это решение, а не чувство. Вот о чем ты забываешь.

– Раньше у меня хорошо получалось, – сказала я. – А теперь… Вот буквально на днях я загуглила «Как люди влюбляются?».

Он покачал головой:

– Да? И что ответил Гугл?

Я пожала плечами:

– Гугл ответил, что нельзя заставить себя влюбиться. Все произойдет само собой.

Ресторанчик, где мы обычно обедаем и ужинаем, переполнен даже в такой поздний час. Альфонс, наш любимый официант, приветствует нас у входа:

– Фронси-Джад! Наконец-то вечер начался по-настоящему!

Он сразу приносит нам наше любимое пиво: мне – «Голубую луну», Джаду – «Сэм Адамс».

Альфонс с Джадом принимаются обсуждать «Нью-Йорк Джетс» (как обычно), которые в этом сезоне играют паршиво (как обычно). Альфонс веселый, общительный, улыбается и теребит полотенце во время разговора, а я наблюдаю за Джадом. Он сегодня какой-то странный. Ерзает на стуле и слишком старательно улыбается. Сжимает и разжимает кулаки, щелкает суставами пальцев. В ресторанчик заходит компания – пятеро шумных, нарядных, радостных людей, – и Альфонс спешит их обслужить. Я обращаюсь к Джаду:

– Так что на счет твоего озарения?

Он смотрит на меня. Глаза блестят, взгляд какой-то безумный. Джад тянется через стол и берет меня за руку. Он не часто так делал: брал меня за руку.

– Посмотри на меня. Посмотри очень внимательно. Тебе не кажется, что я изменился? По-моему, я получил как минимум несколько дополнительных очков зрелости. Я понял, чего хочу в жизни.

– Погоди. Это связано с твоим неудачным свиданием?

– Отчасти, наверное, да. Эта жуткая женщина с рыжими волосами подтолкнула меня к зрелому осознанию.

– И чего же ты хочешь в жизни? – Я высвобождаю руку из его крепкой хватки и отпиваю пива.

Он наклоняется еще ближе ко мне и смотрит мне прямо в глаза.

– Я хочу жениться.

Я молчу. Жду, что он скажет дальше.

– На тебе, – уточняет он. – Я хочу жениться на тебе.

Я смеюсь. Это и правда смешно, даже нелепо. Совершенно бредовая идея, возникшая из ничего. Можете не сомневаться: за все тридцать с лишним лет нашей дружбы между нами не было ничего, ничего, что могло бы привести к такой мысли.

– Ты вовсе не хочешь жениться на мне, – уверенно отвечаю я. – Я знаю, что это такое. У тебя приступ ежегодной экзистенциальной тревоги, связанной с поездкой домой на День благодарения. Это кризис «Тэнди», все просто и понятно. И женитьба на мне его не разрешит.

Он смеется и говорит:

– Нет. Дело вовсе не в «Тэнди».

Ладно. Тут стоит сделать маленькое отступление и объяснить, что такое «Тэнди». Это гриль-бар в нашем родном городке. Каждый год, когда мы с Джадом приезжаем домой на День благодарения, мы по давней традиции встречаемся в «Тэнди» с нашими бывшими одноклассниками сразу после того, как проводим дежурный вечер с семьей и желаем родителям спокойной ночи. Вся наша школьная компания собирается в «Тэнди» и сидит там до закрытия.

Поначалу вечера в баре сводились к тому, что все пили пиво и жаловались на родителей. Потом на пальцах «сторонниц раннего брака», как называет их Джад, начали появляться помолвочные кольца с бриллиантами, а затем пошли разговоры о детях. (Это было терпимо, с этим мы как-то справлялись.) Но теперь, когда нам всем уже далеко за тридцать, каждый второй из нашего бывшего класса обзавелся не только спутником или спутницей жизни, но и несколькими детьми. Настоящими детьми. И это уже не младенцы, а вполне взрослые дети среднего школьного возраста. И еще ипотека! И микроавтобусы для всей семьи! И счета от стоматолога!

А что есть у нас?

По стандартам «Тэнди» – ничего. (Мой неудавшийся брак был настолько коротким, что я даже не успела похвастаться мужем перед одноклассниками.)

Не буду врать: наш обратный путь в поезде превращался в подобие древнегреческой трагедии со скрежетом зубов, горестными причитаниями, разрыванием одежд и тому подобным. В основном в исполнении Джада, если хотите честно. Он часто причитает, что несчастен и жалок, хотя это бред. У него все прекрасно. У нас обоих все хорошо. Просто у нас нет вторых половинок и детей. В этом плане мы отстающие.

Наши одноклассники не понимают ценности того, что у Джада есть собственный фитнес-центр с тренажерным залом. О Джаде даже писали в «Нью-Йорк пост»: была заметка о том, как мастерски он заставляет старушек качать пресс. Они также не понимают, что я работаю в крупном нью-йоркском издательстве и что однажды мне довелось пообщаться с Энн Тайлер³. И что у меня есть десять черных легинсов и четырнадцать черных водолазок, и я хожу на презентации книг и ужины издателей. И что мы с Джадом постоянно встречаемся со знаменитостями, заказываем еду на дом в три часа ночи и знаем все хитросплетения нью-йоркской системы метро, даже загадочное расписание по выходным. Мы понимаем, что такое индексация арендной платы, я вас умоляю!

И еще я пишу настоящий роман. Я сейчас на сто тридцать пятой странице, и это очень хороший темп, если учесть, что я работаю с утра до ночи и могу заниматься своей рукописью только по вечерам или утром в субботу в «Старбаксе».

Но нет: у нас нет детей, гаражей на две машины и собственного участка. И чаще всего я не готовлю домашний ужин, а ем блюда, взятые в кафе навынос, – прямо из пластиковых контейнеров, стоя у раковины на кухне, только-только примчавшись домой с работы, когда все нормальные люди уже ложатся спать.

Но мне нравится нью-йоркская жизнь. Я сама ее выбрала. Еще в детстве я поняла, что не хочу оставаться в Нью-Гемпшире, и сбежала при первой возможности. Поступила в Нью-Йоркский университет и осталась в этом городе. Джад приехал в Манхэттен десять лет назад. Не из-за меня, а потому, что пока искал работу и возможности для нового старта, он получил место персонального тренера в одном из нью-йоркских спортзалов. У меня есть подозрение, что на самом деле он приехал сюда потому, что процентное соотношение супермоделей на душу населения в Нью-Йорке значительно выше, чем на нью-гемпширской ферме. (Этот парень умеет ценить красоту.)

Так почему же мы забываем об этом, когда встречаемся с нашими старыми школьными друзьями с их нормальной, «правильной» жизнью? Не знаю. Я помню их еще подростками: девочки – смешливые сплетницы, постоянно жующие жвачку и строящие грандиозные планы; мальчики – сильные и красивые, все как один пахнущие «Олд Спайсом», когда мы целовались в их пикапах в лесу. Тогда я их любила. И сейчас тоже люблю, хотя в глубине души радуюсь, что не осталась в родном городке и не вышла замуж за кого-то из них. Сейчас эти парни растолстели и стали донельзя самодовольными. Они превратились в наших отцов, рассуждающих о погоде и цене на фасоль. Женщины, вечно всем недовольные и поэтому раздраженные и язвительные, упирают руки в бока и закатывают глаза. «Мужчины!» – говорят они. – Они никогда нас не слушают!»

Но когда ты встречаешься с людьми, которых любила, и видишь, что каждый нашел себе спутника жизни – теперь они передают по кругу фотографии своих детишек, – ты просто не можешь не замечать взглядов, которыми обмениваются мужья и жены, того, как они договаривают друга за друга незавершенные фразы, и эту взаимную настроенность, предельную близость… Иногда это зрелище просто убивает.

Даже мой брат-близнец Хендрикс женился на своей первой любви, которую встретил в старших классах. Как будто они с Ариэль Эванс, его одноклассницей и неизменной партнершей на лабораторных работах по химии, были предназначены друг для друга самой судьбой. Теперь у них трое детей, все мальчишки, и Ариэль, несмотря на свое неземное воздушное имя, управляет хозяйством, как генеральный директор хорошо организованной корпорации: составляет списки и четкие расписания, командует своими четырьмя мужчинами, и они ходят у нее по струнке. И Хендрикса, кажется, вполне устраивает такое положение дел. Когда я однажды отозвала его в сторонку и спросила, как он сумел приспособиться к такой строго организованной жизни – не говоря уже о вечных придирках жены, – он только пожал плечами и сказал: «Ну да, Ариэль меня пилит, и что? Я ее люблю. Она неидеальна, но так идеальных людей и не бывает. Это и есть семейная жизнь, Фронси». Он говорил чуть раздраженно, как будто досадовал, что ему приходится втолковывать мне, неразумной, такую простую житейскую мудрость.

И еще… Ладно, теперь мне уже тридцать шесть, и я готова признать, что мне тоже хочется нормальной семьи, как у Хендрикса. Чтобы рядом был человек, который будет только моим. Мне нужен мужчина, с которым мы будем спать в одной постели каждую ночь. Мужчина, чья одежда висит в шкафу рядом с моей. Мужчина, который будет ловить страшных пауков и выносить их на улицу. Который сразу поймет по моему лицу, что мне хочется уйти с вечеринки. Который знает, что больше всего я люблю шоколадное мороженое с изюмом и ромом, в крайнем случае могу съесть малиновое, но никак не ванильное. Который будет делиться со мною своими секретами, а я с ним – моими, и он всегда меня выслушает до конца. Мне нужен мужчина, чей взгляд загорается при виде меня. Мужчина с милыми особенностями характера, о которых знаю только я.

И, черт возьми, я хочу, чтобы у меня был человек, которого можно было бы указать как ближайшего родственника в больничном формуляре, – тот, кто имеет право меня навещать, если я вдруг окажусь в реанимации.

И еще я безумно хочу ребенка, хотя раньше не думала, что у меня может возникнуть такое желание. Я очень-очень хочу ребенка. Неожиданно даже для себя самой. Но хочу.

Но этот парень, сидящий напротив, парень, сделавший мне предложение, – вовсе не тот человек. Он отличный. Милый, веселый и интересный. Он знает, что я люблю шоколадное мороженое с изюмом и ромом и готов выносить из дома пауков.

Но все дело в том, что он в меня не влюблен. И никогда не был.

Между нами ничего нет – и точка.

Подходит Альфонс. Ставит перед Джадом тарелку с хумусом и хрустящими жареными баклажанами – таково представление здешнего повара о здоровом питании.

– За счет заведения, Джади, дружище, – говорит он. – Не хочу показаться навязчивым, но вид у тебя не цветущий. Немного масла и соли тебе явно не помешает. И еще раз спасибо, что ты помог мне с переездом.

– Всегда пожалуйста, ты же знаешь, – отвечает Джад.

Они стучат кулаком о кулак, и Альфонс уходит.

Я спрашиваю:

– Когда ты ему помогал с переездом?

– На прошлой неделе. Он нашел съемную квартиру дешевле прежней, и ему надо было перевезти мебель. Он нанял машину, а я помог все загрузить.

Джад отправляет в рот кусочек жареного баклажана и смотрит на меня.

– Слушай. Я знаю, о чем ты думаешь. Но дело не в Пембертоне и не в «Тэнди», – уверяет он. – Мне совершенно неважно чье-то чужое мнение. Я сам хочу на тебе жениться.

– Но дело и не во мне, – замечаю я. – И я скажу почему. Потому что мы с тобой друг друга не любим. Мы просто друзья. Все, вопрос снят.

– Так это как раз таки лучше всего. Просто дослушай меня. Если подумать, то все получается просто отлично. Во-первых: никто не хочет всю жизнь прожить одиноким. Я не хочу, ты не хочешь. Во-вторых: мы уже старые друзья. Причем лучшие друзья. В отличие от большинства наших знакомых, которые поженились, потому что были безумно влюблены, мы по-прежнему друг другу нравимся, а они – нет. В-третьих: у нас есть то, к чему стремятся почти все женатые и замужние люди, – настоящая совместимость. Мы с тобой замечательно ладим. И терпим друг друга.

– Джад, я… Ты меня извини, но, когда люди попросту терпят друг друга – это уж точно не повод рассчитывать на счастливую и долгую семейную жизнь. Мы не продержимся вместе и полутора месяцев.

– Погоди. Посмотри, что я тебе принес. Я сделал временное кольцо из проволочного зажима от пакета с хлебом. – Он достает из кармана спортивных штанов скрученный в кольцо кусок плоской проволоки в полосатой мятно-белой оплетке и вручает его мне. – Очень удобное кольцо. Можно сжать по размеру. И его легко заменить. – Он широко улыбается. – Могу дарить тебе новое раз в неделю.