Kitabı oxu: «Летающая в облаках пожизненно»

«Человек – лучшая книга. Сюжет постоянно меняется, а концовка неизвестна даже автору».

Иллюстрации Мери Шафран

Редактор и корректор Ксения Зуева

Обработка иллюстраций Дарья Шабанова

© Мери Шафран, 2020

ISBN 978-5-4498-9225-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступительное слово

Однажды я готовила школьный доклад про своего знаменитого прадеда – главного врача городской больницы, который прошёл всю Великую Отечественную войну и чудом остался жив. Тогда я убедилась: собранные из семейных рассказов и газетных статей обрывки жизни звучат слишком бездушно. Куда интересней услышать историю человека от него самого.

Спустя годы и мне захотелось запечатлеть на бумаге яркие события своей молодости, успеть, пока прошлое ещё свежо в памяти, не вытеснилось событиями настоящего.

Всё случилось 17 августа 2014 года благодаря моей давней подруге. После долгой разлуки я без умолку рассказывала ей накопившиеся новости. Приятельница сначала внимательно слушала, потом, зевнув, спросила: «А у тебя не было мысли написать книгу?»

Я серьёзно задумалась: а почему бы и да? Мои последние сомнения мгновенно рассеяла другая подруга, убеждённо заявив: «Давно пора».

Со мной частенько происходят удивительные истории, каждая из которых словно сюжет для киноленты. Один мой знакомый, собиравшийся стать режиссёром, как-то раз даже предложил снять фильм о моём переезде в Питер. Но обо всём по порядку.

Будучи подростком, я с упоением читала романы о любви сестёр Воробей: такие маленькие книжки в мягком переплёте с крупным шрифтом, каких у меня накопилась целая серия. Как же мне всегда хотелось самой стать героиней этих романов! И вот неожиданно настало время, когда я закончила собственную книгу.

В школьные времена я была крайне стеснительной и скромной, боялась заговорить с мальчиками и с завистью наблюдала, как легко это удаётся другим девочкам. Стоило мне попробовать последовать их примеру, как щёки тотчас предательски краснели, мысли путались, и наружу вырывался лишь нервный смешок. Но в один прекрасный день я поняла, что жизнь коротка и второго шанса может просто не оказаться – лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и потом раскаиваться об этом всю оставшуюся жизнь. Не бросаясь в крайности, конечно. Это и стало впоследствии моим жизненным девизом.

Кто-то однажды заметил, что жизнь не сериал и часто бывает монотонной. Это верно, но и от нас многое зависит. Я не могу долго сидеть на одном месте. Так было всегда и продолжается по сей день. Иногда мне кажется, что, готовясь к земному пути, я поставила задачу испытать в ней всё по максимуму.

Ведь жизнь удивительна! Столько едва заметных чудес случается с нами каждый день, столько событий. Никогда не знаешь наверняка, что произойдёт в следующую минуту. Порой неожиданная встреча меняет жизнь и новое знакомство переворачивает с ног на голову привычный ход событий. Иногда необходимо затишье, помогающее переосмыслить какой-то период, найти себя в этом мире и набраться сил для новых свершений.

Однако мне думается, за столь короткое время, отпущенное нам, нужно успеть набраться впечатлений, осуществить свои заветные мечты, чтобы в старости не пришлось вздыхать об утраченных возможностях.

«Летающая в облаках» – это я и мой пожизненный приговор. Прочитав однажды удивительную книгу «Поллианна», я обнаружила поразительное сходство с главной героиней и тем самым словно заручилась поддержкой.

Для меня всегда было важно уметь радоваться жизни – мы пришли на Землю не для страданий и мучений. Однако от «серьёзных» людей (а в современном мире таких большинство, и именуются они взрослыми) я часто слышу в свой адрес насмешки и замечания по поводу беспрестанного смеха. В действительности же, я просто люблю наблюдать за окружающими и их реакциями, и порой не рассмеяться просто невозможно. А бывает, что смех служит банальным способом самозащиты в неприятных ситуациях…

Но благодаря этой книге я возвращаюсь к себе. Теперь это дом для множества воспоминаний, которые со временем волей-неволей улетучиваются из памяти, уступая место новым впечатлениям и событиям. Мне хотелось запомнить этот период – непростое и одновременно чудесное время. Смею надеяться, что мои читатели смогут лучше понять себя и, возможно, избежать некоторых ошибок, а дети и внуки – глубже узнать свою прародительницу с её мыслями и чувствами.

У вас в руках своего рода дневник. Говорят, что реальность намного фантастичнее вымысла, и с этим, пожалуй, трудно не согласиться. Я готова поделиться с вами частичкой себя, своей истории, лелея надежду, что эти страницы согреют вас в холодные времена, поддержат в трудные моменты, вдохновят на подвиги. Вы убедитесь, что плохой конец – это ещё не конец, всё всегда заканчивается хорошо и выход есть из любой ситуации.

Часть первая

Глава 1. Как всё начиналось

Я выросла в небольшом провинциальном городке, в старом деревянном прадедовском доме, с баней, огородом, палисадником и туалетом на улице. Одно время были у нас куры, свиньи и даже кролики. Во дворе жила огромная кавказская овчарка по кличке Барсик, а на крыше его вольера любил нежиться в солнечных лучах кот Тиша.

Пёс всегда казался мне просто огромным. Барсик (сокращённое от Джуль Барс) нас любил и защищал, самоотверженно лая на каждого проходящего мимо ворот. Особенно рьяно он облаивал вошедших во двор гостей, брызжа слюной во все стороны.

Днём Барсик сидел в вольере, ночью бегал по двору. Когда по утрам мне приходилось его кормить, я, трясясь от страха, еле удерживала тяжёлую кастрюлю супа. Барсик, учуяв еду, начинал яростно биться о старенькую деревянную дверь, отделявшую дом от двора. Тогда нужно было действовать без промедления: вылить всё содержимое в миску в вольере и мгновенно скрыться, заперев клетку снаружи. В противном случае пёс начинал грозно рычать, боясь посягательств на принесённый мной же суп.

За зиму Барсик обрастал шерстью и становился большим пушистым медведем, и летом мы с сестрой Верой всю эту пушистость регулярно вычёсывали. Пёс обожал это занятие: он прислонялся к сетке вольера и довольно вилял хвостом, пока мы тянули шерсть через дырочки ограждения, аккуратно собирая её в пакет.

В один из дней, собираясь в школу, я уже стояла у ворот дома, как вдруг сзади на мои плечи грузно опустились две лохматые лапы. В первую секунду я замерла, оцепенев от ужаса. Оказалось, что этот неуёмный пёс выломал доски и вылез из вольера, умудрившись подобраться ко мне практически бесшумно. Я метнулась к клетке и с трудом загнала собаку обратно, подперев выломанные доски лежавшим рядом кирпичом, и побежала на уроки.

Гости у нас бывали редко, чаще мы сами ходили к родным или друзьям. Но если всё же кто-то заглядывал, то мы с сестрой, заслышав грохот хлопающих ворот, тут же взбирались на печку и недоверчиво выглядывали сверху. Мама над нами смеялась, но забавная привычка сохранилась на года: даже став взрослыми, мы машинально ищем убежища от непрошеных гостей, работников ЖЭКа, грузчиков и др.

Я очень любила возиться в палисаднике: пересаживать цветы, полоть, поливать, обрезать ветви разросшихся кустарников – в общем, устраивать себе уютное местечко. Скамейкой мне служила доска, лежавшая на кирпичах у самого фасада дома. Я обожала сидеть здесь тёплыми денёчками: читать, рукодельничать или просто созерцать окружающий мир. Кусты ирги и сирени создавали отличную тень и скрывали меня от любопытных взглядов прохожих.

Как-то в кирпичах завелись муравьи, которые ползали по всей скамейке. Я взяла мамин аэрозольный дезодорант и впрыснула в отверстия кирпичей. Не знаю, почему я решила бороться именно так, но метод оказался действенным – муравьи так и не вернулись.

Каждое лето я переезжала на веранду. До чего прекрасно было засыпать под стрекотание сверчков и кваканье лягушек за окном! Весной я сначала долго наводила там порядок: за зиму Вера умудрялась так всё разворошить, играясь со всем, что попадёт под руку (особенно ей нравились мои аккуратно уложенные по коробкам игрушки, стоявшие под кроватью), что не хватало и дня для уборки.

Зато потом я с наслаждением окуналась в обустроенное одиночество. Кровать стояла вдоль большого окна, отделённая от остального пространства светлыми шторками. Лёжа на мягкой перине, я чувствовала себя настоящей принцессой: дотемна читала книги и, изучая звёздное небо, мечтала о принце. А каждое утро неизменно просыпалась под завывания Барсика, который просил завтрак.

Но постепенно ночи становились холоднее, лето заканчивалось, и я до последнего старалась оттянуть возвращение в тёплый дом, кутаясь с головой в несколько слоёв одеял. Последняя ночь на веранде всегда была полна грусти и печали; не хотелось верить, что очередное лето подошло к концу и завершилось моё волшебное времяпровождение.

На нашей улице жили в основном старики, поэтому истории о детстве в шумной компании обошли меня стороной. Был сосед Ромка, у которого мы с сестрой всегда брали велосипеды: трёх- и четырёхколёсный. У отца Ромы имелась большая редкость на то время – видеокамера, благодаря которой остались на память наши детские видео с праздников и посиделок у друга.

Через пару домов от нас жила соседка баба Тоня, она всегда высаживала под окнами множество цветов. До сих пор нежный аромат флоксов ассоциируется у меня с этой строгой, но добродушной старушкой.

Тёплыми летними вечерами старики собирались на улице под листвой черёмухи и долго беседовали. Каждое лето к бабе Тоне приезжала внучка Кристина – наша закадычная подруга, с которой никогда не было скучно, и однажды мы с ней устроили для стариков настоящий концерт с песнями и танцами. Днём старательно готовили программу – разучивали перед домом подруги танец под песню «Чашка кофею». Магнитофон стоял на подоконнике открытого окна, потому приходилось каждый раз к нему подбегать, чтобы включить песню сначала. Зрители были в восторге от нашего концерта и по окончании долго аплодировали.

В шесть лет меня отдали на хореографию. Мама за руку привела на первое занятие, а после я ходила уже самостоятельно. Помню, как всегда стеснялась своего возраста на перекличках – мне было очень стыдно признаваться, что я из садика, в то время как остальные девочки были уже первоклассницами.

Меня редко брали на концерты, и я никак не могла понять, почему, из-за чего жутко злилась и расстраивалась. Я очень любила выступать: обожала наряжаться в яркие сценические костюмы, танцевать в лучах прожекторов, из-за которых не разглядеть зрителей; любила громкую музыку, заполнявшую собой всё пространство…

Прозанимавшись в студии шесть лет, я ушла после одного случая. Я долго учила танец, где должна была выступать в главной роли, но в нужный момент никак не получалось изобразить испуг, за что преподавательница меня постоянно ругала. И вот однажды, придя на занятие, я увидела, как мою роль репетирует другая девочка. Это было всё равно что предательство. Я постаралась не подать вида, что расстроена, но больше на занятиях не появилась.

После этой печальной истории я сама записалась на аэробику. Кружок оказался менее популярным, но мне это было только на руку – меня брали во все танцы и выступления, и я была безмерно рада.

Многие в то время фанатели от зверушек в зоологическом кружке. Решив узнать, что их привлекает, записалась и туда. Но хватило меня лишь на пару дней – жуткая вонь от всей этой живности, постоянный писк попугаев меня не впечатлили. К тому же все давно разобрали морских свинок, чтобы за ними ухаживать, и мне никого не досталось, хотя прибираться в кружке нужно было всем по очереди. Хоть рыбку себе бери, но какой от неё толк – даже не погладить.

Практически всю школу я проходила в воскресный кружок немецкого языка. Его посещали вместе с родителями, и я всегда очень скромничала и пряталась за маму. Здесь мы каждый год отмечали католические праздники, Рождество и Пасху: устраивали чаепитие, мастерили подарки, разучивали немецкие песни, стихотворения. Однажды мы с сестрой даже попали в детский лагерь от немецкого общества с углублённым изучением языка. Смена длилась всего десять дней, но какими они оказались насыщенными! Язык, правда, я так толком и не выучила, но тёплая атмосфера, которая всегда царила на занятиях, запомнилась мне надолго.

С первого класса я посещала изостудию, которую вела прекрасная преподавательница – невысокая пухленькая женщина в очках. Мне неимоверно нравились наши занятия, и я мечтала о художественной школе в будущем, но так как дома пылился папин аккордеон, меня отдали в музыкальную школу. Я сопротивлялась, поскольку этот инструмент совершенно меня не вдохновлял, но родители настояли. На прослушивании я жутко волновалась, и из жалости меня взяла к себе невысокая большеглазая улыбчивая женщина – Лариса Марковна.

На обратном пути мы с мамой проходили мимо актового зала музыкальной школы, где толпились девочки с родителями – шёл набор в хореографию. Мама предложила попробовать, но мной овладело жуткое упрямство; возможно, причиной была усталость от только что пережитого волнения, хотелось избежать повторной пытки, и я отказалась.

С того дня я стала ученицей Школы искусств по классу аккордеон. Своего занятия я очень стеснялась, в школе надо мной только подтрунивали. Ещё бы: мы жили в городе, где всё «деревенское» принижалось, высмеивалось. Я была единственной «народницей» в классе, мой инструмент называли гармошкой, отчего я расстраивалась и стеснялась ещё больше. Сестра вообще не любила мою игру, поэтому приходилось учить произведения в её отсутствие.

В музыкальной школе учёба давалась нелегко, но было интересно. На занятиях по музыкальной литературе мне нравилось слушать классическую музыку на пластинках, изучать биографии великих композиторов, петь в хоре, но вот ритмика, оркестр и сольфеджио у меня не задались. На ритмике раздражали однообразные прихлопывания и притоптывания, с огромным трудом давались диктанты на сольфеджио, голова вскипала, пока я силилась понять, какая нота или аккорд сейчас прозвучали.

Оркестр я и вовсе не смогла выдержать – меня охватывала паника от ответственности вступления в нужный момент, я постоянно всё портила, отчего наш весьма эмоциональный дирижёр (он к тому же являлся директором школы) повышал на меня голос. После пары таких уроков я попросила Ларису Марковну освободить меня от этих пыток, и святая женщина пошла мне навстречу.

Больше всего я любила занятия по специальности. У меня была прекрасная преподавательница – добрая, открытая, жизнерадостная, терпеливо объяснявшая новые произведения. Она повысила на меня голос лишь однажды, но, увидев навернувшиеся на глаза слёзы, больше никогда не ругалась. В конкурсах я участвовала крайне редко – очень боялась играть на сцене, да ещё под оценивающие взгляды судей. На выступления перед родителями я просила своих не приходить, иначе страх сковывал пальцы, и я совсем не могла играть.

Однажды на одном из концертов произошёл конфуз. Меня объявила ведущая. Торжественно выйдя на середину сцены, я кивнула зрителям, как нас учили, села, приготовившись играть, как вдруг, словно в страшном сне, с досадой осознала, что не помню ни единой ноты и даже понятия не имею, с чего начать.

Я несколько раз прикладывала пальцы к клавишам, но безуспешно – в голове будто гуляло перекати-поле. Я осторожно встала, стыдливо улыбнулась, кивнула и быстро покинула сцену, покраснев от смущения. Лариса Марковна потом сказала, что так бывает, когда долго играешь на автомате – на сцене от страха пальцы перестают слушаться, а ноты из головы уже давно выветрились.

Закончив музыкальную школу, я так и не смогла расстаться со своей преподавательницей и приходила вечерами, когда у неё оставалось время. Наши занятия стали моей отдушиной: столько радости и тепла они приносили, что каждый раз после них я шла домой окрылённая.

Из-за насыщенной программы музыкальной школы я не попала в художественную. Чтобы получить хоть какие-то азы, поступила на курсы академического рисунка, которые вёл колоритный мужчина с пышными казачьими усами – в нашем городе такая внешность была редкостью. Преподаватель оказался удивительным человеком, прекрасным художником, искренне верящим в нас и наше поступление в вуз. Было сложно, но увлекательно.

Отдельная история получилась с общеобразовательной школой. Я её не любила: в нашем классе было много отличников, на которых ориентировались учителя, а мне было сложно за ними поспевать, запоминать материал, разбираться в новом, и я вечно чувствовала себя слабым звеном. При этом все вечера, вместо «гулянок», я корпела над учебниками – впрочем, наша строгая мама меня бы и не отпустила. Зарывшись в книги, какое-то время я честно старалась выполнять домашние задания, готовиться к контрольным, но постепенно мысли уносили меня далеко отсюда. Очнувшись, я с удивлением обнаруживала, что уже поздно и пора спать, но так хотя бы совесть несильно мучала – ведь всё это время я не вставала из-за стола.

С самооценкой в школьные времена у меня была настоящая беда. Себя я никогда не любила и, хуже того, считала это правильным. Любовь к себе представлялась мне самолюбованием, образцом которого служили мои одноклассники – тогда я ещё не видела разницы между адекватным отношением к себе и себялюбием. До старших классов одевалась очень скромно: в колючую кофту, связанную мамой, джинсы, сапоги на вырост; на голове – неизменно длинные волосы, густые, тяжёлые, затянутые в низкий хвост (неважно, на какой высоте он был изначально).

Под конец учёбы во мне стало что-то меняться и захотелось одеваться нарядно. Я стала чаще носить юбки, красивые блузки, убрала длину и оставляла теперь волосы распущенными. Последние два года училась через силу – я стремилась скорее вырваться куда-нибудь подальше от ненавистных одноклассников с их пошлыми и грубыми шутками, от строгих и нудных учителей.

Чтобы как-то скоротать время до выпускного, я решила найти для себя предмет обожания, благодаря которому вставать по утрам стало бы радостнее. Это получилось неожиданно легко – в соседнем кабинете классом младше учился симпатичный мальчик, который тоже проявлял ко мне симпатию. Было приятно, хотя я видела, как он параллельно заигрывает с моей одноклассницей и шутит со своими. Всерьёз его ужимки я не воспринимала, но для своей роли он вполне годился.

В школе я по очереди влюблялась во всех одноклассников, но мои чувства никогда не были взаимны – наши мальчики заглядывались на девочек постарше. Я лишь с грустью вздыхала, во время медленных танцев на школьных дискотеках неизменно оставалась в стороне и никогда не получала валентинок в День Влюблённых. Вечера, когда не нужно было идти ни в музыкальную школу, ни к репетитору, я просиживала за учебниками, печально глядя на проходящие под окнами влюблённые парочки. Летом же, засыпая на веранде, представляла, как под окнами меня будет ждать он… Я увижу его в окно, прокрадусь на улицу, и мы будем сидеть перед домом, держась за руки и разговаривая вполголоса.

Но тогда моим детским мечтам не суждено было сбыться; возможно, дело было в низкой самооценке, а может, просто не пришло время.

Глава 2. Вырвалась на свободу или попала в клетку?

Я мечтала уехать в Петербург, и на то было несколько причин.

Во-первых, хотелось вживую увидеть этот большой красивый город, о котором с таким восхищением рассказывала наша классная руководительница.

Во-вторых, мне крайне осточертела однообразная жизнь. Я знала наперёд, как пройдёт абсолютно каждый мой день: куда отправлюсь, с кем встречусь. Душа просила чего-то неизведанного, но так как в нашей семье сильна династия врачей, родные настаивали на том, чтобы я шла протоптанной дорожкой: поступила в Медицинскую Академию в соседнем городе, живя в это время у бабушки, которая там преподаёт, а затем устроилась бы работать к родителям в единственную городскую больницу. Жизнь представлялась мне скучной, монотонной и распланированной до глубокой старости. И самое главное, врач – это призвание, а я себя в этой профессии никогда не видела.

В довершение, я уже несколько лет была безответно влюблена в соседского парня по имени Костя, из-за чего было особенно тяжело… Его семья руководила сектой, так что юноше было не вырваться из-под родительского влияния – да и сомневаюсь, что он очень этого хотел. Я часто сталкивалась с Костей на улице, и даже когда просто проходила мимо его дома, сердце готово было выпрыгнуть наружу. Но о своей первой любви я поведаю в отдельной главе.

Таким образом, собрав все причины воедино, я решила испытать судьбу.

Получив аттестат и сертификат с результатами ЕГЭ, мы с папой выдвинулись в Северную столицу. В Питере я всюду следовала за отцом и заворожённо глядела по сторонам – тут и там то возникали огромные храмы, то показывались многочисленные реки и каналы.

Меня поразили «сплошные» дома, прерывающиеся лишь на перекрёстках. В нашем городке каждый дом стоит на большом расстоянии от следующего, и потому здешняя теснота казалась диковинной. После обилия зелени в родных краях каменные джунгли угнетали, а в жаркие дни я думала, что того и гляди расплавлюсь на какой-нибудь мостовой, задохнувшись в придачу выхлопными газами бессчётного количества машин.

Ошеломительным мне казался и тот факт, что обилие воды в большом городе вовсе не подразумевало наличия питьевой в открытом доступе. На каждом углу родных просторов стояли колонки, из которых мог пить любой желающий. Необходимость покупать простую воду, да ещё по заоблачным ценам, никак не укладывалась в моей голове.

Все дни я проводила за подготовкой к вступительным экзаменам, в то время как папа вовсю отдыхал, гуляя по выставкам, музеям, посещая театры и пропадая в магазинах. Порой я очень ему завидовала.

Это был последний год, когда помимо ЕГЭ в каждом вузе проходили вступительные испытания (творческие направления не в счёт). Я подала документы в несколько учреждений и была неимоверно горда собой, когда написала сложнейший экзамен по математике пусть и всего на три.

Но по мере сдачи вступительных экзаменов энтузиазм стремительно падал. Я была наивна и не подозревала, что замахнулась на престижные вузы, куда берут либо очень одарённых, либо своих, окончивших подготовительные курсы. В полном замешательстве я наблюдала, как, получив билеты, практически все абитуриенты шуршали шпаргалками и начинали в открытую списывать. Вопросы оказались довольно сложными, и я не сразу догадалась, откуда у остальных есть ответы.

На консультации в другом вузе грустный преподаватель сразу честно сообщил, что берут они только своих, и, как бы прекрасно ты ни рисовал, если не подойдёшь «под формат» (в плане требуемой техники исполнения) – тебя не возьмут. Это не обнадёживало, но я решила рискнуть. Преподаватели на экзамене часто проходили между рядами и давали подсказки некоторым абитуриентам. На душе было гадко – все обходили меня стороной, и я видела, как сильно отстаёт моя работа в сравнении с остальными.

В последний вуз я не прошла по баллам. Меня смутило недоумение мужчины из приёмной комиссии, который не хотел возвращать документы: «Вы прошли в какой-то другой вуз? Почему забираете?» Словно они могли меня взять…

Но вопрос остался незаданным, и мы просто ушли. В этот момент оборвалась последняя нить надежды, я словно провалилась в бездну. Громом в голове звучали слова: «Я не поступила». В школе и дома мне так вбили в голову важность высшего образования, что в нынешнем положении я будто потеряла почву из-под ног, не видя дальнейшей жизни.

Я, не самая глупая в классе, единственная осталась за бортом. Но что странно, когда сдавала вступительные испытания, то чётко осознала, что не хочу учиться ни в одном из выбранных университетов. Здание факультета первого учреждения, казалось, вот-вот развалится, да и преподаватель на экзамене оставил неприятное, отталкивающее впечатление.

Во втором вузе меня очаровали просторный холл, где разместилась приёмная комиссия, и красивая белая лестница, обрамляющая его. Но когда мы сдавали экзамен, оказалось, что этой лестницей вся красота и ограничивается: в обе стороны от неё уходили тёмные обшарпанные лабиринты коридоров и такие же страшные кабинеты. После экзамена мы с ребятами долго не могли найти выход – на всех лестницах стояли решётки. Позже выяснилось, что, для того чтобы спуститься на первый этаж, необходимо сначала подняться на пару этажей выше.

В третьем же институте не покидало ощущение обычной школы: заурядные, ничем не примечательные кабинеты с близко поставленными партами, затрудняющими проход, и ни одной большой аудитории с амфитеатром, как я всегда себе представляла.

После такого провала ехать обратно домой совершенно не хотелось. Я очень переживала – город маленький, все друг друга знают. И действительно, по возвращении началось… Я часто сталкивалась на улице со знакомыми, которые непременно начинали расспрашивать о поступлении. Каждый раз, когда я вспоминала эту историю, слёзы лились рекой и мне становилось ужасно себя жаль. Собеседник считал своим долгом дать совет – все лучше меня знали, что нужно было делать.

Я обижалась, расстраивалась, но и на себя тоже злилась – ведь в классе я входила в число способных учениц, однако оказалась единственной непоступившей. Стало очевидно, что в родном городе мне оставаться нельзя – я быстро зачахну от тоски. Меня очень пугало будущее: если и в следующем году не поступлю, то что делать? И что делать сейчас?

На семейном совете было решено ехать в Петербург. Я нашла подготовительное отделение при Педагогическом университете, и вот, поздним сентябрьским вечером, мы с мамой сидели на вокзале в ожидании поезда. Темнело быстро, вечера уже стали холодными. Мама казалась совершенно спокойной, но на самом деле сильно переживала, провожая ребёнка в неизвестный город. Это я узнала от неё потом, спустя годы, а тогда мы просто стояли и шутили.

Вскоре подъехал мой поезд, мы распрощались, и я покатила в Петербург, не подозревая, что навсегда прощаюсь с беззаботным детством. Меня одновременно переполняли волнение и радость. Вот она – новая жизнь. Без оваций и фанфар, как случается в жизни всё самое важное. Утром на подъезде к городу я увидела в окне радугу – это определённо хороший знак, решила я, и всё у меня получится.

По приезду я первым делом записалась на курсы. На пороге подготовительного отделения меня встретила чудесная женщина, которая, словно добрая фея, осветила мне путь, отведя все тревоги. Она мгновенно стала для меня родным человеком; потом, когда становилось совсем тяжко, я всегда бежала к ней, и её добрые слова и поддержка придавали мне сил.

Так началась моя жизнь, полная приключений, о которых я мечтала в школьные годы. И получила сполна. Иначе и быть не могло, ведь я очутилась в огромном, совершенно чужом городе. Каждый вечер созванивалась с мамой, просто потому что больше говорить мне было не с кем.

Я сразу приступила к поискам работы. Я была большой трусихой и домашней девочкой, куда-то пробиваться – это совершенно не моё. Каждый телефонный звонок на возможное место работы давался мне с трудом, это был настоящий подвиг. В то время я не имела компьютера, телефоны ещё не были такими продвинутыми, то есть Интернета у меня не было от слова совсем. Я покупала газеты с объявлениями и звонила. При этом некоторые варианты мне вообще были непонятны – как, например, промоутер. Подобные объявления я встречала чаще всего, но нигде не описывалось, что из себя представляет эта должность, а в нашем городке такой работы не было и в помине.

Я решила всё-таки испытать судьбу и записалась на собеседование. Офис находился в здании какого-то завода. На входе нужно было заполнить два пропуска – на вход и выход; с такой пропускной системой я столкнулась впервые. На собеседование пришло очень много девушек. В необычном стеклянном помещении несколько человек одновременно разговаривали с менеджером, молодой девушкой. Все говорили про какие-то санкнижки. Я даже не знала, что это такое и есть она у меня или нет.

Когда очередь дошла до меня, девушка протянула мне ручку и попросила продать её ей. Я была в ступоре и, нервно улыбаясь, начала что-то бормотать, краснея до кончиков ушей. Я не понимала, что всё это значит и как это связано с таинственной работой промоутером. Но спросить боялась – очевидно, знали все, кроме меня, и я не хотела оказаться в глупом положении.

Это собеседование оказалось для меня таким стрессом, что когда я вышла из здания, то чуть не разревелась. Не умела я продавать ручки. Но позднее мне перезвонили и позвали на акцию кофе «Дегустация и подарок за покупку».

Это был мой первый опыт в роли промоутера. Помню предварительный тренинг, потом кастинг. Фраза, которую я хорошо запомнила на тренинге: «Реклама – фантазийный мир». Менеджер разъяснила: «Всё ясно как день: реклама – это выдуманный мир. Если в рекламе говорят, что порошок отлично отстирывает, не оставляя пятен, так совсем необязательно, что это так». Меня поразило, что работающие в этой сфере люди говорят об этом так открыто. Какой-то всеобщий обман.

В кинофильме «Кейт и Лео» тоже была история о рекламном обмане. Красивый парень с экрана телевизора рассказывал домохозяйкам об удивительно вкусном и полезном сливочном масле. Наивные женщины ему верили, не подозревая, как за кадром тот старательно отплёвывался, стоило только выключить камеру.

Кофейная промоакция и работа промоутером оставили двойственные чувства. С одной стороны, я наконец-то начала общаться с кем-то кроме мамы, мне нравились девочки, с которыми я работала, с одной из них мы даже сдружились на долгие годы. Работа напоминала мне какой-то аттракцион, детскую игру, в которой нарядные девушки в бархатных платьях зазывают всех на чашечку кофе, рассказывая о свойствах и качествах, которых и в помине нет в этом напитке.

Но с другой стороны, мне жутко надоело стоять по четыре часа кряду и по сто раз повторять одно и то же. Навязчиво зазывать каждого встречного и, мило улыбаясь, настаивать на покупке именно этого сорта кофе.

Мне «повезло»: это было в 2008 году, когда разразился экономический кризис, и промоакций проводилось мало, оплата тоже уменьшилась. После того, как я попробовала свои силы, меня долгое время никуда не звали.

Пришлось искать новую работу. Пока я просматривала очередную газету объявлений, меня привлекла одна вакансия. В крупную косметическую компанию требовались консультанты. Работа по четыре часа в день, официальное трудоустройство через месяц стажировки и обещания достойной зарплаты.