Как Трисон стал полицейским, или Правила добрых дел

Глава 3

В следующий раз Максим взял меня с собой на службу через неделю. Почти полдежурства я проспал в кабинете. Коллеги Максима даже стали подшучивать, мол, это из-за меня у них такая спокойная ночь. А я и рад, пусть так считают. Чего ж в этом плохого? Но не всё собаке косточка. Не удалось мне побыть талисманом мира и спокойствия до конца смены.

Сквозь сон я услышал шум-гам, треск рации, но не сразу и сообразил, что случилось. И лишь когда зазвучал знакомый голос Макса, я вскочил и замер в ожидании команды. Долго ждать не пришлось, в кабинет вбежал мой «начальник» и приказал:

– Трисон, на выезд! Давай в машину!

Меня уговаривать не пришлось, уже через несколько секунд я устраивался на заднем сиденье рядом с ребятами. Они говорили о преступнике, который пока не скрылся с места и даже не подозревал, что на его поимку уже выехала группа полицейских. То ли бдительный сосед позвонил, то ли прохожий, но сообщили: злоумышленник вооружён охотничьим ружьём. Словом, мчались как на войну.

А я лежал и думал: «Какое нужно иметь мужество, чтобы каждый день подвергать себя смертельной опасности? Вот куда мы сейчас летим? Там вооружённый человек, что ему взбредёт в голову? Подъедем, а он откуда-нибудь из-за угла откроет пальбу – вот тебе и беда. Не представляю, как всё это переживает Анна Михайловна. Впрочем, дома я ни разу не слышал от Макса никаких страшных историй. То каких-то мелких воришек ловят, то хулиганов, то разбушевавшихся пьяниц – иными словами, послушаешь, так парень едва ли не развлекаться на дежурство ездит. Но ведь Андрей Максимович знает, чем его сын занимается. Знает и молчит! Берегут они свою маму. Хотя, думаю, и мама всё знает, просто в семье милиционеров, или, как теперь принято говорить, полицейских, не принято рассуждать о рискованной работе. Вон, приятель Макса считает, чем больше говоришь о проблемах, тем они чаще к тебе приходят. А ведь золотые слова. Точнее и не скажешь».

– Так, приехали! – раздался голос командира. – Заходим вон с того угла здания. Макс, вы с собакой стойте вон там, за деревом у подъезда. На месте сориентируешься сам, как поступить.

Мы добрались до дерева и замерли. В подъезде кто-то кричал и чертыхался. Разобрать слова, правда, оказалось трудно, но это были не восторженные возгласы, скорее, рёв разъярённого хулигана.

Через некоторое время всё стихло, мы стояли не шевелясь, и вдруг прямо рядом с нами появился напарник Макса.

– Ушёл, негодяй, – досадливо произнёс он. – Там, оказывается, из подъезда есть запасный выход. Сорвал замок и сбежал.

– Выходит, он нас заметил? – спросил Максим.

– Выходит, так. – Напарник пожал плечами. – А может, просто просветление наступило, и он одумался.

– Слушай, так чего же мы стоим? – вскрикнул Максим. – Ну-ка, Трисон, след! Ищи! Ищи!

«Юморист ты, Макс, – мысленно усмехнулся я. – Легко тебе сказать “ищи”. Так дайте мне хоть что-нибудь понюхать! Как же я иначе буду искать? Пойдём в подъезд, я посмотрю, что там ваш забияка натворил, может, какой запах уловлю. Кто-то из присутствующих сказал, что хулиган был под хмельком. Ну, такого человека не только я учую за три версты».

Уловив запах дебошира, я выскочил на улицу с противоположной стороны дома. Мешал порывистый ветер, но я чувствовал, что хулиган где-то рядом. Я не мог ошибиться: все пьяные пахнут одинаково. Осторожно и медленно ступая, я двинулся по периметру здания, заодно поглядывая на балконы и подоконники первого этажа. Дойдя до конца дома, я понял: запах стал совсем слабым и доносился как бы пунктиром, если так можно выразиться. Пришлось возвращаться к подъезду, где хулиган сломал замок. И там я вновь отчётливо уловил его запах.

«Ага, значит, разгулявшийся дядя где-то неподалёку. Стоп, Трисон, не торопись. Смотри внимательнее, прислушивайся тщательнее. Запах снова усилился! Что ж это такое? Где же хулиган?»

И вдруг донёсся странный и едва слышимый звук. Я присмотрелся: так вот же он! Рядом с соседним домом тихонько лязгнула крышка канализационного люка. Я бросился туда. Хулигану не хватило буквально мгновения, чтобы скрыться. Он держал крышку двумя руками и пытался совместить выступы с выемками на люке. Я подбежал и, громко рявкнув, сунул лапу внутрь. Зря, конечно, но, видимо, по неопытности. Дебошир то ли нарочно, то ли от страха (думаю, скорее второе) бросил крышку и исчез в глубине колодца. Дикая боль пронзила всё моё тело, поначалу даже показалось, что мне оторвало лапу. Мысленно представив себя, ковыляющего на костылях впереди своего подопечного, я заскулил. Хорошо, ребята-полицейские подоспели и откинули крышку. Боль не утихла, зато я понял: лапа на месте. И слава богу!

Полицейские фонариком осветили пьяницу и предложили ему добровольно сдаться. Тот уже, видимо, поняв, что от возмездия не уйти, жалобно запричитал:

– Пацаны, я-то вылезу! Только пообещайте, что бить не станете.

– Да сдался ты нам, чтобы за тебя ещё статью заработать. Давай вылезай оттуда, танкист!

Все вокруг рассмеялись, а Максим удивлённо спросил:

– Ты чего его так назвал? Какой он танкист?

– Я родом из Магадана. У нас так бомжей называют, которые живут в колодцах. Поутру крышку люка поднимают и оценивают обстановку. Уж очень похожи на танкистов.

– Смотри при начальнике Малейковиче не скажи. А то обидится! – предупредил Максим.

– Не думаю, – рассмеялся напарник. – Владимир Евгеньевич – мужик с юмором. Да и мы же не говорим, что танкисты похожи на бомжей. А наоборот.

Вдруг второй полицейский присвистнул:

– Ё-моё! Так это же наш старый знакомый. Дима, ты, что ли?

– Кто такой? – заглядывая в колодец, спросил Макс.

– Помнишь, месяца три назад жена вызывала полицию, а потом плакала и защищала муженька?

– Помню-помню, – ответил Максим.

– Ну так вот это он и есть! Фамилия у него ещё интересная, двойная. То ли Пасечник-Рябов, то ли Рябов-Пасечник.

– Сам ты Рябов, – пробурчал дебошир, кряхтя и неохотно выныривая из колодца. – Дмитрий Рубин-Пасечник я. Ясно? Эту фамилию носили мои прадеды. А ты – «Рябов»!

– Ну извини, брат, вас всех, хулиганов, не упомнишь, – рассмеялся полицейский и защёлкнул наручники на руках задержанного. – Поехали, дорогой, в отделе ничего не перепутают. Там и Пасечника вспомнят, и Рубина, и супругу твою, и соседей.

– Кто бы сомневался, – недовольно буркнул задержанный и, кивнув в мою сторону, спросил: – А это что за волкодав тут у вас объявился? Унюхал, собака! Ух, животина!

– Иди-иди! – Максим толкнул его в спину. – Молись богу, чтобы ничего серьёзного у Трисона с лапой не было. А то я тебе руку сломаю.

– Я, что ли, виноват? – плаксиво запричитал хулиган. – Зачем же он лапу сунул под крышку, да ещё в морду мне так рявкнул, что я сам чуть вниз не свалился. Чокнутая собака.

«Ну вот, как всегда! Сам тут бегает, пугает народ, кричит на весь микрорайон. А виноват кто? Трисон, конечно».

– Дима, а где ружьё? – спросил один из полицейских.

– Да ты что, начальник! – Задержанный выпятил губу. – Какое ружьё? Ты о чём?

– Очевидцы доложили, что ты был с ружьём.

– Да врут они всё, очевидцы твои! – возмущённо произнёс Дмитрий.

– А если найдём? – спросил Максим.

– Да вам дай волю, вы и пулемёт Дегтярёва найдёте. Но я-то тут при чём? – Он так стукнул себя кулаком по груди, что аж закашлялся.

– Ну-ну, полегче, – усмехнулся полицейский. – Переломаешь себе рёбра, а нам потом отвечай.

– Так от наветов ваших зло берёт! – наигранно плаксиво запричитал Дмитрий.

– Ты нам тут дурака не валяй, лучше сам признайся, – посоветовал Максим.

Полицейским нужно было провести какую-то ещё работу. Задержанного посадили в машину, меня – рядом с ним. Максим приказал охранять Пасечника. Через минуту Дмитрий, заглядывая мне в глаза, ехидно спросил:

– Ну, что, Трюфель (или как там тебя зовут), доволен?

Нет предела человеческой фантазии. Я уж думал, Трыся – это последняя интерпретация. Так нет же. Вы слышали, что этот пчеловод-филолог отмочил? Трюфелем обозвал, да ещё и нагло улыбается.

– У-у! – ответил я. В смысле, чем я могу быть доволен? Лапа болит, а ты вдобавок обзываешься.

– Ты какой породы будешь? Лабрадор, что ли? – усмехнулся Дмитрий. – С каких это пор лабрадоры в полиции стали служить?

– Ав! – сказал я, что в данной ситуации означало: «Где прикажут, там и служим». Не мы, собаки, работу себе выбираем.

– Что ты гавкаешь? – возмущённо спросил Пасечник. – Ты хоть понимаешь, что, если бы не ты, эти твои оболтусы не нашли бы меня. А теперь что? Вот что теперь мне делать? Ведь посадят в тюрьму. Тебе от этого легче будет?

«Какой странный человек!» – подумал я.

Значит, когда он тут полмикрорайона перепугал, – это нормально. А как его схватили, так сидит и возмущается. Забыл, что ли, ведь тут и дети живут! С таким соседом можно и заикой остаться. Зачем же ты хулиганил, кричал, угрожал? Конечно, мне станет легче! Я, можно сказать, задержал дебошира, который в следующий раз ещё больше бы бед натворил, если бы его не остановили. Так кто же виноват, Дима-пчеловод?

– Ну? Чего задумался? Стыдно, небось? – продолжал язвить задержанный.

– У-у-у! – протяжно произнёс я. Чего мне, мол, стыдиться? Это ты теперь объясняй своим друзьям и знакомым, почему тебя задержали. Посидишь, подумаешь, поразмышляешь. Может, в следующий раз будешь спокойнее. Не нужно людей пугать.

В этот момент отворилась дверца автомобиля, и Максим, сунув прямо под нос Пасечнику ружьё, спросил:

– А это что?

– А я почём знаю? – сквозь зубы ответил Дмитрий. – Впервые вижу. Это не моё, начальник. Честное слово!

– Ты бы хоть честными словами тут не разбрасывался, – сказал Максим. – Ладно, проверим на пальчики. Не хочешь правду говорить – не говори. Сами докажем. Но потом не обижайся.

Задержанный весь сжался, опустил голову и, мне даже показалось, заскулил прямо по-собачьи. Через некоторое время я увидел, как по его лицу потекли слёзы.

«Раскаивается, наверное, мужик», – подумал я.

Натворил дел, а теперь вот сидит и, как ребёнок, плачет. Спрашивается, ну зачем ты хулиганил? Зачем кричал, как дикий вепрь? Конечно, теперь обидно, больно, страшно. Но винить некого – сам виноват. Люди иногда так беспечно распоряжаются своей репутацией, свободой, здоровьем, в конце концов. Не понимаю, почему так? Если бы я был человеком, я был бы добрым и внимательным ко всем, отзывчивым и весёлым. Впрочем, откуда мне знать? Чтобы это понять, нужно сначала стать человеком. Может, и не удержался бы – начал бы тоже ругаться, хулиганить. Хотя нет! Сколько людей живёт и не думает ни хамить, ни ссориться, ни дебоширить. У них, как и у животных, многое от воспитания зависит. Агрессивных собак тоже хватает. Помните, я рассказывал о стаффорде? Ещё то чудо-юдо: ему всё равно, с кем драться. Может даже на крошечную собаку или котёнка напасть. Кто-то же вывел эту породу и приучил к агрессии. Наверное, так и у людей. Тоже своих американских стаффордов хватает.

Вскоре мы вернулись в отдел, хулигана отправили в камеру для задержанных, а меня Максим повёз к знакомому ветеринару. К счастью, всё обошлось, перелома не было, правда, прихрамывал я ещё несколько дней. Как я ни старался скрыть свой недуг, Андрей Максимович, хотя и слепой, через шлейку уловил мою хромоту. Списали на то, что я где-то проколол лапу. Анна Михайловна сделал вид, будто обработала мне ранку, а сыну строго-настрого запретила брать меня на службу. Впрочем, запрет действовал недолго.

Глава 4

Я уже говорил, что приезд внучки Кати к Елисеевым – это событие, равное по значимости если не Олимпийским играм, то чему-то столь же масштабному. В этот раз Екатерина сильно озадачила всех: и хозяева дома, и гости даже не знали, как правильно поступить. Роза Андреевна настаивала на наказании и хотела поставить дочь в угол. Отец Кати, Рашид Рифатович, был против, но отобрал у неё любимую игрушку. Девочка перенесла такое наказание стойко. Судя по дрожащим губам, она хотела расплакаться, но решила всё-таки сдержаться. Катя обняла меня и прошептала на ухо:

– Трыся, они думают, что я буду плакать. Но я назло всем этого делать не буду, потому что дедушка сказал: когда я вырасту, я стану царицей. А царицы не плачут. Мне в садике воспитательница сказала.

Дед и бабушка и вовсе рукой махнули, мол, подумаешь, горе великое. Они сразу простили внучку и долго смеялись. Вам, наверное, тоже любопытно, что же такого могла натворить маленькая девочка.

В принципе, ничего страшного не произошло, если не считать того, что люди в тот день остались без шашлыка. В какой-то момент на кухне и на крыльце никого не оказалось, и Катя этим воспользовалась. Она взяла со стола кастрюлю с замаринованным и приготовленным к жарке мясом и отнесла его Пальме. Я наблюдал, но поделать ничего не мог. Не рычать же на маленькую девочку. Да я сначала и не понял, куда это она собралась с кастрюлей, а потом услышал, как она говорит:

– Пальмушка, я тебе гостинцы принесла. Ты любишь мяско?

– А кто же его не любит? Очень люблю, – ответила Пальма. – Спасибо тебе, Катенька.

Я вмешался в процесс и обратился к Пальме:

– Дорогая, как бы тебе не влетело от хозяев!

– Трисон, а я тут при чём? – удивилась она. – У меня ведь принцип простой: дают – бери, бьют – беги!

– А куда тебе бежать-то с цепи? – съехидничал я.

– Куда-куда? – проглатывая очередной кусок мяса, ухмыльнулась Пальма. – В будку. А ты чего стоишь? Угощайся!

Катя, словно разобрав, что сказала Пальма, махнула мне рукой.

– Трыся, а ты что, не любишь мяско? Иди покушай с нами! – предложила она.

– У-у! – ответил я и на всякий случай отошёл подальше от собачьего праздничного стола.

Люди обнаружили пропажу, когда Пальма уже заканчивала свою царскую трапезу. Мясо ещё осталось, но оно лежало в собачьей миске. Пальма от греха подальше забилась в конуру, и в темноте ещё долго светились два счастливых глаза. Наверное, от сытости.

– Катька, ну кто тебе разрешил трогать мясо? – громко сказала Роза Андреевна.

Она возмущалась скорее не из-за того, что дочь отдала мясо собаке, ей просто было неловко перед всеми: люди настроились поесть шашлык, а тут такой форс-мажор.

– Мамуля, но ведь Пальма тоже хочет кушать, она любит мясо! – ответила Катя.

– И что теперь? Ты о собаке позаботилась, а о людях забыла? – строго спросила Роза Андреевна.

– Ничего я не забыла, – ответила Катя. – Люди каждый день мясо едят, а Пальма ни разу не ела. Я же вижу. Мама, это ведь несправедливо!

– Как это не ела? – вмешался подошедший отец. – Мы же каждый раз ей отдаём косточки.

– Косточки? Да? – подбоченилась Катя. – А что же вы их сами не едите? Я спросила у Пальмы, любит она мясо или нет.

– И что же она тебе ответила? – язвительно спросил папа.

– Ответила, что очень любит, и я решила с ней поделиться! – Катя гордо подняла голову.

– Прямо так и сказала? – Отец еле сдерживал смех.

– Ну что ты тут с ней хиханьки-хаханьки разводишь? – возмутилась Роза Андреевна. – За такие поступки нужно ребёнка наказывать. Отправляй её в угол.

– Да ладно, мать! – Отец махнул рукой. – Какой угол? Пусть идёт в комнату и там посидит, подумает.

Катя, прихватив с собой плюшевого медведя, молча направилась в дом. Отец грустно произнёс:

– Медведя оставь. Посиди в комнате без игрушек.

Катя, на удивление взрослым, не стала вредничать, гордо протянула отцу игрушку и исчезла за дверью. Я последовал за нею. Долго крепилась девчонка, но всё же в конце концов, видимо, детское сердце не выдержало, и она расплакалась. Я прижался к ней и слизнул солоноватую слезинку.

– Фу, Трыся! – улыбнулась Катя, и, вытерев щёку, обняла меня и звонко чмокнула в нос.

– Ав-ав! – одобрительно сказал я.

– Это у меня случайно слёзы выкатились, – шмыгая носом, заявила Катя. – Никому не говори. Хорошо?

– Ав! – ответил я, что означало «железно». И впрямь, не болтун же я какой-нибудь.

– Жаль, Трыся, что ты мяса не поел! – вздохнула она.

– У-у! – скульнул я.

В комнату к нам проник Симка.

– У Пальмы сегодня прямо праздник живота, – промурлыкал он. – И я полакомился, кусочек спёр. Вкуснятина!

– Скажи Кате спасибо, воришка, – съязвил я. – Если бы не она, было б тебе мясо!

Сименс подошёл к ней и потёрся о ногу. Катя погладила кота и, подняв с пола, усадила рядом с собой на кровать.

– Что там народ? Успокоился? – спросил я.

– Всё ещё обсуждают, – мяукнул Симка. – Но уже посмеиваются, хозяйка колбасы им нарезала. Да овощи с фруктами на стол выставила. Тоже неплохо!

– Согласен. Говорят, людям много мяса есть нельзя.

– Точно, – подтвердил Сименс. – Здоровее будут. Лучше бы нам каждый день его отдавали, мне этот сухой корм уже поперёк горла стоит.

– А я привык. От куска мяса не откажусь, но сухой корм всё-таки удобен.

– Удобен для людей, – недовольно мяукнул Симка. – Но не для меня…

– Это тебе так кажется, – возразил я.

– Ничего не кажется. Если тебе нравится, это ещё не значит, что нравится всем. А я бы каждый день мясо ел.

– Так тоже надоест, если каждый день. – Я попытался переубедить нашего «хищника».

– Чтобы так утверждать, – насупился Симка, – нужно сначала попробовать.

– Тоже верно, – согласился я. Да и сложно не согласиться с таким аргументом. Симке редко перепадало мясо, потому он, наверное, так уверен в своей правоте.

В этот момент в комнату заглянула Роза Андреевна. Увидев на кровати Сименса, она от удивления открыла рот и громко крикнула:

– Брысь с кровати! Екатерина, сколько раз тебе говорить: коту нечего делать на постели. Он ведь не домашний, он бродит везде по улице, ещё заразу какую-нибудь принесёт!

Сименс не стал испытывать судьбу, спрыгнул на пол и исчез под кроватью.

– Пошли кушать! – предложила Роза Андреевна.

– Я не хочу, – ответила Катя, не глядя на маму.

– Будешь теперь мне свои капризы показывать? – строго спросила Роза Андреевна.

– Ничего я не показываю, – буркнула Катя. – Просто не хочу кушать.

– А ты через «не хочу», – возразила Роза Андреевна. – Пойдём, давно уже пора обедать.

Она села на кровать рядом с дочерью и обняла её.

– Ну чего ты, Кать, обиделась, что ли? – ласково спросила Роза Андреевна и, погладив дочь по голове, прижала к себе. – Не обижайся, давай мириться.

Катерина в последний раз шмыгнула носом и, обняв Розу Андреевну, протянула ей мизинец.

– Мирись, мирись и больше не дерись, – сказали они хором, – а если будешь драться, я буду кусаться.

Через мгновение в комнате раздался детский смех, и всё снова наладилось. Люди забыли о мясе. Отец вернул Кате медведя, бабушка что-то нашептала ей, у порога на крыльце её встречал кролик Кузя. И даже сорока-воровка прилетела по такому случаю и, усевшись на заборе, внимательно наблюдала за происходящим.

Катя сходила к калитке, проведала Пальму, та встретила девочку, стоя на задних лапах. Они обнялись и несколько секунд танцевали вместе. Как жаль, что собака не может говорить по-человечески. Но, пользуясь случаем, побуду немного переводчиком.

«Катюша, миленькая, – сказала Пальма на нашем, собачьем языке. – Спасибо тебе за угощение, и прости, если тебе пришлось за меня пострадать! Ты очень хорошая и добрая девочка!»

В тот вечер я долго не мог уснуть. После того как разъехались гости, я лежал на своём коврике и рассуждал о добре и зле. Конечно, мои мысли могут существенно отличаться от человеческих, но я ведь живу среди людей, вижу, что среди них происходит, и делаю выводы.

Вот недавно ехали с Андреем Максимовичем в электричке. Лавки через две – три от нас сидела бабушка вместе с малышом, наверное, Катькиным ровесником. Карапуз держал в руке то ли пирожок, то ли беляш. Рядом с ними клевал носом старичок, просыпаясь лишь во время объявлений остановок. Поднимал голову, руку приставлял к уху – наверное, чтобы лучше слышать, – и засыпал дальше. А у его ног лежала собака непонятной породы. Учуяв запах вкусненького, она приподняла голову, внимательно посмотрела по сторонам и уставилась на мальчугана, вернее, на пирожок в его руке. Малыш, в свою очередь, заметив неподдельный интерес собаки, как мне показалось, стал нарочно её дразнить. Бабушка несколько раз одёрнула внука, но потом уставилась в окно и перестала обращать на него внимание. Пацан водил пирожком под носом собаки и весело смеялся, когда та тянулась за его рукой. Мальчику, видимо, так понравилась незамысловатая игра, что он слез с сиденья, сел на корточки напротив собаки и начал тыкать ей в морду пирожком. Я как-то рассказывал вам историю, как, ещё будучи молодым поводырём, едва не сорвался и не схватил кусок курицы, когда мне поднесли его прямо к носу на светофоре перед пешеходным переходом. Так я прошёл специальную подготовку, нас учили выдержке долгое время, какие только эксперименты и опыты над нами не ставили. А тут простая дворняга! Что ей оставалось делать? Вы, наверное, уже догадались: собака хвать пирожок – и под лавку.

Какой тут рёв поднялся! Пацан не только начал громко плакать, он ещё и несколько раз пнул собаку. Знаете, что меня тогда удивило? Мальчик ударил собаку, а бабушка даже не сделала ему замечание. Наоборот, начала кричать на старика, который спросонок ничего не понял. Он заглянул под лавку, а там его собака. Никакого пирожка уже и в помине не было. Собака проглотила его, словно таблетку аспирина. Старик спросил:

– Что за шум? Что случилось? Мальчик, зачем ты пинаешь мою собаку?

Люди склонны преувеличивать. Бабушка, хоть и не видела, как всё произошло, начала вдруг предъявлять претензии пожилому пассажиру:

– Ваша собака напугала ребёнка! Она прыгнула на него и выхватила из рук пирожок!

– Такого быть не может, – усомнился старик.

– Ага! – Старушка закатила глаза. – Быть не может? Взгляните на ребёнка. На нём лица нет. Зачем вы возите собаку в электричке? Она опасна.

– Да я десять лет с ней езжу, – оправдывался старик. – И никогда не было никаких недоразумений.

Тут вступила в разговор женщина с соседней лавочки, видимо, не выдержав поклёпа на собаку:

– Мальчик сам сунул ей пирожок в морду. Я всё видела.

– А вы кто такая? Наверное, его родственница? – Бабушка кивнула в сторону старика. – Что за глупости вы говорите? «Сам сунул»!

– Почему сразу родственница? – опешила женщина.

– А зачем защищаете собаку?

– Да затем, что смотреть за своими детьми нужно, а не в окно пялиться! – раздражённо ответила женщина.

– Вы за своими смотрите! – парировала старушка. – А мы разберёмся.

Старик не стал спорить с бабушкой, не стал оправдываться, доказывать. История закончилась тем, что он встал и ушёл вместе с собакой в тамбур.

Женщины ещё немного попрепирались и прекратили пустой спор.

К чему же я вспомнил эту историю? Как вы думаете, кто вырастет из этого мальчика? Нет-нет-нет! Я не утверждаю, что обязательно негодяй. Но подумайте сами. Первое – бабушка даже не сделала замечания внуку, когда тот пинал собаку. Сегодня он ударил животное, а завтра ударит и человека. По-моему, это слишком уж очевидно и не подлежит обсуждению. И второе – мальчик наверняка уяснил, что, даже если ты неправ, можно утверждать обратное. Вот это ещё опаснее.

И вот так я весь вечер провёл в сомнениях: стоило ли даже так мягко наказывать Катьку или нет? Может, лучше было бы её сначала похвалить за заботу о собаке, а потом как-то спокойно объяснить, что гости собрались на шашлык и что нельзя решать проблемы одних (в нашем случае – Пальмы), создавая проблемы другим. Даже не знаю, как правильно! Ладно, не буду ломать голову. Люди сами разберутся.