Kitabı oxu: «Отравленным место в раю»

Şrift:

* * *

Дикие свиньи прибежали на этот зов, и домашние свиньи подговорили диких пойти с ними разрывать огороды. Они пошли парами, дикая свинья с домашней, и напрасно пытались люди уберечь от них посадки – свиньи ломали все изгороди. Когда пришли свиньи, кое-кто из жителей селения спал у себя на огородах, и эти люди стали зажигать факелы, но и огонь не остановил свиней.
Сказки и мифы папуасов киваи

Часть 1
Стрихнин

Если слишком долго держать в руках раскалённую докрасна кочергу, в конце концов обожжёшься; если поглубже полоснуть по пальцу ножом, из пальца обычно идёт кровь; если разом осушить пузырёк с пометкой «Яд!», рано или поздно почти наверняка почувствуешь недомогание. Последнее правило Алиса помнила твёрдо.
Льюис Кэролл, «Алиса в стране чудес»

1

Мир прекрасен, он восхитителен даже в прицеле мёртвого снайпера. Под утро начинают петь птицы, те, которых не будет слышно днём. Тем более их голоса не различишь на улицах шумного пыльного городка. Да и само предутреннее пение обманчиво – может, это вовсе не трели пернатых, а ложная музыка, начинающая звучать в голове человека, всю ночь не смыкавшего веки. К тому же вряд ли услышишь пение уличных птиц, когда лежишь на чердаке пятиэтажки. Ведь кроме шуршания, скрипов и постукиваний, раздающихся среди рассыхающихся чердачных балок и перекрытий, в щелях и отверстиях давно не ремонтированной кровли подвывает и посвистывает ветерок с большой тёмной реки. Старый район, целиком состоящий из стандартных пятиэтажек, стоит на высоком берегу. Потоки воздуха от поверхности воды забираются наверх, во дворы. Первые пожелтевшие и уже упавшие листья вместе с мелкими бумажками неопределённого цвета и расплющенными сигаретными фильтрами закручиваются мелкими вихрями, вертятся на вытоптанных газонах.

Человек, лежащий на чердаке, – живой. И он не спит. Просто необходимо быть неподвижным, ведь среди общей разрухи кто-то должен делать своё дело. Иногда он поднимается и, пригнувшись, бесшумно шагает к слуховому окну.

В доме напротив весь первый этаж занимает роскошный новый банк, он такой один в приречном районе. Несколько лет назад с первого этажа убрали продуктовый магазин и аптеку: сами виноваты – вводили в соблазн, слишком удобно располагались два государственных, а значит, по тем временам ничейных помещения с общим входом. И вот уже это частный банк с мощной бронированной дверью и огромной светящейся вывеской. Во время перестройки старого здания новые хозяева прихватили и несколько квартир на втором этаже, выселили жильцов. Не на улицу, конечно. Подыскали комнаты в соседних домах, доплатили за квадратные метры, но желания граждан не спрашивали. Какой-то упрямец даже попал под беспощадные бейсбольные биты, остальные смирились. После экспроприации внутренние стены сломали, приспособили освободившиеся квартирные норы под светлые банковские офисы и служебные технические комнаты по последнему слову дизайна и техники. В подвале дома, где когда-то теснились клетушки с дровами, банками солёных огурцов и сломанными велосипедами, построили просторный бункер. Ночами тайком сварили там огромный стальной сейф для хранения денег, драгоценностей и всего остального, секретного и дорогостоящего. Теперь в банке круглосуточно дежурит вооружённая охрана, и неспящий сторож сидит около люка, ведущего в подвальную сейфовую комнату. Специально экипированные караульные каждые пятнадцать минут обходят дом. Наблюдатели рассматривают улицу в окна-бойницы. Внешние видеокамеры непрерывно снимают происходящее.

Человек одет в маскировочную куртку цвета пыли. Он выдвинулся на позицию ближе к рассвету, с вечера скрывался в углу, за старыми стропилами. У него винтовка с оптическим прицелом и глушителем. Его задача – скрытое выведение из строя важной персоны, обозначаемой во вводной как главная цель. В мозгу лежащего снайпера чётко отпечатан фотоснимок объекта: анфас по пояс, чему-то улыбается на пляже. На заднем плане видны пальмы.

Стрелок прибыл три дня назад. Откуда – кто знает? Велика страна. Может, с Сахалина, а может, из Воронежа. Так принято, так поступают при проведении подобных операций. Винтовку передали уже здесь. Плохонькая, кем-то когда-то пристрелянная – такую можно бросить. И коробка патронов. Зачем столько? Они явно перестарались. Кто такие «они» – к чему знать, просто обыденный механизм, так всё устроено. Никто из стрелков не получает «от них» заданий по месту жительства. Вот и сейчас снайпер работает в приволжском городке, а кто-то из местных коллег отправился в командировку в Сибирь. Вводную и оружие получит на месте. И так по кругу. Всё просто и чётко.

Если что-то пойдёт неправильно, он так и останется в протоколе неизвестным снайпером, живым или мёртвым. В местном милицейском архиве нет сведений о чужом стрелке, а чтобы получить дополнительную информацию, нужно писать в другие инстанции. И письма будут идти месяцами. Прежние связи между ведомствами разрушены, да и не до поиска преступников: в стране происходит грандиозный передел собственности, забот хватает всем.

У стрелка большой стаж боевой работы, когда-то его достижения помечали в личном деле и менее подробно – на последних страничках военного билета. Теперь билета нет. Но какие-то люди всё равно следят за трудовой биографией, выносят благодарности, выписывают хорошие премии, а в какой-то момент могут уволить, даже уничтожить вследствие профнепригодности или ещё почему-то. Им виднее. Может быть, и старое личное дело с гербовыми печатями в картонной папке с верёвочками-завязками лежит где-нибудь в ящике письменного стола из красного дерева. Сейчас можно купить всё, что угодно. А совсем недавно такие листки валялись на помойках военных частей и секретных учреждений. Часть архивов сгорела – так было приказано сделать. Последние распоряжения приходили устно, по телефону, в спешке, они не задокументированы, никто не брал на себя ответственности. Что-то из бумаг потом просто размокло под дождём и снегом или было растащено жадными грызунами для утепления подземных нор. Но люди, всегда думающие о своём завтрашнем дне, сохранили артефакты ныне не существующего государства. Это выгодно. Всё, что нужно, хранится в надёжных местах. Граждане, не беспокойтесь.

Опыт стрелка велик, но сегодня что-то идёт не так. Он, конечно, привык ко всякому: во время операции иногда мочишься под себя, вылёживаешь в яме по нескольку дней. Шевелиться нельзя – выдашь местоположение. Даже здесь, на чердаке, лучше передвигаться поменьше: два метра к слуховому окну и назад. Шаги по слежавшейся керамзитовой крошке громко отдаются в плиты перекрытий. Если жильцы, живущие на верхнем этаже под чердачным помещением, услышат, что над головами ходят, могут вызвать милицию. Хотя кто сейчас её вызывает… Себе дороже.

Да, и с какого-то момента он просто не может сдвинуться с места. Чтобы у человека, который в молодости карабкался по стенам и часами бежал по лесу, не было сил? Теперь его непрерывно рвёт, он стискивает зубы, но всё бесполезно. Прикусывает язык, щёку, но ничего не помогает. Наверное, что-то съел. Или подмешали? Вроде бы перед заданием выдерживал карантин на общение. Такая процедура совсем не в тягость, ведь люди не самые приятные собеседники – это он уяснил с детства.

Снайпер начинает восстанавливать ход событий, припоминает подробности. Нет, всё как всегда. Только вот картонку с патронами положили странную – затянутую в несколько слоёв плёнки. Когда разорвал целлофан, в свете крошечного фонарика заметил пятна на упаковочном картоне. Ещё почувствовал запах, скорее приятный, чем противный. Но это могло и почудиться. И ещё показалось, что патроны тёплые и липкие. И будто бы подушечки пальцев начали пульсировать.

Стрелок сопоставляет факты и понимает, что кто-то попытался сделать пули отравленными, на поверхность патронов нанесли химический состав, и это всё неаккуратно. Им когда-то показывали разрывные пули с особой нарезкой, при попадании раскрывающиеся, как шляпка грибка. Такое разнесёт полголовы. Инструктор с усмешкой сказал, что туда можно запихать отраву – вот тебе и поганка. Отравленный маслёнок. Или сделать в обычной пуле проточку и залить яду. Но от такой гадости давно отказались – это опасно для стрелка и не очень серьёзно, что-то из детского рассказа про раненного отравленной пулей дедушку Ленина. Или аборигенов из учебника географии с их плевательными трубками и ядом кураре.

Что за люди? Полная безответственность. Лень делать насечки или сверлить, и они просто вымазали пули. Времена всеобщей халявы. Но у него-то всё взаправду. Он из тех, кто расплачивается за других. Липкое попало на пальцы. Есть жизнь, и есть смерть. Мысли расплываются и двоятся. А как душа отделяется от тела? Что-то раньше про душу он не задумывался.

Да, похоже, его отравили, и это будет считаться несчастным случаем на производстве по причине халатности. Вот теперь-то помог бы красный шприц-тюбик из индивидуальной аптечки. О препарате против боевых отравляющих веществ снайпер подумал только сейчас. Когда-то в учебке они посмеивались над бесполезными аптечками. Но потом польза от чемоданчика с набором средств, необходимых для выживания в боевых условиях, стала очевидной. Кому-то это спасло жизнь. Или хотя бы выпить спирту. Спирт нейтрализует яд. Но откуда ему взяться? Последнее время стрелок ведёт здоровый образ жизни. Бегает по утрам, иногда и по вечерам, если не в командировке.

Вокруг происходит странное. А может, это просто неполадки в голове. Ведь человек-мишень должен подъехать ровно в девять. Но у стрелка ощущение, что он уже видел цель раньше. Тело директора банка размазано во времени и пространстве.

Кроме того, боковым зрением снайпер видит мышей: они подкрадываются. Когда стрелок бросает взгляд на грызунов, те мгновенно делают вид, что стоят на месте и что-то сосредоточенно едят. К тому же проклятые животные непрерывно увеличиваются в размерах, раздуваются. Снайпер даже знает их латинское название – Mus musculus (Linnaeus, 1758). Он запомнил словосочетание, потому что смешное. В школе хорошо учился и однажды победил на олимпиаде по зоологии. Хотел стать врачом, но не стал: получилось, что жизненный путь развернулся в противоположную сторону. Вот мыши уже выросли, подходят и сверху смотрят ему в глаза. Это совсем неприличная ситуация, так не бывает. Снайпер энергично отчитывает грызунов силой мысли. Животные с недовольным хриплым писком разворачиваются и удаляются. Да, не мешайте. Вас ещё тут не хватало. И вообще, почему мыши на чердаке? Мыши обязаны быть в подвале. Кому обязаны?

Как бы ни развивались события, задание должно быть выполнено. Неожиданно появилась прочная мысленная связь с мишенью. Кроме того, легко пеленгуются сигналы насторожившихся в стороне мышей, обострилось звериное чутьё. Это, видимо, происходит за счёт затухания жизненной силы: не ощущается нижняя часть тела, похоже на паралич; но стрелок полностью уверен в указательном пальце на спусковом крючке. Снайпер сосредоточен на двух последних фалангах. Остального тела будто бы уже и не существует. Есть! Мишень раскрывается, откуда-то снизу выныривает знакомая по контрольной фотографии голова. Правда, она немного размазана, подёргивается влево и вверх и переливается неожиданными цветами ближе к фиолетовой части спектра – человек не может быть так раскрашен. Снайпер производит выстрел.

Пуля летит бесконечно долго. И, похоже, снайперу уже не дождаться момента, когда кусок свинца уткнётся в препятствие. И вряд ли это будет лобная кость os frontale или одна из височных костей os temporale. Хотя сам стрелок ещё какое-то время живой: сердечная мышца порвалась, но колотится. Вокруг всё неверное, булькающее и глумливо-предательское. Угасающее сознание это фиксирует.

…и только свинцовая пуля летит точно по траектории, рассчитанной в 1753 году Леонардом Эйлером, академиком Петербургской, Берлинской, Туринской, Лиссабонской и Базельской академий наук.

2

Ожидание письма – состояние особенное. Письмо ждут с надеждой, с нетерпением, с тревогой, иногда с показным безразличием. Вот пользователь электронной системы связи набирает на клавиатуре последнее слово, ставит точку, пробегает глазами написанное, одобрительно кивает, иногда хмыкает и щёлкает по кнопке «Отправить». Письмо переходит в папку исходящих, переползает в отправленные, затем преодолевает тысячи километров и появляется в папке входящих сообщений у получателя, одновременно подавая сигнал в виде пульсирующего конвертика. Можно читать. Или же удалить, не читая.

На рубеже столетий электронные письма доходили быстро, как и сейчас, ведь скорость электронов всегда одинакова. Но не всё так просто. Иногда приходилось ждать часы, дни, месяцы. И кто знает, чем это обусловлено. То ли злополучными складками времени, то ли провалами в пространстве, то ли ещё чем.

В похожей ситуации в 2001 году оказался и Роман Муренин. Отправитель послал Муренину большое количество электронных писем. Где они? Сообщения приходили, но всего по несколько штук в неделю. И не узнать почему: отправителя, похоже, уже не было в живых.

На памяти Муренина имелся случай подобного рода. Его приятелю по аспирантуре Стасу Морлею пришло письмо, но через три месяца после отправки. Это стало любовной катастрофой. Многое не свершилось. Согласие прийти на свидание, полученное спустя три месяца после приглашения, к сожалению, недействительно. Хотя всего-то нужно было написать повторно, переспросить: «Что не отвечаешь-то?» Но люди – существа, в гордости доходящие до глупости, лишний раз не перезвонят и не напишут. А ещё любят обижаться. Некоторые поступки совершаются только для того, чтобы почувствовать сладость обиды; обида – явление гормональное, гормоны будоражат организм. Серотонин, мелатонин, норадреналин.

В любовных делах такое могло случиться и с Мурениным. Он довольно вял, никогда не проявлял активной жизненной позиции, что выражалось, например, в отсутствии интереса к охоте и рыбалке. Не любил набирать уточняющие письма, был фаталистом, ведь от жизненных сложностей можно просто-напросто абстрагироваться. Но Роману повезло: недавно познакомились с Олей, какое-то время переписывались в комментариях к постам, а затем благополучно встретились.

Интересно, сколько раз за три месяца электронное письмо может обогнуть Земной шар по гипотетическому кабелю, растянутому вдоль экватора? В школе Муренин любил факультативные бессмысленные задачи, однако потом интерес к ним потерял. Окончил инженерно-физический институт, неплохо разбирался в действиях с числами, а вот определять количество облётов вокруг планеты было лень. Да и какой в этом смысл? По большому счёту, смысла вообще в чём-либо мало: удобная жизненная позиция для фаталиста.

Пошёл третий месяц с начала неприятной и опасной истории. В один тёплый майский день Муренина чуть было не отравили на работе. А после этого ещё и сообщили, что он обязан получить комплект электронных писем: в них данные о координатах особенного чемоданчика, который нужно забрать и передать людям, назвавшим пароль (его тоже пришлют). Простая цепочка из шпионского фильма. Письма приходили, но нужной информации в них не оказывалось. Зато обнаруживались странные тексты.

3

На памяти Муренина письма существовали всегда. Когда-то их посылали в бумажных конвертах. После того как отправитель опускал конверт в щель синего ящика на стене почтового отделения, проходили недели. Рома застал это время.

В пионерском возрасте Муренина отправили в черноморский лагерь «Артек». Ему сильно повезло: в международную смену, что по тем временам – полная свобода, вожатые не шептали подопечным «не приближайся к иностранцам, от греха подальше, а то я сам когда-то чуть не напоролся». Общение с интуристами не приветствовалось, но на слёт в крымский пионерский лагерь из сотни стран приехали дети, состоящие в прогрессивных организациях. Подходить к ним считалось безопасным. Утром обменивались сувенирами и адресами для дальнейшей переписки. Вечером можно было приглашать иностранок на медленный танец.

В столовой их дружины сидели дети с островов, руководимых королевой и лидерами свободолюбивых партий. Один мальчик пытался выменять у Ромы пионерский значок с юным Володей Ульяновым. Выгодно – на акулий зуб, мелкий, но настоящий. Муренин устоял. Не положено.

Значок – священная символика, часть формы пионера.

После окончания смены в «Артеке» молодые люди начали дружески переписываться; из-за границы от новых знакомых приходили большие конверты с красивыми открытками. На карточках почти не встречалось кошек, зато были куклы, деревянные паровозы и улыбающиеся слоны, в зависимости от климата и обычаев страны. Правда, письма приходили вскрытые, их где-то проверяли: а вдруг внутри вредная брошюра, ведь поступление из-за границы! Конверт, который Рома послал знакомой английской девочке, вернулся через полгода, потрёпанный, вскрытый и заклеенный канцелярским клеем, со штемпелем, что адресата не существует. Правда, надпись была на английском языке. Действительно, письмо побывало за границей.

4

Вдетстве Муренин радовался, когда в почтовом ящике вместе с газетами оказывались письма, и в очередной раз становился филателистом. Цветные четырёхугольники нужно было отпаривать над кипящим чайником. Чаще всего марки рвались и их выбрасывали. Целые вставляли в небольшой кляссер. Бывало, приходили письма из армии – от родственников или знакомых. Эти – без марок. В восьмидесятом году Муренину писал сосед по двору, Толя Двукратов. Сначала из Кабула: как десантники полезли купаться в бассейн французского посольства и чуть не попали в штрафной батальон. Потом из Кандагара: как лучшему другу английская пуля попала в голову и мозги разлетелись по камням. И тут же обиженное письмо, что выгнали из комсомольского комитета военной части за неактивность. И опять – что у мятежников кремниевые английские ружья и немецкие шмайсеры времён прошлой войны. Когда сосед вернулся, он рассказывал истории пострашнее. Но и то, что проскакивало в письмах, в начале восьмидесятых не печатали центральные газеты.

Да и вообще, кто сказал, что советские войска находятся в какой-то южной стране? «Голос Америки»? И ещё Двукратов советовал неожиданно по-взрослому: «Учись хорошо, а то выгонят из института, попадёшь сюда. А своему другу я такого пожелать не могу. Радуюсь письмам, пиши чаще, чтение отвлекает».

Ко времени повествования неприятности и радости были уже другие. У Муренина в очередной раз сменилась работа не по специальности. А товарищ по дворовым играм в девяностые занимал активную жизненную позицию, бандитствовал, но выжил, стал депутатом, человеком состоятельным и со старыми друзьями не общался.

Муренин же теперь, возвратившись с новой работы домой, с порога нервно шагал к компьютеру: срочно посмотреть, не появились ли письма. Системный блок какое-то время не реагировал на нажатие пусковой кнопки, замирал, затем начинал трещать и подвывать, с трудом сбрасывал дневную дрёму, но всё-таки загружался. Плоский чёрный модем, похожий на среднего размера книгу на устойчивых кривых ножках с большими вентиляционными отверстиями, тарахтел сухим звуком жука-точильщика. По передней панели бегали хищные зелёные огоньки. Муренин шёл ставить тарелку первого в микроволновку. Суп раз в неделю в большой эмалированной кастрюле варила и оставляла в холодильнике тётка, второго блюда не было.

К моменту, когда еда нагревалась и даже оказывалась съедена, компьютер наконец был готов к работе. В появляющейся на небольшом тусклом дисплее табличке сообщалось, что времени для работы в интернете осталось мало. Значит, завтра нужно покупать специальную пластиковую карту, стирать монетой защитный слой, разбирать мелкие серебристые цифры на сером поле, внимательно переносить их в специальное окошечко и таким образом продлевать время соединения с сетью.

Пару раз он возвращался домой, а света в квартире не было. Приходилось зажигать хозяйственные свечи и выжидать. Казалось, нужное письмо пришло именно сегодня, а возможности прочитать нет. Становилось тревожно. В такие дни и суп приходилось разогревать на газовой плите.

Кроме того, как назло, часто переставал работать телефон. Компьютерный модем тогда встраивали в телефонную линию, а провода всё время где-то рвались. То рыли ямы, и экскаватор зацепил подземный кабель, то уронили столб, который поддерживал провода, идущие поверху, то сгорела местная АТС. Муренин даже начал подозревать, что всё это делается для того, чтобы не дошли письма.

Сегодня электричество и телефонная связь были в порядке. Письмо действительно пришло. Опять токсикологические данные. Никакой информации о чемоданчике и пароле.

«Церберин. Содержится в косточках плодов вечнозелёного кустарника казуарьей сливы Cerbera floribunda (K.Schumacher, 1889). Церберин – чрезвычайно ядовитый гликозид, блокирующий проведение электрических импульсов в организме. Название происходит от клички адского пса Цербера. Противоядия нет. Церберин замедляет биение сердечной мышцы с постепенной её остановкой. Смерть наступает через 4 часа. После этого определить причину остановки сердца практически невозможно».

И сколько ещё придётся читать такое? Названия меняются, но всё про яды. Получить бы нужное письмо и сделать, как просят! А вдруг не удастся передать агентам чемоданчик, и тогда неизвестно, что с Мурениным произойдёт?.. Времена беспощадные, человеческая жизнь ценится условно. С другой стороны, не бежать же в глушь, к родственникам?! Здесь квартира, знакомые. Хотя некоторые из его друзей исчезли, причём уехали целыми и невредимыми. Навалились долги, неподъёмные проценты по кредитам, бандиты и милиционеры. Кто-то звонил издалека выяснить, как дела, как Москва, как погода и вообще от тоски и скуки. Хоть живы. Отсиживаются в какой-нибудь Бразилии или на далёких островах без названия, а кто-то вообще в глухом посёлке Шатурторф.

В письмах, видимо, были отрывки литературного обзора к диссертации на соискание степени доктора химических, биологических, медицинских или даже военных наук. Похоже, куски взяты из одного текста, который покрошили на абзацы. Так делают при рассылках спама, чтобы замаскировать рекламу, например, отрывками романа «Война и мир», и тогда почтовый фильтр не срабатывает. У кого поднимется рука на Наташу Ростову?

«Синие ягоды Cerbera floribunda любят поедать новогвинейские нелетающие птицы казуары. Им это не причиняет вреда, так как ядовитое семечко проскакивает через птицу наружу. Незадачливые мореплаватели, сошедшие на берег Новой Гвинеи, увидев, что птица поедает плоды с удовольствием и без вреда, последовали её примеру, разгрызли плоды вместе с мягкими семечками и скончались в муках. Одно время чудесных птиц использовали для извлечения косточек при производстве яда, но потом обходились и без них. Учёные разработали специальные технологии».

Вот, хоть кому-то удалось выжить в страшных рассказах про яды. Казуары. Птицы такие в зоопарке уродливые, с жопой на голове. Муренин их помнит, хотя всё это из прошлой жизни.

5

Ребёнком Рома с интересом читал книги и смотрел телепередачи про далёкие экзотические острова. На них обитают всякие непонятные существа, растут разные странные растения и живут необычные люди. Да и не только Муренин – почти каждый советский подросток любил такое. И, скорее всего, не только советский. Это, наверное, было свойственно любому ребёнку в прошлом веке. Может, и сейчас. Хотя нынче дети больше любят приключения в космосе и в несуществующих пространствах, а в тропики можно в любое время слетать с родителями, эка невидаль!

Элизиум, Острова блаженных, или в другом варианте Блаженные острова, – место, где античная мифология предполагала рай, там жили боги и люди, получившие бессмертие в дар от богов. Где же ещё быть раю, как не на далёких-далёких тёплых островах, куда не доплыть простому смертному? В тех местах всегда весна, нет болезней, страданий и смерти. Не то что в Тартаре, в аду, расположенном в глубоком провале, в тёмной ледяной бездне, удалённой от поверхности земли на такое же огромное расстояние, как небо.

В незапамятные времена места на поверхности земли хватало всем; в центре жили разные народы, где-то там, в океане, далеко на островах, располагались боги и находился рай. Развивалось кораблестроение. Люди стали заходить в моря всё дальше и дальше. Человек вот-вот должен был достичь волшебных островов и получить блаженство просто за то, что ему удалось далеко забраться. Блаженство как приз в соревновании.

В эпоху Великих географических открытий, которые длились почти два века, но для удобства названные временем Христофора Колумба, люди ждали: ещё немного, и Элизиум отыщется. Но вот все острова найдены, а рая нигде не оказалось. Тогда в утешение разочаровавшимся объявили, что на самом деле все географические открытия сделаны ради прогресса, из-за поиска драгоценностей и заморских ресурсов. И причём тогда здесь рай?

Когда стало очевидно, что Блаженных островов нет, рай переселили на небо. А это уже не так интересно. До неба точно не дотянешься. Пришлось ждать очередного скачка достижений науки и техники, чтобы заглянуть и туда. Но и на небе ничего не оказалось, кроме холода и мокрых облаков.

А потом человек прорвался в космос. Простецам говорили: люди летали в космос и никого там не видели. Значит, никакого Бога нет в принципе. И Элизиума тоже. Даже первый космонавт Юрий Гагарин рассказывал, что во время полёта никого не заметил.

А если ещё дальше? Ну-у тоже непонятно: бесконечно далеко – это всё равно, что нигде.

А если рай в тебе самом? Вот это уже интереснее.

С адом всегда проще. Ад под землёй. Так глубоко человеку не забраться, никак не проверить. Ну и хорошо, пусть остаётся в подземелье: он там с начала времён. Человек не очень любит подвалы.

А найденные острова оказались полезны для народов, живущих в центре мира. Много чего оттуда было экспортировано: отобранное золото, рабы и вот, например, разные виды съедобных растений, которые потом стали культивировать в Старом Свете. Большинство, конечно, не прижилось, всё-таки климат другой, но и список полезных растений, акклиматизированных и выращиваемых на новых для них территориях, немаленький:

помидоры

фасоль

кукуруза

подсолнечник

ананасы

какао

табак

тыква

кабачок

арахис

Муренин помнил: названия этих заморских растений заучивали на уроках географии. Их выращивали в СССР и в дружественных странах. Но были и другие островные плоды, названия которых запоминать не заставляли, потому что в советских овощных магазинах такие не продавались, вот и наименования вроде как не существовали. Эти плоды завезли в торговую сеть позже, в перестройку, после чего они появились и в школьной программе.

А ещё пришельцы из Нового Света:

морская свинка

ондатра

нутрия

По всей видимости, во времена Колумба привезли и новые качественные яды. Хотя в Старом Свете отравы хватало. И применяли её повсеместно.

6

Под утро Евгении Петровне Барсуковой с четвёртого этажа, из квартиры над входом в банк, спится плохо. Возраст, болезни, мысли разные донимают, воспоминания. Петровна часто отбрасывает тяжёлое ватное одеяло, приподнимается на локте и подолгу смотрит в сторону окна. Занавески не задёрнуты: с ними душно. Форточка открыта, на улице насвистывают утренние птицы, почти как в детстве. Но скоро они улетят, а куда улетят – в соседний лес или в дальние страны, на тропические острова – кто их, птиц перелётных, знает? Светает, но день уже достаточно укоротился: почти осень. И вот, когда она бросает взгляд на окно, что-то происходит: стекло со звоном рассыпается, с подоконника летит горшок с кактусом, разламываясь на лету, колючий обрубок вертится в воздухе и падает на пол. Одновременно что-то щёлкает в стену около кровати, на уровне пояса стоящего человека. Она зажмуривает глаза; пока ещё не страшно, но страшно становится уже через секунду.

Стреляют, это она поняла: по телевизору такое всё время показывают.

Первым делом Петровне становится обидно за кактус. Когда-то в горшке на глубине четырёх сантиметров от поверхности засохшей земли хранился столбик золотых николаевских червонцев в резиновом советском напальчнике. Монеты достались не по наследству – их как-то принёс муж, долго хвалился, обещал, что скоро заживут как люди. Потом мужа увели, и он больше никогда здесь не появлялся. Залётная пуля могла попасть в золотой столбик, но точно не попала, ведь царские червонцы давно проданы, деньги проедены, хотя были предназначены на приличные похороны.

Петровна пытается закричать, но горло перехватило. Потом наконец кричит. Из соседней комнаты слышится неразборчивая брань. Через минуту оттуда, пошатываясь, выходит её сын, лет сорока, а может, и больше, босиком и в длинных трусах.

– Чего орёшь, старая дура? – говорит он, зевая. Похоже, он ещё не совсем проснулся.

– А-а-а! – кричит Петровна, пока хватает воздуха, потом, захлёбываясь, набирает воздуха ещё и кричит опять: – А-а-а!

– Ого, да по нам тут стреляют. – Мужчина видит разбитое стекло, упавший цветочный горшок и отчего-то ухмыляется. – Главное, свет не включать, а то вторую сейчас всадят!

– А-а-а! – кричит Петровна и тут же переходит на шёпот: – Валера, зови милицию!

– Да какую ещё милицию?! Это по мне же стрельнули! Хуже будет, если вызвать. Потом отмазывайся. Затаскают. – Валера, похоже, даже доволен: будет, что рассказать приятелям.

– Да кому ты нужен, алкаш? – шепчет сквозь слёзы Петровна. Сын задумывается. Ну как кому нужен? Действительно, вроде и никому.

– В милицию, в милицию, – задыхается Петровна.

– Да ладно, мать, ты совсем освинела, – говорит сын почти ласково. – Давай спать уже. Утром разберёмся. Я кому надо позвоню.

Валера уходит в свою комнату, а то ведь мать заставит подметать осколки и землю. А потом начнутся обычные разговоры, что нужно вставить стекло, а откуда взять на это денег? Да и лень вставлять, потом как-нибудь, а пока ещё тепло, обойдётся.

Петровна сползает с кровати, ноги не попадают в тапки, она этого не замечает, да тапки и не нужны. По стеночке ползёт в коридор к телефонному аппарату, но осколки огибает аккуратно: уже почти светло, и их хорошо заметно. В коридоре останавливается на коленях, телефон с наборным диском стоит на низкой тумбочке. Снимает трубку, дрожащей рукой не сразу набирает номер ноль-два.

– Дежурный, слушаю. – На той стороне провода ответили тоже не сразу, голос сонный и недовольный.