Kitabı oxu: «Бег в темноте»

Глава 1

Быстрым, пружинистым шагом, почти что в ногу, Никита и Егор двигались по просторному полупустому тротуару, вдоль обширной, озарённой мягким белесым светом придорожных фонарей улицы, по которой в этот поздний час проезжало всё меньше автомобилей. Прохожие также показывались всё реже.

В окнах окрестных домов понемногу гасли огни. Тускло мерцали витрины закрытых магазинов. А в глубоком тёмно-синем небе одна за другой загорались звёзды, изливавшие на померкшую, постепенно замиравшую в сонном оцепенении землю лёгкое, едва уловимое сияние. Для полноты картины не хватало лишь главного ночного светила, основного украшения ночного небосвода – яркой полной луны, и небо, звёзды, земля как будто замерли в нетерпеливом ожидании её появления.

Время от времени, в те моменты, когда вокруг не было ни машин, ни людей, в наступавшей тишине слышались лишь звук шагов двух приятелей и их негромкий, то затухавший, то опять возобновлявшийся разговор.

– Да-а, долго нам, однако, плестись ещё! – недовольным, ворчливым тоном произнёс Никита, хмуро глядя вперёд, на убегающую вдаль дорогу. – И на кой ляд, спрашивается, мы попёрлись пешком?

– Да ладно тебе, не переживай, – куда более бодрым и оживлённым голосом отозвался Егор, по круглому румяному лицу которого бродила удовлетворённая, чуть хмельная улыбка. – Уж дойдём как-нибудь, не заблудимся. Выпили мы совсем немного, на ногах держимся крепко. Так что небольшая прогулка на свежем воздухе нам не страшна. Она нам даже полезна: лучше спать сегодня будем.

Никита досадливо поморщился.

– Ничего себе – небольшая! Полгорода надо пройти. Да ещё ночью.

– Не преувеличивай, – с усмешкой возразил Егор. – Какие там полгорода! Не больше трети. Для таких крепких, спортивных, очень в меру поддатых парней, как мы, это ерунда. Просто – тьфу!

– И вообще, не нужно было нам засиживаться допоздна, – будто не услышав насмешливых слов товарища, тем же раздражённым, брюзгливым тоном продолжал Никита. – Надо было уходить вовремя и ехать последним автобусом или маршруткой. И тогда давно уже были бы дома и смотрели бы сейчас первые сны. А вместо этого тащимся тут, как проклятые…

– Слушай, чё ты ноешь? – прервал спутника Егор, качнув головой в его сторону и вперив в него внимательный, с хитрым прищуром взгляд. – Чё ты разнылся– то ни с того ни с сего, как баба? Уж не из-за того ли, что твоя Ксюшенька не изволила появиться сегодня?

Никита при этих словах нахмурился ещё сильнее, метнул на приятеля быстрый косой взор и после короткой паузы глухо процедил сквозь зубы:

– Она такая же моя, как и твоя.

– Да ну! – воскликнул Егор, с нескрываемым, довольно бесцеремонным любопытством вглядываясь в лицо напарника. – Вот ты как заговорил! Какая, однако, быстрая перемена… А ведь ещё позавчера, когда мы с хоккея возвращались, ты, если мне память не изменяет, совсем другое пел по этому поводу. И настроение у тебя было получше, и видок не такой кислый, как сейчас. Тогда ты просто сиял, как начищенный самовар. А теперь… Что ж такое случилось с тех пор, что ты вдруг так резко переменился? Ты б, может, объяснил… или намекнул хотя бы.

– Да я устал просто! – сказал Никита, через силу улыбнувшись и в то же время сделав своё лицо ещё более замкнутым и непроницаемым. – Просто устал. Я ж не железный, в конце концов. Весь день на ногах, то туда надо было, то сюда. Всюду нужно поспеть… А вечером ещё эта дурацкая пьяная вечеринка.

Егор хмыкнул.

– А ты как хотел – чтоб гулянка трезвая была, безалкогольная! Если вечеринка не пьяная, так это и не вечеринка вовсе, а утренник в детском саду. Кто ж пойдёт на такой убогий сэйшн?

Никита ничего не ответил, лишь тихо вздохнул и отвернулся, после чего приятели некоторое время следовали в молчании.

Вскоре они свернули с тротуара в сторону, оставив залитую белыми огнями, окончательно обезлюдевшую к тому времени улицу позади. Теперь их путь лежал через обширное, объятое тишиной и мраком пустынное пространство, раскинувшееся между длинной вереницей девяти– и пятиэтажных домов и пролегавшей невдалеке центральной городской магистралью – улицей Минской. Друзья шли по прямой, как стрела, асфальтированной дорожке, пересекавшей это огромное поле из конца в конец.

Там и сям в окружающей тьме густыми чёрными пятнами выделялись небольшие группы деревьев и заросли кустарника. В окнах соседних домов ещё теплились кое-где одинокие огоньки, а в отдалении сквозь купы деревьев и в просветах между ними бледно мерцали крошечные светящиеся точки – отблески дорожных фонарей, бесконечными тонкими цепочками вытянувшиеся вдоль близлежащих улиц.

– Да-а, дурака мы, конечно, сваляли, – нарушил молчание Никита, устремив неподвижный, задумчивый взгляд в пустую тёмную даль.

– Ты о чём? – спросил Егор, машинально поднося руку ко рту, чтобы прикрыть зевок.

– Да всё о том же: зря мы проторчали там так долго. Опоздали на автобус. И сейчас вот топаем на своих двоих по этой глухомани, которой конца-краю не видно… А ведь если б умнее были и свалили оттуда вовремя, то давно б уже храпели в своих постелях.

– А-а, – Егор, уже не загораживая рот, а, напротив, широко, будто напоказ, распахнув его, протяжно и звучно зевнул. – Ты только что говорил это. Смени пластинку.

– И вообще, – продолжал Никита, не обратив внимания на замечание спутника, – не стоило мне идти в гости к этому… – Он невольно запнулся, словно не желая произносить имя какого-то, по-видимому, не слишком приятного ему человека.

Егор отрицательно, с явным неодобрением покачал головой.

– Ну, это ты зря! Влад, какой бы он там ни был, всё-таки как никак наш дружбан. Знаем друг друга с детства, ещё совсем недавно в одном классе учились… И у него сегодня днюха! Восемнадцать годков. Совершеннолетие. Такое раз в жизни бывает… Он, само собой разумеется, пригласил и меня, и тебя и, ты сам понимаешь, страшно обиделся бы, если б мы, его лучшие друзья, не пришли поздравить его и выпить за его здоровье. Это, согласись, была бы форменная неуважуха с нашей стороны, просто плевок в душу. Так что, хочешь не хочешь, нравится не нравится, а надо было идти.

Никита, слушавший товарища с едва заметной презрительно-горькой усмешкой, отвернулся и пробормотал:

– Да уж – лучшие друзья! В гробу я видел такую дружбу.

Затем чуть погромче добавил:

– И что-то не припомню я, чтоб он приглашал меня. Тебя – может быть, а меня – нет! И если б ты не поволок меня к нему едва ли не силой, я б и не подумал идти туда. Больно надо.

Никак не прореагировав на эти желчные, дышавшие плохо скрытой злостью замечания, Егор вновь заговорил, на этот раз с лёгким сожалением в голосе:

– И, по-моему, напрасно мы ушли так рано. Пожалуй, стоило бы остаться подольше и оттянуться как следует. Гулянка ведь была в самом разгаре, когда мы ушились. Все отдыхали и резвились от всей души, никто, кроме нас, и не думал уходить… Впрочем, и я не думал, – оговорился он, с укором взглянув на понурого, явно расстроенного чем-то приятеля. – Это ты вдруг совершенно неожиданно, в середине вечеринки, засобирался до дому до хаты. Ну и я сдуру потянулся за тобой, о чём сейчас очень жалею.

– А я, между прочим, не просил тебя идти со мной, – не поворачивая головы, ворчливо проговорил Никита. – Пожалуйста, оставался б там и гулял вместе со всеми хоть до утра!.. Кстати, вернуться ещё не поздно: мы отошли не так уж далеко. А я уж как-нибудь доковыляю до дому один.

– Егор бросил взгляд через плечо и на несколько секунд умолк, будто и в самом деле раздумывал, не повернуть ли назад. Затем тряхнул головой и широко улыбнулся.

– Ну нет, не таковский я человек, чтоб бросить друга среди ночи в такой глуши. Я на такое не способен. Я гораздо лучше, чем ты обо мне думаешь… Да и, что ты там ни говори, поздно уже поворачивать оглобли: далековато мы отошли от исходного пункта. Так что теперь у нас только одна дорога – домой!

Никита ничего не сказал и опять погрузился в свои мысли, в результате чего разговор снова прервался. В молчании, не глядя друг на друга, словно чужие, приятели миновали оставшуюся часть пустынного, объятого густой тьмой поля и вскоре достигли широкой, озарённой яркими огнями, но такой же безлюдной в это позднее время Минской улицы, на всём протяжении которой и в её окрестностях, насколько хватал глаз, не было видно ни людей, ни машин. Вся округа была как будто охвачена глубоким, непробудным сном и казалась точно вымершей.

Вновь оказавшись на свету и опять увидев мрачное, насупленное лицо и хмурый, безучастный взгляд товарища, обращённый словно внутрь себя, Егор слегка, краем губ, усмехнулся и с деланным, ироническим сочувствием произнёс:

– Ох, не нравишься ты мне сегодня, братан! Совсем не нравишься… После ухода оттуда (он сделал ударение на последнем слове) ты просто сам не свой. Как в воду опущенный. Как будто не на весёлой гулянке побывал, а на похоронах. Прям больно смотреть на тебя…

– А ты не смотри! – огрызнулся Никита, метнув на него быстрый, не слишком приязненный взгляд. – Я не картина, чтоб всем нравиться.

– Да приходится! – возразил Егор, по-прежнему не очень искусно пытаясь изображать участие и дружескую заботу. – Приходится поневоле. Мы ж кореша как никак, не чужие люди. И мне далеко не всё равно, что там такое с тобой происходит.

Лицо Никиты скривилось в улыбке, больше похожей на гримасу.

– Благодарю за чуткость! Как приятно всё-таки иметь настоящего друга. Хоть одного…

– Не только приятно, но иногда и полезно, – серьёзно и даже немного наставительно заметил Егор. – Друг может помочь в трудную минуту, поддержать, ободрить, денег одолжить. Ну, или, на худой конец, дать хороший совет.

Никита повернулся к приятелю и на мгновение задержал на нём внимательный взгляд.

– И что ж ты мне посоветуешь?

Егор ответил ему изумлённо-насмешливым взором.

– Что ж я могу тебе посоветовать, когда я понятия не имею, что с тобой стряслось! Ты ж молчишь, как партизан, ни слова не говоришь по делу, держишь всё в себе. Только намёки какие-то… А я не мастер разгадывать загадки. Так что никакого совета дать тебе, к сожалению, пока не могу.

Никита криво усмехнулся и, ничего не сказав, снова отвернулся.

Егор же, очевидно всё ещё не теряя надежды разговорить товарища и узнать причину его скверного настроения, склонился почти к самому его уху и вкрадчиво произнёс:

– А может, всё-таки расскажешь, в чём там у тебя дело? Не таи всё в себе, излей душу. Вот увидишь – сразу легче станет!

Однако Никита, по-видимому, не нуждался в исповеднике – он никак не откликнулся на предложение любопытного приятеля, даже не взглянул на него.

Подождав несколько секунд и не дождавшись ответа, Егор раздражённо передёрнул плечами и язвительно ухмыльнулся.

– Ну, как знаешь.

Продолжая свой путь в молчании, друзья вскоре приблизились к старому городскому кладбищу, раскинувшемуся на огромном, едва обозримом глазом пространстве, и двинулись вдоль длинной металлической ограды, тянувшейся по правой стороне тротуара и чётко отделявшей мир живых от мира мёртвых. Сквозь затейливый ажурный переплёт её тонких изогнутых прутьев виднелись бесчисленные, следовавшие один за другим могильные холмики и надгробия, памятники и кресты, слегка тронутые проникавшим с улицы застылым, мертвенным светом.

Никита, шедший буквально в двух шагах от кладбищенской решётки, беглым, скользящим взглядом выхватывал из полумрака смутно видневшиеся бледные, неживые лица, запечатлённые на медальонах либо на гладкой, тускло поблёскивавшей поверхности памятников, и едва различимые надписи – имена, даты рождения и кончины, обрывки эпитафий… Вероятно, это печальное, мрачноватое – тем более в ночное время – зрелище в какой-то мере соответствовало меланхоличному, угнетённому расположению его духа.

Егор между тем, обратив взгляд в другую сторону – на широкую, залитую мягким белоснежным сиянием, по-прежнему тихую и безлюдную улицу, – после небольшого перерыва вновь предался воспоминаниям – видимо, сильно гревшим ему душу и никак не оставлявшим его – о безвременно покинутой ими вечеринке.

– Да-а, гулянка, что ни говори, была шикарная! – протянул он с сожалением в голосе, а заодно с явным укором в адрес приятеля. – Выпивки, жратвы, девчонок – всего было вдоволь и на любой вкус. Полный боекомплект! Всё как полагается. Молодец всё-таки Владик, – постарался, не ударил в грязь лицом… Впрочем, как всегда. Он ведь мастер на это. Благо средства позволяют. При таком-то папике!

Переведя дыхание, он искоса поглядел на безмолвного, угрюмого спутника и сокрушённо вздохнул:

– Эх, жаль Ксюхи сегодня не было! Её очень не хватало. Она, безусловно, украсила бы вечер. Да и ты наверняка не сорвался б так рано… Кстати, ты не в курсе, почему её не было?

Никита опять не ответил. Ни словом, ни взглядом. Только лицо его как будто омрачилось ещё больше и едва заметно вздрогнули плотно сжатые губы, а в устремлённых в кладбищенскую тьму глазах вспыхнули недобрые огоньки.

Но Егор ничего этого не заметил, – вновь воззрившись в пустую уличную ширь, он продолжил свои ностальгические воспоминания о давешней вечеринке:

– Н-да, выпивки там было хоть залейся! Просто море разливанное! Пей себе сколько душе угодно, хоть до белой горячки… Особенно приглянулся мне там один коньячок, – он сладко зажмурил глаза и прищёлкнул языком. – Высокая такая тёмная бутылка с яркой этикеткой. Я, к сожалению, только пригубить успел… Забыл вот, как он называется. Ты не помнишь?

Никита молча покачал головой.

– А, ну да, – понимающе кивнул Егор. – Где уж тебе помнить такие мелочи. У тебя, по всему видать, нынче заботы поважнее…

Он не закончил, потому что в этот момент до их слуха внезапно донёсся короткий, отрывистый, быстро заглохший крик, прилетевший откуда-то издалека и хотя и приглушённый расстоянием, но всё же довольно отчётливо и гулко раздавшийся в окружающей тишине. Услышав его, Егор тут же прервал свою речь и стал пристально вглядываться вперёд, туда, откуда, как ему показалось, принёсся одинокий ночной крик.

– Ну вот, пожалуйста! – сказал он, указывая рукой по направлению своего взгляда. – Мы, оказывается, не одни на этой дикой планете. Всюду жизнь!

И так как Никита, по своему обыкновению, никак не отреагировал ни на далёкий крик, ни на замечание спутника, Егор, в очередной раз насмешливо-пренебрежительно взглянув на него, с увлечением продолжал:

– А что, правильно! Вместо того чтоб плестись, как некоторые, с постной физиономией и молчать, будто воды в рот набравши, лучше уж, пожалуй, поорать во всё горло. По-нашенски, от души! Вон как тот неизвестный товарищ, что рявкнул где-то там… Кстати, я не прочь был бы с ним познакомиться.

– О да! Вам, наверно, было б о чём поговорить, – неожиданно подал голос Никита, видимо, задетый выпадом напарника в его адрес и решивший ответить тем же.

– А что, может и поговорим! – тряхнув головой и весело сверкнув глазами, заявил Егор. – Почему бы и нет? Общие темы для разговора у нормальных пацанов всегда найдутся. Надо только дать ему знать, что мы тут, рядом, и слышим его. А потом пойдём друг другу навстречу – и познакомимся, и, может быть, пообщаемся с хорошим, интересным человеком.

– Может, не надо, – попытался возразить Никита. – Пусть лучше идёт этот хороший человек своей дорогой и не сворачивает в нашу сторону.

Но Егора было уже не остановить.

– А почему, собственно, нет? – с азартом воскликнул он. – Что тут такого? Другие же вон орут, а мы чем хуже?

Никита, поняв, что у приятеля всё ещё хмель бродит в голове, и зная по опыту, что, когда он пребывает в таком возбуждённом, игривом состоянии, его никакими силами невозможно удержать, мысленно махнул рукой и отвернулся.

Егор же, с блеском в глазах и озорной, мальчишеской улыбкой на губах, чуть замедлив шаг, приставил руки ко рту рупором, набрал в лёгкие побольше воздуха – и уже собрался было огласить глухое безмолвие ночи зычным, раскатистым криком…

Но не успел. Его опередили. В тот самый миг, когда он широко открыл рот и приготовился напрячь до предела голосовые связки, стоявшую вокруг глубокую тишину буквально разорвал дикий, пронзительный, душераздирающий вопль, в котором отчётливо слышался неизъяснимый, леденящий сердце ужас и отчаяние. Он длился несколько мгновений, а затем резко оборвался, как если бы кричавшему зажали рот и заставили таким образом умолкнуть. Но ещё некоторое время после этого в потрясённом воздухе как будто продолжали, постепенно замирая, слышаться отзвуки прогремевшего крика, пока наконец вновь не установилась мёртвая, тяжёлая, гнетущая тишина, казалось, ещё более глубокая и непроницаемая, чем прежде.

Оглушённые и поражённые этим истошным, нечеловеческим воплем, так неожиданно и резко нарушившим ночной покой, путники, машинально сделав ещё несколько замедляющихся шагов, в конце концов остановились и посмотрели друг на друга с недоумением и лёгким беспокойством.

– Это ещё что? – нахмурив брови, тихо вымолвил Никита.

– Не знаю, – так же вполголоса ответил Егор, сразу же позабывший о своём намерении завязать новое знакомство и согнавший с лица задорную, бесшабашную улыбку. – Но прозвучало впечатляюще. Пожалуй, я б так не смог…

– Да уж – впечатляюще! – поёжился Никита. – Так впечатляюще, что у меня мороз по коже… Знаешь, по-моему, это что-то не очень похоже на обычные пьяные вопли.

– Да, не похоже, – согласился Егор, тоже чуть нахмурившись и устремив вперёд внимательный, сосредоточенный взгляд.

– Что же это, по-твоему, было? – спросил Никита, словно в надежде, что приятелю известно нечто такое, чего не знает он сам.

– Понятия не имею, – разочаровал его Егор, внезапно утративший привычную словоохотливость и ограничивавшийся теперь короткими, скупыми репликами.

После этого они на некоторое время замолчали, по-прежнему не двигаясь с места и пристально вглядываясь в обширное, ярко освещённое пространство лежавшего впереди, сразу за кладбищем, перекрёстка, где, по их предположениям, находился источник странных, сильно смутивших и встревоживших их криков.

– Что-то не нравится мне всё это, – промолвил чуть погодя Никита, наморщив лоб и покачивая головой. – Очень не нравится… У меня почему-то такое ощущение, что там только что кого-то замочили.

Егор слегка повёл на него глазами, шевельнул бровью и, не проронив ни слова, вновь обратил вдаль зоркий, наблюдательный взгляд.

– Нет, я серьёзно говорю: там в натуре кого-то грохнули! – повысил голос Никита, сочтя молчание товарища за недоверие к его версии. Но тут же оборвал сам себя и, точно испугавшись, что его неосторожный, чересчур громкий возглас мог быть услышан кем-нибудь посторонним, бегло огляделся по сторонам. И лишь удостоверившись, что кругом, как и прежде, никого нет, гораздо тише, почти шёпотом, но со сдержанным жаром и убеждённостью продолжал:

– Это точно был предсмертный крик! Вот падлой буду, если нет! Так просто, ни с того ни с сего, так не завопишь. Так орут только в тот момент, когда прощаются с жизнью. И, кажется, там сейчас для кого-то такой момент наступил.

Егор опять перевёл на него взгляд и немного скривил губы.

– А ты что, слышал когда-нибудь, как орут перед смертью?

– Нет, не слышал. Так же, впрочем, как и ты. – И, указав рукой вперёд, Никита мрачно присовокупил: – Но вот сейчас, кажется, наконец услышал. И очень явственно!

Они снова умолкли и продолжали стоять на месте, словно не решаясь двигаться дальше, туда, где, возможно, их подстерегала неведомая угроза. При этом они чутко прислушивались, не раздадутся ли в окрестной тиши ещё какие-нибудь подозрительные звуки, и внимательно оглядывались вокруг в поисках того, что могло бы пролить хоть малейший свет на то, что произошло незадолго до этого где-то совсем рядом и жутковатый отзвук чего достиг их слуха, заставив их в нерешительности и тревоге остановиться посреди тротуара.

Однако ничего подобного они не увидели и не услышали. Улица, как и прежде, была пуста и безлюдна, без малейших признаков жизни, и приятели, похоже, были единственными живыми существами в округе. Сколько ни вглядывались они во все стороны, и прежде всего в расстилавшийся впереди, залитый яркими огнями перекрёсток, они не заметили ни души, никого, кто мог бы издать недавние крики. Никаких посторонних звуков они также больше не уловили, как ни напрягали слух: вокруг стояла мёртвая, прямо-таки кладбищенская тишина, изредка проезжавшие до этого машины давно уже не показывались, и даже лёгкий мимолётный ветерок, время от времени колебавший тонкие ветви и листву близстоящих деревьев и производивший в них слабый, едва уловимый шелест, вдруг куда-то исчез и не нарушал больше царившего повсюду полнейшего, безграничного покоя.

И трудно было поверить, что под покровом этой умиротворённой, навевавшей сон тишины может скрываться что-то тёмное, зловещее, преступное, то, чего следует опасаться и всеми силами избегать…

Не обнаружив кругом ничего устрашающего и опасного для жизни, Никита шумно выдохнул и вопросительно посмотрел на друга.

– Ну… и что ж нам теперь делать?

Егор пожал плечами и слегка, немного напряжённо, усмехнулся.

– Да ничего особенного. Идти дальше. Постояли, передохнули малость, теперь пора двигать, если мы хотим добраться наконец до дому.

– А как же это? – Никита выразительно мотнул головой вперёд.

Егор пренебрежительно скривился.

– А что, собственно, "это"? Ну, нажрался, скорее всего, какой-то барыга до поросячьего визга и гаркнул что было мочи на всю Ивановскую… или, точнее, Минскую. Вот, по-моему, и всё. А мы уже и уши развесили, и струхнули, и чуть ли не убийство сочинили… вернее, ты, – уточнил он и двинулся было вперёд, энергичным жестом приглашая спутника следовать за ним.

Но Никита удержал его за руку и, тихо кашлянув, смущённым, почти просительным тоном вымолвил:

– Погоди, не спеши… Слушай, может, мы лучше это… на другую сторону улицы перейдём… Так, на всякий случай.

Егор обратил взгляд в указанном направлении и после короткого раздумья кивнул.

– Ну что ж, давай перейдём, если тебе так хочется, – сказал он с равнодушно-снисходительным выражением, делая вид, что ему совершенно всё равно, какой дорогой идти дальше, и, соглашаясь перебраться на противоположный тротуар, он лишь идёт навстречу пожеланию своего осторожного – если не сказать робкого – друга.

Они пересекли мостовую и продолжили свой путь по тянувшемуся напротив тротуару. Шли молча, понемногу ускоряя шаг, невольно прислушиваясь к окружающей тишине и то и дело мельком оглядываясь вокруг, не в силах избавиться от упорно не покидавших их смутных, безотчётных опасений и тёмных, тревожных предчувствий…

Глава 2

Вскоре необъятная чёрная громада кладбища, над которой в небесной вышине холодно сияла круглая медная луна, осталась позади, и перед путниками раскинулся просторный, озарённый множеством сверкающих лучезарных огней перекрёсток, образованный улицами Минской и Крылова.

На другой стороне Минской, которую только что покинули приятели, на углу у пересечения двух улиц вздымался ввысь светло-серый девятиэтажный дом, напоминавший по форме массивную прямоугольную башню, испещрённую бесчисленными окнами-"бойницами". Все они были темны, и только занимавший первый этаж магазин электронной и бытовой техники призывно сиял яркими, сразу бросавшимися в глаза витринами, словно даже ночью приглашая кого-то посетить его и что-нибудь приобрести.

И вот у подножия одной из стен этого дома – не той, где сверкали броские светозарные витрины, а соседней, обращённой к кладбищу, лишённой окон и тронутой лёгкой прозрачной тенью, – друзья вскоре заметили нечто такое, что немедленно приковало их внимание. И чем ближе к ним, по мере продвижения их вперёд, становилось это нечто, тем пристальнее и острее делались их взоры и усиливались беспокойство и тревога, не оставлявшие их все последние минуты и точно искавшие лишь повод, чтобы показать, что странные и загадочные происшествия ещё не закончены и отнюдь не исчерпаны прозвучавшими в ночной тиши криками, что в действительности всё только начинается и самое захватывающее, грозное и пугающее ещё впереди…

Возле глухой боковой стены девятиэтажки они увидели очень высокого – по-видимому, не менее двух метров – человека необыкновенно крепкого, можно сказать богатырского, сложения, облачённого в длинный – по его росту – чёрный плащ-дождевик, закрывавший долговязое тело своего владельца с головы до пят. Широкие, ниспадавшие мягкими складками полы плаща едва не достигали земли и не позволяли разглядеть обувь незнакомца; точно так же скрыта была от посторонних глаз и его голова – на неё был накинут большой, вместительный капюшон, которого, вероятно, вполне хватило бы на две головы.

Однако отнюдь не огромный рост, могучее телосложение и довольно причудливый, явно не по погоде, наряд неизвестного прежде всего удивили и насторожили приятелей и заставили их всё внимательнее приглядываться к нему. Самым удивительным, необычным и внушающим смутную, ещё не вполне осознанную тревогу было совсем другое, а именно – то, что он делал.

Великан в долгополом чёрном одеянии стоял спиной к улице, а потому спутники поначалу не могли разобрать в точности, чем он занят. Они видели лишь, что он, широко расставив ноги, чуть согнув спину и раздвинув локти, то и дело мотает скрытой капюшоном головой, поводит плечами, слегка раскачивается из стороны в сторону и делает порой резкие, порывистые движения то одной, то другой рукой. На первый взгляд могло показаться, что рослый незнакомец находится в порядочном подпитии и, не в силах двинуться с места и даже просто крепко держаться на ногах, исполняет нелепый, довольно забавный для стороннего наблюдателя пьяный танец, обыкновенно заканчивающийся неизбежным, более или менее жёстким соприкосновением с земной поверхностью и глубоким, покойным сном на матери сырой земле, или, как в данном случае, тротуаре.

Но такой вывод можно было сделать лишь после первого, да к тому же брошенного издали, взгляда. Когда же путники приблизились к пешеходному переходу – к тому месту, где от странно одетого и не менее странно ведшего себя гиганта их отделяло лишь пространство проезжей части и тротуара, на котором он стоял, – и увидели его не со спины, а сбоку, их взорам представилась совершенно неожиданная и диковинная картина, заставившая их удивлённо распахнуть глаза и застыть на месте от изумления.

Оказалось, что долговязый тип в чёрном плаще, стоявший на одном месте и в то же время находившийся в непрестанном хаотичном движении, не одинок, как это представлялось спутникам издали. Рядом с ним был ещё один человек – с длинными, всклокоченными седыми волосами и бородой, с тёмным, одутловатым, морщинистым лицом, в грязной, изношенной, кое-где рваной одежде, по виду – бомж. Однако этот человек не стоял на своих ногах и, судя по его вялому, безжизненному виду, был без сознания. Его мощный высокорослый напарник крепко держал его в своих могучих объятиях, оторвав от земли и то и дело встряхивая, тормоша и мотая из стороны в сторону, словно большую тряпичную куклу. Бомж был обычного роста, может быть, немного ниже среднего, и нормального, пожалуй, даже довольно плотного телосложения, но в сравнении со своим колоссальным соседом вполне мог сойти за ребёнка (если бы его истинный возраст не выдавали грубая медно-красная, изборождённая глубокими морщинами физиономия и покрывавшая значительную её часть густая серовато-белесая растительность), за слабое, беспомощное дитя, с которым глупо и жестоко забавляется не очень умный либо не совсем трезвый взрослый, беспощадно тиская, трепля, вертя и так и эдак его обмякшее, податливое, очевидно, уже бесчувственное тело. Поэтому приятели поначалу и не смогли его разглядеть – он попросту терялся в объятиях чёрного исполина, точно слившись с ним в единое целое.

В первые мгновения, едва лишь увидев эту причудливую, казалось, сцепившуюся намертво пару и ещё не разобравшись как следует в происходящем, приятели, как будто успокаивая себя и не решаясь поверить во что-то слишком скверное, сочли, что явившееся их глазам любопытное зрелище – это, скорее всего, обычное, банальное выяснение отношений между повздорившими, чего-то не поделившими собутыльниками, в ходе которого один из них, неизмеримо более крупный и сильный, без труда одолел пожилого, мизерного по сравнению с ним соперника, причём, увлёкшись и немного не рассчитав своих сил, так измочалил и замордовал его при этом, что тот, по-видимому, находился уже при последнем издыхании, о чём красноречиво свидетельствовал его жалкий, весьма потрёпанный вид.

Но вот спустя минуту-другую, видимо, утомившись или же просто наскучив этой безобразной брутальной забавой, торжествующий победитель напоследок приподнял повыше находившееся в полной его власти, изрядно помятое им и бессильно повисшее на его руках неподвижное тело, несколько секунд подержал его в таком положении, а затем швырнул на землю, себе под ноги. Оно с неприятным глухим стуком шлёпнулось на тротуар и осталось лежать недвижимым, ни разу не шелохнувшись и не подавая ни малейших признаков жизни. Не рассмотрев как следует или глядя издали, можно было принять его за ворох старого грязного тряпья, выброшенного за ненадобностью кем-то из жильцов соседнего дома прямо на улицу, под ноги прохожим.

Но Никита и Егор, невольные свидетели этой странной, по-прежнему не совсем понятной им сцены, знали наверняка, что эта распростёртая на асфальте бесформенная куча ветхой рвани – живой человек. Или, может быть, уже не живой? Эта зловещая мысль, похоже, пришла им в голову почти одновременно, так как они вдруг обменялись выразительными, тревожными взглядами и, очевидно, поняли один одного без слов, прочитав на лицах друг друга то, что поразило и взволновало в этот момент их обоих.

Ещё несколько секунд длилось напряжённое молчание, после чего Никита, проглотив внезапно вставший в горле комок, чуть слышно вымолвил:

– Это чё за хрень?

Егор не ответил, неотрывно и хмуро глядя на противоположную сторону улицы и слегка покачивая чуть склонённой головой.

– Что он делает? – снова прошептал спустя мгновение Никита, недоумённо и опасливо вглядываясь в огромный тёмный силуэт незнакомца, отчётливо вырисовывавшийся в сиянии уличных фонарей и теперь, на довольно незначительном расстоянии, казавшийся ещё более внушительным и мощным.

– Ничего, – откликнулся Егор, осклабясь и сдвинув брови к переносице. – Он уже сделал! И ещё кое-что может сделать, если мы сейчас же не уберёмся отсюда подобру-поздорову, а продолжим торчать здесь, как придурки, на виду…

Однако им не суждено было уйти незамеченными. Егор ещё договаривал свою фразу, когда неизвестный, словно ощутив наконец прикованные к нему сосредоточенные взоры или же чутким ухом уловив в разлитой вокруг мёртвой тишине едва слышные, шепчущие голоса приятелей, внезапно приподнял голову и медленно повернул её в их сторону. Лица его при этом, как и прежде, не было видно – оно терялось в глубине широкого, опадавшего складками на плечи капюшона, – но друзья ни секунды не сомневались, что его глаза устремлены сейчас на них, что он прекрасно видит их, как и они его, в ярком, почти дневном свете, заливавшем перекрёсток, что он, вероятно, уже думает о них, случайных очевидцах его тёмных ночных дел…