Изумительный пролог:
Опять явилось вдохновенье Душе безжизненной моей И превращает в песнопенье Тоску, развалину страстей. Так посреди чужих степей, Подруг внимательных не зная, Прекрасный путник, птичка рая Сидит на дереве сухом, Блестя лазоревым крылом; Пускай ревет, бушует вьюга... Она поет лишь об одном, Она поет о солнце юга!..
Двенадцать строк, вереница образов... Каждый последующий отрицает предыдущий: песнопение - безжизненность; вдохновение - тоску; лазоревое крыло - дерево сухое; ревет, бушующая вьюга - солнце юга. Обнаженная душа юного поэта -"птички рая посреди чужих степей", состоящая из противоположностей и противоречий. Сливаясь воедино, они непостижимым образом рождают неоспоримую, унылую гармонию диссонанса. А что же дальше? Дальше - маскарад, на который Печорин явился в черкесском костюме Измаил-Бея. Имел успех у дам и девиц. Как всегда, вызвал зависть и раздражение мужчин, настолько сильное, что был готов быть убитым своими же "товарищами". Правда, и сам готов убить, а уж о сломанных им, походя, судьбах и говорить не приходится. А чего Печорин изобразить не смог бы, так это ненависти. Измаил-Бей ненавидел Россию. Печорин ненавидеть не мог: пофигизм иссушил и заморозил. Вот так семнадцатилетний Мишенька Лермонтов начинал свой спуск (восхождение) в адские бездны (на адские вершины) - к Печорину и, совсем уж глубоко (высоко) и темно, - к Арбенину.
«Измаил-Бей» kitabının rəyləri