Kitabı oxu: «Дорога домой», səhifə 4

Тим Найдёнов

И опять встаёт вопрос: что же мы привезли, если нас встречает лично начальник КБМ? Заочно я был с ним знаком: Гейнц, тогда ещё первый зам директора, курировал моё дело, когда меня нашли. Тогда чести пообщаться не удостоился, теперь вот довелось. Не скажу, что счастлив от этого, особистов я никогда не любил, но и отрицательных чувств он у меня не вызвал.

Сколько Петру Ивановичу лет, совершенно непонятно. Может, пятьдесят, а может, и сто. А уж если он Чёрный Дракон, то судить о возрасте совершенно невозможно. Драконы, говорят, не доживают до преклонных годов, хотя и как мухи не гибнут. Просто пожившие воины всегда идут в первых рядах, сберегая детей и внуков. Могу ошибаться, но Хранителю Олимпа было едва не больше двухсот лет, когда он ушёл.

– Я директор Комитета безопасности Марса, – буднично сообщил Пётр Иванович. – Я провожу вас домой, вас осмотрят медики, потом… отдыхайте и милости прошу ко мне. А пока…

Он сделал шаг вперёд, пожал руку Инге, и неожиданно для неё, да и для меня тоже, обнял. Она захлопала глазами, а потом заулыбалась. Видимо, почуяла, что всё в порядке. Гейнц и мне руку пожал, и обнял – быстро, коротко, но даже я понял – от души.

– Пока от себя и всего Марса приношу вам нашу искреннюю благодарность за то, что вы сделали.

Как-то неловко у него получилось. Вот уж не думал, что увижу расчувствовавшегося особиста! Надо как-то разрядить этот момент, но я никогда в таких вещах силён не был. Можно, конечно, ответить, как положено марсианину, но как-то не тот момент, да и не я тут главный, а капитан мой растерялась. Так что я спросил:

– Пётр Иванович, а краска у вас есть?

Тот тоже вроде как не понял, зато один из техников мигом рядом нарисовался:

– Сколько?

– Пока четыре, две побольше: волков завалили, – а что, тут есть чем гордиться, это я без ложной скромности говорю.

– На этом? Ну вы даёте, хотя… Кораблик-то прокаченный, как посмотрю, – техник уткнулся в свой комм. Ну да, они же уже подключились к системам. – Ого! Уважаю. Ничего, мы тоже немного пошаманим, станет ещё лучше.

Так, главное, не дать им с Инге языками зацепиться, а то она тут на полдня застрянет. А мне уже хотелось оказаться где-нибудь, где можно упасть и отдохнуть. Всё-таки не очень хорошо я себя чувствовал.

От Олимпа-Три до Светлого мы ехали на «метро» – так здесь называют убранные в туннели от пыльных бурь и эрозии поезда на магнитной подушке. И всю поездку, и тут, в городе, Инге вертела головой, разинув рот. Не знаю, к каким подземным городам она привыкла дома, но судя по всему, не к таким. Светлый был построен по местным разработкам и полностью соответствовал названию. Широкие улицы-туннели, выделенные галереи под электрокары, зелень по стенам и потолкам… Инге первый раз вблизи увидела марсианский плющ и, разумеется, спросила:

– А почему он под сеткой? Чтобы руками не трогали? Он нежный такой?

– Не совсем, – Пётр Иванович улыбнулся. – У него сок очень едкий, а запах, если увлечься, может вызывать галлюцинации. Обычно жуткие. Поэтому его иногда цветком страха называют. А иногда – цветком дураков.

Инге нахмурилась, потом заулыбалась:

– В честь тех, кто упорно пытается потрогать-понюхать?

– Именно. Если вам цветы нужны, – Пётр Иванович на меня глянул, – у нас оранжереи есть. Кстати, советую их посетить – там очень красиво.

– А розы там растут?

– Да, но мало. Розы у нас не очень-то прижились.

– Жаль. Они красивые…

Вот не знаю, поняла ли это Инге, но Марс, пожалуй, единственная планета, где начальник такого уровня, как Гейнц, может спокойно пройтись по улице, без охраны и группы прикрытия. Мы с Инге, кажется, больше внимания привлекали, чем он. Ну да, парочка откровенных тюленей в лётных комбезах. Инге даже «сбрую» снять забыла, так в ней и шла. Умоталась при посадке, похоже. И перенервничала. Вот что она себе напридумывала про Марс и страшный КБМ? Ничего, сейчас окажемся дома и отдохнём.

Квартирка, которую нам выделили, была типичной марсианской квартирой: спальня, гостевая комната, санузел и небольшая кухонька, где шибко не поготовишь, но попить кофе или чай в уютной обстановке можно. Не знаю уж почему, но на Марсе два-три человека для посиделок предпочитают именно кухню, а не гостиную или бар.

Кстати, о баре и прочем общепите. Любой марсианский город разделён на сектора, и в каждом секторе есть необходимое число заведений, чтобы все могли поесть, не готовя дома. Это и сближает, и более гигиенично. Нет, по домам тоже собираются, но совсем небольшими компаниями, максимум человек шесть. Помнится, когда была годовщина моего «нахождения», мой учебный командир просто пришёл в бар рядом с нашими «казармами» и сказал бармену: «У Найдёнова праздник, будет столько-то народу». Я и не знал ничего. Только когда пришёл в бар, куда позвали друзья, обнаружил тёплую компанию сослуживцев и накрытую поляну. Марсиане весьма компанейские люди, и скоро все посетители отмечали мой «день рождения».

– Всё. Никуда не пойду, – Инге растянулась на приличных размеров кровати, всем видом демонстрируя: не кантовать. Да, вот только сейчас врачи заявятся.

Как будто в ответ на мои мысли от дверей раздался запрос на вход. Отто Степанович оказался молодым и на вид въедливым специалистом. А главное, сообразительным. Поэтому на возмущённое Ингино «Я в порядке и с места не сдвинусь!» и мой кулак только покивал, нацепил ей на руку диагност и через минуту снял: «Нужен отдых, потом зайдёте, если что, а так всё в норме». А мне сказал, что всё же стоит пройти медобследование: после корабельного регенератора это всегда нужно делать. Пожав плечами и чмокнув Инге, я двинулся за доком. Но тут заминочка возникла: доку на комм что-то упало, он глянул, удивился и снова к Инге подошёл:

– Боюсь, я вынужден вас ещё разок побеспокоить. Нужен анализ крови.

– Зачем?

Я тоже удивился: у него же диагност, зачем кровь понадобилась? Инге – по мордашке видно было – собралась вроде как из принципа повозмущаться, но протянула руку и дала уколоть себя в палец. Ладно, спецам виднее, главное, чтобы с Инге всё в порядке было.

– Что с ней, док? – спросил я, как только за нами закрылась дверь.

Тот рукой махнул:

– Она в порядке, не волнуйтесь. Это так, перестраховка.

А вот врать Степаныч не умеет, похоже. Или сам толком не знает, в чём дело. Интересно… Ладно, не тот это случай, чтобы человека к стенке припирать и правду из него выколачивать. Это Марс, если с Инге что-то не так, скрывать ничего не будут и помогут.

Кстати, докторов на Марсе чаще всего по отчеству называют, в память о Михалыче, первом враче Марса. Если, конечно отчество не Фридрихович или чего хуже, Адельбрехтович. А что? Адельбрехт – вполне себе имя. На Марсе колонисты были русские и немцы по большей части, вот и имена в основном русские и немецкие.

– А со мной что? – это я уже спросил, когда мы до медблока на электрокаре доехали и док меня в стационарный диагност засунул. А потом – на физиотерапию отправил. И чем-то обколол, чтобы жизнь совсем мёдом не казалась. В общем, поговорить мы смогли только после того, как я после всех процедур оделся и в порядок себя привёл.

– Ничего непоправимого. Но надо пройти курс реабилитации. Слишком мало времени прошло между двумя применениями регенератора. Надо помочь организму нормально восстановиться. Тут необходимо более вдумчивое лечение, традиционными способами.

– Диета и всё такое?

– И это тоже. Но не переживай. Несколько процедур, подкреплённых сбалансированным рационом питания…

– Пиво-то можно?

– Пиво можно, а вот от инопланетного пойла лучше воздержаться.

– Живём, док!

Я улыбнулся, только сейчас поняв, насколько соскучился по нормальному марсианскому пиву. Если честно, на Тиране я предпочитал виски, а на Теллуре… Меня немного передёрнуло, вспомнились литры, если не тонны, сока померанца.

– Тим, что-то не так? – док среагировал на мою дрожь мгновенно.

– Да нет, вспомнил просто про сок.

– Сок? У тебя появилась аллергическая реакция? На что именно?

– Не, Степаныч, аллергия у меня в основном на металлы, которые в меня насильственно засовывают, а сок… Вы пили сок померанца?

– Конечно. И террянский, и с Теллура. Прекрасный напиток, богатый витаминами и микроэлементами.

– Угу. Вот и я пил. Много. Моя ненаглядная на их шкурках училась швы накладывать. Знаете такого доктора Мака, из хатонов?

– Наслышан. Лично не знаком, но надеюсь на следующей конференции встретиться. Его позиция мне очень близка. Я тоже считаю, что образование современных врачей недостаточно. Сейчас доктора больше знают электронику, а не биологию и анатомию, а это всё-таки база! Но при чём тут сок?

– При чём? Уважаемый хатон Мак сказал Инге, что кожа померанца напоминает человеческую, вот она и принялась под его руководством осваивать базу. Училась инъекции делать и швы накладывать. А мякоть в сок. Знаете, сколько туристов на турбазе Теллура бывает?

– Они там вообще есть?

– Во-во. Так что сок у меня был на завтрак, обед и ужин. А ещё охлаждённый на пляже, у мангала и так далее. Не скажу, что он мне теперь противен, но лучше всё-таки пиво.

– Понятно. А то я уж испугался. Всё, Тим, можешь идти. Три визита, каждый приём на три часа. Через недельку будешь как огурчик.

– Зелёный и в пупырышках?

– Старая шутка. Но тот же Мак сказал бы, что человек, как и огурец, состоит в основном из воды. Кстати, тут кроется одна из причин, по которым вредно часто быть в регенераторе. Он не может воссоздать природную воду, так что пей побольше воды и…

– Пива?

– Точно. Я не шучу. В сказках про живую и мёртвую воду есть доля истины. Природная вода содержит массу микроэлементов, которые регенератор не может возместить. Именно поэтому все врачи рекомендуют космонавтам пить по возвращению много обычной воды. Самой простой. Ну а наше пиво делается на нашей воде, так что, не злоупотребляя, пей, сколько влезет.

Ну да, это Марс. Тут фразочка «не злоупотребляя, можно сколько влезет» звучит вполне обычно. Видели бы вы лица некоторых людей на Теллуре, когда им говоришь «да нет» или «это точно, наверное». И Теллур – это ещё ничего, а любой сангусец просто у виска покрутит на такое…

Домой вернулся к тому времени, когда Инге, посвежевшая после душа и с бутылкой пива в руках, мучила обзорное окно. Тщетно, надо сказать. Оно и понятно: у неё первое посещение Марса, поэтому большой тонкий экран включит видовые картины только после того, как она всё увидит своими глазами. Так что, как Инге ни щёлкала кнопками, на экране вместо пейзажей шла типовая инструкция для туристов. Я успел вовремя, говорили о самом вкусном:

– …продукты питания с Марса имеют ограниченный срок годности и доставляются на другие планеты специальными курьерскими кораблями. Стоимость доставки составляет основную часть цены готового продукта в ресторанах ТС. Теперь о самом вкусном и полезном. Где, и главное, на что вы можете покушать. В вашем секторе размещения находится один ресторан «Эллада» и три бара: «Фронтир», «Пивная Устрица» и «Плазма». В этих заведениях вы можете заказать торжественный ужин, посидеть с друзьями или попить пива в непринуждённой обстановке. Если вы хотите просто поесть, то в вашем секторе две замечательные столовые. На что вы можете покушать? На данный момент ваш статус «Гость». Вам надо поместить вашу карту-идентификатор в приёмное устройство и произвести обмен валюты ТС на марсианские рубли по курсу согласно вашему статусу. Денежные средства будут прикреплены к вашему идентификатору, и вы сможете расплачиваться ими в любой точке Марса.

Инге отставила бутылку с пивом и прижала браслет к считывателю. Диктор на мгновение умолк, а потом радостно сообщил:

– Инге, ваш статус изменён на статус «Друг». Вам предоставлен неограниченный лимит обмена по льготному курсу. Также сообщаю, что ваш корабль проходит ремонтно-профилактические работы на верфях Марса, затраты по работам приняло на себя правительство Марса, – Инге удивлённо посмотрела на меня, я кивнул. Чего-то такого я и ожидал, если честно. И только интереснее стало: что же мы такое привезли? – Если хотите, можете вызвать гида, который проведёт для вас обзорную экскурсию по мемориальному комплексу и парку Олимп. Также сообщаю, что торжественные мероприятия пройдут через десять дней, – тон диктора изменился. – Сейчас наши спасательные команды проводят поисковые работы для обнаружения всех участников рейда. Всем выжившим будет оказана соответствующая медицинская помощь. Всех ушедших передадут родственникам, а при их отсутствии или согласии – захоронят на Марсе с отданием воинских почестей согласно традициям Марса и Родины ушедшего. Имена ушедших участников рейда будут занесены в книгу Памяти Марса. Они с нами, пока мы помним. Мы живы, пока помнят о нас. Спасибо, что воспользовались моими услугами. Вы всегда можете обратиться ко мне, выбрав соответствующий пункт меню.

Диктор замолчал.

– А что это значит – «Друг»?

Я взял из бара бутылку и открыл, наслаждаясь характерным чпоком. Сел в кресло, Инге мгновенно пристроилась рядом. Кресла на Марсе, которые в жилых помещениях, мне очень нравятся. Нигде больше такого не видел. Этакие мешки, наполненные крошкой из пластика – отходов химического производства и прочих переработанных материалов. Конечно, они только для неформальной обстановки годятся, но нам-то сейчас самое то.

– «Друг» – это реально круто. Это значит, что стоит захотеть, и тебе сразу дадут гражданство. А гражданство Марса – это, я тебе скажу, немало. Например, если твой сигнал SOS услышит корабль Марса, он не просто пойдёт на помощь, а ещё и подмогу вызовет. А что Рой делает, ты видела. Ну и это не всё, конечно. Ты теперь можешь пользоваться всеми благами Марса наравне, ну почти, с гражданами. Старое кино, например, смотреть. Если Флин узнает, от зависти помрёт.

– Давай побережём его.

– Давай.

– А врачи что сказали? – Инге подлезла мне под руку, пристроилась головой на груди. Сразу стало хорошо и как-то правильно спокойно. Так, как должно быть. Словно мы не несколько месяцев знакомы, а лет двадцать, если не больше. Или вообще, вместе были всегда. Сама Инге говорит, что так получилось из-за лоа, это они нас свели ради какой-то цели. Ничего так гипотеза, хотя сразу возникает вопрос: а что за цель-то? Конечно, если в лоа верить. Но я-то в них не верю. Скорее всего, дело в моей потерянной памяти, хотя Инге – точно не та девушка, которую я видел во сне. Я плохо её помню, это всё-таки сон, но моя жена была белой, светловолосой и…

Моя жена?

Голова предупреждающе заболела.

– Тим? Ты в порядке?

– Что? А, врачи… А что они скажут? Ещё несколько процедур, и буду здоров, как… бык, – мы помолчали. Мелькнувшие было воспоминания ушли, растворились, и я вдруг понял, что совершенно не представляю, чем заняться. В том плане, что нам нечего делать. Мы выполнили свою задачу и можем с чистой совестью отдыхать. Но я после процедур чувствовал себя бодряком, да и Инге, судя по всему, уже успела прийти в себя. Конечно, у нас всегда есть один беспроигрышный вариант – в смысле, чем заняться, но…

– Ну что, к особисту или на Олимп?

– Ну-у… Ты же вроде как болен ещё, а Пётр Иванович, – её акцент мне очень нравится, забавно выходит, – сказал, что к нему после врачей. И вообще, хочу Марс увидеть! – Инге с угрозой посмотрела на экран, на котором крутилась геометрическая заставка. – А то чего он дразнится?

– Тогда вызывай экскурсовода, – признаться, мне и самому хотелось выйти на поверхность. Соскучился, если честно.

Когда мурлыкнул сигнал от двери, мы сидели в гостиной и весело трескали чипсы под пивко. Марсианское пиво имеет слабый мягкий привкус, очень необычный привкус марсианской воды. Мне сложно описать это словами. Но если вы когда-нибудь попробуете марсианское пиво, то после станете пить только лучшие сорта, потому что обычное пойло, что продаётся в любом баре, будет… Ну это, знаете, как… Как мне пойти на абордаж в стандартной броне. Можно, конечно, но после Том Тома как-то не так. А главное, опьянеть от нашего пива очень сложно. Нет, можно, конечно, есть специальные приёмчики, но это специально стараться надо.

– Всем привет. Ганс Шелест, можно просто Ганс, – вошедший парень уже был одет в классический комбинезон для выхода на поверхность. На обвесе красовался значок с улыбающейся драконьей мордочкой. Всё понятно: такие носят только Чёрные. Вообще у них стандартный камуфляж – серый от тёмного до очень тёмного и кирпичный разных оттенков, парадка – просто тёмно-серый с кирпичной прострочкой швов. Но сейчас на Гансе был гражданский вариант: ярко-бирюзовый. Для гражданских комбезов подбирают цвета, которые не встречаются на поверхности и не теряются в марсианском освещении: от вырвиглазно-зелёного до светло-фиолетового. И люминесцентные полоски по рукавам и штанинам пускают, чтобы если что, поисковику-спасателю человека проще найти было.

Мы вытащили комбезы, которые нам на Теллуре Игорь сосватал, и Ганс придирчиво оглядел и проверил их. Хмыкнул, но удовлетворённо кивнул:

– Сойдёт на первое время. Потом правильные подгоним, ребята их для вас сейчас делают. Ну что, пошли?

– Пошли.

У входа ждал электрокар – Ганс повёз нас не к станции «метро», а к стандартному шлюзу. Инге снова вертела головой, не скрывая восхищения:

– Как у вас много места… И воздух свежий. Как у вас это получается?

– У нас лучшие во всём ТС системы замкнутого цикла жизнеобеспечения. Собственно, всё, что используется сейчас на других планетах – развитие наших идей. Конечно, такое, – Ганс обвёл взглядом высокие потолки, увитые плющом, – получилось далеко не сразу. Я потом вас свожу в старый город, что у первого космодрома. Это сейчас у нас есть нормальные улицы, а тогда… Тогдашняя улица поуже во-он того переулочка будет, пожалуй. А пока поедем в Олимп, это в первую очередь. Кстати, выходим как в космос, через шлюз. Лекцию по технике безопасности прослушали? Тебя, Тим, это не касается, а Инге – малёк.

– Малёк? – новое слово в словаре моей ненаглядной.

– Малёк – это новобранец, – Ганс поставил кар на стоянке у шлюза, в него сразу села какая-то парочка и укатила в город. С транспортом тут всё просто, хотя обычно марсиане предпочитают ходить пешком. Кары берут, если далеко или торопятся. Ну а для самых торопыг и для связи между городами есть «метро».

В шлюзе Ганс снова придирчиво проверил наши комбинезоны, что-то поправил, скорее для проформы, и, довольно кивнув, нажал клавишу на стене. Зашипели насосы, выравнивая давление, внешний створ медленно пошёл вверх, полоска жёлто-оранжевого света упала на пол и начала расти, стало ощутимо холоднее.

Ну вот теперь по-настоящему: «Здравствуй, Марс! Я скучал по тебе».

Инге Сонел

На Марсе холодно. Это я поняла, как только створ начал открываться. Нет, мне и до этого доводилось мёрзнуть, но тут… Это и сквозь комбез ощущалось, и я прям видела, как ледяной воздух в шлюз заползает. Даже подумала – может, ну её, эту прогулку, но потом решила, что нет. Раз Тиму тут хорошо и нравится, то попробую.

Конечно, я и фотографии поверхности видела, и когда диктор вводную лекцию читал, там тоже Марс показывали, но как-то мельком, что ли? То есть там больше было про опасности всякие. Как на Теллуре про пиявок. Ну, про плющ нам Гейнц ещё по дороге рассказал, про ёжиков я от Тима и Игоря уже давно знала, но вот то, с чего передача началась, для меня сюрпризом оказалось. Диктор так сказал: «Первое и основное правило Марса, дорогие друзья: если вам не понравился Марс, завершайте свои дела и улетайте. Мы рады гостям, но если Марс вас не принял, мы не хотим рисковать вами». Я сначала подумала, это прикол такой, и потом поняла, что он на полном серьёзе говорит. И как-то даже жутковато стало.

Поэтому когда мы наружу вышли, я боялась. Во-первых, замёрзнуть. А во-вторых – что мне на поверхности плохо станет. В смысле, что Марс меня не примет. И что мы тогда делать будем? Я даже Тима за руку схватила, когда первый шаг из шлюза сделала. Но ничего страшного не случилось. Просто под ногами не пластотон, а плотный грунт и мелкие камушки. И снаружи не так уж холодно, или я привыкла быстро. Но вообще на вид казалось, что тут тепло должно быть. Наверное потому, что здесь всё рыжее. Поверхность – серорыжая, небо – рыжее с розовым, а солнце маленькое, но яркое, без фильтров смотреть тяжело. Тим с Гансом не торопились, дали мне оглядеться. Они, кстати, были в масках и капюшонах, а мне полноценный гермоколпак надели. Рано, сказали, просто так гулять.

Прямо за нами был выход, причём не люк, в который надо по лестнице подниматься, как я дома привыкла, а полноценный такой проход, в скале вырезанный. Когда створ закрылся, его только за счёт люминесцентной и световой маркировки увидеть можно было. Недалеко от шлюза – гараж для вездеходов в скальной нише, и её, судя по всему, тоже можно закрыть полностью. А ещё дальше, метрах в ста, башенки решетчатые, целое поле, между ними не то трубки, не то тросы в несколько рядов натянуты, и на них какие-то штуковины висят. Как куски плёнки разных размеров. Рядом – два холмика, слишком ровненькие и кругленькие. Я пригляделась – точно геодезики надувные, только под слоем грунта. Ганс посмотрел, куда я уставилась, и объяснил:

– Эти медузья ферма. А купола – для персонала и систем подачи питания. Там не тросы, а трубки, как в гидропонной оранжерее, через них вода и бактериальный бульон подаётся, вот медузы к ним и прилипают.

– А потом из них всякие ткани делают, так?

– Именно.

Посмотрела я, как медузы на трубках висят, покачиваются слегка, то ли под ветерком лёгким, то ли просто так, и дальше оглядываться начала. Трубу «метро» – монорельса – увидела, мы как раз на ней сюда приехали от космопорта, горы, скалы… Колеи накатанные от шлюза разбегаются в разные стороны, какие уже почти пылью и песком занесло, какие свежие совсем. А над горизонтом поднимается… фигня какая-то. Горы – не горы, стена – не стена, что-то такое… огромное, что сразу и не сообразишь. Ну я и спросила:

– А там что?

– Там? Олимп. Самая высокая гора на Марсе и во всей Солнечной. Двадцать шесть километров.

– А-а… А почему её не видно?

Ну а правда, почему? Двадцать шесть километров – это же представить страшно! Если она такая огромная, её же издалека должно быть заметно! Или… нет? Я мысль додумать не успела, а эти двое опять ржут:

– Почему не видно? Вот он, – и Ганс рукой на эту стену непонятную тыкает. – Это он.

– Вот эта вот… стена?

– Это подножье Олимпа. Саму гору можно нормально увидеть только из космоса. Он очень большой, но очень пологий.

– А-а… тогда понятно, – говорю. А что, и вправду понятно. Если всё так, то просто кривизна планеты не даст вершину увидеть. А жаль. – Туда подняться можно?

– Можно. Но только в нормальных скафах: там уже почти вакуум, наверху.

– А подлететь посмотреть?

– Можно, конечно, но у нас особо летать в атмосфере не любят.

– Почему?

– Бури. Сами по себе они не опасны, атмосфера ещё не настолько плотная, чтобы ветром что-то ломало или сдувало, но они поднимают песок, и вот он-то как наждаком проходится… А последнее время они случаются всё чаще. Планета оживает.

А я сразу про медуз подумала. Может, они и прочные, но если ветер сильный, их же с тросов сорвёт, и что тогда? Искать, собирать и на место развешивать? Но я даже спросить не успела, как Ганс сказал:

– Ферму при необходимости полями прикрывают. Это давно уже не проблема.

– А, хорошо тогда… – а вот интересно, как Ганс узнал, о чём я спросить хочу? Хотя… Тим всегда говорит, что у меня на лице всё во-от такенными буквами написано. – Надо будет посмотреть. Не на бури, на Олимп.

– Всё-то тебе надо, неугомонная… – Тим головой покачал, но я вижу, что ему мои слова понравились.

– Да, а что?!

– Ладно, поехали.

Ну да, а почему нельзя на Олимп посмотреть? Тем более кажется мне, что именно там местные лоа должны обитать. И гора такая… особенная, и чувствовала я, что Ганс к Олимпу как-то особо относится, и Тим про Мемориал рассказывал. А лоа здесь очень могущественные должны быть.

Сели мы в вездеход – Ганс его тележкой назвал, – и поехали. Тут уже хорошо видно было, что от города что-то типа трассы ведёт. Конечно, это не дорога с покрытием, но она расчищена, камни убраны, и даже колеи можно заметить. И чем больше я по сторонам смотрела, тем красивее всё становилось. Или я начала замечать больше. Оказывается, земля и скалы не просто тусклорыжие, тут много цветов и оттенков, и красное что-то есть, и синее. А тени от камней чёрные, изломанные, и это красиво очень, но и тревожно как-то. И небо, если внимательно посмотреть, и не рыжее вовсе, а розовое и золотое. Как закаты на Теллуре на море. И всё вокруг причудливо, но и торжественно, даже сурово. И вот странно: дома, на Колонии… Нове-17 тоже горы одноцветные, в общем-то, серо-жёлтые такие, но там это совсем по-другому смотрится. И скалы острые, местами торчат во все стороны, а здесь всё более пологое, что ли? Более… солидное, во. Или нет. Более древнее. Так правильно.

И вот, наверное, минут десять прошло, может, чуть больше, мы уже далеко от города отъехать успели, как я почувствовала… странное что-то. Как будто кто-то на меня смотрит. Внимательно так смотрит, изучает. Кто-то большой и строгий. Даже неуютно стало, хотя и понятно, что этот «кто-то» зла мне не желает. Так что, наверное, это не то, о чём диктор предупреждал, а как раз местные лоа? Но кто я такая, чтобы они на меня внимание обратили? Ведь в таком древнем мире лоа должны быть очень могущественными. А если ещё вспомнить про Первых… В общем, я не удержалась и спросила:

– А это нормально? Ну, как будто смотрит кто-то?..

Спросила и сразу думаю: вот сейчас Тим с Гансом на меня тоже… посмотрят, как на дуру какую. И они действительно на меня уставились. А потом переглянулись и заулыбались.

– Что?!

– Помнишь, ты про марсианский геном спрашивала? Так вот, он существует. И он, похоже, у тебя есть.

– В смысле? – вот не было печали! Хотя, может, это здорово?

Тим с Гансом снова переглянулись, и Ганс объяснил:

– Есть три категории людей. Для одних – таких подавляющее большинство – Марс просто ещё одна планета в ряду других. Некоторым на поверхности становится жутко. Их преследует беспричинный страх, возникает желание убежать и спрятаться. Это значит, что Марс их не принял. Если они не улетят, то рано или поздно погибнут, причём глупо. И скорее раньше, чем позже. А есть те, кто на поверхности чувствует чьё-то внимание. Как ты. Это Марс приглядывается к тебе. И это – единственный способ выделить носителя марсианского генома. Кстати, это значит, что ты можешь пройти подготовку по программе драконов, если захочешь, конечно. Но это – ставить имплантаты, потом тренировки, долгие и сложные… В общем, то ещё удовольствие.

– А ты такую подготовку прошёл? – ну да, я уже поняла, что за значок у него на комбезе висит. Но Ганс головой покачал:

– Я не обычный дракон, а Чёрный. Мы – прямые потомки Первых. Марс изменил наших предков, и наши способности врождённые.

– У всех? У всех потомков? Ведь столько времени прошло, поколений сменилось, и вообще…

– Не у всех, конечно. У кого-то способности угасают, у кого-то через несколько поколений вдруг прорезаются. Мы легко определяем таких детей, и… В общем, сложная история. Но мы отслеживаем генетические линии всех Первых. Наши специалисты, в смысле, отслеживают. Хотя самыми яркими носителями способностей Чёрных было первое поколение. Дети Первых. Их тоже Первыми считают. Но когда это было!

– Ясно…

Значит, я правильно поняла. Это лоа. И это здорово, но и жутковато слегка. Ведь местных лоа надо почтить, а как? Ох, надеюсь, они поймут, что я готова показать им своё уважение и почтение, но не знаю, как сделать это правильно. А ещё это значит, что нам не придётся из-за меня улетать, и это тоже просто отлично.

– О, а вон ёжики, – Ганс притормозил и осторожно объехал россыпь шариков, словно сплетённых из мелких колючих веточек. – Мы их стараемся не убивать без нужды.

– Ну и правильно. А можно его потрогать?

Я думала, будет как на Теллуре с пиявками: мол, седи в машине, смотри только оттуда, но Ганс сразу вездеход остановил. Ещё раз наши с Тимом комбезы проверил, чтобы не па́рили нигде, и говорит:

– Подожди здесь, – а сам к ёжикам пошёл. Правда, медленно, видно было, что осторожничает, а Тим какую-то пушку из вездехода потянул, толстую такую, с коротким дулом… в смысле, стволом. Я уже пожалела, что спросила, но Ганс поднял один шарик, по-простому так, и мне принёс:

– На, – говорит, – играй. Только осторожно.

Я ёжика взяла, а он живой, хотя выглядит точь-в-точь как комок скальной лианы. Есть у нас на Нове такая штука. Паразит, в общем-то – живёт только на других растениях, и живучая, зараза! Помнится, кто-то в зону рециркуляции не то семена, не то побеги случайно занёс, так мы думали – не выведем. Это уже реально катастрофа была бы… Так вот, у неё не плети, а скорее мочалки такие длинные растут, их можно буквально в шарик скатать. А сорванная мочалка начинает искать, за что зацепиться, чтобы не засохнуть, и побеги тоненькие выпускает. Вот и получается: шарик, а их него во все стороны веточки растопырчатые. И ёжик такой же. Только «побеги» у него упругие и гибкие, а не как у лианы засохшей. Он смешной вообще: лежит, веточками шевелит, вроде просто так, а если посмотреть – к краю ладони подбирается. Медленно-медленно…

– А он животное или растение?

– Нечто среднее. Анипланта́рия – растениживотное. У него свойства и тех, и других есть. Это тебе с нашими биологами поговорить надо, они лучше объяснят. А растение – вон.

Я посмотрела, куда Ганс пальцем ткнул, а там и вправду между камней кустик плюща. Только я не сразу поняла, что это плющ. В городе он пышный, зелёный, а здесь, снаружи – листья тёмные-тёмные, почти бурые, и видно, что ему тут тяжело, на поверхности, но растёт упрямо. Мне, честно скажу, его жалко стало, я осторожненько, чтобы не оборвать, пару плетей на солнышко выложила – и ахнула. На нём между листьями такие комочки были, я думала – почки, а это цветы оказались. И они прямо на глазах раскрываться начали. И вот странно: в городе плющ цветёт роскошно, гроздьями бело-розовыми. А здесь цветы невзрачные, серовато-зелёные. Но как по мне, так вот эти вот дикие намного красивее. Хотя они и меньше, и совсем не такие яркие.

– А больше здесь ничего не растёт?

– Ну почему, – Ганс у меня ёжика забрал и на место отнёс. – В расщелинах между камнями, в низинках плёночники растут, и мхи местные. Собственно, именно ими ёжики и медузы питаются. Хотя медузы больше по бактериям и простейшим. А вообще – да. И это странно.

– Почему? Странно, что цветок на поверхности выживает?