Kitabı oxu: «Магическая шаль, или Шальная магия»

© Надежда Севостьянова, 2020

ISBN 978-5-0051-6482-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

МАГИЧЕСКАЯ ШАЛЬ

Весь мир – психушка, а люди в нём безумцы.

Репетиция шла уже несколько часов. На сцену выходили один за другим актёры нашего театра и читали знаменитые монологи всем известных персонажей. Читали хорошо, и только. Никита каждый раз морщился, когда актёры произнося монологи, даже не пытались хоть чуть-чуть добавить что-то от себя, от своей натуры. А натурой обладали все. Никита ждал сюрпризов, а их не было и в помине.

У Никиты был замысел, но не было пьесы. Мой муж – режиссёр средней руки, это моё определение его талантов. Я – реалистка, но я очень люблю Никиту и никогда не скажу ему правду. Я на пару лет старше и на ту же пару мудрее.

Никита никогда не делится со мной своими замыслами, я получаю уже готовый результат и реагирую всегда одинаково, восторгаюсь, я не хочу стать ему врагом. Врагов у него и так хватает, вот они-то и скажут ему всю правду, они за это деньги получают.

Поэтому, сидя сейчас рядом с Никитой в зале, я просто наблюдала за процессом. В какой-то момент Никита обернулся ко мне с выражением: «Ну ты видишь, видишь, какие бездари?» Я так не считала, актёры хорошие, но просто режиссёр не поставил им внятную задачу и это – вина Никиты. Но ни один режиссёр не признает её. А пока Никита демонстрировал полное бессилие, да и то сказать, если не знаешь, что хочешь, как можно сформулировать посыл актёру, чтобы тот понял, «чего ж тебе надобно, старче?»

Я была на стороне актёров, я вообще их очень жалею. Учитывая, что им иногда приходится играть, так им надо «ордена вешать», потому что, это – подвиги, подвиги идиотизма. Смотреть на их мучения иногда просто невыносимо, испытываешь настоящие моральные страдания. Можно, конечно, выйти из зала, но не хочется обламывать кайф соседям, а вдруг рядом со мной сидят садомазохисты, ведь именно для них и ставят подобные зрелища.

В одном спектакле по пьесе классика актрисе пришлось два часа ходить, трясясь, как в лихорадке, по сцене, не произнося ни одного слова, при том, что роль была из главных, к концу действа я еле удерживала себя от того, чтобы не принести актрисе воды, хотя бы газировки из буфета.

Я подумала тогда, ведь она потом придёт домой и хорошо, если дома у неё только муж, его не очень жалко, у него судьба такая – муж актрисы, но ведь могут быть и дети, им-то за что страдать.

Спектакль, конечно, признали гениальным, кто бы сомневался. Вообще современные режиссёры считают всех зрителей недоумками и дебилами. Недоумки ещё в силу возраста не добрали ума, то бишь опыта, а дебилы – это диагноз, который, как известно, не лечится.

Вследствие всего этого, если, ставя классическую пьесу, режиссёр оденет их в костюмы соответствующей эпохи, декорирует пространство сцены сообразно времени действия, то зритель погрузиться с головой в нафталин и замшелую рухлядь. По мнению режиссёра, зритель не переварит ушедшую эпоху, у него не хватит воображения. По-моему, всё дело в том, что режиссёр транслирует свою творческую импотенцию, скудоумие и бедность фантазии, а главное, свои, глубоко спрятанные, психо-физиологические проблемы, на бедного зрителя, «без вины виноватого».

О «вкусной» актёрской игре все уже давно забыли. Теперь у нас не актёрский, а режиссёрский театр. Режиссёр, часто сам актёр никудышний, пытается объяснить артистам изломы своей больной фантазии, доводя их до потери ориентации во времени и пространстве.

Результаты этого процесса можно увидеть на разных сценах, в том числе и на нашей. Вы спросите, а какая моя роль? Я всего лишь директор и влиять на художественный процесс не могу. Я могу только восхищаться, такова участь всех жён творческих мужей. Вину свою чувствую, но сделать ничего не могу.

– Нет, это никуда не годится, – сказал раздражённо Никита, – бездари, одни бездари.

– Милый, по-моему, не так плохо.

– Ужасно, – это, скорее, было обращено к себе, но Никита никогда в этом не признается.

Я по образованию специалист в области театрального менеджмента, поэтому вмешиваться в творческие мучения мужа у меня нет никакого желания, я себе не враг. Я чистый зритель и очень благодарный, хотя меня в последнее время театры не балуют.

– Нет, нужен перерыв, кардинальный, мне надо уехать в творческий отпуск, хоть на неделю, хоть на два дня, – Никита посмотрел на меня с мольбой.

– Конечно, дорогой, никаких проблем, – я подумала, неужели я не могу устроить своему мужу то, что он просит, да просто по блату, в лепёшку расшибусь.

– Поедешь со мной?

– Зачем я тебе? В одиночестве лучше думается.

– Я хочу заграницу, а там я как-то теряюсь, я хочу просто думать и наблюдать, а в бытовых мелочах, ты знаешь, я – ребёнок.

– Хорошо, попробую.

Хотя вдвоём драпануть в разгар сезона будет трудновато. Но, ежели я за что берусь, то разбегайтесь черти по подвалам.

* * * * *

Не прошло и недели, как мы гуляли с Никитой по Барселоне и купались в атмосфере города-праздника. Это банально, но, как всё банальное, это – чистая правда.

Барселона фейеричный город, только не спускайтесь в метро, вот где реально начинаешь гордиться родным московским метро. Но не будем отвлекаться.

Когда оказываешься заграницей, первое, что ты ощущаешь, это совершенно необъяснимое чувство другой неведомой жизни, здесь всё другое: воздух, звуки, атмосфера. Всё это на абсолютном подсознании, это невозможно объяснить словами, это надо прочувствовать.

Лично мне достаточно утром проснуться в простенькой гостинице на три звезды, выглянуть в окно, которое выходит во внутренний дворик-колодец или на улицу с её ароматом и настроением. Потом зайти в кафешку и заказать простое блюдо и запить всё это пахучим кофе.

А потом пойти шататься без цели, вглядываясь в людей, заглядывая в окна, пытаясь постичь чужую жизнь и никогда не мочь её постигнуть. Не надо питать иллюзий, мой милый Никита.

Где-то на второй или третий день мы набрели на небольшой «блошиный» рынок. На одном из прилавков я увидела безумно красивую шаль. Только потом я поняла, что безумной была не только шаль, но и сама мысль её приобрести.

За прилавком сидела весьма объёмная женская фигура, причем, спиной к покупателям. «Какая милая доверчивость,» – подумала я. «Фигура», кажется, кушала, именно: не ела, а кушала, судя по звукам, исходившим из-за спины, чмоканье, чавканье. Они не вызывали негатива, наоборот, у меня даже слюньки потекли, всё-таки после завтрака прошло прилично времени.

– Здравствуйте, – почему-то сказала я, хотя мы, на минуточку, находились в Барселоне.

Фигура вздрогнула и я услышала звук чего-то шлёпнувшегося на землю, это, видимо, была еда, которую с таким смаком поглощала торговка. Тут она стала медленно и угрожающе разворачиваться, примерно так разворачивается ледокол, я замерла. Лицо, которое предстало перед нами не предвещало ничего хорошего, захотелось убежать. Но вдруг лицо заметило моего мужа Никиту и произошло волшебное преображение. Такой лучезарной улыбки у кого-либо я не припомню. Улыбка обнаружила все тридцать два гигантских зуба, настолько безупречных, что я невольно залюбовалась. Вот только определить, свои это зубы или искусственные, было трудно. Это означало только одно: или перед нами феноменально здоровое существо преклонного возраста или это – чудаковатая миллионерша, которая развлекается торговлей на рынке.

– Здоровеньки булы, – неожиданно выдала «фигура».

От неожиданности мы опешили.

– Мадам, Вы очень удачно зашли. У меня есть для Вас вещь, которая убьёт Вашего мужа наповал, когда Вы её оденете.

– Я не хочу убивать своего мужа и я уже выбрала, я хочу вот эту шаль.

– Ну что ж, Мадам, это был Ваш выбор, – прозвучало угрожающе.

– Сколько Вы просите за неё?

– Прошу? Что Вы, Мадам, я ничего никогда не прошу, если я не ошибаюсь, какой-то ваш писатель сказал: «Никогда ничего не просите, сами придут и сами всё дадут». Так вот, Мадам, я совершенно с ним не согласна, никто не придёт и ничего Вам не принесут. Вы согласны?

– Пожалуй, да.

– Вот видите, Мадам, как много у нас общего, – при этом она пронзила моего Никиту убийственно чарующим взглядом. Я начала нервничать.

– И, всё-таки, сколько стоит эта вещь?

– Ничего не стоит, как и любая другая вещь. Это всего лишь красивая тряпка. Но ведь Вы даром не возьмёте?

– Конечно, нет. Я готова заплатить, нет проблем.

– Я счастлива, что у Вас нет никаких проблем, – она опять посмотрела на Никиту. – Тогда вот Вам моё слово. Пятьсот, – сказала она, как припечатала.

– О! Это дорого, нельзя ли подешевле?

– Подешевле? Мадам, я не ослышалась? Признайтесь, что Вы слукавили, когда сказали, что у Вас нет проблем, – она опять посмотрела на Никиту. – Хорошо, учитывая, что у вас военное положение, я сделаю Вам предложение, от которого Вы не сможете отказаться.

– У нас в стране нет войны.

– Но я не имела вашу страну, я имела вашу семью.

– В семье у нас тоже нет войны.

– Жаль… Но не расстраивайтесь, сейчас нет, потом будет, это неизбежно. Я хотела сделать Вам колоссальную скидку, я хотела отдать Вам даром, за пятьсот пятьдесят!

– ?!! Но мы же начали с пятисот!

– Да, начали, но главное, как мы кончим. Не волнуйтесь, Мадам, мы с Вами кончим хорошо, очень хорошо. Всем будет приятно, и Вам, и мне.

– Тогда скиньте.

– Ну… раз Вы настаиваете…, что ж, я могу, но если я скину, то вы вряд ли будете рады… Я стара жинка, всё-таки, мне почти семьдесят пять, но вы же никому не расскажете? Конечно, в молодости я часто скидывала и знаете никто не жаловался. Последний раз я скинула перед Мосей, он сразу сделал мне предложение. Вы спросите, пожалела ли я об этом?

– Нет, не спросим. Никита, всё, я больше не могу, пошли.

– Нет, нет! Мадам, всё, я поняла, сейчас Вы будете очень довольны, правда. Вы не верите? Вот Вам моё последнее слово. Приготовьтесь обрадоваться, Мадам… Пятьсот! А? Ведь Вы не ожидали, не ожидали? Я так и знала. Не надо меня благодарить. Носите на доброе здоровье и вспоминайте Халду! Меня зовут Халда. Куда же Вы, Мадам!?

Халда перегнулась через прилавок, не вставая, и схватила меня за подол.

– Вам и это дорого? Но если бы вы знали, как это дорого мне. Это подарок моего незабвенного мужа Моси, царствие ему небесное!

– Как?! Это подарок Вашего покойного мужа? Зачем же Вы продаёте?

– Покойного, Мадам? Разве я сказала, что он умер?

– Но Вы пожелали ему царствия небесного.

– И что? А разве Вы не пожелали бы своему мужу царствия небесного? Как говорится, дай Бог каждому.

– Но этого желают только покойникам.

– И напрасно! Если бы этого желали живым, очень многие не оказались бы там, где они сейчас… Вы понимаете? Всё надо делать вовремя, Мадам. Вот Вам, например, я его искренне желаю, Вы мне очень понравились, я Вас даже полюбила.

– Но я не куплю такую ценную для Вас вещь, я не могу.

– Хорошо, Мадам, Вам я как на духу признаюсь. Мося изменил мне, подлец, чтоб ему гореть в аду. И теперь, я продаю всё, что он мне подарил, а именно: эту шаль. Всё, Мадам, я открыла Вам свою главную тайну. Но Вы ведь никому не расскажете. Вот, Мадам, моё самое последнее слово… Назовите Вашу цену! Сколько Вы хотите, я на всё согласна, Вы же меня не обидите? Вы не обидите Халду? Меня так зовут.

– Вы уже говорили.

– Да? Разве? Вот видите, Мадам, и с памятью у меня… Не осталось её почти. Так сколько Вы хотите за эту замечательную вещь, скажите, не мучайте Халду, я на всё согласна, говорите, не щадите меня, меня никто всю жизнь не щадил. Говорите, не бойтесь, лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

В этот момент я почувствовала, как Никита сжал мою руку, я увидел на лице мужа лукавую улыбку, он уже как настоящий режиссёр «прозревает» представление, которое он перенесёт на сцену. Чёртов художник! Всё в дело? Да? А я, похоже, останусь без шали.

– Почему Вы молчите, Мадам? Вы думаете? Это правильно. Думать очень полезно, только не долго. А почему Ваш муж, не знаю Вашего имени, молчит как живая скульптура на Рамбле.

– Его зовут Никита, – опередила я мужа. – Я предлагаю пятьдесят.

Халда застыла с открытым ртом, она, наверное, подумала, что ослышалась. Через секунду она обмякла.

– Ну да, – сказала она очень грустно, со слезами в голосе, – я, наверное, очень плохо выгляжу, я, конечно, понимаю, возраст и всё такое, – она подпёрла голову рукой и замолчала.

Мы с Никитой смотрели на неё и не могли сдержать восхищения. Вот это класс! Никита просто наслаждался. Я поняла, что мы отсюда не уйдём никогда.

– Ну, Мадам Халда, Вы не расстраивайтесь, я согласна на шестьдесят.

Халда подняла на меня глаза и я увидела в них такую тоску, что мне стало не по себе, я почувствовала себя инквизитором Торквемадой.

Никита явно ждал продолжения, он его предвкушал. И дождался.

– Господа, вы были когда-нибудь в Одессе?

– Не приходилось, – Никита включил свой «компьютер», память у него отменная.

– Это город моего детства, я в нём родилась. Между прочим, вы не поверите, своей жизнью я обязана вашему Сталину. Я вас удивила? Хотя вы слишком молоды, откуда вам знать? А, кстати, вы любите Сталина?

– Конечно, нет, – говорила только я, Никита замер, он записывал всё на свою мозговую ленту. Она у него бесконечная, как только в черепе помещается.

– Я тоже, очень. Он стёр в «пыль» моих родителей, но против правды не попрёшь. Я живу только благодаря ему. Моя мамочка не хотела меня рожать. Папочку забрали в чеку, она осталась одна, к тому же – жена врага народа. Добрые соседи настучали, куда надо, и мамочке сказали, что, если она сделает аборт, её посадят в тюрьму. Она родила и её-таки всё равно посадили в тюрьму. Сталин запретил всем женщинам аборты. Война унесла тьму тьмущую народа и ему были нужны крепостные.