Kitabı oxu: «Коммунальные квартиры»

© Наталия Честнова, 2022

ISBN 978-5-0059-4045-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Маяковского 19

Я родилась в Снегиревке. Это как пароль. Кто не знает этого роддома в Петербурге. А жили мы на Маяковского 19, совсем рядом. На последнем пятом этаже, в большой коммунальной квартире с печкой, в огне которой сгорела моя первая кукла, посаженная папой очень близко (он хотел, чтобы клей скорее засох), с длинным коридором, по которому я каталась на велосипеде (квартира была отгороженная, анфилада комнат. Двери между ними заклеены обоями. А справа коридор), с кухней с четырьмя плитами, на одной из конфорок которой кипятили воду, чтобы меня купать. Потом несли эти кастрюльки по коридору бегом, чтобы не остыли. Гладили пеленки в двух сторон.

В эту квартиру бабушка обменялась после войны, когда, вернувшись из эвакуации, обнаружила, что в одну из ее двух комнат на Подольской 7, в проходную. заселили еще одну семью.

А здесь в соседней комнате жила мамина двоюродная сестра, Милочка, студентка консерватории, всю комнату которой занимал рояль. Потом я под ним играла в кубики.

В коридоре было два окна. Из одного окна можно было выйти на крышу соседнего четырехэтажного дома, что и делала пианистка Милочка, загорая по весне. Там же сушили белье

Милочка по шесть часов в день играла гаммы. Слышимость была прекрасная. Бабушка говорила, что никакие другие соседи бы не выдержали. А бабушке нравились эти гаммы. Милочка была младшей дочерью бабушкиного младшего брата, веселого и остроумного.

Следующую комнату занимала тетя Лина, сестра жены бабушкиного брата. Она жила там с сыном и невесткой.

Потом за поворотом была комната дедушкиного брата. Он жил там со старшей дочерью Леонорой, тетей Лялей и ее семьей, мужем и двумя сыновьями. Жена бабушкиного брата очень рано умерла. Впрочем, может он и с Милочкой жил, не знаю Потом шли две смежные комнаты неизвестных мне людей. Не помню их совершенно. Потом ванна с дровяным отоплением, там только стирали, мыться ходили в баню, потом туалет, куда всегда стояла очередь. А мы с бабушкином братом вели там интенсивную переписку. В основном это были стихи.

«Желаю всем огромного здоровья», -писала я на клочках бумаги в клеточку, висевших на гвоздике.

«И пейте, пейте молоко коровье», – отвечал он.

Все остальные смеялись. Потом шла кухня с четырьмя плитами, потом дверь на черную лестницу.

Поскольку квартира была на последнем пятом этаже. То существовал переход в школу, выходившую на Некрасова. Из окна нашей комнаты, окна во двор, видны были классы, ребята в галстуках, на переменках снующие туда-сюда.

Двор колодец, поленницы дров, на первом этаже жил «доктор Рапопорт», насмешивший меня своей фамилией (я долго считала что два слога « по» это слишком много и там ошибка)

Мы переехали на Петроградскую когда мне было два года, так что жизнь свою в этой коммуналке я помню довольно смутно, скорее уже по тем временам, когда бабушка забирала меня на выходные к себе, водила на английский в «Дом работников Искусств», что на Невском, куда меня взяли по блату- папа с мамой инженеры, а бабушка врач. Какие же они работники искусств?

Профессора Попова 33

Родители отца попали в Ленинград в 1930 году. Сестры деда были послушницами монастыря Иоанна Кронштадтского, что на Карповке. Монастырь закрыли, всех разогнали. Они заняли свободную квартиру на первом этаже в доме напротив, на углу Проф. Попова и Вяземского. На берегу Карповки паслись козы, Это даже я помню.

Квартира была четырехкомнатная. С печным отоплением, без ванной, туалет на возвышении с окном на черную лестницу. Удалось занять три комнаты. Сначала приехал дед. Он был Председателем колхоза в Ярославской области, но в 1929 году понял, что пора бежать. Бабушкин брат был председателем сельсовета, поэтому деду это удалось, самого « брата Ляксандру» протащили за лошадью в одном исподнем зимой. Через два месяца он и умер. Бабушка с пятью детьми отправилась за дедом. Между первым и пятым ребенком разница 6 лет.

Четвертую комнату отстоять не удалось. Там поселилась тетя Наташа. Дед устроился на завод. Когда за дедом пришли, то увидели: рабочий с кучей детей… Звонили в большой дом, советовались… Увезли тетю Наташу. Потом там жили два НКВДшника с семьями, разгородив комнату занавеской, их забрали тоже. Потом тетя Настя, ее я помню.

Одну комнату, длинную как кишка, шириной метра в полтора занимала тетя Фрося. Она работала медсестрой, делала уколы от бешенства. Вся комната была завешана иконами, на печке лежала Библия и несколько томов Киплинга. В другой маленькой, но квадратной – другая сестра деда – Агафья. Она работала проводницей, я редко ее видела. От нее осталась кукла, сгоревшая у печки на ул. Маяковского. Она умерла, когда мне было 4 года, в ее комнату мы и переехали. Здесь же родился мой брат. В третьей самой большой 18 ти метровой комнате жили бабушка с дедушкой, папины три сестры, спавшие поперек на диване, потом по очереди уезжавшие к мужьям: тетя Нина в 14ти метровую комнату к свекрови и младшему 15ти летнему брату мужа, тетя Оля в Краснодар, где дядя Володя построил комнату на чердаке родительского дома и тетя Лиза в Калининград, и папин младший брат, приведший сюда же свою жену. Он тут и трех детей родил.

Печки были круглые, голубые. На кухне стояла огромная плита, топившаяся дровами. Здесь же и стирали. Потом появились газовые плиты…

Когда мне было 6 лет, папе дали комнату на пр. Карла Маркса 74, большую, 26 метров, но эту пришлось сдать. Родственники были недовольны. В ней поселились какие то чужие люди.

Под окном стояла бочка с квасом, мы высовывались из окна, спускали на веревочке бидон, а в нем деньги… Подоконники были широкие, на них можно было спать.

В 1954 году было самое сильное наводнение в моей жизни: вода поднялась до пола, затопив подвал. По Карповке плыли лодки, люди добирались до своих домов. Я сидела у папы на шее и смотрела на люк, куда с жутким урчанием уходила черная вода. Было страшно.