Kitabı oxu: «Балканские мифы. От Волчьего пастыря и Златорога до Змея-Деспота и рыбы-миродержца»

Осояну, Наталия

Балканские мифы. От Волчьего пастыря и Златорога до Змея-Деспота и рыбы-миродержца / Наталия Осояну. – Москва: МИФ, 2025. – (Мифы от и до).

ISBN 978-5-00250-010-9

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Наталия Осояну, 2025

© Оформление. ООО «МИФ», 2025

* * *

The Metropolitan Museum of Art

Morphart Creation / Shutterstock

От автора

Признаюсь честно, я долго подыскивала подходящую метафору, которая выражала бы в понятной образной форме главную особенность работы над этой книгой по сравнению с предыдущими двумя. Они в целом очень разные, хотя все посвящены мифологии. «Румынские мифы» родились из давнего интереса к сказкам про Фэт-Фрумоса, «Мифы воды» – из не менее давнего увлечения всем, что связано с морем, и из работы над фэнтези-трилогией «Дети Великого Шторма», в которой авторская мифология – один из ключевых элементов замысла. Откуда же взялись Балканы, спросит читатель? И в самом деле, откуда?..

Возможно, все дело в том, что я впервые попала туда в 2000 году, и этот край, полный красоты и скорби, покорил меня с первого взгляда. Потом я не раз возвращалась (хотя не видела и десятой доли того, на что стоит посмотреть), запоминая образы и фрагменты живой истории, которая на Балканах всюду прорывается сквозь современность: римские виадуки, мозаики и амфитеатры, венецианские крепости, соборы, пиратские гавани, пестрая мешанина языков на рынках… Увиденное и услышанное вспоминалось, когда я писала о древних поселениях, исторических событиях, ярких личностях и прочих вещах, важных в контексте мифологии.

Еще один творческий импульс возник благодаря «Румынским мифам»: румынские авторы редко ссылаются на коллег из славянского пространства, но было трудно не заметить, например, что румынский збурэтор очень похож на восточнославянского огненного змея, а дальние родственники балауров обитают в Сербии, Болгарии и так далее. Поворотный момент случился в связи с фигурой бродячего чародея соломонара, у которого обнаружились кузены одновременно на Балканах и в Венгрии (почему так вышло, вы узнаете из четвертой главы этой книги). Итак, самобытная румынская мифология под определенным углом зрения оказалась оплетена впечатляюще густой паутиной восточно- и особенно южнославянских – то есть балканских – взаимосвязей. Я не могла не изучить их как следует.

Вернемся к поиску подходящей метафоры. Я перебирала варианты, но все они казались негодными, потому что отражали только одну часть процесса: мой к нему интерес, сложности с литературой, терминологические нестыковки… И вот почти в конце работы текст сам подсказал мне нужный образ.

Вообразите: в Далмации (прибрежной части Хорватии) когда-то верили в демона, который назывался орко. С виду он совсем не страшный, даже наоборот: выглядит милым осликом с длинными ушами и коротким хвостом. Это существо выходит навстречу усталому путнику и ластится, всеми силами добиваясь, чтобы тот его оседлал. И когда бедолага наконец-то садится верхом на невинное с виду животное – что, вы думаете, происходит?

Он превращается в нечто огромное и взлетает.

Шаловливый орко не пожирал и даже не кусал добычу, а просто уносил куда-нибудь повыше – на дерево, скалу или колокольню – и бросал там на произвол судьбы. Вероятно, демон развлекался, наблюдая с безопасного расстояния за тем, как путник ищет способ вернуться на грешную землю, но поверья об этом умалчивают. Таким демоном стал для меня замысел этой еще не написанной книги: зачарованная видом, открывшимся на Балканы с высоты, я не сразу поняла, насколько трудным будет путь вниз.

Теперь, дорогие читатели, можете полюбоваться тем же захватывающим зрелищем.

А спуститься я помогу.

Введение

Чем больше узнаешь о Балканском полуострове, тем сильнее он напоминает не мозаику или витраж и даже не головоломку-пазл на десять тысяч частей, а самый настоящий гордиев узел – тугое и крайне запутанное переплетение культур, традиций, религий, судеб и мифов… Этот перекресток цивилизаций и мост между Западом и Востоком, Европой и Азией издавна поражал своим многообразием, во многом сформировавшим уникальное культурное наследие и мифологическую традицию, чья важность для понимания духа и самобытности региона представляется неоспоримой. В этой книге попытаемся рассказать об этой традиции главное, уделив внимание как уходящим вглубь веков корням, так и плодам.

В чем важность мифологии? Почему нас должно интересовать, в кого верили жители того или иного региона сотни и тысячи лет назад? С одной стороны, ответы на эти универсальные вопросы применительно к Балканскому региону в принципиальном смысле не отличаются от всего, что можно сказать о любой другой части земного шара. Для начала мифология позволяет раскрыть мировоззрение народа, его отношение к миру и всему, что происходит вокруг – начиная от природы с ее неподвластными человеку стихиями и заканчивая разными проявлениями жизни общества. Процессы, которые мы хорошо понимаем сегодня, когда-то казались людям непостижимыми. Хотя с тех пор все изменилось, былое оставило след – к примеру, на Балканах и сейчас устраивают народные гуляния в праздничные дни. Их обрядовая составляющая зародилась в глубокой древности и современному зрителю представляется загадочно-абсурдной, но все-таки увлекает.

Мифы подчеркивают, какие ценности дороги обществу, и в этом смысле Балканы тоже не выделяются: личный героизм и готовность к самопожертвованию, преданность Родине, общине, семье; честь, отвага и смелость, вера (в зависимости от вероисповедания) – вот какие качества воспеваются в эпических юнацких песнях. Юнаки – южнославянские богатыри, витязи или, быть может, рыцари без страха и упрека; они же в более позднюю эпоху – лихие и дерзкие разбойники-гайдуки и пираты-ускоки, бросающие вызов завоевателям. Мифы порождают предания и легенды, те превращаются в сказки – всё вместе отбрасывает тень на литературу и искусство, и вот уже авторские персонажи подхватывают упавшее знамя геройства, чтобы вдохновлять живых людей.

Чаще всего истоки мифов теряются в пучине прошлого – мы определяем зарождение некоторых из них не столько хронологически, сколько концептуально, опираясь на процессы и перемены в обществе, которые могли длиться веками. Но чем ближе к нашему времени, тем больше шансов на относительную точность, и в этом плане Балканы способны предложить кое-что особенное: богомильскую ересь, неплохо задокументированную и породившую внушительный комплекс верований, крайне важных для региона и земель, находящихся как в непосредственной близости, так и достаточно далеко от него. Мифам не страшны границы, заставы, труднопроходимые перевалы и коварные моря – они, как балканский вампир, просачиваются даже через самое маленькое отверстие туда, где можно упасть семенем в плодородную почву невозделанного разума и распуститься буйным цветом.

Если отслеживать историю Балкан параллельно с балканской мифологией, можно увидеть, как они взаимосвязаны: например, возникновение и развитие упомянутого выше богомильства имело вполне конкретные, объективные причины. Более давние исторические события также вызвали мифологические последствия: миграция народов всегда приводит к миграции сверхъестественных сущностей, которые вместе с регионом проживания меняют имена и лица, но нередко остаются собой, как агенты под прикрытием. Впрочем, обычно меняется тот, кто оказался слабее, – а это значит, что свой, местный бог, полубог или демон ни от чего не застрахован при встрече с конкурентом-чужеземцем. Подобные столкновения мифического характера случались на Балканах неоднократно, и о некоторых мы узнаём также из мифов, поскольку летописи в те времена еще не вели.

Не будем забывать и про этнографический аспект мифологии, который позволяет гораздо лучше понять символическое наполнение самых разных вещей: праздничных обрядов, песен, колядок, атрибутов, орнаментов… Древнее искусство имело во многом сакральный смысл и было связано с представлениями людей об устройстве мира и о его законах, о природе, стихиях и процессах, которым подвластны все без исключения. Способ выражения этих представлений и знаний радикально отличался от того, к которому мы привыкли, и был во многом поэтичным – точнее, мифопоэтичным, насыщенным смыслами, лишь часть из которых мы теперь способны расшифровать.

Теперь мы можем вернуться к вопросу, с которого начали: в чем важность изучения балканской мифологии? В ее мифопоэтической гармонии. В том, как из знакомых фрагментов (древнегреческих, древнеримских, славянских и прочих), которые сами по себе понятны и, быть может, не слишком интересны, складывается нечто замысловатое, противоречивое, парадоксальное и красивое: система восприятия мира, которая лишь на первый взгляд кажется хаотичной. В возможности проследить неочевидные связи, незримые и нерушимые нити, пронизывающие эпохи и скрепляющие пласты непохожих культур и традиций в тех местах, где они еще не сплавились так, что границ уже не различить. В открытии неведомых доселе граней тех явлений и событий, в которых как будто нет ничего чудесного.

Чтобы со всем этим разобраться, мы начнем с экскурса в историю Балканского региона, населяющих его народов и их верований. Конечно, охватить огромный промежуток времени в рамках одной главы невозможно. Остановимся на событиях и процессах, которые представляются самыми важными: поговорим о фракийцах и иллирийцах, греках и римлянах, славянских племенах; о многоликих богах древности; о христианстве и исламе на полуострове. Читатели, которые хотели бы освежить в памяти чуть более подробную хронологию Балкан, могут обратиться к приложению.

Вторая глава содержит обзор космологических и этиологических балканских мифов – то есть таких, в которых объясняется, как устроен мир и как возникло все, что его наполняет, от солнца и луны до причудливых мелочей вроде выемки на человеческой стопе. Мы узнаем о рыбе, которая держит земную твердь на своей спине, продолжая плавать в космическом океане, о несостоявшейся свадьбе небесных светил и многих других вещах. В этой главе мы также познакомимся с некоторыми богами и полубогами совокупного балканского пантеона и попытаемся разобраться в их особенностях.

Третья глава посвящена балканскому героическому эпосу. Сразу отметим, что самым богатым представляется сербский эпос, который к тому же лучше всего изучен. Но мы не обойдем вниманием эпические традиции других балканских народов: пусть они в силу исторических причин перекликаются с сербскими, имеются и различия. Так или иначе, в балканском эпосе более чем достаточно ярких персонажей (полностью вымышленных и имеющих прототипы), волшебства и героизма, а также драматичных сюжетов, которые пришлись бы по душе Шекспиру, если бы он о них узнал. Впрочем, узнали другие европейские авторы, на пару веков позже великого драматурга, и не преминули воспользоваться столь интересным материалом, поэтому балканская мифология повлияла на становление европейского романтизма.

Четвертая глава – о балканском фольклоре в целом, и начинается она с избранных биографий тех, кто его исследовал. Этнограф, фольклорист, историк, лингвист и так далее – все эти профессии нередко сопряжены с путешествиями, но кое-кому выпали еще и приключения, о которых стоит рассказать. Из этой главы читатель также узнает о некоторых сюжетах, мотивах и архетипах балканских легенд и сказок и получит представление об апокрифическом фольклоре.

Сербская деревня. Иллюстрация Луиджи Майера из книги 1810 г. «Виды владений Османской империи в Европе, Азии и на островах Средиземноморья».

The New York Public Library

Пятая глава представляет собой своего рода мини-энциклопедию балканской демонологии. Довольно трудно собрать балканских демонов в стройную систему, потому что они, как правило, в разных регионах называются по-разному и имеют особенности облика, привычек и занятий. Даже принадлежность мифического существа к доброму или злому воинству – вовсе не раз и навсегда установленный факт: довольно многие сверхъестественные соседи могут быть как хорошими, так и плохими в зависимости от ситуации и того, как поведет себя с ними человек. Тем не менее в этой главе собраны сведения о лесных и водяных духах; прекрасных девушках, которых пока для простоты назовем феями; демонах и полудемонах, связанных с бурями, грозами и градом; духах-стражниках и духах-прислужниках; демонах судьбы и воплощениях болезней; обиженных на все живое призраков некрещеных младенцев; и, конечно, о ведьмах. Бросается в глаза отсутствие в списке вампиров – уже из предшествующего текста понятно, что на Балканах они необычные, – но это лишь потому, что сведения о них вынесены в отдельную (восьмую) главу.

В шестой главе описаны еще несколько видов демонов, которых иногда называют календарными, поскольку их активность привязана к определенным праздничным дням или периодам. В главе также описаны и сами праздники, связанные с ними традиции и верования.

Седьмая глава возвращает нас ко временам фракийцев, чтобы рассказать подробнее о философско-религиозном течении под названием орфизм, а далее повествуется об истории и сущности богомильства. Оба явления тесно связаны с Балканами и в чем-то похожи друг на друга, хотя возникли в разные эпохи и при совершенно разных обстоятельствах.

Восьмая глава, как было сказано ранее, посвящена балканским вампирам. Она включает небольшой экскурс в историю реальных событий, связанных с «вампиризмом» и спровоцировавших в Европе XVIII века множество публикаций, теорий, произведений и течений соответствующего толка. Принято считать, что образ вампира в современной массовой культуре возник под влиянием Дракулы – и это действительно так, однако сам трансильванский граф мог остаться нереализованным авторским замыслом, если бы не случившиеся в начале века инциденты, вызвавшие у европейцев незатухающий интерес к бытующим на окраине континента поверьям о беспокойных мертвецах. Кроме вампирской теории, читателю будут предложены и некоторые практические способы борьбы с южнославянскими упырями.

И наконец, в девятой главе мы познакомимся с особым мифом, который имеет греческое происхождение (Греция с точки зрения географии находится на Балканах, однако в мифологическом контексте стоит особняком и заслуживает отдельной книги), но сербы немало поспособствовали распространению этого конкретного мифа за пределами Балкан, в том числе на Руси. Итак, девятая глава – об Александре Македонском, царе и герое «Александрии Сербской», о его завоеваниях и поразительных приключениях.

Южнославянское мифологическое пространство отлично изучено в рамках российской научной школы и тем более местных школ, то есть сербской, словенской и так далее. Эта книга опирается на труды ученых из разных стран, специализирующихся на исследованиях исторического, мифологического, этнографического, антропологического и лингвистического характера. Учтены как работы, охватывающие широкий спектр вопросов или имеющие фундаментальное научное значение, так и статьи, посвященные очень узким и конкретным вопросам фольклористики и смежных областей. Отметим, что обширный объем сведений, весьма полезных для тех, кто интересуется южнославянской мифологией, содержится в электронной библиотеке Института славяноведения Российской академии наук (www.inslav.ru). Среди работ, включенных в библиографию, есть как издания конца XIX – начала XX века, так и недавние публикации научного и научно-популярного характера.

Уместить в одной книге всю балканскую мифологию без остатка невозможно, и все-таки есть надежда, что удалось передать ее главные особенности, обеспечив заинтересованному читателю надежный фундамент для дальнейших изысканий.

Часть I. Сотворение Балкан

Глава 1. Корни балканского мифа

ГЕМ И РОДОПА

Балканский полуостров, расположенный в Юго-Восточной Европе, омывается на востоке Черным морем, на юге – Эгейским и Средиземным, на западе – Адриатическим и Ионическим. В контексте природных и климатических условий эта территория отличается, с одной стороны, немалым разнообразием, а с другой – сложным рельефом, который в ряде регионов издавна усложнял торговлю и делал пастбищное животноводство и охоту более предпочтительным занятием, чем земледелие. Но есть на Балканах и равнины, чьи плодородные почвы и благоприятный климат иной раз считали подарком волшебных существ – прекрасных фей (вил и самодив).

Привычное, всем известное название Балканского полуострова происходит от прежнего именования горной цепи Стара-Планина, которая пересекает Болгарию с запада на восток и представляет собой продолжение Южных Карпат. Древние греки называли этот горный хребет Гемом (Αἶμος, Haemus), и вместе с горной цепью Родопы, расположенной на территории Болгарии и Греции, он вошел в миф о том, как фракийцы Гем и Родопа, брат и сестра, полюбили друг друга. Он назвался Зевсом, а она – Герой, за что оба были наказаны превращением в горы. Вот как об этом повествует Овидий в «Метаморфозах», в сцене состязания Афины и Арахны:

 
По четырем сторонам – состязанья явила четыре,
Дивных по краскам своим, и фигуры людей поместила.
Были в одном из углов фракийцы Гем и Родопа,
Снежные горы теперь, а некогда смертные люди, —
Прозвища вечных богов они оба рискнули присвоить¹.
 

Географическое положение Балкан таково, что испокон веков эту территорию в прямом и переносном смысле считают мостом между Востоком и Западом. Почетный эпитет скрывает века, тысячелетия бурной истории: на мосту – совсем как в древнем славянском мифе о герое и змее, стерегущем границу, – постоянно сталкивались интересы и армии, культуры и цивилизации, языки, религии и прочие факторы, оставляя неизгладимый след, меняя расклад сил, преобразуя традиции, устремления и идеалы, искусство, идентичности, жизненный уклад и мифический ландшафт. Порожденные этими мощными и скорее стихийными, чем управляемыми, процессами архетипы оказались ценными не только для региона, но и для Европы в целом и даже мира как такового. Балканы – часть славянского пространства и одновременно уникальная мозаика культур и традиций, грозный котел, который не перестает кипеть.

Родопские горы и средневековая церковь Успения Пресвятой Богородицы.

vargala81 / Shutterstock

ПОД ЗНАКОМ ФРАКИЙСКОГО ВСАДНИКА

Первые следы деятельности древнего человека, найденные на Балканах, очень старые: так, в болгарской пещере Бачо Киро были обнаружены орудия труда и образцы, датируемые средним и верхним палеолитом (то есть уходящие в глубину веков на 70 тысяч лет) и представляющие собой наиболее раннее свидетельство присутствия в Европе Homo sapiens. В эпоху неолита возникли первые оседлые общества и культуры, оставившие свой след, но что касается верований, мы можем их лишь реконструировать, опираясь на накопленный опыт изучения других народов.

Одной из первых цивилизаций, повлиявших на историю и мифологию Балкан, стала фракийская, существовавшая с начала бронзового века до эпохи римских завоеваний. Многочисленные фракийские племена обитали на северо-востоке полуострова и северо-западе Малой Азии, говорили на фракийском языке, относящемся к раннеиндоевропейским палеобалканским языкам.

Поскольку фракийцы не оставили достаточных письменных свидетельств, первые сведения об их религиозных культах исследователи почерпнули у греческих и римских историков. Сложность толкования текстов Геродота и других авторов заключается в том, что им не всегда можно верить, поскольку они представляют собой интерпретацию – нередко с чужих слов – варварских культов с позиции цивилизованного грека или римлянина, который, ко всему прочему, склонен не передавать подлинные имена богов, а заменять их на привычные (Зевс, Арес, Дионис, Артемида и так далее)². В частности, Геродот отмечает, что у фракийцев только три божества: Арес, Дионис и Артемида, но при этом цари – в отличие от остального народа – клянутся именем Гермеса и утверждают, что сами от него произошли.

Он также повествует о религиозном культе, бытующем среди гетов, «самых храбрых и честных среди фракийцев», считающих себя бессмертными. Геты, по словам великого историка, каждые пять лет посылали к великому богу Залмоксису (или Гебелейзису) выбранного по жребию посланца, который должен был передать все их чаяния. Ритуал заключался в бросании избранного вестника на три копья, причем если он не умирал сразу, считалось, что весть не доставлена по назначению, и к богу отправляли кого-то другого. «Эти же самые фракийские племена во время грозы, когда сверкает молния, пускают стрелы в небо и угрожают богу, так как вовсе не признают иного бога, кроме своего», – отмечает Геродот.

Он упоминает и слух, согласно которому Залмоксис был не божеством, а талантливым мистификатором, проведшим некоторое время в рабстве у Пифагора, поддерживавшего идею бессмертия и переселения души. Когда Залмоксис обрел свободу и вернулся к соотечественникам (как упоминалось выше, историк признавал храбрость и честность гетов, но это не мешало ему считать их недалекими в силу нищеты и варварского образа жизни), он разыграл сложный спектакль, включавший удаление от мира под видом смерти и трехлетнее проживание в специально обустроенном подземном покое. Увидев «воскресшего» Залмоксиса, геты уверовали в его божественность и учение, согласно которому сами могли обрести вечную жизнь.

Вот что совершил Салмоксис, по словам фракийцев. Что до меня, то я и не отвергаю рассказа о нем и о подземелье, но и не слишком-то в это верю. Все же я полагаю, что этот Салмоксис жил за много лет до Пифагора. Впрочем, был ли вообще Салмоксис человеком или каким-либо местным божеством гетов, не будем больше говорить о нем³.

Геродот «История»

Прав ли Геродот, утверждая, что у фракийцев всего-навсего три – или даже четыре – бога? Он все очень упростил, что показано, например, в работах болгарских фракологов Александра Фола и Ивана Маразова⁴. Пантеон фракийцев был частично восстановлен с опорой как на древнегреческие и древнеримские тексты, так и на материальные свидетельства неписьменного характера – многочисленные предметы, в том числе вотивные⁵, найденные в гробницах и кладах на территории бывшей Фракии и имеющие глубокий религиозный и мифологический подтекст, который ученым удалось частично расшифровать. Кроме того, важным подспорьем оказались достижения в области реконструкции праиндоевропейской религии и методы сравнительной мифологии. Отметим, тем не менее, что подобные реконструкции часто подвергаются критике, и в силу объективных причин мы можем воспринимать их лишь как гипотезы, которые современный объем достаточно противоречивых знаний о фракийцах не позволяет подтвердить целиком и полностью.

Хотя чужеземные имена богов и богинь зачастую подходят тем сущностям, которым поклонялись фракийцы, – и они, конечно, испытали на себе воздействие культов, бытующих в соседних регионах, – принципиальная основа фракийской мифологии сильно отличается от древнегреческой, зато демонстрирует некоторое сходство со скифской и иранской.

По мнению некоторых авторов, символическим обозначением мира, космоса фракийцев была хищная птица с зайцем в когтях и рыбой в клюве. Три живых существа являли собой три части мироздания: птица – небесный мир, заяц – земной, а рыба – подземный.

Изображение на фракийском кубке: хищная птица с зайцем в когтях и рыбой в клюве. IV в. до н. э.

Отрисовка Веры Пошивай

Главным божеством фракийского пантеона, прародительницей всего сущего, была богиня-мать Бендида, чей культ, предположительно, попал во Фракию из Малой Азии, и потому ее можно сравнить с фригийской Кибелой. Образ Великой матери отождествлялся с горой, объявшей классические четыре стихии: в ее недрах таилась пещера, где били подземные ключи (вода), каменное тело (земля) вздымалось к облакам (воздух), а с небес в вершину ударяла молния (огонь). Согласно некоторым интерпретациям, от этой молнии богиня родила первого бога, олицетворение мужского начала, о котором подробнее расскажем дальше.

Как и Кибела, Бендида пребывала на границе между мирами – человеческой цивилизацией и дикой природой, живыми и мертвыми, порядком и хаосом, – выступая посредницей. У нее было два аспекта, отражающих понимание основных ролей, доступных женщине в архаичном обществе: дева и матрона.

Бендида, восседающая на льве⁶. Изображение на фракийском кувшине. IV в. до н. э.

Отрисовка Веры Пошивай

Бендида-дева также отличалась двойственным характером: она выступала в роли охотницы, напоминающей греческую Афродиту, и в роли хранительницы домашнего очага – не в современном, семейном значении, а в самом прямом смысле, связанном с землей, на которой стояли этот очаг и дом. Если богиня-охотница представала повелительницей дикой природы, изначально враждебной по отношению к человеку и постоянно грозящей ему смертью, то богиня – хранительница очага наделяла силой того, кто сумеет ее покорить. Именно поэтому с образом Бендиды-девы связан мотив священного брака между царем и царицей, богом и богиней, которые во фракийском мифическом сознании сливаются друг с другом, и именно женщина – то есть богиня – наделяет мужчину-царя подлинной властью над землей и всеми ее богатствами.

В образе охотницы Бендиду изображали с короткими волосами и без явно выраженной груди, похожей скорее на юношу, чем на девушку. Она была одета в простой короткий хитон и вооружена луком и стрелами, копьем или двумя копьями. В образе хранительницы очага богиня могла превращаться в хтоническое существо – змею.

Бендида-матрона была покровительницей брака и материнства, более привычной и понятной богиней-матерью (ведь «дева», в строгом смысле слова, не мать – скорее, ее противоположность). В этой ипостаси ее могли описывать как великаншу. В отличие от девы, у матроны на изображениях женская прическа из длинных волос, а также явно выраженная, большая грудь, свидетельствующая о том, что она не только родила, но и выкормила своих детей.

По мнению Ивана Маразова, Бендида произвела на свет верховное мужское божество – Зиса (в этом имени смутно угадывается греческий эквивалент «Зевс»), который был фракийской версией индоевропейского Небесного Отца и имел несколько ипостасей, в том числе, солярную, хтоническую и героическую. Бог солнца, владыка подземного мира и защитник всего живого от сил зла – в интерпретации болгарского фраколога это не три отдельных бога, а один.

Гипотеза о многоликости верховного бога не лишена оснований, и более того, можно предположить, что солярный (отождествляемый с Аполлоном) аспект Зиса был более древним, чем хтонический (отождествляемый с Дионисом). Соперничество старого и нового культов отразилось в древнегреческом мифе о Ликурге и Дионисе и закончилось победой последнего, однако в дальнейшем Орфей – еще один важный персонаж во фракийском пантеоне – примирил две ипостаси верховного божества, и далее им поклонялись как единому целому.

Равно и во Фракии, мы слышали, одним и тем же считается солнце и Либер⁷, которого там прославляют пышным богослужением, называя Сабазием, как пишет Александр, и на Зилмисском холме находится посвященный этому богу храм круглой формы, крыша которого имеет отверстие посередине. Округлость храма показывает вид этой звезды, и высокая крыша пропускает свет, чтобы явствовало, что солнце все освещает, испуская свет с высокого верха, и потому, что все целиком становится зримым, когда оно восходит⁸.

Макробий «Сатурналии»

Фракийский всадник, вотивная табличка. II в. н. э.

Eco-Museum Research Institute Tulcea

Героический аспект Небесного отца назывался Кандаон и был близок к греческому Аресу. Это бог-воин, отождествляемый с волком («волком-воином» его называет древнегреческий поэт Ликофрон в своей поэме «Александра»). К этой ипостаси была близка еще одна, в которой Зис представал богом-охотником Героном, чьи многочисленные сохранившиеся изображения обозначаются совокупным термином Фракийский всадник.

Верховный бог в облике охотника, вступающего в противоборство с силами зла, всегда куда-то едет верхом на коне (конь у многих древних народов был одновременно солярным, солнечным животным и существом, связанным с подземным миром), один или в сопровождении верных псов. В роли его противника – кабан, медведь, лев, воплощение хаоса. Иногда на том же изображении присутствуют дерево (древо жизни), алтарь и женщина (богиня-мать). Если дерево обвивает змей, библейские ассоциации неуместны – это змея, и в архаичной фракийской парадигме она символизирует обновление природы, потому что просыпается весной и может сбрасывать шкуру. Таким образом, Герон стоит на страже установленного порядка вещей, известного мира, оберегает космос от хаоса.

Герон убивает медведя, а у ног его коня – убитый волк. На наколеннике всадника изображен лик Бендиды, что свидетельствует о ее покровительстве. Изображение на детали конской сбруи. IV в. до н. э.

Отрисовка Веры Пошивай

Небесный отец выполнял множество функций: в своей дионисийской ипостаси, например, он был еще и богом прорицателей, поэтому на одной из сохранившихся деталей конской сбруи изображен царь-жрец с зеркалом в руке, а за зеркалом – его мифический оппонент, трехголовый дракон хаоса.

Царь-жрец с зеркалом и трехголовый дракон хаоса. Изображение на детали конской сбруи. IV век до н. э.

Отрисовка Веры Пошивай

И наконец, упомянутый Геродотом Гермес, чьим именем клянутся фракийские цари и утверждают, будто произошли от него, – это тоже Небесный отец в ипостаси бога военной аристократии, которая считала его своим предком. Фракийский Гермес был связан со скотом, поскольку стада были еще одной разновидностью богатства, неподвластной Бендиде-деве в роли хранительницы очага, потому что ее вотчиной оставалась земля и то, что неподвижно пребывает в ней или на ней.

Согласно интерпретации Фола и Маразова, третьим важным богом или полубогом – назовем его так для краткости, на самом деле у него довольно запутанный и многогранный статус – в пантеоне фракийцев был Орфей, в фигуральном смысле дитя Бендиды и Небесного отца. Но поскольку миф об Орфее заслуживает особого внимания в силу своего влияния на развитие древнегреческой философии, мы вернемся к нему в седьмой главе.

В КОГО ВЕРИЛИ ИЛЛИРИЙСКИЕ ПИРАТЫ

Еще одним важным балканским народом стали иллирийцы, населявшие северо-запад Балкан – тот регион, где в наше время расположены Албания, Черногория, Босния и Герцеговина. Название собирательное, на самом деле иллирийцы – как и фракийцы, не один народ в строгом смысле слова, а целая совокупность племен. Согласно мифу, их предком был Иллирий, сын циклопа Полифема и нереиды Галатеи (его брат Кельт и сестра Гала властвовали над кельтами и галатами соответственно). Об этом предании упоминает, например, Аппиан Александрийский в десятой книге «Римской истории». Они промышляли морским разбоем, не были такими искусными мастерами, как фракийцы, и оставили куда меньше символических предметов, связанных с религиозными культами, поэтому об их мифологии известно не так уж много.