Черное копье

Рука нашла тёплую, чуть шершавую рукоять. Клинок со странными синими цветами неожиданно ярко сверкнул, и хоббит, далеко вытянув руку с выставленным вперёд оружием, сделал короткий, неуверенный шаг навстречу вихрю. Это не зависело от его мужества или стойкости; только он один владел чудесным кинжалом, и, следовательно, только он и мог сделать этот шаг навстречу.

И напиравший на них вихрь неожиданно остановился, словно в сомнении, увидев дивно лучащийся клинок в руках своего врага. Что напомнило ему это сияние? Быть может, тёмные залы Наргахора, и взлетающий молот в неутомимых руках Отрины, и Наллику, дочь его, медленно произносящую слова рокового наговора и бестрепетно погружающую руки в кипящий металл, отдавая ему частичку своей великой силы? Или, может, пронзающий до последних тёмных пределов сознания пламень нечеловеческих очей Великого Орлангура в мягкой зелёной полутьме его заповедного логова, запечатлённый в узоре на клинке?

Однако дух колебался недолго. Силы его были не беспредельны, нужно было нападать – чтобы победить или погибнуть. Хотя как может погибнуть получивший дар бытия из рук самого Илуватара?

Серая воронка угрожающе нагибалась, стараясь, однако, обогнуть замершего с клинком наголо хоббита и дотянуться до остальных его спутников. Закрывая собою друзей, хоббит держал кинжал уже обеими руками и тоже двинулся вслед за ним; с него градом лил пот, обжигая глаза, и нечем было утереть лоб, нельзя было даже сморгнуть. Вихрь вновь закачался, словно в неуверенности, и тут вперёд бросился Эрлон. Прежде чем хоббит успел крикнуть или остановить его, прежде чем остальные успели повиснуть у него на плечах, он прыгнул вперёд, и его иззубренный во многих схватках честный дорвагский меч по самую рукоять ушёл в основание гибельной воронки.

Но что могла сделать с духом простая, выплавленная людьми сталь? Вихрь не дрогнул, но вдруг низринулся широко распахнувшейся воронкой на дерзкого. Эрлон каким-то чудом успел отпрянуть в сторону, и тут Фолко отчаянным усилием попытался дотянуться остриём до страшного вихря – и ему это удалось!

Близко-близко от его лица взметнулась серая муть, но пылающий голубым клинок вонзился в тугие крутящиеся круги, и столб резко изогнулся, точно заламываясь; вновь мелькнуло за пыльным занавесом искажённое нечеловеческой болью лицо; затем всё пропало, вихрь стал бессильно опадать, и Эрлон с торжествующим рёвом вновь всадил в него свой меч – и тут какой-то серый лоскут случайно задел его. Эрлон коротко вскрикнул и упал без движения.

Спустя несколько мгновений лишь замершее тело человека напоминало о происшедшем. Исчез вихрь, куда-то скрылись только что ожесточённо сражавшиеся с друзьями люди, вынеся даже тело одного из своих, зарубленного Эрлоном; всё было тихо, мертвенно-тихо и недвижно. Напрасно они озирались в поисках врага – его не было. Клинок Отрины разрубил какие-то нити, соединявшие эту форму духа с его надмирным сознанием, а может, тот просто скрылся, отложив до времени месть, – этого Фолко не знал. Он поспешно склонился над бездыханным Эрлоном; глаза того были дико выкачены, рот искривлён – но сердце билось. Фолко в замешательстве стал оглядываться в поисках оставшейся во вьюках заветной сумки с целебными травами, но тут Эрлон застонал, заворочался, и взгляд его стал осмысленным. Кто-то облегчённо вздохнул, кто-то протянул флягу; чьи-то руки поддержали Эрлона, помогли ему сесть. Взор его блуждал, с губ срывался то ли хрип, то ли низкий, подсердечный стон; руки бесцельно шарили по земле…

Однако мало-помалу он пришёл в себя и даже смог взобраться в седло. Товарищи Фолко улыбались, радуясь, что кончилось на сей раз благополучно, а он не мог отрешиться от слов Наугрима «не дать коснуться даже краем!»…

Они потратили ещё немалую долю долгого летнего дня, чтобы отыскать разбежавшихся в суматохе лошадей, собрать обронённое и отдохнуть – если напряжённое бдение можно было назвать отдыхом – и, когда солнце перевалило за полдень, наконец двинулись дальше. Дорваги и гномы пристали с расспросами к хоббиту, и Фолко даже охрип, по многу раз повторяя всё, что помнил о Сарумане. Особенно жадно его слушал Эрлон; Фолко время от времени всё же бросал на него тревожные взоры, стараясь понять, что же имел тогда в виду Наугрим? Время идёт, а человеку хоть бы что, сидит себе верхом как ни в чём не бывало.

«Но как можно добить духа?» – недоумённо спрашивал сам себя хоббит и не мог найти ничего толкового в своих мыслях; однако словно чей-то упрямый, настырный голос вновь и вновь звучал у него в ушах, и нелепая тревога вновь оживала в нём; и он был неспокоен, единственный среди остальных своих товарищей.

До вечера всё было спокойно. И ночью всё было тихо, а вот под утро вокруг их небольшого лагеря постепенно сгустилась нехорошая, вязкая, точно трясина, тишина; лежавший без сна Фолко готов был поклясться, что в недальних зарослях слышится чей-то противный, злорадный смешок. Он приподнялся и схватился за Клык; что-то белёсое мелькнуло по другую сторону костра; рядом глубоким сном спали гномы и люди. Но вот чего не могло быть, потому что не могло быть никогда, – спал на посту сам Келаст, лучший следопыт северных дорвагских родов! Хоббит не успел удивиться этому – на него самого навалилась кажущаяся непереносимой сонная истома. Тяжёлыми-тяжёлыми вдруг стали веки, смежаясь сами собой… Но Белег Анка был в руке, и его рукоять вдруг стала холодной, точно хоббит сжимал в ладони кусок льда, и Фолко не уронил бессильно голову, у него хватило сил увидеть, как что-то приземистое, словно бегущее на четвереньках, скользнуло от них в кусты; секунду это существо и Фолко смотрели в глаза друг другу, и с хоббита вмиг слетела сонливость – это были глаза Сарумана!

Забыв обо всём, Фолко вскочил на ноги. И, не тратя времени на то, чтобы как следует вооружиться, схватив, кроме верного Клинка, лишь лук и стрелы, он очертя голову бросился вдогонку за этой новой ипостасью Сарумана. В тот миг он ещё плохо представлял себе, зачем устремляется в эту почти безнадёжную погоню, без доспехов, не предупредив друзей, – но что-то гнало его вперёд, что-то не давало остаться на месте; сейчас он казался себе сильным и неуязвимым.

Он видел спину Сарумана. Теперь перед ним уже был не величественный старик, не ужасный вихрь – странное белёсое существо, чем-то напоминающее очень длинного, неимоверно костлявого пса с человеческой головой, которая даже издали представлялась голым черепом, обтянутым лишь тонким слоем кожи. Это существо удирало во всю прыть на четырёх многосуставчатых лапах, и удирало весьма быстро – хоббит даже налегке едва поспевал за ним. Коготь был зажат в его руке, и края клинка горели грозным боевым огнем; и Фолко ничего не боялся.

Мало-помалу расстояние между ними стало сокращаться, и хоббит стал постепенно отжимать тварь (язык не поворачивался назвать её именем некогда великого и добродетельного спутника Ауле) к скалам, и существо, видя, что отступление дальше по долине отрезано, само кинулось вверх. По камням в этом месте круто уходила ввысь малоприметная тропка.

Они упорно карабкались по уступам, но хоббит уже понял, куда ведёт эта дорожка – к седловине между двумя взметнувшимися точно мечи утёсами; очевидно, оттуда можно было перебраться на другую сторону казавшихся неприступными отрогов. Нужно было опередить!

Откуда только взялась ловкость в хоббите, отродясь не занимавшемся скалолазанием? Кто шепнул ему в нужную минуту, что тропа, скорее всего, будет огибать этот резко выдавшийся из скалы уступ, и если подтянуться, поднапрячься, то можно сильно срезать поверху; а срезав, оказаться секундой раньше на крутом изломе тропы и встретить исказившееся, страшное, нечеловеческое лицо, не лицо даже – уродливую личину спокойным блеском клинка Отрины.

То, что стало новой ипостасью Сарумана, в отчаянном прыжке попыталось проскользнуть мимо – напрасно; и Фолко погнал её вбок, на почти отвесный склон, сам чудом удерживаясь на острых гранях скалы; перед ними разверзся провал, на дне хищно выставили острые зубцы гранитные глыбы; и вот конец, конец и того едва заметного уступа, на котором они держатся; твари отступать некуда, и она замерла, костлявую голову мгновенно покрыли бисеринки пота; Фолко невольно удивился – разве духи могут дрожать от ужаса?

– Чего ты хочешь? – почти простонал вдруг знакомый голос. – Я отвечу тебе, спрашивай, только не губи! Ты, смертный, не знаешь, что может последовать за этим!

– Ну так говори! – Фолко с трудом перевёл дыхание и вытолкнул из себя слова пересохшими губами и языком. – Говори, кто ты такой и что здесь делаешь? Говори, иначе, клянусь бородой Дьюрина, я перережу тебе горло вот этим! – Он потряс кинжалом. – А там будь что будет…

И тварь заговорила, поспешно глотая окончания слов, порой сбиваясь на неразборчивое бормотанье, со страхом косясь на сверкающий кинжал, который Фолко держал наготове.

Да, это был Саруман – точнее, то, что от него осталось. Исключённый Валарами из Ордена, лишённый почти всей своей силы, он, как, очевидно, известно славному хоббиту, нашёл было приют в его, хоббита, родной стране и, если бы не эти проклятые безумцы, та неистовая четвёрка, сумел бы установить в ней разумный справедливый порядок взамен царившей там анархии и привёл бы подданных к небывалому процветанию, если бы… Гримаса давно пережитой, но незабываемой боли страдальчески изломила кожистые дуги, заменявшие брови, – если бы не нож того негодяя, которого он сам вскормил себе на погибель! Его тело погибло, ветер Манве не дал ему перенестись обратно, туда, откуда он когда-то начал свой роковой путь в Средиземье, и он был вынужден бежать на Восток, подальше от ставшего непереносимым дыхания Запада. Долгие годы он таился здесь, найдя приют в этом ущелье. У него ничего уже не осталось, лишь крохи того, чем он когда-то владел. Но его переход на тёмную сторону не прошёл незамеченным, и Тот, Кто Вовне, не оставил его, Сила стала мало-помалу прибывать, но это была злая и гибельная сила. А он хотел отомстить, неистово желал, он смертельно, больше чем смертельно, ненавидел эльфов, людей и хоббитов. Нет таких слов, чтобы описать проклятия, какие он призывал на их головы! И он не отказался от предложенного дара. Сила заставила его оставить надёжное укрытие в этом ущелье, и он ощутил молчаливый, пришедший из-за пределов этого мира приказ идти в Арнор. И он отправился в путь… К нему вновь вернулась способность принимать людские обличья, и вот зимним вечером восемь лет назад пожилой странник по имени Храудун пересёк границу Северного королевства и принялся за давно знакомое дело – сталкивать лбами людей.

– Кто приказал? Почему именно в эти годы, а не раньше и не позже? – жёстко давил хоббит, чувствуя неведомую силу за своей спиной и бездонную страшную пропасть, разверстую за его врагом.

– Я не могу сказать тебе этого, – последовал ответ. – Всего лишь знание, пришедшее извне, которому нельзя… нельзя не подчиниться. Нет, слов нет, чтобы выразить это.

– С кем ты был заодно?!

Молчание. Клинок придвинулся ближе. На острие вспыхнула лучащаяся колючим светом багровая звёздочка.

– Есть человек, который ищет Небесный Огонь… Я не мог не повиноваться ему! Идти в Арнор – приказал он…

– Имя?!! Скажи имя! – в исступлении закричал Фолко.

В безумном гневе, внезапно нахлынувшем мутной волной, он готов был искромсать эту тварь на мелкие куски.

– Его человеческое имя… Олмер.

– Откуда у него сила? Почему ты повиновался ему?! Отвечай!!!

– Ты знаешь его… В нём чёрная сила, дарованная кем-то, неведомым мне.

– Как он нашёл тебя?

– Как нашёл… Появился в этом ущелье, и змеи не тронули его, и я сам словно окаменел… И стал выполнять всё, что он говорил мне.

– Чего он хочет?

– Повергнуть Арнор и покончить с эльфами. Для этого он собирает всю силу Востока и всё, имеющее отношение к магии минувшего, всё, что может быть обращено против Корабела.

– Зачем ему Небесный Огонь?!

– Не знаю, но думаю, он ищет в нём оружие.

– Что такое Дом Высокого? Может ли Олмер использовать его?

– О, куда он взлетел! – Подобие усмешки растянуло коричневые губы. – По Тропе Соцветий ему не пройти… Как не удалось когда-то мне, как не удастся пройти любому, кто служит кому-либо – Тьме ли, Свету… Пройдёт только свободный. Так что ему там делать нечего.

– А почему ты ушёл из Арнора?

– Радагаст… Радагаст перестал быть простаком и повелителем букашек. Совесть, видать, замучила, что всю Третью Эпоху он провозился с птичками-бабочками, предоставив сражаться остальным. Мы встретились… И мне пришлось отступить.

– Кто такие Чёрные гномы?

– Одно из семи колен Подземного народа… В отличие от остальных, погнавшихся за богатством и оставшихся вблизи от поверхности, они ушли глубоко-глубоко, в самые глубинные недра. Там они занимаются своей вечной и необходимой для мира работой – крепят кости Земли. Ауле частенько навещает их, стараясь передать им всё своё знание, ибо от них зависит – продолжит ли Земля своё существование или же сгинет в какой-нибудь грядущей битве Сил. Ауле вложил столько трудов и сердца в сотворение этого мира, что сама мысль о его гибели – пусть даже ради нового возрождения – непереносима для него, и он, втайне от остальных Стражей Мира, передаёт многочисленное тайное знание Чёрным гномам.

– Что такое Чёрный Замок и где он находится?

– Где находится, объяснить не могу, он очень далеко на востоке, на переправе через Хоар, одну из великих рек Центрального Средиземья. Это вход в исполинское подземное царство упомянутых тобой Чёрных гномов. Там их наземная стража.

– Как они относятся к чужеземцам?

– Рассчитываешь на их помощь, невысоклик? Не знаю, они равнодушны к бедам и тревогам обитателей поверхности. В своё время они, правда, сражались плечом к плечу с эльфами против силы Мордора… Однако подвигнуть их на это во второй раз не удалось даже самоуверенному Олорину.

– Ты бывал у них? Виделся с ними?

– Разумеется.

– Как можно проникнуть в Чёрный Замок?

– Вход туда открыт далеко не каждому. Есть тайное слово. Я, конечно, могу открыть его тебе, но…

– Какое ещё «но»?!

Черты страшной маски, имеющей лишь отдалённое сходство с человеческим лицом, вдруг странно изменились; словно постоянно нависавшая глухая тень на миг поднялась, покинув отягощённый злобными и мстительными замыслами некогда могучий и светлый разум; и голос Сарумана негромко, почти что мягко произнёс очень удивившие хоббита слова:

– Ты перерос своих предшественников, половинчик, много перерос. Я вижу перед тобой далёкий и извилистый путь, на нём с тобой могут повстречаться самые разные Силы. Быть может, при одной из встреч тебя могут спросить и обо мне… Замолви за меня словечко.

– Замолвить словечко? – опешил хоббит.

– Что ты хочешь знать ещё? – пропустив его восклицание мимо ушей, спросил Саруман.

– Что ты знаешь о Великом Орлангуре?

– О-о-о! – Саруман был потрясён, и даже в этом уродливом облике было хорошо заметно изумление, в которое был повергнут его гордый дух. – Великий Орлангур! Высоко же ты поднялся, половинчик! Ты не перестаешь удивлять меня. Я ничего не знаю о нём, разочарую тебя. Ничего, кроме имени и того, что он – сильнейший в пределах Арды и что мощь его превосходит ныне силы всех Стражей Мира, вместе взятых. В оправдание своё скажу, что больше ты не узнаешь о нём ничего и ни от кого. Только от Самого.

– От Самого? С ним можно говорить?

– Можно… Если выдержишь, конечно.

– Что выдержишь?

– Его взгляд и присутствие. Не спрашивай меня больше! Я там не был. Не знаю.

– А дорога?..

– Я не забирался так далеко на Восток… Но после владений Ночной хозяйки области, подвластные Великому Орлангуру, встречаются часто, и там ты легко узнаешь дорогу. И хотя никто не знает о нём ничего, где находится его пещера, на Востоке известно многим.

– А Воды Пробуждения? Живут ли ещё там эльфы?

– Да. Авари по-прежнему хозяева тех краёв. Но остерегайся! Они хитры и недоверчивы, и найденный ими Свет имеет иную природу, чем в Благословенной Земле. Они принимают странные решения и недолюбливают чужеземцев и вдобавок с подозрением относятся к смертным.

– Ты упомянул о тайном слове Чёрного Замка, но не назвал мне его!

– Назову, назову… Надо только решить какое. Слов немало, и каждое из них означает ступень твоего посвящения в Тайны. Что это за Тайны – мне не ведомо, как не ведомо никому, кроме одного лишь Великого Орлангура, да ещё, быть может, Ауле. И если ты назовёшь Слово высокой степени и не подтвердишь её познаниями, тебе придётся худо. Поэтому я назову тебе первое из известных мне заветных Слов, оно значит лишь чистоту намерений и желание приобщиться к их знаниям – то есть желание поступить к ним в ученики.

– И меня возьмут?..

– Кто ж знает! Но слушай же слова да запоминай хорошенько: раззордол иф науграндор; айфет уззал норротор; керридаш расту норгардор; тоногсо эллерт нартардор и серрах алудо норгарридор. Есть ещё множество иных, но мне они не ведомы. Кроме того, запомни, что стоит тебе назвать какое-то из Открывающих Путь Слов, как тебя начнут спрашивать. Дело в том, что ты мог узнать Слово только от посвящённого – или же случайно подслушать, украсть, по-простому. Помни, как нужно отвечать: «Где есть свет?» – «Где горит пламя». – «Где горит пламя?» – «Где ступал Ауле». – «Кто есть Ауле?» – «Возжегший пламя». Тогда тебя впустят. Смотри, будь правдив! Горе тебе, если уличат хоть в малейшем обмане.

– А ты бывал в их Замке?

– Нет. Ничего не могу сказать тебе о том, как вести себя, оказавшись за воротами.

Фолко замешкался. Саруман молчал, отрешённо глядя на поблескивающий кинжал в руке хоббита. И Фолко вдруг решился спросить то, о чём мечтал узнать уже очень-очень давно и о чём не сумел расспросить Гэндальфа – об истории Светлого Совета и Ордена магов.

Саруман ответил не сразу, и, когда он заговорил, голос его показался хоббиту полным глухой и давней тоски, давно иссушившей сердце.

И бывший маг заговорил. Он говорил, словно каждым произнесённым словом сваливал тяжкий груз с памяти; говорил, забыв о запретах и Весах, Силах Внешних и Надмировых; и тусклые глаза его слабо осветились – он снова был могуч, идя наперекор всему и всем.

– Был Великий Совет, и Валары восседали на Престолах Сил перед зелёным курганом Эзеллохар, размышляя о том, как противостоять возрождающемуся злу Саурона в Средиземье. Минуло первое тысячелетие Третьей Эпохи, правители Гондора из линии Морских королей бились с корсарами Умбара, зло затемнило Зелёные леса, и они сменили имя на Чернолесье. Вознеслись мрачные стены Дол-Гулдура, и Чёрный Властелин сам обосновался там, окружённый верной свитой назгулов. Правители Запада видели, что войны не избежать, но, дабы не покачнуть равновесие Мира, нельзя было вмешиваться в дела народов Средиземья в открытую. И на Совете Манве Сулимо предложил, по мысли Великого Эру Илуватара, послать троих послов во Внешние земли. «Кто захочет отправиться? Ибо могучи должны быть они, противуставшие Саурону, но должны на время позабыть о своей мощи, облачив себя в тела, подобные человеческим, сравнявшись в переживаемом и испытываемом с людьми и эльфами, ибо иначе невозможно обрести доверие Свободных народов. Но это и подвергнет их опасностям, затуманивая мудрость и заставляя забывать знание, поражая их проистекающими от плоти страхами, заботами и усталостями». И лишь двое выступили вперёд – Курумо, выбранный Ауле, и Алатар, приближённый Ореме, оба из рода Майаров. И тогда Манве вопросил – где Олорин? Он всегда старался приблизить его, Серого Странника, долго жившего среди служащих Ниенны, Властительницы Скорбей, и научившегося от неё жалости и состраданию. А Олорин только что вернулся тогда из долгого странствия, и сидел с краю, и переспросил Манве – что он желает от него? И Манве ответил, что просит Олорина стать третьим посланцем Властителей Заката в земли смертных, ибо он, Олорин, всегда с особенной любовью и заботой относился к их бедам и тревогам. А Олорин сказал, что он слишком слаб для подобного великого дела, что он опасается и страшится Саурона. «Тогда тем больше причин отправиться именно тебе», – непреклонно ответил Манве, и он приказал Олорину – а приказывал он лишь в крайних, наиредчайших случаях, и не повиноваться ему Олорин не мог. И когда Сулимо сказал: «Вот и найден третий», Варда Элберет окинула всех их взглядом и тихо произнесла: «Но не как третий…» – и ведал великий Эру, как обожгло это слух вставшего первым Курумо! А потом Фванна Кементари упросила Курумо взять с собой её ближнего помощника, Айвендила, и Алатар уговорил отправиться с собой своего друга Палландо, также из числа сотоварищей Ореме. Курумо неохотно согласился, чтобы Айвендил стал его спутником, – лишь только потому, что Яванна была супругой Ауле Кователя, его господина. И каждый из пятерых был того же рода, что и сам Саурон, сам когда-то принадлежавший к числу служивших Ауле, и известен он был за свои знания и мастерство. Но лишь один из всей пятёрки сумел довести дело до конца. Алатар и Палландо Синие маги ушли на Восток Средиземья, и что стало с ними, не знает никто. Айвендил – он же Радагаст – получил прозвище Карего, позабыв о бедах и тревогах людей и эльфов и посвятив себя заботам о живущих и растущих существах, детях Яванны. А Курумо… Он в конце концов сделался Саруманом.

Такова оказалась вкратце история появления в Средиземье Пяти Магов; многое можно было бы рассказать и об их делах, но, если вдаваться в детали, то не хватило бы и года, чтобы рассказать об их трудах, – а в общем Фолко и так знал это. Он вспомнил вздох Радагаста – Редбор… Фандар… – и спросил о них.

– Так звали Синих магов Алатара и Палландо на Востоке, – кратко сказал Саруман.

Хоббит глубоко вздохнул. Медленно поднимаясь разумом из манящего прошлого, он возвращался к действительности. Олмер… Олмер, получивший власть приказывать самому Саруману! Конечно, не тому, каким он явился в Серые Гавани, но всё же…

– Скажи, а почему ты боишься этого? – хоббит кивком указал на клинок Отрины.

– Потому что я не хочу, чтобы ты рассёк последние нити, связывающие меня хотя бы с таким, пусть кошмарным, но всё-таки телом, – потемнев, ответил Саруман. – Потому что сила, вложенная в этот кинжал, такова, что я бы навеки развоплотился… – Он зябко поёжился. – И тогда не осталось бы уже никакой надежды.

– Но Олмера ты считаешь своим другом? – медленно произнёс хоббит.

– Считал… Он пробудил во мне волю к размышлениям.

– А знаешь ли ты, что именно он подарил мне это гибельное для тебя оружие? Как ты думаешь, почему он это сделал?

Саруман со смертной тоской во взгляде посмотрел на хоббита и промолчал.

– Меня предупреждали, что в этих краях можно натолкнуться на какой-то гибельный Серый Вихрь, – в упор глядя на Сарумана, раздельно произнёс хоббит. – И я видел этот вихрь – вчера, сотворённый тобой. Что это такое и почему гибельно?

– Это то немногое, что у меня осталось из прежних сил. Оружие, поражающее не сразу, а спустя некоторое время… – Видно было, что Саруман говорил чрезвычайно неохотно, лишь вынуждаемый хоббитом.

– Как оно действует? Как ему можно противостоять? – сдвинул брови Фолко.

В глазах Сарумана вдруг, словно быстрый взблеск закатного луча, мелькнул злобный огонь, в презрительно-торжествующей гримасе искривились губы… Но огонь тотчас угас, и злорадная усмешка умерла. Фолко вновь увидел нечеловеческую тоску и отчаяние в очистившемся взоре, устремлённом сейчас на него.

– Я задел кого-то из твоих друзей… – медленно проговорил Саруман, не спрашивая, а словно размышляя вслух. – Что ж, огорчу тебя – против этого нет ни защиты, ни противоядия.

– Что с ним будет?! – яростно вскричал Фолко, стискивая клинок.

– Пока ничего, а потом он начнёт постоянно сводить вас между собой, служить источником распрей, пока вы не передерётесь и не уничтожите друг друга. И он будет шпионить за вами, а когда его спросят – он расскажет всё. Сам он погибнет, наверняка погибнет, – например, вы можете убить его, но о себе он уже не думает.

– А ты не лжёшь, Саруман? – тяжело глядя ему прямо в глаза, спросил Фолко. – Ты великий лжец, Саруман, и один из отцов обмана. Ты много наговорил мне тут, а правда ли всё это? Последняя твоя весть – чернее не придумаешь, но, быть может, ты солгал? Если я пойму, что это так, то, клянусь Горном Дьюрина и Силой энтов, я доберусь до тебя!

– Никогда я не был более искренен, чем в этом разговоре с тобой, – тихо сказал Саруман, опуская глаза. – Можешь не верить мне, но я был до конца правдив с тобой… И, быть может, великая и милосердная Варда Элберет когда-нибудь зачтёт мне это… – закончил он еле слышно.

Наступила тишина, и Фолко понял, что Саруман действительно не лгал, что какая-то надежда ещё жива в нём, и поэтому на слова его можно положиться.

– Что нам делать с тем, кого ты коснулся?

– Что же тут поделаешь… Стрелу не вернуть. Расстаньтесь с ним как можно скорее, изгоните его. Я постараюсь удержать его возле себя, не дать погибнуть и, быть может, сумею излечить.

Время было на исходе. Хоббиту послышалось, будто где-то в неимоверных далях тонко-тонко зазвенела туго натянутая струна. Что-то колебало её, это был знак, быть может…

– Прощай. Желаю тебе получить прощение.

– Прощай. Желаю тебе не проклясть Хоббитанию.