Kitabı oxu: «Заяц в море. Рассказы о Северной Камчатке»

Книжная серия «Настя и Никита»

Художник Мария Заикина

© ООО «Издательство «Настя и Никита», 2022

С детства мне очень хотелось побывать на Камчатке. И вот, став взрослым, я отправился на реку Пёнжину – это самая большая и красивая река на севере полуострова. На ней когда-то хотели построить приливную электростанцию. Даже проект разработали, да так ничего и не построили..

Не думал, что останусь на Камчатке надолго, но она не отпускала: всё время открывала мне что-то новое, необычное, такое, что на Большой земле и не увидишь. Так и прожил тут более двух лет, а потом всё-таки пришлось уехать…

И вот однажды вечером, уже на материке, достал свои камчатские блокноты. На их страницах – размытые дождём записи, подпалины от искр костра. А между листами попадаются необыкновенные закладки: маленький листик карликовой берёзы, чёрное перо из сорочьего хвоста, засушенные цветки рододендрона…

И вдруг откуда-то из глубин одной толстой тетради, плавно кружась, падает золотистый листок тополя. Ярко сияют на нём оранжевые пятнышки. И я сразу вспомнил тот далёкий день…

Золотые челны сентября

Всё случилось внезапно. Небо посерело; лёгкий ветерок несмело шевельнулся в тугой траве и вдруг поднялся из неё незримым бушующим великаном. Зазвенели в домах задетые его неуклюжей рукой стёкла; понеслись по улицам пустые вёдра, оглушительно бренча дужками; слетело с крыши железо и, как лист бумаги, закружилось в воздухе. Всю ночь ветер урчал и ругался, с кем-то вёл бой в тёмной тишине.

Утром молоденькие берёзки, распрямляясь, потянулись к чистой золотой заре. Ветер, принёсший первый холодок, преобразил их: с веточек, покрытых густыми точками родимых пятен, позванивая, слетали жёлтые листья. Ещё вчера их не было.

– Поедем на рыбалку, – предложил мне сосед Михаил. – Погода сейчас надолго установилась. Но недели через две надо ждать дождей, а потом заморозки…

Сердитый ветер, гонявший звонкие голосистые вёдра, был первым предупреждением об изменении погоды.

Моторная лодка легко неслась по Пенжине, и холодные брызги воды обжигали лицо. Мы направлялись к неширокой и мелкой речке О́клан. Её воды настолько чисты и прозрачны, что на дне виден каждый камешек. Ещё эта вода – обманщица: она как бы приближает дно к глазам, и тогда неопытный рыбак опасливо глушит мотор и пробует шестом глубину.

В окланской воде почти нет химических примесей, и пахнет она смородиновым листом. Целые плантации этого кустарника растут по-над берегами реки.

– Один мой приятель уехал из этих мест в Москву, – рассказывал Михаил. – Загрустил там, затосковал по Камчатке и попросил прислать ему бутылку окланской воды…

Я зачерпнул кружкой из Оклана. Вода была холодной, до ломоты в зубах. Кружка покрылась капельками серебристого пота.

Мы пристали у песчаного мыса, заросшего бурой травой. Над ней переплелись в рукопожатиях ветви высокой серебристой ивы – чозёнии. Говорят, древесина этого дерева по твёрдости не уступает железу.

На отмели трепетали серые стайки тоненьких иголочек. Они выпрыгивали из воды и хватали мошек, похожих на микроскопические запятые. Когда над заливчиком пролетал редкий для этой поры овод, мальки бросались врассыпную: пугались. Для них овод был всё равно что самолёт для диких племён. А ведь на следующее лето из иголочек вырастут почти взрослые рыбки, и сам овод станет для них обычной пищей. По воде плыли жёлтые с краснотой листья смородины, и рыбки тоже бросались от них в разные стороны, замирали у камней.